Глава 3. Современная этика войны

…Счастье заключено в досуге, ведь мы лишаемся досуга, чтобы иметь досуг, и войну ведем, чтобы жить в мире. Поэтому для добродетелей, обращенных на поступки, область деятельности – государственные или военные дела, а поступки, связанные с этими делами, как считается, лишают досуга, причем связанные с войной – особенно (никто ведь не собирается ни воевать ради того, чтобы воевать, ни готовить войну ради нее самой, ибо невероятно кровожадным покажется тот, кто станет даже друзей делать врагами, лишь бы сражаться и убивать) [246].

Аристотель

Современная этика войны

К наиболее важным тенденциям трансформации войны в XXI в. следует отнести рост уровня асимметричности войны (повышение значимости статуса повстанческих и террористических групп, активное включение в вооружённые конфликты экономических структур), эрозию государственной монополии на насилие, распространение феноменов приватизации войны, а также появление новых пространств борьбы – открытие для войны интернет‑ среды. Решительное вторжение негосударственных субъектов политики в область военного конфликта, долгое время остававшуюся сферой гегемонии государства, привело к возникновению феномена так называемых новых войн. Важнейшим свойством новых войн, в свою очередь, следует признать утрату бинарностей, характерных для традиционной симметричной войны. Сложности возникают с идентификацией легитимных и нелегитимных участников боевых действий, разрешённых и запрещённых средств и тактик ведения борьбы. Неоднозначно выглядят и различные фазы конфликта – его активная часть и перемирие. Всё это в целом затрудняет различение войны и мира.

Подобное положение дел бросает множество вызовов современным политико‑ этическим концепциям войны. Их теоретический аппарат вобрал в себя долгую традицию рефлексии о войне, включающую идеи античных и средневековых авторов, но актуальное его состояние сформировалось в период, когда доминирующим типом войны была симметричная межгосударственная война. Именно поэтому моральные теории войны должны быть обновлены для адекватной работы с конфликтами нового типа, как должно быть обновлено и право войны и мира. Следует внести преобразования, если не в само ядро теорий, то в их методологический аппарат и инструментарий.

Традиционно основной целью теории справедливой войны было наложение ограничений на войну как способ разрешения конфликтов. Сделать это предполагалось при помощи обоснования моральной необходимости и даже целесообразности обращения к вооружённому насилию в одних случаях и моральной необоснованности подобных действий в других. Теоретики справедливой войны часто повторяют, что они во многом близки пацифистам в том, что считают войну неприемлемой и ужасной и признают моральное значение принципа «не убий». Они разделяют идеалы невмешательства. Это значит, что никто не может посягать на жизнь другого; каждый из нас обладает иммунитетом от насилия и правом не быть убитым или подверженным насилию, если не нарушает свободы другого и не подвергает опасности его жизнь.

Однако в отдельных, действительно исключительных, ситуациях они согласны признать вступление в войну морально оправданным. Теория справедливой войны строится вокруг обсуждения различных фаз развёртывания вооружённого конфликта: принятия решения об участии в нём, ведения боевых действий, завершения войны и послевоенного восстановления региона, пострадавшего от войны. Задача её состоит в том, чтобы выбрать и обосновать моральное значение принципов и правил, которыми мы пользуемся на каждом из этих этапов. Для каждой из указанных стадий конфликта существует набор принципов, которые в соответствии с традицией носят латинские обозначения: jus ad bellum (букв. – право или справедливость на войну), jus in bello (право или справедливость во время войны) и jus post bellum (право или справедливость после войны).

Принципы jus ad bellum задают условия принятия решения о войне. Именно они позволяют сделать вывод, было ли обращение к военной силе обоснованным, необходимым и принятым своевременно. Обычно считается, что ответственность за соблюдение этих принципов лежит на правительстве, поскольку ни отдельные граждане, ни военнослужащие не могут объявлять войны другим государствам или политическим сообществам. Список принципов jus ad bellum может несколько разниться в зависимости от авторского вйдения. Однако легко выделяется ядро из шести основных принципов, которые как правило упоминаются и признаются всеми авторами:

• принцип правого дела (или справедливой причины; лат. justa causa, англ. just cause) – объявление войны должно быть связано с наличием действительно веской причины (угрозы или агрессии). Обычно к таким причинам относят самооборону, помощь союзнику, который ведёт войну по справедливой причине, или любой жертве агрессии; защиту граждан другого государства от гуманитарных катастроф, т. е. действия по основаниям гуманности; в некоторых случаях также – поддержку борьбы за национальное освобождение и упреждающие действия;

