 |
4. Эксперимент – ступени в неизвестность
|
|
|
|
Теперь пора пояснить, что привело меня в Отдел и подтолкнуло к исследованию отношений между сотрудниками. Этот интерес не случаен – в течение многих лет я занимался киноисследованиями внутри различных коллективов. Тут был и коллектив маленькой метеостанции, затерянной в снегах одного из дальневосточных островов, и группа подростков, наводящая страх на прохожих в одном из микрорайонов, и два больших коллектива: колхоза и экспериментального хозяйства, в которых проводилось сравнительное исследование причин активности и пассивности крестьян при разных системах управления. Фильм о научном коллективе должен был завершать эту серию, и все поначалу шло ровно и гладко (проводились анкеты о симпатиях и антипатиях, снимались семинары и «паноптикумы»), пока я не столкнулся с историей изгнания Икса, происшедшей незадолго до моего прихода в Отдел.
Это была истинная завязка фильма (притом без всякого вымысла), и, конечно, я не мог пройти мимо нее. Но как вернуть прошлое на экран?
И родилась идея эксперимента, который наша съемочная группа провела под руководством социального психолога академика Академии педагогических наук Артура Владимировича Петровского. Да, это был необычный эксперимент. Собственно, в строгом значении этого слова его и нельзя было так назвать. Скорее уж проба, тест, испытание с добровольного согласия всех сотрудников Отдела. Притом коллективное. Я намеренно подчеркиваю эту сторону эксперимента, потому что самым трудным во всей этой истории было найти его форму. Срез коллективного состояния, коллективного отношения к каким‑ либо событиям возможен только в определенной ситуации, которую еще предстояло найти.
|
|
|
У французского социального психолога Морено есть такой метод – разыгрывание психодрамы. Он использовал его для излечения неврозов. Суть метода в том, что одному из больных предлагается для разыгрывания на микросцене ситуация, близкая к той, которая в реальной его жизни привела к нервному срыву. Остальным больным раздаются роли участников этой ситуации, врач становится своеобразным режиссером, и начинается действо… Предполагается, что вторичное переживание событий, смягченных более спокойным исходом, а затем анализом поведения героя, снимет напряжение, освободит от болезненного состояния. Это выведение конфликта наружу с помощью повтора ситуации я решил использовать для эксперимента. Только разыграть ситуации должны были не сами сотрудники, а актеры. Коллективу Отдела предлагалось участвовать в обсуждении трех ситуаций, которые последовательно предъявлялись им на экране.
Но какие ситуации показать им на экране?
В исследовании ленинградского социолога И. И. Леймана было проанализировано 120 конфликтных ситуаций в научных коллективах. Данные были сведены в таблицу. Всю таблицу я приводить не буду, приведу лишь одну группу конфликтов, касающихся отношений руководства и подчинения (тип вертикального конфликта: сверху – вниз или снизу – вверх):
а) Грубость и администрирование руководителя – 14, 1 %;
б) Порочащие и нетактичные высказывания руководителя о подчиненных – 7, 5 %;
в) Присвоение руководителем результатов чужого труда (неупоминание лиц, выполнявших работу, или постановка подписи к работе, в создании которой он не участвовал) – 10 %;
г) Научные разногласия с руководителем коллектива – 5 %.
Как мы видим, добрая треть всех конфликтов в научных коллективах связана с этим типом конфликта – с отношениями руководителя и подчиненного. Так, может, и здесь за всеми противоречиями мнений скрыто ядро подобного конфликта? Только какого из них?
|
|
|
Пункт «а» отпадает, «шеф» явно не способен к администрированию и грубости; пункт «б» также отпадает (если уж я, человек посторонний, никогда не слышал никаких порочащих сотрудников мнений, то внутри коллектива этого тем более нет). А вот пункт «в»? Конечно, маловероятно, но о подобных вещах обычно вслух не говорят. Кто его знает? Какая кошка вдруг пробежала между Иваном Степановичем и Иксом? (Пункт «г» я оставил в стороне, уж больно малый процент он занимал в таблице. )
Попробуем…
Сотрудники Отдела сидят в маленьком кинозале, а на экране перед ними встречаются два человека: А – тихий, улыбчивый, из тех, кто «мягко стелет, но жестко спать», и Б – немногословный, замкнутый, с упрямым выражением на лице.
