 |
Пожар. Семейка. Рыбалка. Шпицберген
|
|
|
|
ПОЖАР
Э то случилось в марте 1995 года. Тогда по телевидению по будням шла передача Валерия Комиссарова «Мужские и женские истории», открытый конкурс на лучшую историю о любви.
Раз в месяц победителю вручали ценный приз. Один день в 20: 00 – мужская история, на другой день – женская.
Гость передачи сидел в кресле и за 10 минут рассказывал телезрителям свою душещипательную любовную историю. В начале и в конце передачи появлялись почти обнажённые, как на бразильском карнавале, танцовщицы в перьях и под музыку, виляя бёдрами и сотрясая грудями, вели хоровод вокруг гостя и ведущего Валерия Комиссарова.
В этом месяце на кону стояла итальянская люстра от той компании, которая спонсировала эту передачу и в офисе которой, на Фрунзенской набережной, велись съёмки этого шоу.
Я подумал, что такая люстра мне пригодилась бы. И вспомнил, что три года назад под Москвой у меня сгорела дача. Я изложил эту историю на бумаге в виде короткого рассказа. Прочитал рассказ вслух и уложился в восемь минут. Набрал номер редактора передачи и сказал ему, что мог бы принять участие в проводимом конкурсе.
Молодой человек поблагодарил меня за творческий порыв, сказал, что формат передачи сократили до шести минут, и спросил, уложусь ли я в это время. Я ответил, что постараюсь. Тогда редактор предложил рассказать ему мою историю по телефону. Я положил перед собой отпечатанный на машинке рассказ и начал его читать.
– Нет, – сказал редактор, – я вижу, вы читаете рассказ по бумажке, а мне надо, чтобы вы рассказали историю своими словами, как будете рассказывать в студии на записи, если, конечно, вы нам подойдёте. Согласны?
– Согласен, – ответил я.
|
|
|
– Тогда начинайте. Я слушаю.
Я посмотрел на часы, засёк время, отложил в сторону листок с текстом и рассказал, в общем-то, нормально свою историю за восемь минут.
Редактор сказал, что я, мол, справился с условием по времени, и он приглашает меня на запись в офис в четверг к 11: 00. Форма одежды – любая.
Через два дня я входил в офис известной итальянской фирмы, производившей тогда элитную мебель и люстры.
Офис фирмы состоял из трёх комнат. Справа – демонстрационный зал с мебелью и люстрами, в центральном зале – прихожая – гримёрная, а слева – собственно, комната, где и проходили съёмки передачи.
В прихожей на кожаном диване уже сидела мадам в чёрном брючном костюме и чёрной широкополой шляпе – больше, чем у Михаила Боярского. Как позже выяснилось, тоже участница конкурса.
Меня встретил редактор передачи. Осмотрел, удовлетворённо хмыкнул и усадил в кресло перед зеркалом для наведения ретуши и макияжа. Надо мной стала колдовать гримёрша, накладывая щёточкой румяна и тени, убирая блеск и жир с моего напряжённого лица.
И тут до меня дошло, какую ответственность я на себя взял, согласившись выступить с рассказом о своей любви перед миллионами телезрителей всей нашей огромной страны! Мне стало страшно. У меня задрожали руки, ноги. Я задрожал весь целиком.
Я искал поддержки у людей, снующих рядом, но им было явно не до меня. Уже включили и настраивали юпитеры. Девушки в перьях вовсю бегали по студии.
Оператор ругал Валерия Комиссарова почём зря, невзирая на личность, за то, что он забывал текст, заслонял собой танцовщиц. Танцовщиц ругал за то, что они заслоняли собой Валерия Комиссарова. Осветителей ругал за то, что плохо и неправильно освещали. Я всё это наблюдал, и у меня возникло неимоверное желание схватить под мышку своё пальто и убежать отсюда.
Посмотрел я пристально на даму в чёрном. Она спокойно так себе сидит и ждёт, когда её пригласят на съёмки. Мне стало стыдно. Очень. Я подумал: чем я хуже её?
|
|
|
А даму уже зовут в студию, усаживают в кресло, прикрепляют ей к блузке микрофон. Валерий Комиссаров призывает даму начать рассказ своей истории:
– Уважаемые телезрители. Как вы знаете, ежедневно в восемь часов вечера мы проводим конкурс «Мужские и женские истории» на лучшую историю о любви. Принять участие в ней может любой желающий, записавшись по телефону, который вы видите на экране. В конце месяца победитель будет награждён вот этой люстрой известной итальянской компании. Сегодня у нас в гостях Валерия Михайловна Выгловская. Она водитель такси. Просим вас, Валерия, начинайте. Расскажите нам свою потрясающую историю вашей любви. Мы вас слушаем.
Я тем временем решил освежить в памяти свою историю, но с ужасом осознал, что от волнения полностью её забыл. Не помню, с чего начать, чем продолжить, а тем более чем закончить. Ужас! Всё забыл! Что делать?