• легитимная власть (англ. legitimate authority) – право принятия решения о войне и объявления войны должно быть в соответствии с законом закреплено за определённым лицом или группой лиц. Соответственно, война считается оправданной только в том случае, если она объявлена в порядке, установленном законом данного государства. Иногда в качестве отдельного принципа выделяется требование публичного объявления войны (англ. public declaration of war);

• вероятность успеха (англ. probability of success) – до того, как война будет объявлена и начнутся боевые действия, необходимо оценить шансы на успешное ведение войны и обретение победы. В случае если они невысоки и успех сомнителен, необходимо отказаться от участия в войне. Вето накладывается на войны, которые принесут поражение и значительные потери;

• пропорциональность (англ. proportionality; встречается также вариант перевода «соразмеренность») – война должна быть соразмерным ответом на те обстоятельства, которые заставляют задуматься об обращении к оружию. К ним могут относиться только явные нарушения прав человека или государственного суверенитета. Также необходимо оценить все возможные потери и затраты на ведение войны. Выгоды от участия в ней должны превышать все издержки, вызванные непосредственным ведением боевых действий и их влиянием на послевоенное состояние своего общества. В последнее время подчёркивается необходимость давать прогностическую оценку результатам войны не только для своего сообщества, но также и для общества противника и для третьих стран, не участвующих в конфликте. Ответственность обращения к военному способу решения конфликтов становится, таким образом, более универсальной и глобальной;

• добрые намерения (англ. right intentions) – справедливая причина, санкционирующая войну, должна быть единственным источником мотивов при принятии решения о войне; война служит восстановлению справедливости, права и мира и не должна рассматриваться как средство обогащения, расширения территорий или приобретения дополнительного политического веса, т. е. не может содержать в себе скрытого агрессивного мотива;

• крайнее средство (англ. last resort) – учитывая всю серьёзность и опасность, которая связана с обращением к военному насилию, война должна рассматриваться в качестве крайней меры разрешения конфликта. До того как будет принято решение об объявлении войны, должны быть испробованы все прочие способы урегулирования конфликтов: переговоры, экономические и политические санкции, выдвижение ультиматумов. Только после того как дипломатия окажется бессильной, обоснованным и допустимым станет объявление войны.

Принципы jus in bello вступают в силу непосредственно после того, как решение о войне принято и начинаются боевые действия. Они призваны определить дозволенные и недозволенные способы ведения войны. Последствием их применения должна стать минимизация жестокости конфликта и снижение числа жертв войны. Если нормы jus ad bellum находились в ведении политиков, то принципы jus in bello непосредственно обращены к военным, участвующим в конфликте. Как правило, говорят о двух принципах jus in bello, хотя опять же их перечень и наименование могут определяться по‑ разному:

• пропорциональность (англ. proportionality) – положение, уже встречавшееся в списке принципов jus ad bellum, присутствует и среди норм jus in bello. В данном случае оно обозначает требование оценивать соотношение возможных военных выгод и потерь в ходе проведения каждой отдельной боевой операции и соблюдать баланс пользы и вреда, а также определять допустимые средства ведения войны и виды вооружения. Особое значение имеет здесь необходимость минимизировать степень насилия и количество жертв. Специально подчёркивается недопустимость нападения на гражданское население и нонкомбатантов (иногда отдельно выделяется принцип «иммунитета нонкомбатантов»). Запрещено применять чрезмерное насилие, а также проводить операции, заранее обреченные на поражение или связанные с массовыми потерями. Также встречается обособление от принципа пропорциональности принципа запрещения возмездия (no reprisals), когда жертва необоснованного насилия стремится наказать обидчика ответным непропорциональным насилием.

• различение (англ. discrimination) – воюющие стороны должны проводить различение между легитимными и нелегитимными целями для нападения. Допустимой считается атака только на военные цели: комбатантов и военные объекты. Все остальные объекты и лица не могут быть подвергнуты военному насилию, так как обладают отмеченным выше иммунитетом нонкомбатантов. Впрочем, однозначность статуса комбатанта как абсолютно легитимной цели для нападения и универсальное определение солдата как того, кто по роду своей деятельности убивает и вследствие этого может быть убит, в последнее время подвергается сомнениям. В существующей дискуссии заметна тенденция ставить вывод о допустимости нападения на участника вооружённого конфликта в зависимость от характера войны, в которой он участвует. Статус участника справедливой войны отличается от статуса участника несправедливой войны, равно как различны статусы граждан, поддерживающих справедливую или, соответственно, несправедливую войну[247].