А (сидит за столом, листая рукопись ). Рад, искренне рад! Наконец‑ то появилось нечто стоящее. (Кладет руку на рукопись. ) И главное, что меня привлекает в вашей работе, – свежесть, новизна идеи! Есть, конечно, наивность, но это легко убрать.
Б. Спасибо!
А. Я, правда, взял на себя смелость подправить тут ряд формулировок, уточнил кое‑ где… Не возражаете?
Б. Что вы! Это же моя первая работа, и вы…
А. Вот именно! Скажу вам прямо – трудно будет! Есть еще у нас консерваторы, они не поймут: дескать, никому не известный человек, да вот так сразу… в калашный ряд… Идея‑ то необычная, рискованная… (Чувствуется, что он чего‑ то недоговаривает. )
Б (поднимает голову, всматривается в собеседника ). Но ведь вы сами сказали… И вам нравится…
А. Другое дело, если бы за этим стоял коллектив, ну, это я не буквально говорю… Ну, авторитет Отдела, что ли?
Б (догадываясь ). Я понял. Тут не хватает вашей фамилии.
А. Я вас не заставляю, ради бога! В ваших же интересах…
Б. Как вы, оказывается, печетесь о моих интересах!
А (более резко ). Подумайте… Вы только начинаете свой путь в науке, а это трудный путь… Здесь один в поле, сами понимаете…
Б. Премного благодарен за помощь!
А. Не спешите, проверьте все «за» и «против»… Мы всем коллективом доведем вашу работу до точки, до совершенства… Коллектив – это сила…
Б молча берет свою рукопись со стола и уходит; А со снисходительной улыбкой смотрит ему вслед.
Экран погас. Я затаил дыхание – как поведут себя сотрудники Отдела? Проявят ли свои личные пристрастия, отношения или начнут говорить формально и абстрактно? В диалоге я намеренно сгустил краски, разграничил добро и зло, – не покажется ли это им слишком простым для обсуждения?
|
|
|
Итак, стенограмма обсуждения с поясняющими комментариями и предположениями автора…
– Ну, этот тест несколько примитивен. Дело в том, что жизнь богаче формами. И не так просто все выглядит в жизни, как на экране… Иногда бывает трудно разобрать, стоит ли идти на компромисс или не стоит… Обычно это делается так – деликатно. И остаешься безоружным. И охотно соглашаешься с этим…
Это Михмих. Как будто признает такую возможность, даже намекает, что «такое бывает», но говорит он слишком, слишком, обобщенно! Вслед за ним в спор вступает еще один сотрудник – Виктор Лазарев, полноватый, ровный характером, спокойный парень со вдумчивым, серьезным лицом. В Отделе не так давно, но уже пользуется авторитетом – умен и рассудителен.
– Здесь все зависит, я думаю, от величины его открытия. Если это среднее явление, то лучше, чтобы его протолкнули, или взять себе в соавторы человека, который посодействует. А если это идея, за которую стоит сражаться, то есть смысл сражаться до конца!
Неожиданный поворот! Нравственная проблема размывается. Компромисс не вызывает осуждения. Просто и спокойно взвешивается: стоит или не стоит идти на компромисс? Никаких тебе моральных проблем!
– И вообще неизвестно, какими материалами этот Б. пользовался. Может, материалами всего Отдела?
Реплики:
– Это нетипично!
– Почему нетипично, мы все время спорим обо этом!
Вмешивается аспирант, который обычно молчит и находится на «периферии» событий в Отделе, Коля Городецкий:
– Но бывает же такой вариант, что задача разбивается на две части – обеспечение и обработка материалов, все разделено: одни идеи толкают, другие обеспечивают исполнение, третьи – аппаратуру настраивают… Спрашивается, кто автор? Это тоже проблема.
|
|
|
Сценка, показанная на экране, задела струны этого тихого, неприметного паренька, вечного исполнителя. Даже в коротеньком его выступлении какая‑ то скрытая боль – ведь он вечно остается в стороне.
И вдруг он осмелел – проявились его претензии ко всем «высоколобым» в Отделе.