А по студии уже пошли девушки в перьях, виляя под музыку бёдрами и сотрясая грудями.
Тем временем Валерия закончила своё выступление и пошла одеваться. Премировали её чем-либо, я уже и не смотрел – не до этого было. Вот-вот должны были пригласить на съёмки меня.
В этот момент широко распахивается входная дверь, и в офис походкой от бедра входит шикарная улыбающаяся женщина в сопровождении двух телохранителей. Внешне очень знакомая, но вспомнить, кто именно, не могу.
Даму увидел Валерий Комиссаров и прямо полетел ей навстречу:
– Люба, какая радость! Заждались! Наконец– то!
Он помогает ей раздеться и приглашает в студию, шепнув мне по дороге:
– Пропустим её, хорошо? Подождёте? Вот и чудненько!
Комиссаров усаживает Любовь в кресло, а она вопрошает:
– А в чём дело? Что я должна делать?
Комиссаров прямо стелется перед пришедшей гостьей:
– Расскажи, Любочка, коротенькую историю о своей любви для нашей передачи.
– Да ты что, очумел? Не знаю я никаких историй! И рассказывать их не умею.
–Не переживай. Что хочешь рассказывай. Мы запишем. Лишнее вырежем. Давай рассказывай, а то время дорого.
Я увидел, что пошла запись. Узнал, что эта гостья – известная певица Любовь Успенская. Что она там рассказывала, мне не было слышно. Но потом я увидел, что Валерий Комиссаров вручает Любови Успенской, победителю ещё не закончившегося соревнования, ту самую люстру, которую я намеривался получить за свой лучший рассказ месяца.
|
|
|
Счастливая Любовь Успенская, одарённая красивой люстрой, ушла, посылая всем воздушные поцелуи. Её телохранитель нёс приз, завоёванный «с таким трудом» при «такой конкуренции»!
И тут все принялись за меня. Я занял место в кресле, положил руки на широкие мягкие подлокотники. Мне прикрепили на свитер микрофон. Пошли по кругу танцовщицы. Валерий Комиссаров спросил:
– Готовы?
– Готов, – ответил я.
– Начали!
Юпитеры били мне прямо в лицо. И надо же, я вдруг вспомнил свою историю! И рассказал её практически без запинок:
– Дело было поздней осенью. Мы, я и моя любимая девушка, спали в снимаемой нами московской квартире. Как вдруг в 3: 00 раздался телефонный звонок. «Слушаю», – сказал я. «Это Владимир Георгиевич? » – спросил женский голос. – «Да. А в чём дело? Кто говорит? » – «Это из вашего дачного кооператива “Труд и отдых” беспокоят. Извините. Ваша дача горит». «Как горит? Зачем горит? » – не врубился я сразу. «В общем– то, уже догорает, – “утешила” меня женщина. – Приезжайте скорее! » – «Спасибо. Выезжаю». Найти машину, чтобы ночью поехать на дачу, в то время не было никакой возможности. Поэтому я со своей девушкой отправился на дачу первым поездом метро и первой электричкой – всё равно уж поздно! Когда мы подошли к пепелищу, нам представилась такая картина: дымящиеся головешки и доски, выброшенные из окон и дверей бытовые приборы, кое -что из мебели. Сосед Генка, который жил с семьёй в другой половине нашей общей дачи, доламывал ломом каменную дымовую трубу. Как потом выяснилось, чтобы получить страховку по максимуму. А поддатые пожарные и поселковые жители хохочут, веселятся, песни поют. С чего бы это, думаю себе? И тут один местный житель рассказал нам, что такого радостного и весёлого пожара у нас в посёлке сроду не бывало. Когда дом загорелся, как я понимаю, из-за жучка, который ставил на счётчик Генка, чтобы сэкономить расход электричества, приехали пожарные машины, но воду в центральном водопроводе уже отключили. Стали тянуть шланги к колодцу и водокачке – не хватило длины шлангов. Взломали двери и окна и стали выбрасывать на улицу всё, что ещё можно было спасти. Шанцевого инструмента тоже не хватало. Пожарные снесли гвоздодёрами двери сарая и обнаружили внутри… четыре 20-литровые бутыли отличного креплёного яблочного вина, которое сделал за лето Генка. Тут уж всем стало не до пожара. Все стали пить это вино из чего попало. Из чашек, тарелок, ночных горшков… Раз такое дело, я решил воспользоваться случаем и проверить истинные намерения моей девушки в отношении меня. Интересно было узнать: она за меня замуж хочет из– за материальных благ или по любви? «Дорогая моя Мира, – сказал я ей дрожащим голосом, – видишь, единственное моё наследство сгорело с потрохами. На страховку рассчитывать? Неизвестно, сколько выплатят. В общем, нищий я. Автомобиль “Волга” предложить тоже не могу. Выходи за меня замуж. Вот тебе мои рука и сердце. Решай! Прямо сейчас! » При всём честном народе я преклонил колено перед своей избранницей. И что же вы думаете, дорогие мои господа– товарищи? Согласилась! Так просто и сказала: «Володя, я согласна стать твоей женой». На такой радости поселковые побежали по домам. Притащили выпивки и закуски, расставили всё это на несгоревших шкафах, холодильниках. И мы дружно, всем посёлком, можно сказать, отметили нашу помолвку. Громче всех орали «Горько! », конечно же, здоровяки пожарные.
|
|
|
На этом я свой рассказ закончил. В студии воцарилась тишина. И вдруг все мне захлопали! И Валерий Комиссаров, и техперсонал, и нагие танцовщицы. Аплодисменты переросли в овацию. Девушки недвусмысленно лезли ко мне целоваться.
