 |
Все плачут, один радуется. «С покорностью и любовью». Отлучение снято. Р. Иошуа бен Ханания. «Благо родившей его». Мудрость и красота
|
|
|
|
Все плачут, один радуется
Когда р. Элиэзер заболел, пришли (невзирая на отлучение) ученики проведать его. Видя страдания учителя, они заплакали. Один р. Акиба стоял радостно улыбаясь.
– Чему радуешься ты? – спрашивают товарищи.
– А вы о чем плачете? – отвечает вопросом р. Акиба.
– Как же нам не плакать при виде той скорби, в которой находится перед нами Тора? [152]
– По той же причине я и радуюсь. Видя до сих пор, что у учителя нашего вино никогда не скисает, лен не выбивает градом, елей не горкнет и мед не бродит, я тревожился мыслью, не послужит ли земное его благополучие наградой ему вместо блаженства в грядущей жизни? Ныне же, видя его в такой скорби, я спокоен за него. (Санг., 101)
«С покорностью и любовью»
Пришли также проведать р. Элиэзера старейшины: р. Тарфон, р. Иошуа, р. Элазар бен Азария и р. Акиба.
И, желая утешить его, говорит р. Акиба:
– Учитель! Ты для народа благодатнее, чем дождь для полей: дождь благотворен для нас только на земле, а ты, учитель – и в земной жизни, и в грядущей.
– Учитель! – говорит р. Элиэзер бен Азария, – ты для нас дороже отца и матери: они для нас только на земле, ты же и в земной жизни, и в будущей.
Но вот раздался голос р. Акибы:
– Страдания должны быть принимаемы с покорностью и любовью.
Услышал сказанное р. Элиэзер – сломили слова эти и его неукротимую волю.
– Поддержите меня, – обратился он к своим ученикам, – дайте мне получше расслышать слова ученика моего Акибы. Да, «страдания должны быть принимаемы с покорностью и любовью! » (Санг., 101; Ял. – Ш. )
Отлучение снято
При известии о близкой смерти р. Элиэзера, пришли снова навестить его р. Акиба с товарищами и стали просить у него разъяснений по закону о «чистом» и «нечистом».
|
|
|
И умирающий давал им ответы, до последней минуты поражая их глубиною знаний и ясностью своего ума.
И с последним словом «чисто» отлетела душа его в вечность.
Тогда поднялся р. Иошуа и провозгласил:
«Отлучение снято! Отлучение снято! »
На исходе субботы, когда погребальное шествие направлялось из Кесарии[153] в Лидду, на встречу вышел р. Акиба. В непреодолимом отчаянии он начал истязать себя, обливаясь кровью.
И зазвучал надгробный плач его:
– Отец мой! Отец мой! Колесница Израиля и всадники! »[154] Много у меня монеты мелкой, но не стало того, кто мне выменял бы ее на чистое золото… (Санг., 68; Аб. де‑ р. Н., 25 )
Р. Иошуа бен Ханания
«Благо родившей его»
«Благо родившей его! » – говорили про р. Иошуа.
Встретив впервые р. Иошую, старый Ионатан бен Гиркан сказал про него словами пророка Исайи:
«Кого поучит он знанию? Отнятых от молока, отлученных от груди».
– Я помню, – пояснил р. Натан, – что мать приносила его в колыбели в школу, чтобы дать ушам его с младенчества насытиться словами Торы.
Сам же р. Иошуа говаривал:
– Если бы все моря текли чернилами, все тростники были перьями, земля и небо пергаментом и люди все писцами, еще недостаточно было бы, чтобы описать все, чему я учился. И при всем том зачерпнуть из родника знания я успел не более, чем кисточка, обмокнутая в воды океана. (Иевам., 81; Ш. га‑ Ш., гл. 1)
Мудрость и красота
– О, прекрасная Мудрость в некрасивом сосуде! – воскликнула дочь кесаря при виде р. Иошуи, не отличавшегося красотой лица.
– Дочь моя, – сказал ей р. Иошуа, – в каких сосудах у твоего отца, у кесаря, хранится вино?
– В глиняных.
– Как, вино кесаря – и в таких же глиняных кувшинах, как и у всех простых людей!
– А в чем же следовало бы нам держать наше вино?
|
|
|
– Вам, столь знаменитым и славным, приличествует держать ваше вино в серебряных и золотых вазах.
Вино было перелито в серебряные и золотые вазы – и скисло.
Спрашивает кесарь:
– Кто посоветовал тебе сделать это?
– Р. Иошуа бен Ханания, – отвечает царевна.
Призывает кесарь р. Иошую:
– Как мог ты посоветовать это моей дочери?
Рассказал р. Иошуа, по какому поводу он так поступил:
– Мой совет был только ответом на ее вопрос.
– Встречаются, однако, мудрецы и с красивой наружностью?
– Некрасивые – они были бы еще более мудрыми. (Таан., 7 )
Лев и журавль
Во времена р. Иошуи бен Ханании императором Адрианом разрешено было евреям вновь построить храм в Иерусалиме. Двое граждан Папус и Лулианус открыли по всему пути от Аку до Антиохии кассы для снабжения всех возвращающихся в Иерусалим евреев деньгами и всем необходимым.
Когда об этом узнали хутеи[155], они оклеветали евреев перед Адрианом, донося о будто бы готовящемся против него восстании.
– Как же быть, – задумался Адриан, – ведь разрешение уже вступило в силу.
– Прикажи им, – посоветовали хутеи, – возобновить храм не на прежнем месте, или же вели изменить его размеры, увеличив или уменьшив их хотя бы на пять локтей против прежнего. Тогда они от постройки храма сами откажутся.
Между тем весь народ собрался в долине Бет‑ Римон, и известие о новом указе Адриана вызвало общий плач и отчаяние. Тут и там начали раздаваться голоса против подчинения указу. Необходимо было немедленно успокоить народ. Кому же поручить это? Выбор пал на р. Иошую бен Хананию, как на самого популярного из ученых.
Встает р. Иошуа и, обращаясь к народу, говорит:
– Однажды лев, пожирая свою добычу, подавился костью.
И начал лев звать на помощь:
«Кто вытащит у меня кость из горла, того я вознагражу по‑ царски! »
Прилетел журавль, засунул свой длинный клюв в глотку льву и, вытащив кость, стал требовать награды.
«Уходи поскорее, – ответил лев, – достаточно для тебя награды, что ты можешь похваляться, говоря: «Я был в пасти у льва, и ушел, как видите, цел и невредим! »
– Так и мы, братья: будем довольны тем, что, подпав под власть Рима, мы хотя жизнь свою сохранили до сих пор. (Береш. – Р., 64 )
|
|
|