Реплики:
– То, что на экране было, для нашего Отдела не проблема, а вот то, что говорит Коля, это важно…
– У нас такого, конечно, нет…
Кажется, реплики подтвердили то, что я хотел узнать, – в Отделе таких проблем, к чести «шефа», никогда не возникает. А сейчас берет слово Иван Степанович:
– Для меня лично это неприемлемая ситуация, и мне кажется, более актуально то, о чем говорили, – соавторство в коллективе, чем, допустим, грубый нажим руководителя: «Вот ты меня припиши, я тебя пропихну», – это как‑ то несовместимо с нормами советского ученого…
Похоже, «шеф» взвешивает каждое свое слово. Говорит что положено. Словно надел мундир и застегнулся на все пуговицы. Трудно узнать обычно искреннего, откровенного «шефа»; что на него так подействовало? Микрофон, обстановка? От фраз его веет этакой официальностью. Все чувствуют этот холод, и снова берет слово Михмих (будто хочет смягчить слова «шефа»):
– Очевидно, это распространенная штука. Я думаю, есть случаи, когда можно осудить и когда можно не осуждать… считается ведь, что человек молодой делает работу под чьим‑ то руководством…
По‑ прежнему в обсуждении идет спокойная классификация случаев – когда можно идти на компромисс, когда нельзя. Эта отстраненность лишний раз доказывает, что лично никого в Отделе эта проблема не волнует. И еще один выступающий, Железнов, тот самый спортивный молодой человек, который считается самым рациональным в Отделе, это подтверждает:
– Такая проблема может возникать тогда, когда есть расхождения в личных нормах морали. Например, этот Б считает, что он сам делал работу, а значит, соавтор не нужен. У руководителя другая точка зрения – любая работа, которая делается в Отделе, должна идти под его именем… Это столкновение разных норм морали! И всё. Кто какую мораль исповедует. Каждый по‑ своему прав.
Реплики:
– Ты‑ то на чьей стороне?
– Тут еще надо разобраться!
Только логика, почти никаких эмоций. Все разложено на полочки, моральные принципы будто и ни при чем! Неужели никто в Отделе не назовет вещи своими именами, ведь так любая истина может превратиться в кисель – «с одной стороны, с другой стороны…».
– О какой этике может идти речь, если я у кого‑ то что‑ то ворую!
|
|
|
Это прорезался загадочный Вареник, решив поставить все точки над «и». Но следующая же фраза становится уклончивой, запутанной:
– Я говорю, в нашем Отделе этого нет. Он представляет собой исключение, в этом смысле он может быть идеалом вообще для других коллективов. А то, что показано на экране, – это явное криминальное безобразие…
Странный реверанс в сторону Отдела, ведь на эту тему уже было достаточно сказано. Создается впечатление, что Вареник не то грубо льстит, не то иронизирует… А сейчас – Эмилия. Горячая, быстрая речь:
– Это страшно, когда присваивают чужое. Но только сначала. Потом привыкаешь, ведь так повсюду. Лишь иногда посмотришь и подумаешь: разве это по‑ человечески? И слава богу, что у нас…
Она не досказала фразу, видимо вспомнив лесть Вареника, запнулась, но в этой запинке еще раз прозвучал ответ на мой вопрос к Отделу – подобного конфликта здесь и в помине не могло быть!
Как бы ни настораживал меня излишне официальный тон «шефа», как бы ни удивлял излишне аналитический подход к этической проблеме, поставленной в тесте, я чувствовал – обсуждение было искренним, как прямые, так и косвенные ответы говорили об одном: корни конфликта нужно искать в иных слоях отношений. Может быть, на горизонтальном уровне? Например, в несоответствии ценностных представлений о карьере ученого у сотрудника Икс и большинства сотрудников Отдела? Это вполне могло послужить причиной напряженности – уже первое обсуждение показало склонность к рациональному, прагматическому мышлению и отношению к людям у многих сотрудников. А Икс с его эмоциональностью, исступленным служением идее, «идеализмом» – в лучшем понимании этого слова – не пришелся по душе Отделу?
Что ж, попробуем этот путь!
Следующий тест, разыгранный актерами, условно назывался «Дружеская беседа». Его персонажи:
В – целенаправленный, рациональный, трезво оценивающий свои силы человек, понимающий влияние обстоятельств на судьбу.
Г – излишне наивен для своих тридцати трех лет, эмоционален, удивлен окружающим его цинизмом, всегда готов горячо защищать свои взгляды на науку и свою позицию в ней.
Г (нерешительно ). Слушай, это правда?! И ты согласился?
В (с некоторым раздражением ). Смотря что ты считаешь «правдой»?
Г. Насчет кандидатской… Ты берешь эту тему?
