5. Имели ли аффективные общества XX века принципиальные отличия от аналогичных обществ-предшественников?

Нередко приходится слышать, что аффективные общества XX века качественно отличались от своих ранних аналогов. Например, нацистский министр А. Шпеер утверждал на Нюрнбергском процессе: «Диктатура Гитлера отличалась в одном принципиальном положении от всех исторических предшественников. Это была первая диктатура индустриального государства в эпоху современной техники (... ) С помощью таких технических средств как радио и громкоговорители, было отнято самостоятельное мышление у восьмидесяти миллионов, они были подчинены воле одного человека. Телеграф, телефон и радио давали, например, возможность высшим инстанциям передавать свои приказы непосредственно низшим организациям, где они ввиду их высокого авторитета, беспрекословно выполнялись. Это приводило к тому, что многочисленные инстанции и штабы были соединены непосредственно с верховным руководством, от которого они получали ужасные приказы; следствием этого был надзор за каждым гражданином государства и строгое засекречивание народных действий (... ) Прежние диктатуры нуждались в квалифицированных сотрудниках для низших организаций, в лицах, которые могли думать и действовать самостоятельно. Авторитарная система в период господства техники может отказаться от них, одни только средства связи позволяют механизировать деятельность низших звеньев управления государством. Как следствие этого возникает новый тип бессловесного исполнителя приказов» [32, 296-297].

Болгарский исследователь тоталитаризма – Ж. Желев развивает ту же точку зрения: «Техника не только усовершенствовала диктатуру, но и предоставила ей более эффективные средства, без которого существование фашистского государства в конечном итоге невозможно. Без радио, телефона, телеграфа и кино немыслимы: а) массовая и всеохватывающая пропаганда; б) тотальная слежка; в) механизация деятельности аппарата; г) создание моторизованной армии и руководство ею, а также ежеминутный контроль за её передвижениями» [32, 229].

Однако при ближайшем рассмотрении версия о бó льших возможностях в XX веке для антипрогрессистского террора и удержания общества на прежней фазе – не более чем историческая аберрация.

Изменяет ли технический прогресс задачи, решаемые аффективными обществами? Увеличивает ли научный рост хотя бы продолжительность жизни аффективных обществ? Ответ возможен лишь отрицательный. Аффективное общество не протянет дольше того срока, когда массовое сознание дозреет до принятия «прогрессистского» взаимодействия. Вероятно, аффективные общества последующих веков, основанные на более совершенных технологиях, заимеют ещё бó льшие технические преимущества по сравнению с предшественниками. Но это не отменит их функционального единства и общей судьбы.

Вызывают возражение и другие аспекты рассматриваемой проблемы. Действительно ли более высокий технический уровень позволяет лучше воспитать преданность аффективной сверхидее и строже обеспечить контроль за «прогрессистским» послушанием? Утверждать так можно, лишь исходя из насильственного включения масс в антипрогрессистскую борьбу и пренебрегая их искренней одержимостью успешным исходом.

Если в вышерассмотренных аффективных обществах сравнить степень давления идеологической элиты и строгость в недопущении «прогрессистского» инакомыслия, то наивысшим уровень насилия окажется вовсе не в коммунистическом или национал-социалистическом режимах XX века. Пожалуй, сильнейшим был тоталитаризм в древнекитайской империи Цинь в III веке до н. э.

Так, в нацистской Германии каждый блокляйтер – младший партийный управленец, контактировавший с населением – отвечал за лояльность аффективным идеалам в одном квартале (блоке), состоявшем из 40-60 хозяйств. В Китае же ещё идеолог абсолютистского коллективизма Шан Ян (чьим рецептам спустя 150 лет следовал Цинь Ши-хуан) разделил население по пять и десять семей. Далее – установил внутригрупповую слежку и ответственность за каждое отступление от государствоцентризма:

«Тот, кто не донесёт о преступнике, будет разрублен пополам; тот, кто донесёт о преступнике, будет награждён так же, как воин, отрубивший голову врага; скрывших преступника наказывать так же, как и воина, сдавшегося врагу» [47, 98]. Очевидно, и без «радио, громкоговорителей и кино» избежать в империи Цинь подчинения «Единому» было не легче, чем пренебречь родовыми хлопотами в ожидании шестой корневой расы в Германии.

Число пострадавших от антипрогрессистского террора в государстве Цинь также, вероятно, выше, чем в европейских аффективных обществах XX века (хотя результат Цинь, возможно, и не самый высокий в истории).

«Рекордсменом» же по процентному соотношению жителей и загубленных жизней окажется, видимо, технически слабое аффективное коллективистское общество в Кампучии в XX веке. Ради сверхидеи тотального окрестьянивания это аффективное общество строгого режима во главе с товарищем Пол Потом без сожаления рассталось с одной третью населения. До этого не додумались даже такие титаны аффективного творчества, как Кальвин или Хомейни. Остаётся надеяться, что этот антирекорд превзойдён не будет.

Как видим, степень давления на личность при повторном подчинении её стимулам, начавшим перерождаться в социальном процессе, и количество жертв определяет не уровень развития НТП, а характер исторических условий и особенности аффективных идеологий.