и факторам КСП-240 (F2) 2 страница

однородным, как первые пять: у одних авторов он ближе к Консерватизму-Открытости (McCray, Costa, 1987; iTigman, 1988), а у других — к Агрес­сивности (DeRaad, 1988 — цитируется по Brand, Е^йл, 4988), то есть содержание шестого фактора указывает на то, что, возможно, как и в цитированной выше работе Виллема Хофсти (Hofstee, 1987), на месте ше­стого оказываются на самом деле разные факторы — может быть, из «Боль­шой Семерки» (то есть из семи старших по весу гипотетически возможных факторов), а может быть, и из «Большой Десятки».

По нашему мнению, ценность проделанных в последнее время таксоно­мических работ по лексикону черт заключается не в том, что они выявили очень жесткий перечень универсальных факторов (строго определенная Большая Пятерка или Большая Шестерка), а в том, что благодаря мощно­сти проанализированных массивов они позволили раздвинуть (раницы струк­турированного знания о главных личностных особенностях от простейших двухфакторных моделей в духе Гиппократа-Айзенка (см. рис. 5)' к более многомерным и сложным представлениям, позволяющим описать более мно­гообразную реальность.

С нашей точки зрения, таксономические модели сегодня уже достигли значительной степени полноты охваты лексикона черт и структурирован­ности описания, чтобы быть использованными для стандартизированной интерпретации многообразных трансформаций индивидуальных семанти­ческих пространств в тесте конструктов и родственных ему техниках. До сих пор выполнено довольно мало работ, посвященных проблеме соотно­шения структуры культурно-задан ной ИТЛ (имплицитной теории личнос­ти) и структуры объективированных связей черт, зафиксированных хотя бы, например, с помощью вопросниковых Q-данных (Strieker, I974). Но и эти немногие работы позволяют говорить о родстве (хотя и не полном тождестве! ) этих структур-

Действительно, в таксономических моделях мы находим не что иное, как хорошо систематизированную культурную норму личностного знания, некий стандарт общественного сознания, от которого индивидуальное созна­ние отклоняется в ту или иную сторону. Чтобы качественно и количествен­но квалифицировать смысл этот отклонения, мы обязательно должны иметь таксономическую модель. Иначе нам трудно гарантировать себя от ошибок вторичной проекции, от профессиональных артефактов, выражающихся в проекции психологом своего собственного индивидуального семантического пространства на индивидуальные результаты другого человека.

К сожалению, пока мы практически не знаем работ, в которых дела­лись бы попытки использовать таксономические модели при интерпрета­ции ТЛК.

Большинство критических выступлений против концепции Большой Пятерки до сих пор затрагивают возможную вариативность в направленно­сти осей главных факторов. Но, как мы уже говорили выше (см. «Незави­симость прошостичности от вращения факторов»), подобная критика не является принципиальной. Смысл самого пространства В5 вовсе не изме-

нится от того, что в какой-то момент какая-то группа людей будет наста­ивать на том, что их собственное личностное семантическое пространство вдруг вытянулось в большой степени вдоль биссектрисы какого-то квад­ранта, и таким образом у них вдруг «заработал» смешанный фактор, на­пример, «Экстраверсия + Стабильность против Интроверсия + Нейро-тизм» (т. е. «сангвиничность-меланхоличность», если следовать модели Айзенка-Гипгюкрата, представленной на рис. 5).

Теоретический статус факторов В5

Более серьезное направление критики концепции Большой Пятерки производится с позиции строгого теоретического взгляда на личностные черты как на разноплановые явления психической жизни человека. С этой точки зрения, факторы Большой Пятерки являются эмпирико-эклектиче-скими: на одних и тех же полюсах факторов смешиваются психические свойства, относящиеся к разным психологическим реалиям. Например, на низком полюсе фактора «Сознательность» оказываются одновременно черты «суетливый», «импульсивный», «легкомысленный», «рассеянный», «небреж­ный», которые «модифицированная кдрта личности» К. К. Платонова квалифицирует как свойства и даже «отношения», принадлежащие к раз­ным классам (соответственно «психомоторное», «волевое», «мыслитель­ное», «аттенциональное», «отношение к труду»). А, например, черты с низкого полюса фактора «Дружелюбия», такие как «равнодушный», «чер­ствый», «эгоист», «корыстолюбивый», квалифицируется в «карте личнос­ти» соответственно как «коммуникативное свойство», «отношение к окру­жающим», «отношение к себе», «отношение к деньгам» (цит. по работе — Дмитриева, 1983).