Я раскланялся. Валерий Комиссаров торжественно вручил мне… авоську с шестью бутылками пива «Клинское». Редкое пиво, надо сказать, по тем временам. Делали это пиво на новой линии по иностранной технологии – вот какое непростое! Его ещё практически не продавали, и трудно было достать. Когда передача вышла в эфир, я её записал на видеомагнитофон. Могу сказать, что мой рассказ почти и не урезали. И все пиво дома за раз выпил. С удовольствием!
СЕМЕЙКА
М ила с пьяненьким Виктором стоят на платформе метро. Народу немного. Рядом с ними топчется невзрачный парень. Виктор шатается и пьяно улыбается:
– Милочка! Милёнок мой!
Мила держит мужа за рукав пиджака:
– Ну что, налакался как свинья? Все время ты меня перед людьми позоришь.
– Чем же?
– Ни одной юбки не пропустишь. Бабник!
|
|
|
– Но, если юбкам это нравится. Вот я им внимание и делаю.
– Как не стыдно бегать за каждой …
Она ищет сочувствия взглядом у стоящего рядом парня. Парень ей кивает и указывает осуждающе головой в сторону Виктора:
– Как я вас понимаю, мадам.
Подходит поезд. Парень, галантно кланяясь, уступает дорогу Миле и Виктору и входит за ними в вагон:
– Вон свободные места, мадам. Ведите его туда.
Мила поворачивается спиной к парню и смотрит, где свободные места. Парень рывком срывает с шеи Милы жемчужное ожерелье, бросается к выходу и выскальзывает в последний момент из вагона. Мила только ойкнуть успевает. Двери за воришкой закрываются. Он стоит за закрытой дверью и машет, улыбаясь, Миле ручкой, а другой прячет ожерелье в карман:
– Счастливого пути, мадам!
Мила напускается на мужа, так и не увидев свободных мест:
– Паразит!
Виктор широко открывает невинные глаза:
– Кто? Я?
– Я! Хорошо, что я в гости не надеваю драгоценностей, а то бы всё, с концами! Тю-тю, приветик! Ищи ветра в поле! Из-за тебя ведь обокрали. Руки-то у меня тобой, паразитом, заняты были.
– Хорошее ожерелье было. Как настоящее. Вот все – и Люся, и Зоя, и даже Инесса – тоже подумали, что настоящее. И восторгались, пока я не сказал им, что это подделка.
– Козёл! Осёл! Кто тебя за язык тянул? Тебе, ироду, всё одно.
– Я за правду – горой!
Виктор порывается подойти к двери вагона:
– Сейчас я его, гада, догоню! Остановите же поезд! Я сойду! Ну держись, гад, я тебя достану!
Мила, видя освободившееся место, сажает Виктора:
– Сиди уж! Догонит он!
Виктор пытается встать:
– Нет, я его поймаю! Я его научу, как подделки красть. Не разбираешься – не берись. Не кради! А тебе я сто раз говорил: не форти на улице, не форти.
– Да заткнись ты!
– Шут с этим ожирением! Вернее, с оже-ре-ельем. Лучше меня поцелуй.
Виктор лезет целоваться к жене, пьяно тыкаясь в её шею, щёку, но та сердито отодвигает кулаком его лицо от себя и шипит на него:
– Да убери ты от меня своё либидо ненасытное. Убери, говорю! Видеть тебя не могу! Я говорю: убери своё настырное либидо. Убери, говорю!
Мила и Виктор раздеваются перед сном. Мила в гневе бросает на стул вещи, разбросанные по полу пьяным мужем:
– Алкоголик! Бабник! Мерзавец! Я представляю, сколько раз ты мне изменял!
– Ни рра-а-азу!
– Говори, хоть один раз мне изменил?
– Что значит изменил, по-твоему?
– Ну ты был с другой женщиной?
– А что значит был, по-твоему?
– Ну был близок?
– Что значит был близок? Близок или далёк-это всё очень относительно. Смотря как кто это понимает.
– Ядрёна вошь! Спал с другой бабой?
– Что значит спал, по-твоему? Ну какая ты, право, баба? Ты уж слишком са-мо-кри-тич-на! Ты моя любимая, самая-самая хорошая!!