Наконец, третьей категорией принципов, регулирующих этическую составляющую войны, является блок норм jus post bellum. Теоретическая проработка норм jus ad bellum и in bello началась ещё в Античности, однако дискуссия о нормах jus post bellum не имеет столь значительной истории. Тем не менее один из инициаторов исследований jus post bellum, канадский философ Брайан Оренд, считает, что уже в кантовском трактате «К вечному миру» мы находим нормативные принципы, определяющие правила заключения мирного договора и послевоенного восстановления отношений между воевавшими сторонами. Завершающая часть вооруженного конфликта, наступающая уже после того, как орудия отгремели, кажется Оренду принципиально важной вследствие отмечавшихся в предыдущих главах настоящей книги сложностей окончания боевых действий. Несмотря на достигнутые соглашения о перемирии или даже подписанный мирный договор, конфликт может сохраниться в вялотекущей форме и затем вновь разгореться в полную силу. Долгосрочное сохранение обретённого мира и пацификация сторон становятся не менее приоритетной задачей, нежели обоснованное обращение к военной силе и нравственное ограничение её применения[248]. Моральная ответственность в войне, следовательно, должна простираться значительно дальше принятия решения об обращении к военному насилию и ведения боевых действий. Реконструкция региона и системы международных отношений после окончания боевых действий также становится частью войны; возможно, самой продолжительной и сложной.

Поскольку дискуссия об этическом статусе послевоенных действий в исследовательской литературе началась несколько десятилетий назад, в конце 1990‑ х годов, нельзя выделить общепризнанный список принципов jus post bellum. К тому же, как верно отмечает Хелен Фроу, учитывая качественное разнообразие проблем, которые необходимо решить по завершении боевых действий, совокупность норм «jus post bellum в меньшей степени может пониматься как набор правил или условий»[249], как это возможно в случае с jus ad bellum и jus in bello. Тем не менее ориентируясь на предложенный Брайаном Орендом список норм jus post bellum, мы можем выделить следующие принципы:

• пропорциональность – врага, развязавшего несправедливую войну, необходимо наказать, но в соответствии с той мерой ущерба, который был причинен его агрессивными действиями;

• наказание для политического руководства и военных – наказанию должно подвергаться не все население государства, развязавшего несправедливую войну, но только лица, ответственные за начало и ведение несправедливой войны. Естественно, наказание для них должно быть соразмерным совершённым ими деяниям.

• компенсации – агрессор обязан возместить пострадавшей стороне убытки, связанные с отражением агрессии и восстановлением мира;

• восстановление прав – необходимо сохранить права поверженного врага на территориальную целостность и суверенитет;

• реконструкция – система организации власти и военного управления противника должны быть изменены, чтобы исключить возможность новых агрессий.

Кроме того, в каждом из этих принципов заложено указание на то, что применение мер наказания и восстановления справедливости не должно быть чрезмерно жестоким, ставящим бывшего противника на грань гуманитарной или экономической катастрофы. Наказание может быть жёстким, более того, оно необходимо как средство предотвращения будущих беззаконий и войн, в противном случае, люди, спровоцировавшие несправедливую войну, почувствуют свою безнаказанность. Однако оно не может быть чрезмерным и непосильным. Иначе такое наказание приведёт к ожесточению, вызовет чувство несправедливой обиды и даст повод для нового насильственного цикла[250].

Согласно традиционной интерпретации теории справедливой войны, о войне в том случае говорится как о справедливой, т. е. морально обоснованной, когда выполняются требования каждого из критериев ad bellum, in bello и post bellum. Впрочем, в последнее время обсуждаются два рода проблем: отношения между тремя обозначенными этапами войны и необходимость соответствовать требованиям всех критериев. Иными словами, как оценить ситуацию, когда некий политический субъект начинает несправедливую агрессивную войну и нарушает все или какие‑ то из принципов jus ad bellum, но ведёт её справедливо, соблюдая нормы jus in bello? Другая проблема – вопрос об иерархии принципов справедливой войны. Будет ли нарушение менее значимых принципов (и каких именно? ) автоматически означать, что война в данном случае признаётся несправедливой. Или допустимы некоторые отклонения от норм и частичное соблюдение этих принципов?