В. Беру! А что? Будешь соболезновать или возмущаться… Давай, давай, а то, я вижу, ты в последнее время все косишься… Обличай!
Г (мнется, ему неловко ). Я просто хотел узнать – как же тогда «наша» тема? Ведь мы хотели…
В. Вот ты о чем! Это никуда не уйдет… Годы нужны, а тут – верняк! Раз – и в дамках! А то застрянем в младших надолго… Шеф прав: надо остепенятья… Время‑ то идет. Слышишь: тик‑ так, тик‑ так… А наша с тобой идея никуда не денется, больше того – станем кандидатами, возможности иные… Конечно, пару лет на эту бодягу уйдет, ничего не поделаешь!
Г. Ты говоришь «бодягу», а сам у шефа‑ то восторгался… Благодарил… Как же так?
В. Брось ты простачком прикидываться! Не видишь, что вокруг происходит? Как все по этим ступенькам карабкаются? И в конце‑ то концов, не случайно эта система придумана: кандидатская, докторская… Ступеньки роста…
Г. Роста, а не карьеры! Это стимул, а не самоцель.
В. Вот спасибо, разъяснил. А то я до сих пор не знал, не ведал! Ты мне другое скажи – сам чего хочешь? Ангелок‑ бессребреник от науки! Может, за твоими громкими словами, за презрением к «вернякам» всего‑ навсего бессилие? А?
Г. Хочу уважать себя. Уважать то, чем занимаюсь!
В. Это я уже слышал… Знаю! Только никто от уважения еще сыт не бывал. Пока не поздно – иди к шефу, он тебе подбросит что‑ нибудь перспективное.
Г. Не меряй всех на свой аршин.
В. Чудак! Ну и оставайся со своими идеями, но ко мне с советами не лезь. Заруби это себе на носу. Ясно?
Я не ожидал услышать прямые ответы. Я хотел с помощью этой сценки проявить характеры, отношения, атмосферу. И, может быть, в интонациях, репликах, оговорках проскочит искомая грань истины. Здесь уже реакция на сцену была более острой.
А начиналось все спокойно.
– Конечно, существуют в жизни такие ситуации, когда защита диссертации необходима для того, чтобы начать научное исследование на каком‑ то высоком уровне, чтобы никто не мешал… Бывают же такие случаи, когда человек хочет заниматься своей темой, для него интересной, но не может: другие, «остепененные», захватили и приборы, и время ЭВМ, и помощников… Не так‑ то все просто! Может, обходной путь и нужен?
Это уже не абстрактный разговор, тут уж личная боль, неосуществимость каких‑ то собственных надежд. Вероятно, не все так гладко в Отделе, как показалось мне на первый взгляд?
– Когда, предположим, твои сокурсники кругом защитились, а ты – нет, не может ли этот моральный фактор подтолкнуть: чем я хуже других?
Это – Эмилия. По сути дела, оба выступления неожиданно оправдывают решение В. Видимо, я был прав, предположив, что «идеалист», максималист типа Г не имел сторонников в Отделе? Но обождем делать выводы.
– Ему, думаете, легко? Это только так внешне, хорохорится. Была у человека одна мечта, а ему приходится заниматься другим. На него постоянно оказывают давление, и обстоятельства, и семья требует более высокой зарплаты, да и сам он нуждается в авторитете, чтобы работу продолжать… Вот и приходится расстаться с мечтой! Кто‑ то докторскую защитил, а я по‑ прежнему простой смертный?
М‑ да! Придуманный мною идеалист, кажется, терпит полный крах. Ситуация в Отделе, видимо, многих заставляет защищать позицию В, большинству пришлось отказаться от собственных идей, подчиняясь обстоятельствам.
– А мне кажется, что тут вопрос о зарплате вообще отодвигается на задний план. Безусловно, есть семья, которая ждет повышения и так далее, но не в этом дело. Твои цели не могут осуществиться по иным причинам: во‑ первых, ты можешь попасть не в тот отдел, куда хотелось, не в то направление; ну, а во‑ вторых, руководитель не заинтересован в твоей теме… В общем, трудно…
Это рассудительный Виктор, говорит он с какой‑ то грустью – сама жизнь заставляет расставаться с сияющими надеждами юности: все сложнее и труднее.
