56 Поль Рикер

Его философская деятельность началась в конце 30-х годов с преподавания философии в лицее, когда в его багаже, как отмечал он сам, было " обычное классическое образование" (лицей в г. Ренне, провинция Бретань, а затем Сорбонна). В начале второй мировой войны Рикер стал солдатом, попал в плен, был интернирован в лагере для военнопленных под Штеттином (ныне польский город Щецин). Видимо, обстановка здесь была сносной, поскольку Рикер имел возможность читать философскую литературу - правда, в основном немецкую. Именно здесь он познакомился с работами Хайдеггера - факт, который сам подчеркивал в воспоминаниях и интервью. В военные годы (хотя, видимо, уже не в лагере) он написал работу " Волевое и непроизвольное", которая стала его докторской диссертацией, и перевел на французский язык " Идеи - 1" Гуссерля. После окончания войны в течение 12 лет преподавал историю философии в университете в Страсбурге, затем читал общий курс философии в Сорбонне. В 1967 - 1970 гг. работал в университете Нантера (Франция) и одновременно читал курсы в Чикагском университете. Сейчас читает лекции во многих университетах Европы и США. Своими учителями Рикер считает основателя современной феноменологии Э. Гуссерля, видного представителя французского экзистенциализма Г. Марселя и корифея германского экзистенциализма К. Ясперса. Еще в юности, обучаясь в лицее, он слушал выступления одного из лидеров персонализма Э. Мунье, которые произвели на него большое впечатление, и потом долгие годы сотрудничал в центральном органе персоналистов - журнале " Esprit", основателем и руководителем которого был Мунье. Был неплохо знаком с современной русской религиозной философией (прежде всего, с идеями Ф. Достоевского, С. Булгакова и Н. Бердяева). С Бердяевым был знаком лично, а также слушал его лекции в Париже.

Велик интерес Рикера к вопросам политики, особенно в последние годы: он - автор " Книги для чтения - 1: О политике", 1991 г.; этот интерес виден также из текстов его многочисленных интервью и бесед (некоторые из них опубликованы в маленьком сборнике под названием " Герменевтика, этика, политика", изданном в России в 1995 г. ).

Таким образом, в сфере интересов П. Рикера, наследника феноменологической (то есть трансценденталистской) традиции, оказались соединены различные подходы к проблеме человеческого бытия: установка " фундаментальной онтологии" Хайдеггера, ориентированная на индивидуального человеческого субъекта и его мир; экзистенциалистская, в ее наименее радикальных формах религиозного экзистенциализма Ясперса и Бердяева, и особенно Г. Марселя, в трудах которых трансцендентализм, чреватый не только индивидуализмом и эгоцентризмом, но даже солипсизмом, уже достаточно ограничен и отступает на второй план, либо вообще просто сомнителен.

Так, по мысли Рикера, перевод эпистемологической проблематики в семантический план оказывается не только возможным, но и неизбежным.

Здесь, в пространстве языка, в котором " живет" историк (и вообще любое сознание, имеющее дело с текстами), никакая герменевтика была бы не нужна, если бы " жизнь языка" (предложения текста) не имела исторического измерения, которое и вынуждает историка интерпретировать текст, это " выражение жизни". Интерпретация - это способ передачи смысла. Коль скоро язык есть жизнь (или, точнее, жизнь духа), то отсюда следует либо вывод о " двусмысленности", или " многозначности" жизни (как у Ницше), либо о существовании разных " уровней" смысла (в вырожденном, простейшем случае - смысла непосредственного и смысла сокровенного). Интерпретация символов и толкование текстов предстают в таком случае как момент жизни духа.

Рикер идет несколько другим путем, акцентируя внимание на том, что (философская) рефлексия - это деятельность по объективации сознанием самого сознания. Рефлексия " опредмечивает" не только содержание сознания, но и сам процесс сознания. Поэтому рефлексия - это сомнение, это " критика", "... но не в кантовском смысле, а в том смысле, что Cogito может быть схвачено только путем расшифровки документов собственной жизни. Рефлексия - это присвоение нашего усилия существовать и нашего желания быть через произведения, свидетельствующие об этом усилии и этом желании".

Рикер подчеркивает, что непосредственное сознание, которое для Декарта открывало основание истины, способно быть " ложным сознанием", как это показали Маркс, Фрейд и Ницше, и даже чаще всего оказывается таковым. Поэтому философская, " мыслящая" рефлексия - полная противоположность той, которую признает картезианская " философия сознания". Только по этой причине в ней и есть место герменевтике, которая истолковывает содержание сознания, то есть совершает " трансцензус" за пределы того, что сознание обнаруживает в качестве непосредственно данного. В сознании, ограниченном сферой " непосредственного", конечно же должна была бы работать только формальная логика, поскольку она, по определению, представляет собой форму организации непосредственно данного содержания сознания (которое вместе с тем есть и " последнее", поскольку за ним ничего уж не скрывается). Если же рефлексия предполагает необходимость расшифровки, истолкования содержания сознания (поскольку содержание это может быть ложным), то появляется нужда в трансцендентальной логике, представляющей законы " трансцензуса". Формальная логика, если так можно выразиться, " не имеет глубины", обладая, по определению, единственным смыслом; в противоположность этому, логика трансцендентальная, согласно Рикеру, должна быть " логикой двойного смысла".

