 |
3. В ДОМЕ ШИЛЛЕРА
|
|
|
|
Взгляды М. Джалиля на мир и его судьбы, на взаимоотношения народов претерпели с началом войны, на фронте, в лагерях и тюрьмах значительную трансформацию. Открытость поэта революционной борьбе юных лет порождена ожиданием мировой революции, максимализм двадцатых – желанием приблизить социальную однородность людей как примету их единения. Глубоко искренние, но не лишённые умозрительности, эти представления в огне отечественной обретают плоть и кровь. Поэтическим сердцем, а не логикой мыслителя, интуицией, а не размышлением – постигает их М. Джалиль. В нём зреет понимание общечеловеческого, общеисторического смысла борьбы своей и товарищей своих.
Муса Джалиль, брошенный в горнило массовых убийств, узнавший тоталитаризм и в его военном и в цинично‑ бюрократическом государственном облике, понял уроки и смысл войны против фашизма, историческое её значение. Фашизм предстал не просто политическим противником, не просто выявлением сути государства‑ агрессора. Он увиделся М. Джалилю угрозой уничтожения, нависшей над миром, над бытием.
Смерть, трактовавшаяся им как препятствие на пути освобождения родины, как помеха, воспринимается иначе; это попытка остановить историю человека. Гитлеровская военно‑ бюрократическая машина представляется М. Джалилю при всей её мощи, организованности, всесилии, всемогуществе исторически обречённой, комплекс фашистских моральных норм – патологическим. Люди, борясь с гитлеризмом, по существу, борются с самой смертью в её историческом понимании: фашизм посягал на прогресс человека и человечества.
В стихотворении «Тюремный страж» Джалиль говорит о фашисте, что это – «подручный смерти, варварства наймит». Это страшный образ:
|
|
|
Под этим взглядом стихло всё вокруг –
Зрачки не упускают ничего.
Земля как будто охает под ним,
И солнце отвернулось от него.
Говоря об этом палаче, Джалиль заставляет нас вспомнить древнюю легенду об орле, клевавшем печень Прометея:
Предсмертный вздох людской – его еда,
Захочет пить – он кровь и слёзы пьёт,
Сердца несчастных узников клюёт, –
Стервятник только этим и живёт.
(Перевод И. Френкеля)
Гитлеризм пытался повернуть тысячелетнюю историю рода человеческого вспять: движение к свободе, к вековечным идеалам равенства, справедливости, заменить путём к дикости, деспотизму, варварству. Возвысить расизм, шовинизм, национализм, поделить мир на избранные народы – владыки и рабы, народы, подлежащие уничтожению. Человек приравнивался к хищнику, разум должен был уступить место инстинктам. Фашизм взорвался в XX столетии грозным предупреждением – человечество должно быть бдительным перед лицом тёмных социальных сил.
В фашистской солдатской памятке говорилось: «Уничтожь в себе жалость и сострадание – убивай всякого русского, советского, не останавливайся, если перед тобой старик или женщина, девочка или мальчик, – убивай, этим ты спасёшь себя от гибели, обеспечишь будущее своей семьи и прославишься навеки» [268]. Жестокость возводилась в закон, становилась нормой. Так воспитывалась немецкая армия Гитлера, сеявшая смерть и ужас.
Мир содрогнулся, когда раскрылась структура фашистской Германии – утверждавшийся новый порядок естественно включавший социальное растление каждого немца награбленным, национальное развращение пренебрежением к иным народам. Структура военно‑ бюрократического государства устанавливала ранги и иерархии. Нижняя ступень была общей – лагеря смерти.
Джалиль рисует фашистов лишёнными человеческих свойств, превосходящими в своей жестокости даже хищных зверей.
|
|
|
Стая хищников рыщет по полю боя. После сражения остались убитые, раненые. Так начинается стихотворение «Волки».
Разгораются волчьи глаза:
Сколько мяса людей и коней!
Вот одной перестрелки цена!
Вот ночной урожай батарей!
И вдруг матёрый вожак стаи замирает: его остановил стон, он почуял слабое дыхание раненого.
Старый волк постоял над бойцом,
Осмотрел и обнюхал его,
Для чего‑ то в глаза заглянул,
Но не сделал ему ничего...
