 |
4. Простые приметы счастья
|
|
|
|
Когда Андре Тиммерманс в дни VI фестиваля молодёжи мира был в Москве, в беседе с ним я спросил: о ком они говорили с Джалилем в Моабите? Тиммерманс ответил, что Джалиль постоянно вспоминал жену и дочь. Муж и отец, он тосковал по семье, по дому.
Первые стихи в моабитских тетрадях – «Песня девушки» и «Платок», – датированы июнем – июлем 1942 года и адресованы любимой. Подаренный ею платок отяжелел от крови.
Перед врагом колен не преклонял я,
Не отступил в сражениях ни на пядь.
О том, как наше счастье отстоял я,
Платочек этот вправе рассказать.
(«Платок». Перевод В. Ганиева)
Стихи эти представляют как бы свободные вариации на темы, сюжеты и поэтику народных песен. Автор создаёт парафразу своих личных переживаний; они, в их индивидуальности, очевидно, не соотносимы с громадностью общей беды, всеобщей разлуки, всенародного страдания. Личное вырвется позже, но, как и все думы и переживания Джалиля, и в любовной лирике разместятся пласты – индивидуальный, народно‑ поэтический, советский, интернационалистский.
Историки литературы периода Отечественной войны отмечали, что особое значение в ней приобрела интимная лирика. О любви писали лучшие свои стихи русские, татарские и башкирские поэты. Признание получили ещё в военные годы лирические стихи К. Симонова, А. Суркова, М. Исаковского. Любовь в поэзии военных лет связывалась с воспоминаниями о мирных днях, с надеждой на возвращение к родным очагам, была пристанищем для души в тяжёлые минуты.
Стихи Джалиля о любви, написанные в плену, в тюрьмах, – тревожные, порывистые. На них лежит печать огромного горя, подчас поэт словно погружается в беспросветный мрак. Однако это не делает любовную лирику Джалиля лирикой отчаяния. Существуют мировые любовные циклы – дантовский, шекспировский, восточных поэтов. Современная любовная лирика иная, её цель, видимо, не в воссоздании какого‑ либо одного плана: трагического, жизнерадостного, а в выявлении каждого оттенка, всего живого течения мыслей и переживаний. Такова и лирика М. Джалиля.
|
|
|
Раздумывая о прожитых днях, Джалиль удивляется тому, насколько легко забылись все беды и обиды прежних лет:
Былые невзгоды,
И беды, и горе
Промчатся, как воды,
Забудутся вскоре.
Настала минута,
Лучи засияли,
И, кажется, будто
Не знал ты печали.
Они несоизмеримо малы по сравнению с сегодняшним горем. Настоящее, как бы ни было оно мрачно, не заслоняет минувшего. Тяжесть испытаний заставляет ещё острее увидеть те радости, которые, быть может, раньше были незаметны:
Но ввек не остудишь
Под ветром ненастья,
Но ввек не забудешь
Прошедшего счастья...
Живёте вы снова,
И нет вам забвенья,
О счастья людского
Часы и мгновенья!
(«Счастье». Перевод С. Липкина)
И на страницы моабитских блокнотов ложатся строки, пронизанные светом, солнцем. Они кажутся пришедшими из далёкой мирной жизни.
С поля милая пришла,
Спелых ягод принесла.
Я ж сказать ей не решаюсь,
Как любовь моя светла.
Угощает цветик мой
Костяникой в летний зной,
Но любимой губы слаще
Костяники полевой.
(«Костяника». Перевод А. Ахматовой)
Поэт улыбается весело и счастливо. Он шутит, смеётся:
Ты зачем к реке меня отправила,
Раз самой прийти желанья нет?
Ты зачем «люблю» сказать заставила,
Коль не говоришь «и я» в ответ?
Ты зачем вздыхала, как влюблённая,
Если и не думаешь гулять?
Рыбой кормишь ты зачем солёною,
Если мне воды не хочешь дать?
(«Солёная рыба». Перевод Ю. Гордиенко)
Оба эти жизнерадостные, напоённые безмятежным покоем стихотворения – «Костяника» и «Солёная рыба» – написаны в один день 8 октября 1943 года. Тюрьма не помешала написать о любви, бьющей родниковым ключом, о любви солнечной, бестревожной и доверчиво открытой.
|
|
|
Эти строки, отразившие свойственную М. Джалилю тягу к открытости, светлой полноте чувства, продиктованы и памятью о прежних встречах, и мечтой о радости.