– Ты мне дифирамбы не пой, а отвечай, как на духу! Ну, лежал с другой женщиной, прикасался к ней?
– Что значит лежал, прикасался? Это ж может быть по-разному? Можно прикасаться, скажем, но не лежать. А можно лежать, но не прикасаться.
– Ты, я спрашиваю, другую женщину, кроме меня, пользовал?
– Что значит пользовал? По работе? Использовал.
– Тьфу!
– Вот! А не знаешь, так не говори.
– Значит, у тебя ничего ни с кем не было?
– А что значит ничего не было?
– Как ты мне надоел!
– А ты мне – наоборот!
– Я тебе не надоела? Это правда? Не надоела? Врёшь!
– Вот те крест! Чтоб я сдох!
– Козёл! Скотина! Гад! Подонок! Ненавижу тебя!
– Хочешь тебя приласкаю?
– Да!!!
Мила берёт в охапку своего мужа и валится с ним на постель:
– Единственная! Единственная! Ой, мои бедные рёбра!
РЫБАЛКА
В сентябре мой тесть Иван Анисимович, участник Великой Отечественной войны, предложил мне, только что женившемуся на его дочери, поехать с ним на рыбалку.
Мне это предложение пришлось по душе, потому что раньше рыбачить серьёзно как-то не доводилось, а попробовать хотелось. Да и на природу русскую вырваться из Москвы разве плохо?
– А не взять ли нам с собой моего школьного приятеля Сашу Гостева? – спросил я тестя. – Он учится сейчас в МАИ и это дело любит. Говорит, большой спец рыбного лова.
– Возьмём, – согласился тесть. – В эту пятницу и двинем на два денька. Удочек и прочего снаряжения у меня на всех хватит. Только оденьтесь по погоде. Свитер, ветровку. Сапоги, чтобы ноги не промочить.
Сели мы втроём на электричку и поехали так далеко, что сейчас и не помню куда. А потом ещё и на автобусе, который за нами прислали с военно-спортивной базы.
Добрались мы до места к 15: 00. На берегу огромного озера. Красотища! С островами, камышами, плёсами, соснами. Сварганили обед на плите базы. Иван Анисимович достал бутылочку водки. Выпить по сто граммов за успех нашего мероприятия. Полежали немного и стали готовить рыболовные снасти, разделяя их на троих. Саша Гостев куда-то скрылся на часок и вернулся выпивши. Мы ему ничего не сказали – взрослый же человек.
Вдруг в помещение входит не старая ещё женщина:
– Мужчины! Здесь недалеко, у нас в деревне, много хороших девушек. Не желаете с ними познакомиться и провести весело время? Да вы не беспокойтесь! Чистые они все. Мужчин у нас нет!
– Мы рыбачить приехали, – ответил я ей. – Нам не до этого.
Сашки в этот момент уже не было. Скрылся опять Гостев. Женщина покачала головой:
– Ну нет, так нет. На нет и суда нет! Прощевайте. Успехов в рыбалке. Посмотрела на нас и, махнув горестно рукой, ушла. Зато пришёл Гостев. Ещё больше выпивши:
– Всё под контролем! Сейчас вернусь.
Достал из рюкзака новые хромовые офицерские сапоги и с ними, пошатываясь, ушёл.
Как потом выяснилось, он их продал дорожным рабочим, чтобы купить ещё водочки. Когда мы легли спать где-то в 22: 00, его ещё не было.
На рассвете меня тесть разбудил. Сашка крепко спал, и от него так разило спиртным, что мы его будить не стали.
На озере мы с Иваном Анисимовичем на лодке уплыли далеко. Как браконьеры разбросали кружки с крючками и наживкой на щук, перемёты поставили и стали ловить рыбу удочками. Наловили довольно крупных лещей, подлещиков, карасей. И щуки тоже две – три попались. Вернулись на базу к обеду.
Сашка ещё не протрезвел или ещё добавил. Мы втроём перекусили и стали собираться домой. Иван Анисимович профессионально быстренько рыбу всю разделал, и положили мы её в три полиэтиленовых пакетика. Поровну на троих.
А на базе Ивана Анисимовича хорошо знали и уважали. Он там встретил своих приятелей. Один, который ещё оставался на базе, предложил подбросить нас на своей белой «ГАЗ-21» до станции.
Мы загрузили все вещи в кабину, а снасти и рыбу – в багажник. Я все три пакета положил в свою большую коричневую сумку из плотного кожзаменителя. С этой сумкой я ещё в институт ходил.
Тут подходит к нам полковник. Весь в камуфляже. И фуражка, и куртка со штанами, и ботинки какие-то особенные на нём:
– Иван Анисимович! Я в Москву еду. Могу подбросить до «Киевской», а там вам до Можайского шоссе рукой подать.
Мы, естественно, обрадовались. Я с тестем стал перетаскивать все вещи из кабины одной «Волги» в кабину другой, серой. А Сашке сказали всё из одного багажника перенести в другой. Перетащили. Сели и поехали. Сашка заснул.