– А вот мне очень понравилось высказывание одного моего знакомого: и диссертацию и науку можно делать на чем угодно. Возьмите вольтметр, возьмите амперметр…
Тут легко узнать Железнова – никаких сомнений в правильности выбора В. Похоже, все убеждены – собственная идея в условиях большого института, крупной организации обречена, если не вписывается в общее направление.
– Правильно, но вот вопрос: что делать, а не как делать?
Это подал голос Михмих. Уж его‑ то спор должен был задеть. Он один из всех в «ядре» не защитился, то метался от одной любимой темы к другой, то отказывался от спекулятивных тем.
Последующий диалог передаю без комментариев:
Железнов. Если человек берется за работу и переоценил свои силы, он не получит результатов, как бы ни бился. Какой тогда толк от его принципиальности?
Михмих. Если я знаю, что та тема, которой я занимаюсь, очень важна, актуальна, да я могу двадцать лет на нее потратить! А ты предлагаешь отказаться? Ради однодневки?
Железнов. Поработай один год, получи какие‑ то конкретные результаты – и защищайся на здоровье, а не строй из себя недотрогу! Придумай только подходящее название, чтобы вписалось в план Отдела, – всего‑ то и забот!
Михмих. Ты так считаешь, а я не считаю… Не в названии дело, а в содержании.
Тут начался общий шум, все говорили, перебивая друг друга, и стенографистка успела записать лишь некоторые фразы:
– Можно ведь и параллельно делать. Есть вещи обязательные, куда от них денешься?
– Правильно, тогда ты идешь своим путем…
– Без всемогущего диплома с кандидатской ты кто? Так, пешечка.
– Это начало компромисса…
Кто‑ то попытался внести умиротворение, сформулировать такой постулат:
– Если рассматривать науку с точки зрения потребностей общества, то та и другая работа принесут пользу общему делу.
– Точно. Станешь кандидатом, получишь лабораторию, несколько человек и будешь свою идею двигать дальше.
– А может, снова пойдешь на компромисс, оправдывая себя железным «надо»?
– Есть люди, которые могут пойти на компромисс, такие найдутся всегда.
– Есть просто люди порядочные и непорядочные! Я за чудаков, которые выбирают идею, невзирая на обстоятельства!
– Какие‑ то дилеммы всегда будут возникать, и каждый из нас должен выбирать, во имя чего, во имя какой идеи… Это ведь не просто так – пойти проходным двором, напрямик или переулком, это вопрос чести!
– А я думаю, что неизбежны и те и другие – и влюбленные, и трезво рассчитывающие… И я не согласен, что мы определяем настоящего ученого как чудака. Идея – штука непростая, может и в тупик завести…
Этот итог подвел Железнов, а не «шеф». Иван Степанович в этот раз молчал, то ли не видел смысла говорить на тему, которая лично его не волновала, то ли считал, что сотрудники высказались более чем достаточно. Что меня поразило – при всей трезвости рассуждений на тему «карьера» или «идея», романтическая, максималистская направленность встречалась вполне благожелательно. Не было резкого уклона ни в сторону возвышенных иллюзий, ни в сторону прагматизма – спокойно, терпимо рассматривалась правота обоих персонажей.
Так почему же тогда вынужден был уйти Икс?
Ответа все еще не было, и тогда я решил показать сотрудникам Отдела ситуацию, сходную с той, которая случилась у них, но дать трактовку намеренно заостренную, вызывающую на откровенность.
Тут уж я действительно волновался не на шутку.
Если и сейчас обсуждение будет абстрактным, разговором «вообще», то вся моя затея провалилась. Конечно, трудно ожидать, что все будет названо своими именами, но хотя бы намек, зацепку – повод для объективного анализа! Я верил, что этот третий тест откроет мне потаенный смысл происходившего, – в этом меня убеждала и их искренность в предыдущих ответах, и уверенность в том, что при определенной настроенности само присутствие товарищей, коллег, не позволит слукавить, уйти от прямого ответа.
Тест третий – «Изгнание».
Кафе. За столиком – девушка и четверо мужчин (от 30 до 45 лет). Мы застаем конец спора, который идет уже давно.
Первый. Да чепуха все это, выеденного яйца не стоит.
Девушка. Хватит вам спорить. Отдышитесь!