Очевидно, однако, что определенную эклектичность факторов Боль­шой Пятерки можно проинтерпретировать и в позитивном теоретическом смысле (как это и делается в настоящее время современными авторами). Можно увидеть в Большой Пятерке глобальные проявления свойств тем­перамента, универсальных характеристик структуры и динамики протека­ния разноплановых психических процессов и поведенческих симптомов, возникающих в самых разных предметных ситуациях. Таким образом, фак­торы Большой Пятерки — в данном контексте это именно кросс-ситуаци­онные диспозиции, присущие каждому человеку вне зависимости от инди­видуального опыта жизнедеятельности — просто вследствие генетических механизмов наследования¹. Очевидно, что критику этой концепции мы должны повернуть своей конструктивной стороной: как требование не

¹В последнее время появляются исследования, пытающиеся в явной форме проверить тезис о том. до какой степени Большая Пятерка приобретена человеческой психикой в холе филогенеза— в ходе эволюционного развития {Buss, 19> 91, цитируется по книге Первин, Джон. 2000).

игнорировать концепцию Большой Пятерки, но дополнить эту грубую мо­дель более тонкой моделью, учитывающей предметное содержание психи­ческой деятельности.

Такое модельное представление мы попытались специально обосно­вать и представить в настоящей работе.

Обобщенное личностное семантическое пространство

В свете избранного нами предмета исследования особого внимания заслуживают работы Питера Боркенау {Вогкепаи, 1987, 1990), выдвинув­шего концепцию «общего семантического пространства» (common semantic space), в котором одновременно отображаются действия (поступки, acts) и личностные черты индивида, что, с точки зрения автора, и объясняет сходсгво факторных пространств, полученных на базе атрибутивных (external) и се­мантических (internal) суждений. Причем «прототипичные» поступки (выпол­няющие роль образца для определенных черт) размещаются в пространстве как лежащие в непосредственной близости от точек, изображающих соответ­ствующие им черты.                г,

Боркенау предложил рассматривать в своей работе две альтернатив­ных модели структурной организации пространства черт:

• евклидово пространство (основано на метрике расстояний и соот­ветствует тому, что мы обсуждали здесь в связи с моделями «идеальных точек»);

• мультипликативное пространство (весьма близко к тому, что мы называли в данном контексте векторной моделью).

Близость между векторами в мультипликативной модели описывается следующей формулой:

где а1, а₂ — проекции (факторные нагрузки) двух векторов на факторную ось А из пространства Большая пятерка; Ь₁ b2. — проекции на ось В и так далее.

Прототипичность поступков

В одном из экспериментов, проведенных П. Боркенау, 8 испытуемых оценивали меру «прототипичности» (показательности) 120 вербально опи­санных поступков для 40 черт личности, обозначенных с помощью слов из переведенных на немецкий язык англоязычного списка Нормана (Norman, 1963). Кроме того, те же испытуемые оценивали каждый из 120 поступ­ков и каждую из 40 черт по дескрипторам, репрезентирующим содержа­ние пяти факторных осей. Ставился, в частности, вопрос о том, какая из метрик: евклидова или мультипликативная —лучше соответствует субъ­ективным суждениям о прототипичности поступков (рассчитывались кор-

реляции между прямыми и косвенными оценками близости поступков и черт). Оказалось, что для 35 черт из 40 лучшее приближение дает мульти­пликативная модель.