Выгружаем мы свои вещи из «Волги» у метро «Киевская». Все вещи есть, кроме сумки с рыбой. Гостев божится, что её вообще не видел. Что с пьяного возьмёшь, если лыка не вяжет.
Пропали, в общем, сумка и рыба в ней. На «Киевской» мы разделились и поехали по домам. Иван Анисимович к себе на Можайку, я – к себе на Кутузовский, где мы жили с моими родителями и женой, а Сашка – к себе.
Через несколько дней звонит мне тесть:
– Нашлась сумка. Езжай по адресу – тебя уже ждут. Там всё поймёшь. Дом рядом со зданием КГБ.
Приезжаю я по указанному тестем адресу. Напротив здания КГБ – небольшой дом. Этажа четыре. Старинный. Хозяина-рыболова дома нет. Встречает меня хозяйка и рассказывает:
– Возвращается мой с рыбалки. В багажнике обнаруживает чужую сумку. Бросили её под кровать, пока владелец не объявится. Через три дня по квартире пошёл странный запах. Сначала подумали, что собака завшивела, а потом открыли сумку и ахнули! Вся сумка в червях! Гнилую рыбу и червей выкинули на помойку. Сумку сполоснули и бросили в сарай. Когда догадались, что сумка Ивана Анисимовича, что её забыли в багажнике, когда перегружали вещи, позвонили хозяину.
Я извинился перед хозяйкой за такой казус. Взял сумку, сел на конечной в автобус №107 у «Детского мира» и поехал домой. А сумка воняет. Я её задвинул под сиденье и открыл форточку, чтобы продувало.
Стали мы подъезжать к Большой Дорогомиловской, а на выход очередь образовалась. Я стою с сумкой и вижу, что люди вокруг меня стали носами водить, головами вертеть, принюхиваясь и морщась. И постепенно глаза пассажиров, как пеленгаторы, стали на мне сходиться. Красный от стыда, я пробился к выходу и вырвался на воздух.
Эту ещё вполне хорошую и дорогую сумку мы с женой сначала мыли хозяйственным мылом, тёрли разными щётками, потом стиральным порошком отмывали, душистыми гелями для ванной, промывали марганцовкой. Вылил я в неё флакон «Тройного одеколона». Но сумка пропиталась гнилостным запахом. Насквозь. Дурно пахла. Невыносимо.
Вынес я сумку на неделю на балкон. Потом понюхал через неделю и отнес её на помойку.
Не удалось нам попробовать в этот раз фирменной ушицы и фаршированной щуки, готовить которые Иван Анисимович был большой мастер. А жаль!
ШПИЦБЕРГЕН
(Сюрреалистичная сказка)
А рхипелаг Шпицберген находится от Москвы ой как далеко. Живут на нём в основном норвежцы, но есть и несколько русских поселений.
И вот, рассказывают, случилась на этом архипелаге такая катавасия. Хотите верьте, хотите нет. Дело было в самом начале весны, а она там начинается в мае– июне. А с октября по февраль – одна сплошная ночь. Да такая ночь, что даже днём непроглядная темень.
Задрав головы, глотая мелкую морозь, удивлённо смотрели строители жилого дома, как три камуфлированных вертолёта пролетели низко над их головами, раздирая на куски туман, в сторону аэропорта Свальбард города Лонгйир. Но никто не видел, как на поле из вертолётов повыскакивали один за другим десантники в полной боевой выкладке и пошли цепочкой к зданию аэровокзала.
На следующий день к аэропорту города Лонгйир стали съезжаться представительские машины. Немного. Так, несколько машин. Из них выходили солидные и важные из себя люди и, солидно кутаясь в шубы, шли ко входу в здание аэропорта, где норвежские пограничники и непонятно чьи люди в штатском проверяли у них документы и пропускали через рамки– детекторы. Затем отсканированные во всех интимных местах встречающие шли свои ходом к взлётно-посадочной полосе.
Вскоре на этом центральном столичном аэродроме приземлились два сияющих на солнце пассажирских самолёта. Четыре истребителя, сопровождающие их, пошли на дополнительный круг и приземлились на другой посадочной полосе.
Никто не знал, когда и где замаскировались в окрестностях аэропорта, во мхах и лишайниках, а также непременно на крышах административных и служебных зданий аэропорта незаметные наши и норвежские снайперы. Несколько часов спустя остров облетела молва что, мол, на Шпицберген прилетел с неофициальным визитом сам президент всея Руси вместе с норвежскими правительственными коллегами из Осло.
На стройке жилого дома эта новость подверглась живому и бурному обсуждению.
– С чего бы это? – почесал затылок арматурщик Олег Разин.
– Наверное, популяцию белых медведей, тюленей и овцебыков увеличивать или котиков кольцевать, – предложил его напарник Пётр Коростылёв.