Пятый. А я так больше не могу. В чем дело? Почему мы стоим на месте? (Пауза. ) Молчите! Считаете – много на себя беру. Вначале лез с какими‑ то завиральными идеями, потом предлагал, чтобы каждый выдвинул новые идеи, а теперь вот обвиняет всех и вся! Вы снисходительно посмеиваетесь за моей спиной, а ведь за всем этим – ваше благодушие к застою, ваше всепрощение друг друга… (Он обводит всех взглядом, надеясь увидеть на лицах отзвук сопереживания, сочувствия, но выражение лиц или выжидающее, или равнодушное, или скучающее. ) Прислушайтесь к собственным выступлениям: тишь да глядь. Присмотримся к собственным предложениям – вариации пройденного. А наши замыслы? Перепевы старого! Мы как машина в песке, колеса крутятся, а движения нет! И в самом деле, зачем движение – все кругом тихо и хорошо. Какие все славные, милые люди. Никто не лезет вперед, никто не отстает. Равновесие!
Четвертый. Что ты предлагаешь?
Пятый (оживляясь ). Называть вещи своими именами: бездельника – бездельником, пустозвона – пустозвоном, отжившую идею – отжившей! Разбить отдел на самостоятельные группы, пусть каждый отвечает за результат – раз! Выйти на принципиально новую разработку темы – два! Решайте, вы же всё можете, если захотите.
Девушка. Пророк! Восстань и внемли… Пригласил бы меня потанцевать.
Пятый (грустно улыбается ). Идем!
Второй. Я устал от этих призывов! Ну, послушаем его, пойдем, а если провал? Если и это тупик? Знаете, позиция «журавль в небе» – шаткая штука…
Первый. Дело серьезней, чем кажется. Если он останется в отделе – он его развалит… Надо решать: он или коллектив?
Четвертый. Что страшного? Парень‑ то дельный. Пусть остается. Эх, мне бы его уверенность! Начать бы все сначала, а?
Второй. Чего там спорить – решим голосованием. Кто за то, чтобы он остался?
Четвертый. Я «за». (Поднимает руку, но его никто не поддерживает. )
Второй. Ну вот, все ясно. Объясним помягче, что, дескать, коллектив против, и точка.
Пятый и девушка возвращаются к столу.
Экран погас.
Я смотрел на сотрудников. Еще в полутьме зала я видел – многие из них узнавали ситуацию, перешептывались, но сейчас все как один молчали. Минуту, другую…
Это молчание уже становилось тягостным и неприятным.
Первым, как ни странно, заговорил снова Городецкий, тот «забитый», тихий аспирант, который по всем анкетам и признакам находился на «периферии» Отдела. Я никогда не слышал его выступлений ни на семинарах, ни на «паноптикумах». А тут его рвение удивляло еще и потому, что он пришел в Отдел после «той» истории и ничего конкретного, кроме разноречивых слухов, о происшедшем не знал. Это был типичнейший человек‑ исполнитель. И вдруг – на тебе, такая активность! Казалось, он впервые в жизни обрел наконец трибуну для высказывания своих взглядов.
– Очень реальная ситуация. Тут все понятно – они пришли к такой жизни, что стали вариться в собственном соку. Новых идей не стало. А тот предлагает какой‑ то вариант. Но дело в том, что от него ничего не зависит, а зависит от руководителей Отдела, которых это все не устраивает… Все же идет нормально: отчеты, диссертации… А этот человек предлагает вполне разумные вещи: разбиться на группы. Работа в общем коллективе как‑ то скрывает личность, все усредняет.
Вот оно в чем дело – Городецкий преломил этот тест сквозь свои боли, свою горечь и неудовлетворение. Ему очень хотелось выступить первым, но сначала он не знал, о чем говорить, – стал пересказывать сюжет, и вдруг – вырвалось наболевшее, обида за собственную незаметность, «исполнительность», малую роль в научной жизни Отдела. И ведь так четко заметил то, что в тесте было расплывчато, – ответственность руководителя!
Но почему так упорно молчат остальные?