На основании этого результата П. Боркенау делает вывод, что факторы семантического пространства черт отражают оценку индивидов с точки зре­ния социэтальных (социальных по происхождению) целей скорее, чем структу­ру меж индивидуальных различий. Черта личности тем самым интерпретиру­ется как когнитивное явление, производное от идеальных представлений о некоторой социально-желательной перспективе. Таким образом, первичное назначение черт — информировать субъекта социального познания о сте­пени приближения к некой идеальной точке, которая размещается в обоб­щенном личностном пространстве ближе к полюсам — как желаемая перспектива. Как видим", это представление весьма близко тому, которое мы развивали в связи с «четырехполюсной моделью личностной черты».

Лексические факторы и факторы вопросников

Если принять концепцию обобщенного личностного пространства, то мы должны найти прямое содержательное родство между теми измерениями (фак­торными осями), которые мы извлекаем из результатов приписывания черт (L-данные но терминологии Кэггэлла, или S-данные в нашей терминологии), и результатами выполнения личностных вопросников (Q-данными).

В пользу правомочности такой постановки вопроса говорит следую­щее. Не только оценочно-атрибутивные, но даже «поведенческие» пункты (вопросы) существующих популярных вопросников (сформулированные как описания конкретных поступков, а не как описания черт) можно рассмот­реть как вербальные описания некоторых «прототипических поступков», по которым испытуемый, как по вехам — неким опорным точкам, структури­рует свой опыт личностного самопознания. Дело в том, что при описании поведения в вопроснике, предназначенном для опроса самых разных людей, разработчик вопросника стремится описать такие ситуации и такие возмож­ные способы действия в них, которые были бы естественны (экологически валидны) и понятны самым разным людям. То есть так или иначе в содер­жании пунктов вопросников описывается некое типичное поведение. Мы добавляем к этому термину «типичное» в данном контексте приставку «про-то», не просто следуя терминологической моде¹. С помощью приставки «прото» мы хотим подчеркнуть, что типизация (с неизбежными элементами абстрагирования и идеализации) в данном случае находится как бы в зача­точной стадии, она не рефлексируется ни разработчиками тестовых вопро­сов, ни испытуемыми. Прототипическое знание — это первичное эмпири-

¹ Хотя следует признать, что с легкой руки таких авторов, как Элеонора Рош, этот термин в последнее время стал весьма популярным, заменяя иногда явно более подходя­щий по контексту термин «стереотип».

ческое знание, которое существует на минимальном уровне обобщенности, но уже задает направление всей дальнейшей концептуальной обработки. В этом контексте уместно отослать читателя к работам, интерпретирующим личностные черты как прототипы (Cantor, Mischel, 1977). •

С нашей точки зрения, личностные черты — это все же не прототи­пы, а следующий этап обобщения эмпирического знания. Они строятся на базе прототипов (эмпирических примеров), но содержат в себ'е более вы­сокую степень абстракции отдельных признаков прототипических ситуа­ций и действий, им релевантных.

Впрочем, можно и не соглашаться с тем, что все пункты (вопросы) личностных тестов несут некую «типизированную» информацию о поведе­нии. Действительно, в некоторых пунктах испытуемые сталкиваются с некоторым лишь мысленно возможным поведением, по отношению к ко­торому они должны дать гипотетическое суждение. Но мы должны при­знать, что у испытуемого нет другого способа выработать свои ответы на вопросы, по которым у него нет готовых суждений, иначе как соотнести описываемую в них ситуацию с некоторыми известными ему, для которых он располагает в своем опыте какими-то образцами собственного поведе­ния — т. е. опять-таки «прототипами». А эти прототипы уже, в свою очередь, более или менее явно могут быть ассоциированы в его сознании с определенными личностными чертами, в частности, с чертами «Я-образа» («реального Я») или «Я-концепции» («идеального Я»).

В экспериментальной части нашей работы мы специально подвергали проверке высказываемую здесь гипотезу о психосемантической детермина­ции процессов выполнения личностных вопросников. Здесь пока остано­вимся на известных нам из литературы свидетельствах в пользу концепции обобщенного личностного пространства.