– Да ладно тебе. Здесь что-то посерьёзнее будет. Может, какие проекты совместные новые обсудят или норвежцам кусок нашего моря подарить, – внёс своё предположение всегда серьёзный Евгений Карюк.
– Да ты что? – не поверил Олег.
–А что? Вон Ельцин и Шеварднадзе подарили же американцам, народ наш российский не спросив, здоровый отрезок Берингова моря, полного рыбой, да ещё и землицы несколько тысяч квадратных километров в придачу.
Но его уже никто не слушал. Народ на стройке всерьёз намылился было бежать к зданию мэрии, где разместилась делегация. Но прораб, показав свою приближённость к верхам власти и хорошую информированность, решительно остановил строителей, доходчиво проорав, чтобы до всех дошло, аж по самое нутро, что президент, по его данным, встретится с русскими строителями в местном клубе завтра вечером. И из Баренцбурга наши ребята тоже приедут на встречу.
В полдень следующего дня, когда строители уже хотели расходиться по домам, чтобы приодеться перед встречей с такой великой личностью, на стройку прибежала взъерошенная Галька и принесла ужасную новость о том, что президент всея Руси заболел, более того, у него аппендицит, да ещё с подозрением на перитонит. Потому что долго не признавался, как партизан, что у него бок тянет уж несколько дней.
– Ничего, поправится, – безапелляционно заявила Марго, – Наверняка целый госпиталь прилетел вместе с ним.
– Не думаю, – сказал Иван, вытирая грязные от раствора руки, – он молодой и здоровый. Вот был у нас один деятель… не помню, как его звали, кажется, на бэ…, который повсюду за собой реанимобиль таскал. Но врач при президенте должен быть личный. Однозначно. И самого широкого профиля.
– Широкий профиль – это хорошо, – вмешался прораб Степаныч. – С перитонитом, скажу вам, не шуткуй. Вот у меня он был. Ещё бы немного – и мне хана. Не приведи господь всё промывать да вычищать из полостей разных! Здесь и узкий профиль был бы к месту!
– И где же он сейчас? – спросил высокорослый жилистый Володя Иванов.
– Перитонит мой?
– Да нет, президент где сейчас?
– В городской больнице, Вовчик. Не в ресторане же! – раздражённо разъяснила непонятливым Галька. – Вот только нашего хирурга найти нигде не могут. Где– то, видать, затосковал по родной Рязанщине. И мобильник его не отвечает. Ищут его сейчас с собаками повсюду. Даже экстрасенса с собой привезли.
– Да, это с ним бывает иногда, – мелодично протянул Иван. – Ностальгия. Страшная вещь, надо сказать. Как сказал один поэт: «Ностальгия, ностальгия – нож холодный под ребро. От неё одно лекарство – лист бумаги да перо».
– «Где-то там живут на свете дорогие города, без которых мне не светит ни единая звезда», – продолжил Степаныч, показав свою начитанность.
– Да, дела-а-а! – протянул Федор, и все замолкли в растерянности.
В этот момент, никому ничего не говоря, Володька Иванов, бросив для крепости окурок в раствор бетона, быстрым шагом направился вниз по деревянным перекрытиям и сходням.
– Ты это куда?! – требовательно поинтересовалась Маруся.
Но Володька лишь прибавил ходу.
– Стоять! Назад! Работать! Стрелять буду! – взвыл прораб и наставил на Володьку тяжёлый лом.
Но душу Иванова это не тронуло. Он ушёл вразвалочку, даже не оборачиваясь. Свиста пуль, пущенных ему вслед из лома, он так и не услышал. «В молоко! » – подумалось в мятежной его голове.
У входа в городскую больницу Володю тормознули охранники, которых вокруг было совсем не мало.
– Я могу Вам помочь, – говорит им Володя. – У меня есть отличный местный врач.
Но один из молодых костоломов железными руками развернул его не меньше чем на все 180 градусов и подтолкнул слегка сзади, как бы любя, коленкой в спину, напутствуя:
– Гуляй, гуляй отселе!
Володя не на шутку обиделся и собрался уйти насовсем, но напоследок в отчаянии всё же крикнул охранникам:
– Я реально конкретно могу помочь дорогому нашему президенту!
Все телохранители, сколько их там было, одновременно индифферентно посмотрели на звёзды в небе.
– Потом ведь пожалеете, да уж поздно будет! – обернулся и припугнул их, нахмурившись, Иванов на прощание.
Один из охранников жестом вдруг остановил Володю:
– Ладно, жди здесь. Я сейчас.
И исчез за вращающейся дверью. Через несколько минут охранник бегом вприпрыжку вернулся:
– Проходите, пожалуйста. Сделайте одолжение. Он вас примет.
Охранники обшарили Володину одежду и просветили его насквозь аппаратом с круглой рамкой. Потом один из них провёл Иванова в операционную, предварительно накинув на него переданный медсестрой белый, как и лицо Володи, халат.