А потом произошло невероятное:
На рассвете и люди пришли;
Видят: раненый дышит чуть‑ чуть,
А надежда‑ то всё‑ таки есть
Эту искорку жизни раздуть.
Люди в тело загнали сперва
Раскалённые шомпола,
А потом на берёзе, в петле,
Эта слабая жизнь умерла...
(Перевод И. Френкеля)
Летописная манера изложения подчёркивает мрачность происходящего. Писатель не говорит – «враги», он называет их «люди». Он не утверждает, что это был советский боец, просто «раненый». Поэт как бы смотрит на всё из глубины грядущих веков, поражаясь тому, насколько низко могут пасть люди:
Что там волки! Ужасней и злей
Стаи хищных двуногих зверей.
(Перевод И. Френкеля)
Свой солдат для фашизма – орудие бессмысленного садистского убийства. Фашисты, гитлеровские солдаты чужды всему живому, они вне природы, вне общества, вне земного.
Гигантский образ природы – прародительницы всего живого, жизни на земле – обрисован в стихотворении «Варварство», где рассказывается о жестокости врага, убивающего детей вместе с матерями.
Картина этого убийства, которую мы знаем по описаниям многих свидетелей гитлеровских злодейств, потрясает поэта.
Нет, этого я не забуду дня,
Я не забуду никогда, вовеки!
Я видел: плакали, как дети, реки
И в ярости рыдала мать‑ земля.
Своими видел я глазами,
Как солнце скорбное, омытое слезами,
Сквозь тучу вышло на поля,
В последний раз детей поцеловало,
В последний раз...
Мать прижимает ребёнка к своей груди, чтобы его поразили первые же пули, чтобы не закопали его живым.
Две жизни наземь падают, сливаясь,
Две жизни и одна любовь!
И тут:
Гром грянул. Ветер свистнул в тучах.
|
|
|
Заплакала земля в тоске глухой.
О, сколько слёз, горячих и горючих!
Земля моя, скажи мне, что с тобой?
Ты часто горе видела людское,
Ты миллионы лет цвела для нас,
Но испытала ль ты хотя бы раз
Такой позор и варварство такое?
Фашизм поднял руку на природу, на жизнь, на материнство. Борьба советского народа в Великой Отечественной войне – это борьба жизни против смерти, против того, что неизбежно должно сгинуть.
Страна моя, враги тебе грозят,
Но выше подними великой правды знамя,
Омой его земли кровавыми слезами,
И пусть его лучи пронзят,
Пусть уничтожат беспощадно
Тех варваров, тех дикарей,
Что кровь детей глотают жадно,
Кровь наших матерей...
(Перевод И. Френкеля)
Образ нашего знамени, обагрённого слезами земли, несёт огромную идейную нагрузку: наша страна представляется поэту воплощением могучих сил человечества, борющегося за жизнь.
Мысль поэта, содержащая огромное обобщение, относится и к нашему времени, которое и восстанавливает высоту и чистоту идеалов, выношенных народами страны в их многовековой истории и выплеснувшихся в начале XX столетия, поднимает их над миром.
Одно из наиболее ярких свидетельств величия нравственного облика поэта заключается в том, что он, ненавидя фашизм, презирая гитлеризм, сохранил веру в немецкий народ.
Вспомним военные годы.
Страна жадно ловила сводки Совинформбюро. Враг продвигался в глубь державы: он был неутомим и огромен. Тучи сгущались над каждым человеком, над каждой семьёй.
Сколько людей потеряло в годы войны веру в Германию разума и добра, в Германию благородную и человеколюбивую! Трудно было сохранить эту веру, когда люди много лет недоедали, недосыпали, одного за другим теряли родных и близких; когда очевидцы и газеты рассказывали о потрясающих зверствах фашистов, которые живыми хоронили людей в ямах, превращали младенцев в доноров, строили и расширяли Бухенвальд, Майданек, Освенцим.
Дети мечтали о том, что придёт сияющий день победы, они поймают Гитлера и устроят величайшую казнь. Дети только спорили, каким же способом его казнить? Всё казалось слишком малым, не соразмерным тому ужасу, который он принёс на землю.
|
|
|
Не приведи господь разбередить все эти тяжёлые, глубокие раны войны, которые ещё и сейчас не перестали сочиться...