После его выступления наступила долгая пауза. Неужели обсуждение пойдет в сторону абстрактных фраз? Неужели они сделают вид, что не узнали ситуацию? Как обидно! Но вот Михмих поднял голову, замялся и начал говорить:
– Лично мне мешают говорить на эту тему воспоминания. Это похоже на то, что у нас как‑ то произошло в Отделе. Напоминание… Да. Но не совсем так это было… И когда я пытаюсь говорить о том, что случилось, мне кажется…
Михмих запнулся и замолчал. И отвернулся, не желая больше участвовать в разговоре. Вот так штука! Только‑ только началось настоящее и тут же оборвалось. А я так надеялся именно на Михмиха, его прямоту и совестливость. Видимо, ему мешают говорить не только воспоминания, а нечто другое, глубоко личное, иначе бы он так не взволновался… И все же он своим волнением подтолкнул лавину. Слово взял математик Яша, который все предыдущие тесты только посмеивался, поглядывал иронически на говорящих и спорящих:
– Да, в свое время нечто подобное случилось у нас. Но я скажу – человек тот далеко не новатор и никуда не рвался, просто скверный характер, хотя и способный, хороший работник. Но, повторяю, никуда он не звал и никакой перестройки, собственно, не требовал. И если большинство отказалось с ним работать, это что‑ то значит. Значит, здоровый коллектив!
Большинство? Напомню, что Яша был категорически против пребывания Икса в Отделе. Но почему он стал противником – только из‑ за «скверного» характера Икса?
– Я уже говорил, если коллектив отказывается работать с каким‑ то человеком, то руководитель, если он хочет сохранить работоспособный коллектив, очень должен к этому прислушаться. Для меня, например, важно, если я иду на работу и знаю, что там сидит неприятная мне морда (! ), а я ее видеть не могу, ну… действует на нервы… А такое бывает, очень часто бывает. То есть я здесь не только себя имею в виду. (Смех. )
Яша повторяется не случайно, он намеренно подчеркивает, что только личная неприязнь была основой его отношения к Иксу.
– Очень часто так бывает!
Лед тронулся, признание увиденного на экране произошло, и дальше надо только разворачивать этот взрыв в нужную сторону. Яша продолжает, не обращая внимания на реплики:
– В коллективе нужно сосуществовать, и если этого нет, то о достижениях и успехах говорить не приходится…
Тут я решился спросить:
– А мог быть другой выход из ситуации?
Яша только пожал плечами, но мне быстро ответил Михмих, будто ждал этого вопроса:
– Нужно было расширить круг тех лиц, к которым он имел право обращаться с призывами. И тогда в решении принимало бы участие то большинство, которое позволяет считать последним и окончательным принятое решение.
Яша. По‑ твоему, решение принято лицами, которые не отвечали за коллектив?
Михмих. Отвечали. По положению. Только не числом, а должностью.
Яша. Но и ты там был?
Михмих (тихо ). Ты же знаешь, как я голосовал.
Яша. Знаю, ушел в кусты!
Накал нарастал, и Иван Степанович решил вмешаться в диалог, который становился неуправляемым:
– Можно мне? Понимаете, здесь нам всем немножко трудно. Я думаю, весь коллектив в общем разделяет ту точку зрения, что если это новатор, то с ним поступили неправильно. Если это человек прогрессивный – душить его, конечно, нельзя, даже во имя сплочения коллектива! Но давайте разберемся, а в самом ли деле это так, как навевают нам наши воспоминания? Икс не был полностью (? ) новатором. Способный, талантливый человек – я это считаю до сих пор. Но во имя того, чтобы коллектив жил, он должен был уйти. Тут не было, собственно, остракизма, человек сохраняет с нами хорошие отношения. В какой‑ то мере даже сотрудничает с нашим коллективом, и не было уж такого конфликта – изгнания нечестивого из общества хороших людей…
Яша подает реплику:
– С дурным характером человек, воду мутит в Отделе – что с ним делать? Гнать в три шеи!
Иван Степанович успокаивает его:
– Хорошо, хорошо! Давайте спокойнее, эмоции в сторону. Допустим, этот мне нравится, а этот не нравится. Но если я буду переносить свои отношения на коллектив, то это будет опасно. Даже при условии талантливости такой человек в коллективе работать не может, он будет разлагать коллектив или откалывать от него части, создаются группировки, склоки, нервозность, и, естественно, нормальной работы не будет.
Иван Степанович старательно ставил все на свои места – в своих многочисленных «если» он словно оправдывал свою позицию в той истории и объективную необходимость изгнания. Остался только один вопрос: был ли Икс действительным новатором или просто человеком со склочным, тяжелым для общения характером? Только я собрался спросить об этом, как обсуждение круто повернуло в другую сторону. Началось все с выступления Виктора, того полненького, спокойно‑ рассудительного парня, который в прошлых тестах очень точно и объективно анализировал ситуации. Его первые же слова прозвучали как взрыв:
– Я считаю, что если бы в коллективе был настоящий руководитель, то никакого конфликта не произошло бы! А весь этот разговор и родился‑ то из‑ за того, что руководитель… как вам сказать, отказывается быть подлинным руководителем, он хочет стоять на месте.