В старинном медицинском золочёном кресле сидел, охая и держась рукой за бок, высоченный, толстопузый, черноволосый, с большой шевелюрой, с усиками и козлиной бородкой а-ля Дон Кихот сам президент всея Руси.
Владимир сроду такого кресла на архипелаге не видывал. «Значит, – мелькнула у него в голове дерзкая мыслишка, – самолётом доставили».
– Как тебя зовут? – спросил президент, морщась от боли, бледного от напряжения Иванова.
– Влади-ди-ми-миром, – ответил, заикаясь, Владимир.
– Тёзки мы, значит, – попробовал улыбнуться президент.
– Как тёзки? Я ж Володя.
– А я Егор. Почти тезки. Какая разница?! Сейчас не до этого. Или ты не хочешь быть моим тёзкой?
– Счастлив! Счастлив! И ещё раз счастлив!
– Вот и хорошо. Хорошо быть счастливым. Хочешь будь счастливым – будь им! Я вот захотел стать счастливым президентом и стал им. Так что ты, тёзка, предлагаешь?
– У ме-меня е-есть друг-норвежец. Он хо-хороший хирург. Живёт на соседнем острове. Я у него не раз в гостях бывал, – обретая уверенность, начал рассказывать Иванов.
– За ним вертолёт послать? – пригладил свои курчавые бурые волосы президент.
– У него свой есть. Служебный. Позвать его?
– Расскажи мне сначала немного о себе. Откуда ты, кто твои родители? – спросил президент. – Быстро отвечай, не тяни кота за хвост, не тяни резину и не томи мне душу. Моё время для государства дорого стоит!
Владимир заметно волновался, не зная с чего начать:
– Наша семья жила в Москве на Ленинском проспекте. Ещё начиная с моих прабабушки Кати и прадедушки Феди. Да и мои родители там всё ещё живут. Мой прадед был большим начальником в Моссовете. А жили мы в красном кирпичном девятиэтажном доме напротив ремесленного училища. И завод «Красный пролетарий» был у трамвайного круга недалеко. Сохранился теперь этот завод или нет? Вряд ли. Ведь «пролетарий», да к тому же ещё и «красный». Кому сейчас такой завод нужен?
Президент сдвинул брови:
– Действительно… скоро его не будет. Его сейчас рейдеры захватывают.
– Знаете наш дом? – попытался сменить направленность разговора Володя.
– Красный такой? Девятиэтажный? Кирпичный? Конечно, знаю!
А Иванов всё больше нервничает и уже рассказывает, слегка размахивая руками:
– Вот! Отец мне рассказывал, что его тётка, Лушка, любила лупить его тапком по голове. Не тогда мне рассказывал, конечно, когда он под столом сидел, а много позднее, лет 30 или 40 спустя. А тогда, когда Молотов прямо к нам домой в воскресенье приехал, меня у отца и в планах– то не было. Помните, был такой государственный руководитель?
– Помню, – кивнул по-бычьи президент.
– Так вот, все домочадцы спрятались на кухне, а отец мой в это время от Лушки под стол в столовой спрятался. Большой такой стол. Дубовый. Раздвижной... Туда и пришли Молотов с дедом побеседовать. А отец мой сидит под столом со слезами на глазах и ухо свое распухшее потирает, по которому совсем недавно ему Лушка тапком заехала. А над столом, помню, абажур был большой такой, на цепях. Медный. Малиновый. Дёрнешь за ручку, как у унитаза, он опускается или, наоборот, поднимается. Под этим абажуром было хорошо в лото играть по копеечке или в подкидного дурачка резаться.
– О дураке мы с тобой в другой раз поговорим. Лучше звони своему другу, – поторопил Володю президент.
Володя кивнул, отвернулся, набрал по мобильному номер норвежца, обрисовал ему ситуацию, потом повернулся к президенту и радостно произнёс:
– Летит!
Лечащий врач президента отдал распоряжение старшей медсестре:
– Приготовить всё к операции!
Старшая медсестра отдала распоряжение другим медсёстрам:
– Готовьте всё к операции! Да чтоб быстро у меня!
Неожиданно один из телохранителей громко чихнул и сам вздрогнул. За ним вздрогнули все присутствующие. Кроме президента.
А Володя непроизвольно тихим голосом произнёс:
– Приятного аппетита.
Все дружно рассмеялись, и это сняло напряжение. Где-то через пол часика из окна больницы все увидели, как, озаряя синим и красным бортовыми маячками, во дворе больницы приземлился голубой вертолёт. Из вертолёта, не дожидаясь, пока остановятся лопасти, спустились по лесенке на землю двое – врач и медсестра. Оба с оранжевыми чемоданчиками. Еле удерживаясь на ногах от ветра лопастей, придерживая огромные меховые шапки на голове, пригнувшись, пошли к больнице. При входе в здание охрана приняла у врача и медсестры их чемоданчики и сопроводила норвежцев в операционную…
Операция при помощи лечащего врача прошла успешно. А тут объявился не запылился и наш пропавший хирург. Трезвый. Норвежец дал рекомендации личному врачу президента и хирургу больницы на реабилитационный период восстановления здоровья пациента и сказал, что будет консультировать их по телефону. Получил в подарок от президента его личный смартфон и, сфотографировавшись с президентом на память, раскланялся и стал собираться к отъезду.