Нельзя не удивляться силе мысли и веры в людей, в жизнь, которые высказал Муса Джалиль в стихотворении «В стране Алман». Находясь в сердце фашистской Германии, сквозь страшные допросы, избиения и муки он пронёс интернационализм, как знамя своего благородства, честности, гуманизма; он сумел отделить немецких фашистов от немецкого народа. Он предвидел будущее; советские люди, беспощадные к нацистам, принесли в побеждённую Германию мир и дружбу.
Поэт с горечью говорит о великой немецкой культуре:
И это страна великого Маркса?!
Это бурного Шиллера дом?!
Это сюда меня под конвоем
Пригнал фашист и назвал рабом?!
(«В стране Алман». Перевод И. Френкеля)
«Страна великого Маркса» – всегда занимала ум поэта. Ещё в 1924 году юный Джалиль написал поэму «Отрывки (Из переписки с немецким коммунистом)», свидетельствующую о том, что поэту были близки судьбы немецкого рабочего движения.
Форма поэмы‑ письма обязывала Джалиля к высокой точности в отборе деталей, к психологической чёткости в обрисовке героев разных национальностей. Джалиль не сумел справиться с этой задачей: ведь в 1924 году его творческий путь только начинался, поэту было 17–18 лет. Но героический пафос, живость интернационалистического чувства и теперь привлекают в поэме.
Она открывается картиной, свидетельствующей о разгроме рабочего движения. Комната, где жили рабочие, пуста, валяются листки бумаги. На одном из них слова советского человека, обращённые к немецкому рабочему. Трудящиеся Страны Советов переживают горе немецких пролетариев, они готовы оказать им помощь. Рур отовсюду получает подарки: из Москвы, Ленинграда...
Страницы ответных писем немецких рабочих говорят о том, что, несмотря на жестокость полиции, на обыски, аресты, они по‑ прежнему не сдаются. Пикеты не пропускают штрейкбрехеров. Ни голод, ни страдания не могут сломить воли рабочего класса Германии. Поэт восхищён боевыми качествами немецких рабочих, он преклоняется перед их решимостью.
В 1935 году Джалиль пишет вторую поэму о Германии – «Джим». Она имеет своего особого читателя – детей. Поэтому события жизни взрослых – рабочих, борцов с фашизмом – отходят на второй план. Но несмотря на это, атмосфера тогдашней Германии хорошо передана в поэме. Рабочее движение разгромлено, нация торжествует и быстро идёт к фашизации страны.
|
|
|
Симпатии Джалиля на стороне девочки Лотты, которая растёт, чуждая фашистской пропаганде, расизму. Сюжет прост. Лотте друзья отца подарили резиновую куклу‑ негритёнка. Лотта назвала куклу Джим. Друзья отца, подпольщики, были схвачены. Во время обыска заметили куклу.
Не разрешается детям арийца
С чёрною куклой играть и возиться!
Ибо –
Так фюрер твердил нам не раз –
Это приводит к смешению рас!
Нам ли терпеть преступленье?
Доколе?
Куклу – забрать,
Описать в протоколе!
Поэт уверен, что отец Лотты и его друзья – рабочие развеют коричневую чуму:
У Лотты отец
Духом твёрд и отважен,
И пусть он теперь за решётку посажен,
Тюремщиков в трепет приводит своих:
За ним – они знают – мильоны других,
Таких же отважных, таких же простых, –
Тюремщиков скоро прогонят своих.
(Перевод С. Липкина)
Но поэт ошибся. Немецкие рабочие не смогли прогнать своих тюремщиков. Германия, её народ не сумели сами избавиться от фашизма. Поэтому грустно спрашивает Джалиль, та ли это Германия, в которую он так верил. Он вспоминает её гениев, гуманистов, воспевших человека и принёсших славу человечеству – Шиллера, Гейне, – и спрашивает:
Тому, что был очарован Гёте,
Ответь: таким ли тебя я знал?
Почему прибой симфоний Бетховена
Не сотрясает мрамора зал?