Так называемые вторичные факторы Кэттэлла (Cattell а. о.; 1970; Мельников, Ямпольский, 1975) явно могут быть соотнесены с Большой Пятеркой, несмотря на то, что первые явились результатом факторного анализа Q-данных (ответов на вопросники), а вторые — факторного ана­лиза атрибуции или оценок сходства терминов личностных черт (S-дан-ные). Ниже мы приводим предполагаемую нами таблицу соответствия вто­ричных факторов Кэттэлла и Большой Пятерки.

№	Факторы Большой пятерки	Вторичные факоры Кэттэлла
	Экстраверсия	Эксвия-инвия
	Дружелюбие, согласие	Зависимость-независимость
	Сознательность	Кортикальный контроль
	Эмоциональная нестабильность	Тревожность
	Интеллект, открытость опыту	Духовная организация

Для усиления аналогии мы приводим вторичные факторы Кэттэлла в этой таблице не в том порядке, в каком они расположены самим Кэттэл-лом (по убыванию вклада в дисперсию ответов на его вопросник), а в соответствии со смыслом близких факторов Большой Пятерки. Мы наме­ренно отбрасываем здесь менее значимые вторичные факторы (например, восьмой по значимости, который интерпретируется как «Уровень интел­лекта») и не рассматриваем также третичные факторы (см. Мельников, Ямпольский, 1985, с. 62).

Вполне объяснимо отсутствие в кэттэлловских факторах прямого ана­лога фактору В5. 2 «Дружелюбие-враждебность». Мы видим определен­ную натяжку в том, чтобы, как это делает Крис Бранд, отождествлять «дружелюбие» и социальный конформизм, связывая дружелюбие с подчи­ненностью, субдоминан-тностью личности (Brand, Egcin, 1989). Дело в том, что Р. Кэттэлл при разработке вопросника старался уравновесить альтернативные ответы с точки зрения их нагруженности социальной же­лательностью. Тем самым в пунктах 16PF наиболее социально-желатель­ный фактор «Альтруизм, дружелюбие» оказался искусственным образом элиминированным, рассеянным по содержанию факторов А («мягкосер­дечность, общительность»), Е (подчиненность, ведомость), G (подчинение социальным нормам). Каждый разработчик пытается избежать введения в свой вопросник пунктов, репрезентирующих прототипическое поведение с точки зрения действующей морали, например, вопросов (суждений) такого рода:

1. Когда меня просят о помощи, я говорю, что я занят.

2. Я всегда говорю людям правду о своих намерениях в отношении них.

Подобные пункты, как правило, входят в специальные служебные шка­лы «лжи» или «социальной желательности» — для выявления протоколов испытуемых, отвечающих на вопросник заведомо недостоверно в силу по­вышенного стремления давать социально-желательные, одобряемые ответы.

Таким образом, сами разработчики вопросников постоянно имеют в виду, что их испытуемый при выполнении теста проводит встречную ре­флексивную активность — он старается «вычислить» все пункты, которые несут нормативную нагрузку с точки зрения общепринятой морали. И, если только он не занимается симуляцией девиантных тенденций и психо­патии, каждый испытуемый стремится в большей или меньшей степени «приукрасить» себя. Следовательно, каждый пункт вопросника соотносит­ся в сознании испытуемого с «прототипическими» поступками, маркиро­ванными социально-желательным и или, наоборот, порицаемыми личност­ными чертами (хотя и не всегда такая рефлексия носит развернутый про­извольный характер: как правило, как и другие высоко-автоматизирован­ные категориальные процессы, она протекает на уровне подсознательных когнитивных автоматизмов). Категоризация, идущая «снизу» — от содер­жания описанных в пункте ситуаций и поступков, и категоризация, идущая «сверху» — от идеальных представлений о нормативном поведении, о «Я-концепции» и т. п., встречаются на определенном уровне, который мы и

предлагаем здесь, разделяя позицию П. Боркенау, называть «обобщенным личностным семантическим пространством» (ЛСП).

Пространственность, конечно, здесь следует трактовать не в букваль­ном физикалистском смысле, а как операциональную метафору, как осо­бый язык модельного представления систем значений, который облегчает нам понимание таких, например, феноменов, как родство и взаимная гранс-формируемость различных многокомпонентных семантических моделей лич­ностных черт (см. рис. 25 и 26).