К президенту подошёл его охранник:
– Вас там спрашивает…
– Кто? Таймыр? – пошутил президент.
– Нет. Там по вопросу РУБОПа.
Президент берёт из рук помощника смартфон:
– Что там опять не слава Богу? Кому он нужен это РУБОП? Оргпреступность? А у нас нет ни мафии, ни оргпреступности! Вот! И готовьте указ о ликвидации этого, как его там, ну, ОПА. Надо сокращать чиновничий аппарат! – обхватив живот, перевязанный бинтами, президент стал сползать, кряхтя, с операционного стола.
– Вовремя ты позвонил, – сказал Володе, как всегда с акцентом, хирург– норвежец.
– Спасибо, ты нас так выручил! – обнял норвежца Володя. – Я тебе так благодарен, дружище!
– Ерунда, – ответил норвежец, – на свадьбу вот не забудь пригласить.
– Какую ещё свадьбу? А я вроде и не женюсь... пока.
– Кому другому свисти, так у вас, кажется, говорят. Ты об этом ещё и не знаешь, а вот весь Шпицберген знает.
Хирург хлопнул по плечу удивлённого Володю и пошёл к выходу из больницы.
– Приглашу! Обязательно приглашу! – крикнул ему вдогонку Володя. А себе под нос произнёс: – Когда это у меня свадьба? С кем?..
На следующий день вечером в городском клубе молодцеватый бодрый и свежий, как всегда, президент с охапкой планшетов и смартфонов разных марок и производителей в руках в окружении возбуждённых русских рабочих и шахтёров отвечал на их вопросы.
Народа набилось на весь клуб ни пройти, ни проехать. Толпа так придавила охранников президента, что они не знали, куда им деваться, и просили, просто умоляли не слишком их толкать.
А вопросы президенту задавали разные. Анютка, нахалка, даже спросила президента, трудно ли быть президентом страны. Он ответил, что не труднее, чем быть шахтёром. Только шахтёры внизу, а он – на самом верху.
В заключение встречи он пообещал ребятам прислать три ящика французского шампанского ко Дню строителя и три – ко Дню шахтёра.
– По двенадцать или по двадцать пять бутылок? – деловито поинтересовался Валька Осипов.
– А по двадцать пять разве бывают? – усомнился президент.
– Это я оговорился, – извернулся Осипов, чувствуя, что опростоволосился.
– Не боись, не обижу, – усмехнулся президент, – я юмористов очень даже уважаю! Я и сам бо-о-ольшой юморист!
Девочки завизжали, запрыгали и захлопали в ладошки. А президент мельком глянул сначала на свои часы, потом на Володю, расстегнул верхнюю пуговку на свитере, посмотрел пристально на стоящую рядом с Макаровым девушку, но обратился сначала к Володе:
– Ну, проси, чего хочешь, спаситель! Говорят, ты женишься скоро?
Володя завертел головой по сторонам, а очаровательная черноволосая девушка зарделась. Президент повернулся к очаровашке и, пронзая её пронизывающим до печенок взглядом, просмотрев ее снизу доверху и обратно, спрашивает:
– Вы, случаем, не грузинка?
– Да, она самая, – удивлённо и смущённо ответила девушка.
– И зовут вас Мананой?
– Да, – ещё больше удивилась грузиночка.
– Какими судьбами, Мананочка, здесь оказались?
– А у нас там напряжёнка. Братьев в армию забрили, а они воевать с русскими не хотят. Говорят, если что, сразу убежим. А здесь спокойно так. Радостно. Меня и на Курилы приглашали. Там тоже, рассказывают, очень даже нормально. Но Шпицберген мне больше приглянулся. Извилистость берега, понимаете. Ландшафт опять же.
– Понимаю. Что ж тут непонятного? Конечно, извилистость здесь поболее будет. Ну и где же вы, молодожёны, жить собираетесь?
Володя невольно глянул на пурпурную, как норвежская брусника, Манану.
– В общежитии, где же ещё. Не в юрте же! – сказал Володя, испугался сказанного, поперхнулся и закашлялся.
– Это мы ещё поглядим, где вам жить, – задумчиво произнёс президент и нехотя отдал смартфоны и планшеты одному из охранников. – А вам, ребята, здесь нравится?
Президент разминает пальцы и кисти рук.
– Болят вот, немеют мои бедные пальчики. И ночью просыпаюсь от СМС сообщений. Это фантомные звонки. Кстати, ни у кого нет салфеточки увлажняющей? У меня синдром сухого глаза, – президент, сморщившись, потёр вдруг левой рукой большой палец на правой руке. – Болит проклятый. На гаджеты подсел. А что делать? Р
|
|
|