О прошлом счастье Джалиль вспоминает не часто. Он живёт той жизнью, которая пришла с войной, которая началась с расставания. Разлука стала рубежом в личной жизни – рубежом тяжёлым и грустным. Разлука и начало войны неотделимы в сознании солдата. Но, пожалуй, никто из поэтов не вспоминает расставанье с такой пронзительной болью, как Джалиль. В плену, в первые его месяцы, любимая вспоминается ему и воплощением дружбы, согласия, взаимопонимания. Храня в памяти боль прощания в Казани, помня о своих дурных предчувствиях, М. Джалиль пишет:
Как трудно, трудно расставаться, зная,
Что никогда не встретишь друга вновь.
А у тебя всего‑ то и богатства –
Одна лишь эта дружба и любовь!
Эти строки звучат как поэтический комментарий к его письму – раздумью января 1942 года. В тот час ему раскрылось будущее; он многое предугадал на пути к фронту – он угадал грядущие испытания. Письмо было написано жене, написано было другу.
Когда душа с душой настолько слиты,
Что раздели их – и они умрут,
Когда существование земное
В разлуке с другом – непосильный труд, –
Вдруг от тебя навек уносит друга
Судьбы неумолимая гроза.
В последний раз к губам прижались губы,
И жжёт лицо последняя слеза...
Слеза на вокзале в Казани, у вагона поезда. Джалиль не может забыть минуты расставания:
Как много было у меня когда‑ то
Товарищей любимых и друзей!
Теперь я одинок... Но все их слёзы
Не высыхают на щеке моей.
Какие бури ждут меня, – не знаю,
Пускай мне кожу высушат года,
Но едкий след слезы последней друга
На ней я буду чувствовать всегда.
Немало горя я узнал на свете,
Уже давно я выплакал глаза,
Но у меня б нашлась слеза для друга, –
Свидания последняя слеза.
Не дни, не месяцы, а годы горя
Лежат горою на моей груди...
Судьба, так мало у тебя прошу я:
|
|
|
Меня счастьем встречи награди!
(«Расставанье». Перевод Р. Морана)
Поэт просил не мало. Он просил невероятно много для той поры. Ему не будет дано встречи. Тяжесть горя за месяцы, которые казались годами, не смяла его неистребимого оптимизма. Впереди ждали его ещё большие испытания, ещё горшие беды. И всё равно слеза вокзальная будет и жить, и греть его, и давать ему силы.
Стихотворение «Расставанье» датировано октябрём 1942 года. Оно написано на четвёртом месяце жизни в плену. Впоследствии поэт уже не пишет о разлуке, она уходит всё дальше, вспоминается всё реже. Джалиль всё больше пишет о сегодняшнем дне, о будущем.
Любовная лирика Джалиля самым непосредственным образом отразила все перипетии той внутренней борьбы, которая происходила в душе поэта. Упадок сил и боевое упорство, неверие в будущее спасение и радость в предвидении победы – все эти столь различные переживания находили место в любовной лирике. Так возникают резкие переломы в настроении, смена противоположных чувств, которой почти не знала интимная лирика поэтов, творивших на родной земле. Так создаётся сложная, но необыкновенно правдивая лирическая поэзия.
В минуты сжигающей сердце тоски Джалиль приходит к мрачному неверию в любимую. Всё будет забыто: любовь, счастье, которое их окружало.
Жизнь моя перед тобою наземь
Упадёт надломленным цветком.
Ты пройдёшь, застигнута ненастьем,
Торопясь в уютный, тёплый дом.
В воображении М. Джалиля разворачивается реалистически выписанный сюжет.
На свиданье с кем‑ то в день осенний
Ты пойдёшь, тревожна и легка,
Не заметив горького мгновения,
Хрустнувшего под ногой цветка.
В тёплом доме спрячешься от стужи
И окно закроешь на крючок.
А цветок лежит в осенней луже,
Навсегда забыт и одинок.
В поэзии М. Джалиля соседствовали всегда достоверные, подтверждаемые свидетелями факты и чисто восточная образная условность, позволяющая идти от самого себя – к человеку, от индивидуальности – к горизонтам. Цветы украшали жизнь женщины, цветы приносил ей и он, он стремился и сам дарить ей красоту и нежность.
|
|
|
Будет забыт, заброшен цветок – будут забыты любовь, любящий. Доверие, вера, вся красота мира исчезнут, значит, предуказана и его судьба.
Сгинет сердце, лаской не согрето,
Отогрев, исчезнет без следа.
А любовь,
_________признанья,
___________________клятвы... Это
Всё как есть забудешь навсегда.
(«Ты забудешь». Перевод М. Петровых)
Нежная любовь, ассоциирующаяся в сознании поэта с образом цветка, будет втоптана в грязь. Это пишет тот самый поэт, который в первых военных стихах провозглашает, что он идёт защищать «родину и любимую».
