А.Ю. Рожков

Характерной приметой советской школы 1920–х гг. являлось совместное обучение мальчиков и девочек, переход к которому на значительной территории страны осуществлялся в 1918 г. Известны две модели введения совместного обучения – «петроградская» и «московская». Первая в том, что в старших группах открывался доступ мальчикам в женские учебные заведения, девочкам – в мужские; в младшие группы разнополые дети принимались поровну. Жёсткая московская модель в том, что мужская и женская гимназия разделялись пополам, две смешанные половины образовывали новую совместную школу.

Совместное обучение создавало больше возможности для свободного общения разнополых учащихся, нахождения объектов для симпатий и увлечений в кругу одноклассников. Половая идентичность, ощущение первых чувств к противоположному полу, сексуальная дифференциация в совместной школе наблюдались раньше, чем в однополой гимназии. Совместное обучение позволяло ребятам копировать семейную жизнь взрослых.

Наблюдались противоположные явления во взаимоотношениях полов – в обычных школах и интернатах. Педагог М. Пистрак отмечал разделение учащихся школы–интерната на два «враждебных» лагеря – мальчиков и девочек. При этом вторые жили автономно от коллектива, замкнувшись в микромир. Во время еды мальчики и девочки сидели за разными столами. Если у мальчиков в спальне на стенах висели портреты Ленина, Троцкого, Маркса, у девочек над кроватями были развешены иконки. В киевской школе–интернате избиваемые «сильным» полом девочки ушли «в подполье», организовав тайный совет, предупредив администрацию о своей готовности уйти из школы, если эти преследования не прекратятся[442].

Инспекторские обследования, проведённые сотрудниками Наркомпроса в обычных школах в 1929 г., выявили картину: мальчики и девочки сидели рядом в двух группах I ступени. Начиная с 4–й группы, школьники сидели за разными партами и по разные стороны классных помещений. Аналогичным образом формировались звенья для проработки учебного материала. В конфликтных ситуациях мальчики и девочки обвиняли в происшедшем противоположную сторону[443].

Паттерны сексистского поведения учащихся формировались под влиянием родителей, воспитанных на обычно–правовых нормах патриархальной семьи и традициях дореволюционной однополой школы. Очевидно, что к 1920–м гг. в России социальная традиция межполового общения, сформированная в условиях раздельного обучения, не изменилась, новые организационные формы школьного образования опережали стереотипы поведения, сложившиеся в рамках культуры. Возрастные когорты, у которых совместное обучение начиналось с первого класса, быстрее привыкали к нему.

По данным Д. Азбукина, 75% опрошенных в 1918 г. орловских школьников предпочитали обучение в однополой школе, 25% – в смешанной. Адептами смешанного обучения были девочки, отмечавшие, что школа даёт больше знаний, в ней проходят одинаковую программу с мальчиками, среди мальчиков им лучше развиваться. Противники совместного обучения указывали, что преимущество однополой школы состоит в получении знаний и дисциплине. Азбукин замечает: несмотря на малочисленность ответов в пользу смешанной школы, они носят зрелый, социально глубокий характер. Ответы девочек направлены вовне. Мотивы мальчиков полны мужского эгоизма.

На Кубани, где советская власть окончательно установилась только весной 1920 г., идея введения совместного обучения была воспринята многими учащимися совершенно спокойно. В 1921 г. педагогом П. Н. Колотинским в этой школе был проведен анкетный опрос с целью выяснить мировоззрение учащихся выпускных классов. Любопытно, что вопрос «Как вы смотрите на совместное обучение? » ребята сами предложили исследователю внести в анкету – настолько он их волновал. Положительно ответили на этот вопрос 60, 5% респондентов, высказали осторожность 18, 5%, и отрицательное отношение к совместному обучению выразили 21% опрошенных. Идея совместного обучения привлекала школьниц: за совместное обучение высказалось 92% девочек и 46% мальчиков; против – 8% девочек и 54% мальчиков.

Показательны мотивировки ответов учащихся, во многом проясняющие девичью тягу к совместному обучению. Мотивы «осторожных» в основном сводились к тому, что совместное обучение нужно вводить с самого начала обучения, чтобы избежать неравенства программ. Мотивы противников смешанной школы преимущественно сводились к тому, что мальчики и девочки не смогут на равных справиться с программами одной группы, поскольку развиваются неравномерно. Были мотивы морального характера[444].

Ответы девочек созвучны умонастроениям эмансипированной части женского сообщества. Совместное обучение не сильно привлекало их как способ нахождения будущего спутника жизни. Их вдохновляло и радовало, что женщина может стать вровень с мужчиной в общественно–политической жизни. Эти ответы можно читать как своеобразный генетический код женщины «нового типа», начало гендерной социализации которой совпало с зарождением советской эпохи.

Сдержанное отношение мальчиков к совместному обучению П. Н. Колотинский объяснял тем, что прежние женские учебные заведения были по программам ниже мужских и ребята боялись, что совместное обучение приведёт к снижению общих программ и требований. Представляется, что в основе юношеской позиции подсознательно лежал инстинкт мужского превосходства над женщиной, которое вдруг предстояло разделить с «низшим» полом. Мальчики психологически ещё не были готовы к этому. Экстремизм во взглядах мальчиков проявился в некоторых ответах на вопросы нелегальной анкеты, распространённой в краснодарских школах в 1929 г. [445].

В восприятии процесса перехода к совместному обучению наглядно проявились гендерные различия: девочки получали больше прав, мальчики часть «привилегий». Феминистски настроенная часть девочек выступала против распределения социально–половых ролей. У девочек рано обнаружилось «рекрутирование» гендерного самосознания[446].