Как видно, нормы jus ad bellum, jus in bello и jus post bellum сформулированы и интерпретируются таким образом, что они адресованы в первую очередь государственным образованиям, где существуют легальные и легитимные процедуры принятия решения о войне, ведения войны, контроля над проведением боевых операций и, наконец, заключения мирного договора и завершения войны. Соответственно, должны быть оформлены институты: органы политического управления, армия, дипломатическая служба и т. д. В этих нормах закреплено особое значение государственного суверенитета, неприкосновенность границ и территориальная целостность, а также различие в статусе между военными, обладающими правом ношения и применения оружия, и гражданскими лицами, лишёнными такого права. Но в современных войнах, с характерной для них асимметричностью и иррегулярностью под сомнение был поставлен каждый из принципов jus ad bellum, in bello и post bellum. Иммунитет от насилия гражданских лиц, недопустимость превентивных военных действий, пропорциональное насилие и прогнозирование последствий в масштабах государства и региона – все эти и прочие требования доктрины справедливой войны были нарушены. Это не говорит, однако, о том, что сами нормы, предложенные теоретиками справедливой войны, лишены содержания, отражающего реальность ведения войны. Скорее необходимо внести уточнения в теорию, которые позволили бы соотнести её с изменением доминирующего типа конфликтов и утверждением новых войн в качестве основного вида войны в XXI в.

Такие уточнения уже вносятся. Начиная с 2000‑ х годов ведутся дискуссии о подстройке теории справедливой войны к неклассическим, асимметричным конфликтам. Впрочем, некоторые исследователи, и среди них главный представитель «ортодоксальной» теории справедливой войны, Майкл Уолцер, убеждены, что теория в том виде, в котором она была разработана в 1960‑ 1980‑ е годы, вполне подходит для работы с асимметричными войнами. Так, сам Уолцер в публичных выступлениях заявлял, что писал свою знаменитую книгу «Справедливые и несправедливые войны» вскоре после Вьетнамской войны, которая в значительной степени была асимметричным конфликтом, поэтому высказанные в книге идеи могут использоваться для анализа новых войн. Впрочем, и позиция самого Уолцера слегка эволюционировала[251].

Помимо того, что учение о справедливой войне должно реагировать на изменения, связанные с распространением феномена новых войн, происходит и внутренняя трансформация теории. В последние десятилетия развернулись настоящие интеллектуальные баталии относительно того, на каких этических основаниях должна строиться современная теория справедливой войны. Традиционную, легалистскую парадигму в теории справедливой войны начали атаковать так называемые ревизионисты.

Легалистская парадигма, в первую очередь ассоциирующаяся с Майклом Уолцером и его сторонниками, исходит из наличия у государств базового права на ведение войны и использование для этого вооружённых сил. Это позитивное право войны должно быть подкреплено, по мнению Уолцера, моральными аргументами. Сухой язык международного права войны и мира следует оживить за счёт этической составляющей, в противном случае «бумажный мир», построенный юристами, обрушится при первом натиске реального, морального, мира, в котором мы живём и в котором влияние принципов нравственности оказывается не менее значимым, чем действие строго кодифицированных законов[252]. При этом для традиционалистов значимым остаётся разделение на комбатантов и гражданских лиц, а также идея морального равенства солдат.

Ревизионисты, лидерами которых можно назвать Джеффа Макмаана[253] и Дэвида Родина, исходят из того, что усилия специалистов по этике войны вовсе не должны быть направлены на моральное подкрепление права войны и мира. В праве они видят значимую, но не современную систему регулирования конфликтов, поскольку оно полностью сконцентрировано вокруг государства и его возможностей вести войну и заключать мир. В современном же конфликте подобное однозначное атрибутирование права войны государству попросту неточно. К тому же куда большим значением, по мнению ревизионистов, обладает не оценка действий государства как персонифицированного субъекта, а трактовка мотивов и поступков отдельных людей. Ревизионизм переключает фокус внимания исследования в сфере этики войны с крупного масштаба военных коллективов и государств на микроуровень индивидуального участия в войне. Столкновение ортодоксального, коллективистского подхода, индивидуализма, а также институционализма, представляет собой побочную, но в то же время существенную ветвь спора между традиционализмом и ревизионизмом.

Далее в этой главе мы сосредоточимся на том, какие причины в современной теории справедливой войны считаются достаточно вескими, чтобы дать моральную легитимацию применению вооружённой силы.