Дело не в том, что любимая недостойна его, – так складываются обстоятельства, так жестоко испытывает их судьба:
Быть может, годы будут без письма,
Без вести обо мне.
Мои следы затянутся землёй,
Мои дороги зарастут травой.
Быть может, в сны твои, печальный, я приду,
В одежде чёрной вдруг войду.
И смоет времени бесстрастный вал
Прощальный миг, когда тебя я целовал.
Так бремя ожиданья велико,
Так изнурит тебя оно,
Так убедит тебя, что «нет его»,
Как будто это было суждено.
И Джалиль, хотя и сочувствует любимой, но не может не сказать:
Уйдёт твоя любовь.
__________А у меня,
Быть может, нету ничего сильней.
Придётся мне в один нежданный день
Уйти совсем из памяти твоей.
И лишь тогда, вот в этот самый миг,
Когда придётся от тебя уйти,
Быть может, смерть тогда и победит,
Лишит меня обратного пути.
Волшебный талисман любви перестанет действовать, потеряет силу. И тогда придёт уныние, слабость, отчаяние, а вместе с ними и смерть. Поэтому умоляет поэт беречь чувство: без её любви не станет и его.
Солдатский путь извилист и далёк,
Но ты надейся и люби меня.
И я приду: твоя любовь – залог
Спасенья от воды и от огня.
(«Любимой». Перевод И. Френкеля)
Джалиль, оторванный от родины, поставленный совсем в иные условия, чем те, в которых находилось большинство советских поэтов, сумел высказать мысли каждого солдата.
Есть ещё один оттенок в мире эмоций М. Джалиля. Он его сам осознаёт, сам видит – это погружённость в размышления, раздумья, здесь воспоминания сливаются с воображаемым.
Неволя! Истомила ты меня,
Не отличаю дня от ночи.
Мою надежду, сердца страсть
Темница тягостная точит...
Ждёт виселица каждый день меня,
Я к ней всё ближе с каждым утром.
Вся жизнь моя отныне – лишь в мечте,
Отрада – в сне, тяжёлом, смутном.
Явь отражается в тяжёлых предчувствиях, в горестном осознании участи своей и участи своей любимой, которой жить без него. А то, что именуют жизнью – любовь, радости, встречи, – лишь в мечте.
|
|
|
И редко сквозь решётку луч зари
Пройдёт сюда с теплом, с участьем.
Тогда мне кажется: ко мне пришло,
Платком накрывшись алым, счастье.
И кажется, любимая меня
Целует с пламенною силой,
Вот‑ вот возьмёт меня и поведёт
На торжество свободы милой.
И скажет: – Не напрасно ждал,
Тюрьмою и тоской окован.
Я принесла тебе свободу, жизнь,
Зарёй зажглась в сиянье новом...
(«Мечта». Перевод А. Шпирта)
Джалиль словно бы освобождается от оков, из темницы:
Горе, скорей от меня уходи,
Кончился день твой, светло впереди!
Долго же ты у меня засиделось...
Сколько я горя с тобой натерпелась!
В маленькой комнате изо дня в день
Видела я твою чёрную тень.
Душу мою задушить порешило,
Как часовой, ты меня сторожило.
(«Навстречу радости». Перевод С. Липкина)
В последние месяцы тюремного заключения Джалиль во многих стихах («Снежная девушка», «Рубашка», «Пучина», «Любовь») подчёркивает мысль о животворящей силе любви. Преодолевая расстояния, побеждая время, она сохраняет свою чудодейственную силу. Девушка по имени Дильбар вышила наречённому рубашку. На него, уже убитого, надели её. И он ожил («Рубашка»). Поэт предвидит реакцию читателя на эту неправдоподобную историю и сам спрашивает:
Ведь это сказка?
И отвечает:
Да.
___Но ты скажи,
Любовь моя, цветок моей души, –
Не ты ль меня зажгла лучом любви,
Как будто приказала мне: «Живи! »
Плясала смерть передо мной сто раз
На бруствере окопа моего.
Чистейшая любовь твоя сто раз
Меня спасла от гроба моего.
От ста смертей спасла. Из ста смертей
Сто раз я к жизни возвращался вновь.
И вновь в рубашке, вышитой тобой,
Встречал свою горячую любовь.
(Перевод И. Френкеля)
Стихотворение «Любовь» рассказывает о юноше, который не получил ответа на своё признание в любви. Началась война. Джигит оказался на фронте.
Любовь была и силой и опорой, –
Со страстной верой в битву шёл боец.
И когда его смертельно ранило, он вспомнил любимую:
– Люблю... – сказал он и услышал голос
Своей возлюбленной: – И я!