Все замерли, еще не понимая, то ли Виктор абстрактно говорит о показанной ситуации, то ли прямо о ситуации в Отделе.
– И голосование он это устроил для того, чтобы обеспечить себе широкую поддержку. А почему? Как должен поступать руководитель, когда он должен выбирать между атмосферой коллектива и работой, опасностью потерять хорошие отношения и опасностью прозябания? Стать на какую‑ то сторону, а не оставаться посередине…
Иван Степанович не выдержал; я никогда не видел его таким взволнованным. Даже реплика Михмиха о том, что решало меньшинство, не подействовала на него так, как рассуждения Виктора.
– А если это был демагог? Такого человека нужно было гнать!
И тут произошел интересный обмен репликами, вот такими:
– Всегда? (Этот вопрос задал кто‑ то из младших сотрудников из‑ за спины Ивана Степановича. )
– Всегда! – уверенно ответил Иван Степанович.
– Всегда? – снова послышался тот же вопрос совсем с другой стороны, это спросил Михмих, правая рука «шефа».
– Всегда! – уже без прежней уверенности ответил Иван Степанович.
Только одно слово, а сколько за ним стояло эмоций!
И сомнение в правильности этого безапелляционного «гнать», высказанного Иваном Степановичем, причем сомнение откровенное, прямое; и жесткая позиция «шефа», несколько неожиданная для его характера, открывавшая какую‑ то новую грань его поведения в Отделе; и мучительное решение Михмиха здесь, во время обсуждения, открыто встать на сторону Икса, и понимание Иваном Степановичем скрытого ранее факта несогласия Отдела с изгнанием Икса.
Это был пик спора, его кульминация – та самая, которая не произошла в свое время.
Теперь уже сотрудники не стесняясь высказывали свое мнение по этому поводу:
– Новатор не с коллективом конфликтует, а с начальством.
– Кому приятно, когда называют вещи своими именами: бездельника – бездельником, эксперимент – переигрыванием прошлого? Конечно, никому это не понравится! Для многих получается – погладить против шерстки!
И следом еще одна сотрудница:
– Если коллектив работает давно, если сложились прочные отношения, а толку нет, – тут руководитель должен решиться…
Снова Виктор начинает свой безжалостный, спокойный анализ:
– Любое дело, любая работа в Отделе может замереть, задохнуться, если нет человека, который сдвинет с мертвой точки. Коллектив должен развиваться. Если этого не будет – конец, пустота, одна видимость. И если говорить честно, Икс предлагал, как мы помним, другой путь – к нему не прислушались. Почему? Это трудный вопрос…
Виктор замолчал. Я понимал, что он мог бы ответить и на этот вопрос, но ведь он и так сказал много, а ему предстояло работать в Отделе еще долго, – и он решил не забираться в дебри отношений. Но неожиданно завершением этой трудной и острой дискуссии стало последнее выступление – кого бы вы думали? – Вареника, философа и любителя парадоксов. Он уже все обобщил и выдал вполне готовый вывод:
– В основе лежит то, что никто не желает понять разницу между человеком и идеей, которую он провозглашает. Если бы здесь это понял руководитель, в общем‑ то человек хороший и так далее и тому подобное (снова не поймешь у Вареника, то ли реверанс в сторону «шефа», то ли ирония), то к человеку отнеслись бы прекрасно, он остался бы в данном коллективе и так далее… Отождествление идей и человека в одном лице – вот где ошибка, вот что создало драматическую ситуацию. Нужно различать такие вещи. И не только поддерживать, допустим, хорошую идею, но и по‑ человечески относиться к человеку!
Это эффектное, хотя и несколько общее выступление завершило обсуждение.
Все расходились, смущенно улыбаясь в молчании, как будто острота спора заставила их по‑ новому взглянуть на события, происходившие в Отделе несколько месяцев назад. Какая‑ то истина вырвалась наружу, какая‑ то правда из неясных сомнений облеклась в слова и вызвала эту растерянность и неловкость.
Теперь, когда вся информация о случившемся была высказана, попытаюсь рассмотреть более внимательно и последовательно конфликт с сотрудником Икс.
|
|
|