Завершая в этой главе обзор семантического и таксономического под­ходов к проблеме личностных черт, мы должны признать, что после 1994 года, когда была выполнена основная часть публикуемого здесь обзора, разразилась (в буквальном смысле этого слова) новая революция — насту­пил век Интернета. Сотрудничество между специалистами по таксономи­ческим исследованиям в разных странах получило новый импульс. Доста­точно сослаться здесь на проект Л. Голдберга International Personality Item Pool (адрес в Интернете — http: //www. ipip. ori. org), в рам" ках кото­рого исследователи уже приступили к оперированию не простыми (из од­ного слова) дескрипторами личностных черт, но целым банком из 1412 сложных дескрипторов. Например (приводится только самое начало алфа­витного списка дескрипторов): Н1131 Abuse people's confidence (злоупо­треблять доверием людей); HI33 Accept apologies easily (легко принимать извинения); Н515 Accept challenging tasks (браться за решение задач, содер­жащих вызов) и т. п. На основе пунктов этого перечня параллельно реали­зованы различные факторные структуры — и Большая Пятерка, и NEO-PI, и 16PF, и CPI (система шкал Калифорнийского личностного перечня, раз­работанная X. Гофом).

Обогащенное определение личностной черты

Концепция «личностного пространства» позволяет нам в конце кон­цов прийти к обогащенному, системному, многоаспектному психологичес­кому определению центрального понятия настоящей главы и работы в целом — понятия «личностной черты».

В объектном смысле, в рамках объектной парадигмы «личностная чер­та» — есть устойчивая диспозиция- индивида к определенному поведению в определенном широком или узком классе ситуаций, сложившаяся в ходе фор­мирования индивидуального опыта на основе взаимодействующих факторов: психофизиологической конституции (темперам ентальный аспект, или черты-свойства), социального подкрепления ролевого поведения (характерологичес­кий аспект, или черты-навыки), эмоционально-ценностного присвоения и кон­струирования идеальных образцов и целенаправленных стратегий (рефлексив­но-личностный аспект, или черты-стратеши).

В субъектном смысле, в рамках субъектной парадигмы «личностная черта» — это субъективная категориальная единица опыта, обобщающая для субъекта признаки определенного класса ситуаций и предписаний по

поведению в этих ситуациях; это личностный конструкт, позволяющий ускоренно решать (за счет сокращенного перебора информативных при­знаков ситуации) задачу выбора стратегии поведения в текущей ситуации и одновременно — задачу поддержания целостности «Я».

Когнитивистекая субъектная парадигма постулирует наличие за каж­дой поведенческой диспозицией соответствующего личностного конструк­та в структуре опыта. При этом сама по себе черта-конструкт не обяза­тельно является осознаваемым, вербально-маркированным элементом са­мосознания. Он может быть феноменально представлен сознанию как форма знания не о себе самом, но о других людях (известно, например, что завистник, как правило, жалуется не на собственную завистливость, но на завистливость других людей).

Для. того чтобы не отождествлять субъективный опыт и рефлексивное сознание индивида, терминологически удобнее, по нашему мнению, говорить не о семантических структурах сознания (Петренко, 1988), но о структурах опыта (эту терминологию, например, предпочитала Е. Ю. Артемьева, 1980), или, в нашем конкретном случае, о личностном семантическом пространстве. Когда мы говорим о семантических структурах сознания (во множественном числе), то возникает вопрос: «А обладает ли подсознание какими-то семан­тическими структурами? » С нашей точки зрения, ответ очевиден — облада­ет. Но тогда понятие «семантические структуры сознания» оказывается нео­правданным сужением поля рассматриваемой психической реальности.

Пространственная метафора дает нам важные эвристические инстру­менты для формулирования сложных гипотез о системном строении лич­ностного опыта, она обеспечивает высоко операциональный, модельный язык, позволяющий в компактной и целостной форме «схватывать» путем визуализации индивидуальные трансформации личностного опыта под вли­янием различных психологических факторов, действующих на структуру целостного «пространства» системообразующим образом.