(Перевод Р. Морана)
Любовь и мужество, утверждает поэт, неразрывны. Любовь – высшая награда храбрости.
Рядом с образом любимой в лирике Джалиля часто идёт образ дочери.
Джалиль признавался, что отправка на фронт породила у него много тяжёлых дум.
В стихотворении «Моей дочери Чулпан» (19 августа 1941 года) Джалиль как будто оправдывается перед ней.
Когда я уходил, почему ты с тоской
Поглядела в глаза отца?
Разве ты не знала, что рядом с тобой
Бьётся сердце моё до конца?
Или думала ты, что разлука горька,
Что, коль смерть, разлука страшна?
Ведь любовью к тебе навсегда, на века
Вся душа у меня полна.
(Перевод П. Антокольского)
В письме к жене он вспоминал минуты прощания. «Я спросил: „Я уезжаю, до свиданья! Можно мне уехать? “ Она, не открывая глаза, утвердительно покачала головой. Значит, можно. Значит, дочь отпускает папу на священную битву... » [272]
В плену тоска по своему ребёнку охватывает Джалиля с мучительной силой.
Дочурка мне привиделась во сне.
Пришла, пригладила мне чуб ручонкой.
– Ой, долго ты ходил! – сказала мне.
И прямо в душу глянул взор ребёнка.
От радости кружилась голова,
Я крошку обнимал, и сердце пело.
И думал я: так вот ты какова,
Любовь, тоска, достигшая предела!..
Страшным было возвращение к действительности:
Проснулся я. Как прежде, я в тюрьме,
И камера угрюмая всё та же.
И те же кандалы, и в полутьме
Всё то же горе ждёт, стоит на страже...
(«Сон в тюрьме». Перевод Р. Морана)
Такой же безысходной тоской навеяно стихотворение «Сон ребёнка», в котором Джалиль с огромной любовью рисует портрет спящего малыша.
Советские поэты в годы войны много пишут о детях. М. Исаковский, П. Антокольский, А. Сурков, К. Симонов, А. Твардовский, Ф. Карим, Ш. Маннур, А. Файзи, С. Хаким создали «лирику отцовства».
В сказаниях, использованных Джалилем при создании драматической поэмы «Алтынчеч», говорится, что самый бесчеловечный враг тот, который уничтожает не только взрослое население, но и детей. Избиваемое ханскими войсками племя стремится укрыть от неминуемой гибели самых маленьких членов рода; будут живы они – племя вновь восстанет из пепла. Готовый на муки, Джалиль печалится о своей дочери, в которой бьётся его кровь, думает о ребятишках, чьё детство пришлось на войну.
Отступая, фашисты всё сжигали, пытаясь создать «зону пустыни». В стихотворении «Молодая мать» Джалиль рисует деревню, где только что побывал враг: у разрушенного дома лежит младенец, рядом – мёртвая мать. Смерть, разрушение... Но соседка, семнадцатилетняя девушка, приютила ребёнка. «Она улыбается улыбкой матери, она счастлива счастьем матери».
Обеспокоенный судьбами сирот военного времени, Джалиль, обычно сдержанный, здесь не выдерживает и обращается с прямым призывом к женщинам страны:
Немало ран, красавицы родные,
В краю родном придётся врачевать.
Враг побеждён, но каждый город – ранен,
В слезах ребёнок, потерявший мать.
Пусть ваши руки, маленькие руки
Подымут бремя радостных забот:
Вы города немые оживите!
Родными станьте тысячам сирот!
(Перевод А. Тарковского)
В детях поэт видел будущее народа, видел лучшее выражение радостного торжества жизни. Ведь и победы завоёвывались ради их счастья. Придёт день, зарастут окопы, мирно зазеленеет земля.
В крови, в слезах мы шли вперёд,
И победило ваше дело.
Весна пришла, весна цветёт
И землю в пышный цвет одела...
Цветы земли, цветы весны, –
Резвитесь, дети, смейтесь, дети!
Вы – счастье, торжество страны
И вести о её расцвете.
(«Цветы». Перевод С. Липкина)
И когда поэт думал о будущем счастье, он так рисовал его себе:
Пусть будут жаркие объятья
И слёзы счастья на очах!
Пускай в честь нас печёт оладьи
В родном дому родной очаг!
Да встретятся жена и дети
С любимым мужем и отцом!
(«Новогодние пожелания». Перевод И. Френкеля)
Просты приметы счастья, о котором мечтает Джалиль, прост был и он сам. Но нужна была героическая сила поэта и борца, чтобы так просто и сдержанно рассказать о человеке на войне.
|
|
|