(«В стране Алман». Перевод И. Френкеля)
Как рассказывает Амина‑ ханум, великий Бетховен, любимый композитор Джалиля, всегда поражал его отважной мощью, храброй беспредельностью мыслей и чувств. Джалиль знал не только симфонии Бетховена. Он был знаком с его вокальными произведениями; внимательно слушал оперу «Фиделио». Джалилю был близок образ прямодушного и свободолюбивого борца за свободу Флорестана, образ его верной супруги Леоноры (Фиделио), дорог финал оперы, несущий гибель тирану Пизарро и освобождение томящимся в темнице узникам.
К слову сказать, познания Джалиля в немецкой классической музыке не ограничивались музыкальным миром Бетховена. В его личной библиотеке хранятся книги о Рихарде Вагнере, Арнольде Шёнберге. Кроме того, Джалиль был прилежным слушателем Генделя, Баха, Брамса.
Джалиль читал Гегеля, внимательно изучал Маркса. Немецкая философия, подарившая миру «Манифест... » и «Капитал», вызывала у поэта глубокое уважение.
Джалиль связывает борьбу, которую вёл он, один из солдат Советской Армии, против фашизма, с борьбой немецкого народа.
Неужто и мне, как Розе и Карлу,
Смерть суждена от своры борзых?
И меня поведут, и меня задавят,
И сбросят с моста, как сбросили их?!
Эрнст Тельман, Роза Люксембург, Карл Либкнехт оживают в строках поэта. Он считает, что продолжает дело их жизни. И называет себя «любимый сын» Клары Цеткин.
Надежда Джалиля на будущее Германии, на её обновление связана с коммунистами. Коммунисты‑ немцы должны открыть двери тюрьмы:
С песней придёте.
____________Придёте так же,
Как в девятнадцатом шли году:
С кличем «рот фронт»,
____________колоннами, маршем,
Правый кулак подняв на ходу!
Солнцем Германию осветите!
Солнцу откройте в Германию путь!
Тельман пусть говорит с трибуны!
Маркса и Гейне отчизне вернуть!
(«В стране Алман». Перевод И. Френкеля)
«Какая трагедия и позор, что люди, убившие поэта, человека, который, как истинный друг, любил немцев – Гёте и Гейне, Баха и Бетховена, Маркса и Тельмана, были немцы. Этим они нанесли ущерб своей нации» [269], – таков был послевоенный комментарий к этому стихотворению Эриха Мюллера в сопроводительном слове к избранному М. Джалиля. И прибавлял: «Осенью 1944 года человечество потеряло несгибаемого борца и почитаемого поэта» [270]. В рецензии на этот сборник Г. Диттман пишет: «Издание этого небольшого сборника... было насущным долгом благодарности и чести. Новые издания последуют, должны последовать. Мы обязаны этому поэту, патриоту и гуманисту, мы, государство рабочих и крестьян, представители прогресса... Этот великий человек и художник... был замучен в Германии» [271].
Моабитские тетради высоко оцениваются Г. Диттманом. «Эти стихи показывают не только поразительные поэтические возможности Мусы Джалиля, но и его редчайший характер, его колоритнейшую индивидуальность». Г. Диттман анализирует стихи поэта, их композиционные особенности, показывает совершенство отделки каждой строки, говоря, что Джалиль – «редкой силы лирический поэт».
Немецкие литераторы много сделали для того, чтобы во всех подробностях и деталях выяснить путь поэта в гитлеровских тюрьмах и концлагерях. Велики заслуги Леона Небенцаля, который в 1959 году, через пятнадцать лет после гибели поэта и через шесть лет после начала поисков, точно установил дату и место казни М. Джалиля. Л. Небенцалю помогали десятки его корреспондентов, государственные учреждения.
Отношение к фашизму, к гитлеровской Германии в том числе, не было только вопросом политики или идеологии. Оно было и выражением философии, культуры, этики. Оно воплощало принятие или отвержение великого смысла жизни рода человеческого на земле, предназначения человека.
Вечные вопросы бытия и вопросы политики всегда были связаны, а сейчас, в наши уже дни, они переплетаются, соединяются, сливаются. Выбор философский, этический, мировоззренческий означает и выбор социальный, политический.
|
|
|