Более детально различные модельные представления и операциональ­ные гипотезы настоящего исследования формулируются в следующей главе.

 

Глава 3

Гипотезы

ГИПОТЕЗЫ И МЕТОДИЧЕСКИЕ CPEflCTBA

Материал двух предыдущих глав должен был, по нашему замыслу, подго­товить читателя к восприятию того операционального языка, на котором мы попытаемся в данном парафафе сформулировать основные гипотезы нашего цикла экспериментальных исследований. Мы попытаемся дать, насколько это возможно, всевозможные толкования содержательного смысла формулируе­мых гипотез. Но эти во многом метафорические толкования призваны выпол­нить лишь вспомогательную роль, они не могут заменить собой строгий опе­рациональный смысл вводимых здесь понятий и определений.

Некоторые из выдвигаемых нами гипотез формулировались в опубли­кованных ранее работах, как и в работах других исследователей, в не­сколько иной форме. В этой книге мы постараемся дать обоснование того, почему мы приходим сегодня к несколько скорректированным трактовкам ряда гипотез и как именно они соотносятся с более традиционными фор­мулировками. Внесенные в этом тексте модификации призваны прежде всего свести все обсуждаемые гипотезы в единую систему с ясно выделен­ными логическими основаниями. Особенно это касается гипотез о струк­турных трансформациях индивидуальных семантических пространств. Други­ми исследователями, да и самим автором, как правило, выполнялись более частные исследования, в которых проверялась только какая-то одна из об­суждаемых здесь гипотез. Это давало возможность интерпретировать ее, вы­хваченную из контекста, иногда в несколько расширительном смысле — в абстракции от других возможных гипотез или других тенденций, актуально влияющих на структуру личностного семантического пространства.

В настоящем тексте мы постараемся по возможности выдержать единую логику по-новому сформулированной системы гипотез и применить ее не только к новым, но и к уже опубликованным ранее результатам, интерпре­тированным ранее несколько иначе.

Итак, в настоящем тексте мы сформулировали две группы по пять гипотез.

Первую группу гипотез можно назвать модельной. Это не означает, что данные гипотезы совсем не являются предметно-содержательными в традиционном смысле. Как всякое модельное представление, они также имеют определенное онтологическое содержание, то есть несут опреде­ленное знание о мире. Всех их объединяет нацеленность на разработку определенного модельного представления. Всех их объединяет системный характер постулируемого в них знания. Их формулировки не могут быть сведены к традиционной для логицистских и функционально-параметриче­ских моделей импликативной формуле «если, то». Итак, к первой группе относятся:

1. 1. Межкупыпурная универсапьность глобальных черт

Гипотеза межкультурной универсальности касается глобальных кросс-ситуационных факторов личностных черт и подразумевает различение кросс-ситуационных глобальных личностных черт, действующих в качест­ве универсальных диспозиций практически в любом, или по крайней мере в максимально широком классе ситуаций, и ситуационно-специфичных локальных личностных черт, выступающих в качестве адаптивных страте­гий поведения (установок) для узкого предметно-специфичного класса си­туаций. Именно первые черты в силу своей независимости от специфичес­кого социокультурного контекста должны обнаруживать свою межкуль­турную универсальность. Именно они образуют «сквозные» кросс-ситуа­ционные координатные оси для всей сферы личностных черт и являются содержательным материалом для построения моделей, позволяющих «упа­ковать» едва ли не весь лексикон личностных черт в пространство отно­сительно невысокой размерности.

Кросс-культурная универсальность постулируется нами вне возмож­ной более глубокой интерпретации ее причинности. Лежит ли за этой универсальностью единство биоконституциональных психофизиологичес­ких свойств нервной деятельности, универсальных для человека как для биологического вида (субстрат но-биологическая интерпретация)? Или за ней лежит единство функционально-деятельностной организации челове­ческого поведения и социального взаимодействия, отражающейся в таксо­номии черт через когнитивную семантику? Или та и другая системы причин­ности действуют одновременно и дополняют друг друга? Эти вопросы в данном случае остаются за скобками. Они являются вторичными по отно­шению к доказательству самого факта универсальности, влекущего за со­бой выводы прежде всего операционального плана — об эвристичности

использования пространственных моделей для описания личностных черт и индивидуальных трансформаций личностного пространства.