Если нам хочется узнать, что же здесь принадлежит именно ему (а такова, видимо, задача не только биографа, но и историка философии), придется искать какие-то способы реконструкции того, что можно назвать " подходом Рикера" и " вкладом Рикера в решение поставленной проблемы". Таким образом, перед читателем открываются три возможности (которые конечно же никоим образом не являются взаимоисключающими):

1 - получить общую картину положения дел в современной философии (я уже отмечал, что такова цель самого автора, и потому проще всего ее достичь, внимательно прочитав саму книгу и попытавшись понять ее содержание);

2 - выявить тот подход, тот угол зрения, в результате которого и под которым он решает свою задачу;

3 - определить вклад Рикера в современную концепцию герменевтики (и тем самым его место среди современных философов и, возможно, в истории западной философской мысли). Мы сосредоточим внимание на двух последних пунктах.

Поэтому, по мнению Рикера, есть достаточно оснований, во-первых, для того, чтобы усмотреть глубокую связь между Марксом, Ницше и Фрейдом, а во-вторых, отдать им должное как мыслителям, внесшим наиболее весомый вклад в образование современной философской мысли.

Согласно Рикеру, достижения психоанализа, во-первых, должны быть положены в основу современной концепции философской рефлексии и прежде всего базового для " рефлексивной философии" понятия " археологии субъекта". Тем самым кризис прежней, идущей от Декарта " философии субъекта" может привести не к разрушению самого этого понятия и, в частности, к окончательному краху рационализма, а к его существенному преобразованию. " Подлинное Cogito должно быть достигнуто, опираясь на маскирующие его ложные рефлексии".

Что это значит? Слабость структурализма, как считает Рикер, определена тем, что он сделал своим предметом уже состоявшуюся, свершившуюся культуру (или серию свершившихся культур), оставив без внимания " производство культуры". То же касается и структурной лингвистики, которая, в целом, не обратилась к исследованию " производства языка". Структурализму свойствен приоритет состояния над историей. Его " языковая Вселенная" не являет собой живой дискурс. Это его главная слабость, которая и не позволяет считать герменевтику структурализма завершенной. Можно даже сказать резче: в качестве герменевтики она неудовлетворительна. Даже тогда, когда структурализм обращается к историческому материалу, его трактовка истории ближе стилю классической философии, нежели современной, провозвестниками которой были Маркс, Гумбольдт, Ницше и Дильтей, а теоретиками, исследовавшими историю как способ человеческого бытия, - Хайдеггер и экзистенциалисты. И совсем не случайно исторические реконструкции Леви-Строса обращены к прошлому и предстают как " археология культуры" (или, лучше, как " археология сознания" ). Соответственно его " структурная антропология" не касается (я скажу осторожнее: почти не касается) деятельностной стороны исторического бытия, истории как " жизни". Как пишет Рикер, в структуралистском подходе " исключается история - не только процесс изменения одного состояния системы на другое, но и производство культуры и человека, осуществляемое в процессе производства языка".

Теперь, наконец, Рикер считает возможным перейти к " герменевтическим" выводам. Расщепление Я психоанализом обнаруживает " щель" (или, если угодно, просвет) между Я как оно само себя воспринимает и адекватностью сознания. Уже сомнение создает этот " зазор", позволяющий обнаружить между вещами не только причинные, но и значащие, символические отношения. Нужно ли доказывать, что психоанализ имеет дело прежде всего с миром знаков - подобно семиологии? Как и структурализм! Но занимается-то психоанализ, прежде всего, интерпретацией фраз как знаков другой " субъективной" реальности - либидо и желания! Так смысл слов и словосочетаний оказывается " двойным": и непосредственным, и символическим. С помощью " стандартной" семантики мы анализируем связь словесных выражений с фиксированным, " непосредственным" смыслом, а с помощью психоанализа мы связываем их со скрытым смыслом желания. Но здесь неожиданно снова встречаем лингвистические проблемы - перенесение смысла, метафору, аллегорию. А что такое герменевтика как не интерпретация " в подлинном смысле", то есть выявление скрытого смысла в смысле очевидном? И разве не мир знаков оказывается средством самопонимания, если мы трактуем его как символический? Как пишет Рикер, "... символический универсум - это среда самообъяснения; на деле проблемы смыслов не существовало бы, если бы знаки не были средством, условием, медиумом, благодаря которым существующий человек стремится спроектировать себя, понять себя".

Таким образом, " рефлексивная философия, усвоившая и скорректировавшая выводы психоанализа и семиологии, идет долгим путем интерпретации знаков - частных и общих, психических и культурных, в которых выражены и выявлены образующие нас конститутивное желание быть и усилие быть". Таков конечный вывод Рикера, который определяет его понимание и предмета философии, и ее назначения, и путей философской мысли.