3. Измерение второе: растерянность

Контур самой истории, сюжет ее, каким он выкристаллизовался из нескольких рассказов, был сравнительно прост. Вот он: пришел в Отдел новый человек – Икс. На первый взгляд ничего особенного: ростом невелик, лицо одутловатое, не без приятности, взгляд, правда, какой‑ то резкий, прямо в глаза. А в остальном парень как парень, анекдотец рассказать любит, когда есть что выпить – не откажется, а если нечего, то рваться к выпивке не будет, на семинарах шустр, боек, как‑ то сразу оживает, и хватка крепкая – вцепится: «Это бездоказательно! » – не сразу отпустит. Не стал приглядываться, кто с кем ладит, кто чью сторону держит в спорах, а сразу полез в дискуссию очертя голову и в первый же раз наголову разбил… «шефа», припомнив какой‑ то зарубежный эксперимент, о котором тот не знал. Кое‑ кто заворчал, дескать, «шустрый, хочет доказать, что самый умный здесь», но шефу понравилась эта задиристость и активность: в тот день семинар прошел живее, чем обычно. Иван Степанович стал Икса поддерживать. А тот еще больше разошелся – уже подсказывал старым зубрам экспериментаторам, где слабина в эксперименте, уже и к математикам подбирался, а те всегда в сторонке были, святая святых – теоретическое осмысление!

Сначала в Отделе на все это внимания не обратили. «Хочет человек показать себя, молодой, пусть. Сам угомонится, когда поймет, что сразу вот так, нахрапом, ничего не делается». Но когда Икс на одном из семинаров резко и справедливо оборвал Михмиха, выступившего с очередной идеей, назвав это «пустыми мечтаниями», «маниловщиной, укрытой научными терминами», Отдел заволновался. Не принято было тут давать подобные резкие оценки, а уж обрывать на полуслове ни в какие ворота не лезло. Была предпринята попытка объяснить Иксу, что Михмих тем и ценен, что дает идеи сами по себе, пусть не разрабатывает их до конца, но будит мысли других, а Икс на это ответил, что идеи нужно защищать, за них нужно драться, а не уходить в кусты, если уж на то пошло.

И все‑ таки Иксу многое прощали, так как видели его прямо‑ таки исступленную работоспособность, его святое отношение к делу и, наконец, его знания.

Однако неприятные случаи, столкновения с некоторыми сотрудниками по мелочам, споры, принимавшие ожесточенный характер, продолжались. А однажды Икс испортил праздник, предложив на «паноптикуме» тост за неподвижность и благополучие, которые никогда не приведут к открытию, за тупики, в которых очень удобно отсиживаться! За столом, как говорят, воцарилось молчание. Потом кто‑ то свел все к шутке, но осадок остался. Еще один случай (во время конференции Икс, миновав шефа, напросился на выступление, выступил от своего имени с идеей каких‑ то особых экспериментов, сорвал аплодисменты зала) привел к охлаждению отношений между Иксом и Иваном Степановичем, чье выступление оказалось не таким ярким и блистающим новизной, как речь сотрудника.

Развязка приближалась.

И хотя у Икса появились в Отделе сторонники и последователи, судьба его была решена. «Ядро», встревоженное конфликтом, назревающим в Отделе, собралось однажды на «тайную вечерю» и большинством голосов решило «посоветовать Иксу, чтобы он подавал заявление». Наутро это решение было передано Иксу: «Коллектив с тобой не сработался». Тот спорить не стал, написал заявление «по собственному» и ушел в другой отдел. Все произошло тихо и мирно.

Через шесть месяцев в другом отделе Икс стал руководителем группы. Так что, как в поговорке, «нет худа без добра» или «волки сыты и овцы целы».

Таков контур, пунктир истории. Все сравнительно просто.

Однако стоило мне только затронуть своими вопросами это недавнее прошлое, как сотрудники, с которыми я беседовал, разделились на нисколько непримиримых групп. Одни безоговорочно утверждали, что Икс был вреден для Отдела, что все его идеи гроша ломаного не стоили, что ничего святого у него за душой не было и не могло быть, а в некоторых поступках он показал себя просто безнравственным человеком, преследующим свои карьеристские цели (это подтверждает его успешная карьера в отделе, куда он перешел). Другие старались занять объективную позицию. Они говорили: да, он, конечно, талантлив, умен, искренен, но, подчиняясь своим эмоциям, часто не ведал, что творит, его нетерпимость к чужим слабостям и ошибкам и слепота к собственным промашкам могли вывести из себя самого спокойного человека, а уж его жадность (творческая), жажда охватить все сразу, всем подсказать и всех наставить на путь истинный, конечно, неизбежно привели бы к конфликту открытому.

Но были и третьи, абсолютные сторонники Икса, утверждавшие, что он был трижды прав, когда обрушился на цели Отдела, столь далекие от реальности, когда говорил, что мало наметить первые два шага к цели и кричать на всех углах о том, что цель достижима, надо спрогнозировать весь путь, а не замазывать себе и другим глаза красивыми словами и грандиозными перспективами. Да, он высмеивал те малые конкретные успехи, которые достигнуты в Отделе, доказывая, что они не имеют прямого отношения к той большой цели, которая поставлена перед Отделом. Да, он мог сказать резкие слова, но это была жестокая правда, а не насмешка над товарищами. Он мог откровенно признаться в том, что ему мало жалкого места МНС – младшего научного сотрудника, – но карьера для него была лишь способом служения делу.

Честно говоря, я растерялся. Версии, предположения о причинах поступков буквально наползали друг на друга. Ясная картина Отдела стала затуманиваться. Самое обидное – моя «Утопия» ускользала от меня. Я уже не мог с прежним восхищением смотреть на жизнь Отдела, я же знал – эти милые люди, этот дружный коллектив каким‑ то образом вытолкнул человека! Теперь за спокойствием семинаров мне чудилась неискренность, за тишиной экспериментов – скрытое равнодушие, за весельем «паноптикумов» – лицемерие.

И как я ни цеплялся за спасительную подсказку («может, в самом деле человек негодный, выскочка, такого не перевоспитаешь, а коллектив всегда прав»), сомнения разрастались, парадокс (хороший коллектив против талантливого индивида) оставался непонятым. Да и сами сотрудники, рассказывая об этом, словно недоумевали: «Как это все случилось? », «Почему? » – ведь никто этого изгнания лично не хотел.

Истина таилась где‑ то в пересечении мнений, в фокусе коллективного отношения к этому загадочному Иксу.

И тогда я предложил Отделу провести эксперимент, который, как я надеялся, помог бы мне и всем сотрудникам найти единый ответ на те вопросы, которые до сих пор тревожили коллектив.