1. 2. Пексическая гипотеза: статус пичностных вопросников

Применительно к личностным вопросникам сформулированная нами во второй главе лексическая гипотеза может быть конкретизирована в виде двух вариантов — сильного и слабого.

• Сильный вариант формулируется как гипотеза психосемантической детерминации. При этом предполагается, что в ответах на вопросы лично­стных тестов испытуемые главным образом руководствуются той же самой имплицитной теорией личности, той же самой системой конструктов, что и при описании людей в ситуации приписывания черт (S-данные).

• Слабый вариант формулируется как гипотеза о взаимосвязи и взаим­ной обусловленности результатов личностных вопросников (Q-данные) и методик шкалирования (S-данные).

Для поборников строгих объективистских методов физиологической регистрации или объективного наблюдения данная гипотеза может пока­заться тривиальной, но для многих практиков, привыкших интерпретиро­вать данные стандартизованного самоотчета, какими являются результаты любых тест-опросников, она содержит ряд нетривиальных следствий. В ходе ответа на вопросы тест-опросников испытуемые проделывают явную или неявную атрибуцию личностных черт поступкам, кроме того, сами поступки отображаются в личностном пространстве по механизму катего­ризации — путем распознавания прототипических социальных ситуаций. Вектор социальной желательности (главное направление защитных, моти-вационных искажений) удобно описывать именно в терминах координат­ных осей личностного семантического пространства и вносить коррективы в интерпретацию индивидуального профиля на основе выявляемой направ­ленности искажений.

1. 3. Четырехпозиционное строение пичностной черты

Дезадаптивные сверхинтенсивные и сверх генерализованные формы вы­раженности определенных черт могут быть отображены на крайних полю­сах личностного семантического пространства, тогда как умеренные адап­тивные формы черт — ближе к центральной области пространства.

Это модельное представление позволяет учесть сложные, зависимые от экстралингвистического, предметно-деятельностного контекста системные вза­имодействия личностных черт, позволяющие понять смысл оценочной мар­кированности большинства терминов черт в языке: превращение практичес­ки любой черты в избыточно генерализованную установку (стратегию) по-

ведения ведет к определенной дезадаптивпости, для которой есть особый маркер в лексиконе личностных черт с отрицательной коннотацией.

Четырехпозиционная модель имеет также важное инструментально-методическое значение. В применении к конструированию личностных вопросников четырехпозиционпая модель черты дает ключ для балансиро­вания потенциального вектора социальной желательности и прикрытия истинной направленности диагностических шкал тест-опросника.

1. 4. Гипотеза многомерной континуальности

Согласно этой гипотезе, личностное семантическое пространство ко­дируется лексическими маркерами избыточно: на каждый квадрант много­мерного пространства приходится несколько категорий со своим специфи­ческим названием в языке, и каждая категория располагается под разными углами к другим категориям, образуя своеобразный «веер». В работах, посвященных идеям континуальности семантики естественного языка (На­лимов, 1974; Заде, 1976), подчеркивается особая гибкость этой модели, которая заключается в возможности быстрой и относительно бесконф­ликтной перестройки, точнее, «перенастройки»: в случае смены контекста новые категории (личностные конструкты, стратегии поведения) строятся на основе старых путем плавного изменения весовых коэффициентов (ве­роятностей, значений функции принадлежности). В дискретных моделях (подобных модели дерева процедур в ООП — «объектно-ориентирован­ном программировании») подобная перенастройка рассматривается в виде механизма внесения дополнительных признаков (функций) и процедур в родительский объект. Континуальная модель предполагает, что в ходе подобной перенастройки часть информации, унаследованной от родитель­ской категории, «угасает» (по принципу экономии мышления), замещается на новую информацию, идущую от новой текущей ситуации, тем самым ссылка на родительскую категорию постепенно «забывается».

⇐ Предыдущая45678910111213Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: