2.3. Конфликты

Причиной конфликтов между детьми и взрослыми в повестях Чарской, как правило, служит недостаток адекватного понимания. В подавляющем большинстве случаев обе стороны конфликта не осуждаются автором, но описываются как допустившие ошибку.

Князь Джаваха решает жениться во второй раз, не подозревая, насколько глубоко это ранит его дочь. Нина решается на побег, не понимая всей серьезности раны, которую она наносит отцу своим поступком. Ни одну из сторон нельзя ни полностью оправдать, ни полностью обвинить. Позиции страдающего взрослого и страдающего ребенка максимально сближены в рамках данного конфликта, что подчеркивается моментом его разрешения – покаяние приносят обе стороны.

Особо следует заметить, что покаяние – это единственное безусловное разрешение конфликта в поэтике повестей Чарской. Уже упомянутая размолвка между Ниной Джаваха и ее отцом, едва не кончившаяся трагично, ярко иллюстрирует этот принцип. Герои изначально не осознают своей вины друг перед другом, но конфликт, стремительно развиваясь, заставляет их многое переоценить. Девочка видит, что причинила отцу невыносимую и незаслуженную боль – во всяком случае, несоизмеримую с тем, против чего протестовала, а князь – что недостаточно считался с чувствами бесконечно дорогого ему человека – дочери и поставил на первый план не ее счастье, а свое собственное. В итоге князь отказывается от повторного брака, жертвуя возможностью иметь сына и наследника и продолжить род Джаваха, а Нина целиком и полностью покоряется всякой воле отца. Такое разрешение подчеркивает, что ребенок признает над собой власть взрослого – но только того, кто любит, понимает и готов на встречные жертвы. В повестях Чарской ребенок и взрослый никогда не приходят к гармоничным отношениям без взаимного прозрения.

Чарская в нескольких повестях показывает учителя и целого класса. В центре конфликта у Чарской в любом случае оказывается одна из ученицы как представитель класса и выразитель его воли. Особенно ярким примером подобного конфликта является «травля» учителя русского языка Терпимова выпускным классом в повести «Люда Влассовская». Главными действующими лицами в этом сюжете становятся, с одной стороны – учитель Терпимов, с другой – институтка Маруся Запольская по прозвищу Краснушка.

Конфликт зарождается из-за несовпадения двух мировоззрений – учителя и девочек. Терпимов вызывает к доске ученицу, не приготовившую урока, которая заранее попросила ее не спрашивать. Здесь диаметрально расходятся представления о справедливости у изолированных от мира девочек и взрослого человека. То, что учитель считает правильным, для институток – «подлая, предательская измена» [40] , за которую полагается кара.

Законы, по которым живут институтки, далеко не всегда можно назвать справедливыми или даже разумными. Однако в их мире все подчиняется неукоснительному соблюдению негласных традиций, главная из которых – закон товарищества. Учитель, нарушивший этот закон, нарушает правила игры и подвергается «травле» – здесь так заведено, таков порядок. Самым ярым «поборником справедливости» в лагере девочек становится Краснушка. Она горит желанием покарать врага за нанесенную классу обиду как можно более сурово. Карой становятся натыканные в стул булавки. Этот поступок вызывает гнев начальницы института; виновной грозит ужасное наказание – исключение. На данном этапе Чарская ничем не компрометирует позицию Маруси, позволяя ей не только осуществить свой замысел, но и чувствовать свою правоту. Маруся считает свою месть правым делом, себя – пострадавшей за это правое дело жертвой. Никакая угроза не в состоянии примирить две стороны, так как у каждой – своя правда. Девочки поддерживают опальную подругу, она становится мученицей в их глазах.

Конфликт получает иное развитие, когда становится понятно, что учителю угрожает серьезная опасность – он может лишиться руки из-за этой истории с булавками. Чарская приводит Краснушку к осознанию серьезности своего проступка и искреннему раскаянию. Девочка перестает обвинять в случившемся кого-то другого и смотрит на историю только с точки зрения правильности собственных действий. С другой стороны, Чарская приводит к переосмыслению своего поведения и Терпимова: он также видит свою оплошность и защищает виновную перед Маман. Девочка понимает, как далеко зашла в глупом желании отомстить, а учитель – как неправильно он себя повел по отношению к ученицам, не прислушавшись и не разобравшись. Таким образом, сцена, в которой Маруся на коленях просит у Терпимова прощения, не является триумфом взрослого над ребенком. Извинения приносит и он, признавая свои ошибки пред ученицами и Марусей, тем самым ставя себя наравне с ними.

Полным очищением становится обоюдное раскаяние и признание вины. Именно это дает начало новой дружбе – учителя и ученицы. И взрослый, и ребенок должны были прежде всего прочего разглядеть друг в друге людей, со своими принципами и понятиями, не противопоставляя свою позицию чужой, но ища сходства и понимания – то есть мирного решения конфликта и выхода из сложившейся ситуации.

Подобное уравнивание позиций взрослого и ребенка можно проследить также в других конфликтных ситуациях анализируемых повестей: в частности, похожий на описанный случай с Терпимовым конфликт с учителем математики Церни в «Княжне Джавахе».

Здесь конфликт не настолько показателен, но работает по той же схеме. И здесь учитель подвергается опале за «предательство» – несправедливую отметку, поставленную «Милочке Корбиной, тихонькой и прилежной девочке» [41]. В отместку на стол учителю кладут эпиграмму собственного сочинения, автор которой – все та же бунтарка Запольская. Однако разрешение этого конфликта происходит не между настоящей виновницей и учителем, но между Церни и Ниной Джаваха, которую учитель несправедливо заподозрил. За несколько мгновений девочка, принявшая на себя чужую вину, успевает проникнуться противоположной точкой зрения. Она бежит вслед учителю, со стоном моля о прощении отнюдь не потому, что из-за его ухода всему классу и ей в особенности грозит наказание, – Нину заставляет сделать это опять-таки понимание несоразмерности причины и следствия. Шалость девочек не может стоить работы человеку, который, должно быть, содержит семью. Героиня искренне раскаивается в содеянном – пусть и не ею лично – и благодаря этому находит живой отклик к душе Церни. Учитель не только принимает извинения – он меняется сам, меняются взаимоотношения: героиня «не узнала его преобразившегося лица: до этой минуты злые и насмешливые глаза его страшно засветились непривычной лаской, от которой все лицо перестало казаться сухим и жестким». [42]

Чарская делает акцент не на то, что ребенок, признавая ошибки, заслуживает одобрения, но на то, что искренний порыв рождает ответные чувства. Неприятный, злой, придирчивый учитель – далеко не идеал взрослого, он человек со своими недостатками, а Нина – обычная девочка, к тому же лично перед ним ни в чем не провинившаяся. Однако она проникается чуждой ей, казалось бы, точкой зрения: «Может быть,  – мелькнуло у меня в мыслях, – бросив уроки в институте, он должен будет бедствовать... может быть, у него больная жена... много детей, которые его любят и ценят и для которых он не злой вампир-учитель, а добрый, любимый папа» [43], и богатое детское воображение находит путь к сердцу черствого Церни. Несмотря на неприятную выходку институток, правда в этом эпизоде оказывается на стороне детей – благодаря Нине. Именно она примиряет враждующих, найдя компромисс – потому, что ей диктует не ум, а сердце; она делает другим взрослого учителя – потому, что абсолютно искренне желает увидеть в нем лучшее. Чарская всегда разрешает конфликт эмоционально, а не логически, не герои доказывают что-то друг другу, а жизнь заставляет их иначе посмотреть друг на друга.

В произведениях Чарской именно дети, как правило, делают первый шаг к сближению, признавая свои ошибки – но это приводит не к торжеству взрослых, а к ответным признаниям. Однако не всегда даже часть вины можно возложить на ребенка. В повестях неоднократно встречаются сцены противостояния взрослого и ребенка, в которых ребенок не только прав, но и способен донести до взрослого какую-то истину. К самым показательным примерам можно отнести развязку повести «Записки маленькой гимназистки», которая ярко иллюстрируют концепцию повестей писательницы: чистое сердце – главное в человеке, и не важно, большой он или маленький; такое сердце всегда способно преобразить людей вокруг.

В повести «Записки маленькой гимназистки» главная героиня Ленуша, как и Нина Джаваха, совершает побег, который так же чуть не заканчивается ее гибелью. Однако мы не видим ни малейшего авторского неодобрения поступка Лены – ни один из героев не осуждает девочку, она не чувствует раскаяния в содеянном – напротив, такая развязка приводит к общему согласию и счастью. В чем же заключается принципиальное различие этих эпизодов двух повестей?

И Нина, и Ленуша убегают, не найдя понимания своего горя в окружающих. Однако горе Нины – личное, отчасти эгоистическое – она не хочет иметь мачеху. Убегая, княжна понимает или, во всяком случае, догадывается, какую боль может причинить отцу ее опрометчивый поступок, и все-таки не отказывается от своего намерения. Она оставляет любимого и любящего человека.

Для Лены побег же не является самоцелью, это лишь средство. Девочка хочет помочь своему другу-кондуктору в его несчастье. Чарская рисует ситуацию, из которой очевидно: героиня – ребенок, она в принципе не способна ничего изменить в ситуации, но ее искреннее переживание ставится автором выше рациональности взрослых. Узнав из газет о крушении поезда, девочка рисует в воображении страшные картины беды, постигшей ее друзей. Однако дома никто не старается разобраться в ее внутреннем состоянии: «Перестань дурачиться! – прикрикнула на меня тетя Нелли. – Сейчас же приведи себя в порядок, перемени фартук – этот весь залит чаем – и ступай в гимназию! » [44] Взрослые рядом относятся к горю ребенка как к вздорной чепухе, не принимая его всерьез. Такое поведение явно осуждается автором: все герои с чистым сердцем – Ленуша, графиня Анна Симолинь и ее отец, маленький Толик – так или иначе высказывают свое неодобрение этих поступков, а неправым приходится признать свои ошибки.

На первом плане – проблема понимания взрослым ребенка. Чарская показывает, что несерьезное, неуважительное отношение в его чувствам влечет за собой беду. Тетя Нелли, высказывающая пренебрежение в адрес переживаний Лены, вынуждена в финале признать правоту девочки и искренне раскаяться, в корне изменив свое поведение. Важно отметить, что в этом случае Чарская опять не делает различия между взрослым и ребенком, но на сей раз это проявляется не в принесении взаимных извинений, но в том, что раскаяние испытывают как ровесники-кузены Ленуши, так и дядя с тетей.

Ситуацию, где ребенок способен донести до взрослых какую-то истину, мы видим также в небольшом ретроспективном эпизоде в первой главе «Княжны Джавахи». Четырехлетней Нине оказывается под силу усмирить вражду между родителями и дедом-мусульманином, который осуждает дочь за смену веры. Голос ребенка оказывается единственным, что способно заставить взрослых опомниться и не возненавидеть друг друга. Нина напоминает им о том, что они все-таки любят друг друга. Ребенок выступает как рупор правды, которой его никто не учил, – правды добра, заложенной от природы.

В повести «Вторая Нина» Чарская повторяет этот эпизод с участием пятнадцатилетней героини, которой удается примирить двух своих дедушек, так же напомнив им о любви. И в том, и в другом эпизоде ключом к разрешению конфликта является то, что героиня бесстрашно говорит правду. Чарская подчеркивает, что сами герои видят именно дитя, говорящее истину: «Ты слышал, Хаджи, как щебетала ласточка, залетевшая к нам из райских кущ Аллаха? Предвечный послал нам одного из своих ангелов мира. Не нам, верным мусульманам, противиться воле Его... Дитя право». [45] И истина эта показывается не как результат воспитания или образования, но как стихийное прозрение, как знание, доступное чистой душе – не случайно в первом случае девочка примиряет отца-христианина и деда-мусульманина, а во втором героиня-христианка, девушка, успокаивает вражду между двумя мусульманами. Правда, проводником которой становятся героини, оказывается сильнее традиций и различий в вере и воспринимается именно как «глас ребенка».

В то же время нельзя сказать, что Чарская наделяет детей способностью исправлять и учить, лишая такой возможности взрослых.

Люда, приехавшая в дом Кашидзе в качестве гувернантки, выступает и как вестник истины для его обитателей. Главным антагонистом Люды становится брат ее воспитанницы Тамары, четырнадцатилетний Андро. В этом конфликте Люда оказывается «по ту сторону баррикад». Она теперь – «взрослый», и ее прямая задача – научить и воспитать. Чарская устами своей героини доносит до Андро христианские ценности – любовь и милосердие. Люда перебарывает свою неприязнь к жестокому мальчику и встает на его сторону. Она, уже как взрослый, делает первый шаг на встречу – показывает готовность выслушать и принять. И Андро, как и любой ребенок в повестях Чарской, откликается на искреннюю нежность. Читатель и Люда узнают о причинах разлада в его душе – недостаток любви деда, перенесшего всю заботу на внучку, заставил внука ожесточиться. Люда оказывается первым человеком, кто заговорил с Андро без предубеждения. Она не ждет от мальчика выполнения какой-то формальной роли, что становится для него открытием. Сначала мальчик, не привыкший к такому взгляду на мир, не верит и не понимает: «Так для чего же вы торчите здесь так долго у моей постели, – грубо крикнул он, – раз вы не рассчитываете получить награду? »[46] Но Андро для Люды – не маленький князь, не бедняк и не богач, а запутавшийся ребенок, которому надо помочь.

Фактически, Чарская возлагает ответственность за этот конфликт на князя Кашидзе: этот взрослый человек, пусть и из лучших побуждений, оказался деспотом. Он не просто лишает одного из детей наследства, он сам создает неравенство и неприязнь между ними. Именно князь Кашидзе оказывается причиной того, что внук придает чрезмерно большое значение деньгам. Только деньги имеют ценность для мальчика, лишенного своей доли любви. Ребенок делает невольный вывод, что деньги и любовь даются вместе, а значит – любовь покупается за деньги.

Люда в этом конфликте играет роль матери, говорящей ребенку, что она любит его несмотря ни на что, вопреки всему. Чарская опять разрешает конфликт не путем рационального признания правоты Люды, но указывает на то, что только нежность смогла пробудить раскаяние. Андро изменяется, пробужденный искренними эмоциями, изменяется и старый князь. Оба, раньше считавшие неправыми друг друга, теперь анализируют только свои поступки. Таким образом, Люда является своеобразным катализатором конфликта: привнося новые ценности, недоступные ни одной из сторон, она дает им шанс встать на противоположную точку зрения, переосмыслить ситуацию, раскаяться и прийти к примирению.

Там, где герои не признают свою вину или неправоту, конфликт оказывается неисчерпанным или неразрешимым.

Противостояние между первой Ниной и ее родной бабушкой, княгиней Еленой Борисовной Джаваха, находит развитие в противостоянии второй Нины и ее названой бабушки, княгини Анны Борисовны Джаваха. В обоих случаях одна сторона конфликта – «полудикая девочка»[47], а другая – старая аристократка, ставящая во главу угла славу своего рода. Чарская опять помещает на один полюс ценностей естественность, а на другой – формальный кодекс поведения. Дикость обеих Нин – то, что заложено в них природой, именно это – их «кровь». Необузданность, импульсивность сочетается в них с нерушимыми понятиями о чести и долге. Честь и долг оказываются для девочек не просто отвлеченными категориями, но частью их существа. Аристократизм сестер-княгинь – нечто внешнее, часть системы. Чарская проводит параллель между честью-состоянием души и четью на словах, за которой могут скрываться гордыня, деспотизм, стремление возвыситься над другими.

Обе княгини в своих столкновениях с внучками делают акцент на внешний аспект чести – поведение. Княжна должна быть «благовоспитанной барышней»[48]. Как следствие, это приводит к ограничению свободы ребенка – не разумному, основанному на заботе и желании оградить от ошибок, но основанному на кодексе приличий. Отстаивая свою правоту, княгини употребляют власть, а подчас и физическое насилие. В повестях Чарской такое подавление личности ребенка никогда не приводит к повиновению. Когда бабушка грозит отобрать у Нины Джаваха коня, девочка не усмиряется, а, напротив, горит желанием отстоять свою позицию. Когда бабушка запирает Нину Бек-Израил в башне, девушка может думать только о побеге из ненавистного дома.

Обе бабушки проявляют насилие над свободой личности ребенка. Чарская горячо отстаивает позицию, что: «Дети — ведь тоже люди, правда маленькие люди, но гораздо более пытливые, чуткие, анализирующие и сознательные, нежели взрослые, даже более сознательные. Порой их гордое, маленькое «я» глухо волнуется, протестует и каменеет в конце концов, если посягать на их человеческое достоинство». [49] Несмотря на то, что бабушки являются членами семьи героинь, девочки воспринимают их как своих врагов. В случае со второй Ниной противостояние принимает оттенок борьбы тирана и личности, которую он хочет поработить. Конфликт достигает своего пика, когда мы понимаем, что княгиня готова принудить Нину к насильственному замужеству. Всеми ее поступками руководит неприязнь к вверенному ей ребенку и стремление сохранить внешнюю благопристойность.

Чарская не дает разрешения ни одному из этих конфликтов. Если одна из сторон не готова к общению на равных, общению, не заключенному в рамки – путь к пониманию друг друга оказывается закрытым.

Еще одной причиной для возникновения конфликта является недоверие взрослого к ребенку. Генерал Иконин, описанный как добродушный, любящий детей, не вникает в суть назревающего в семье конфликта. Он не пытается разобраться в ситуации, а доверяет это другим – жене, гувернантке. Он верит обвинениям в адрес Ленуши, не выслушивая обе стороны. И хотя Чарская ни разу не дает героине почувствовать негатив в адрес дяди, она не скрывает то, что избранная им линия поведения далеко не идеальна:

«- Она немного дика, Нелли. Уж ты извини. Придется заняться ее воспитанием.

- Благодарю покорно! – отвечала та и сделала недовольную гримаску, отчего вдруг стала еще более походить на Ниночку. – Мало мне забот со своими! Пойдет в гимназию, там ее и вымуштруют...

- Ну, конечно, конечно, – согласился полный господин». [50]

Невмешательство дяди в ситуацию приводит к обострению конфликта. За его спиной девочку пытаются «муштровать» всеми способами, прибегают в том числе и к розге, а он, вынужденный уделять семье лишь небольшое количество времени, не способен разобраться в ситуации как глава семьи, не выслушивает обвиняемого ребенка – и тем самым допускает произвол, становясь косвенным виновником страданий Ленуши.

Князь Джаваха, описанный как идеальный отец по отношению к родной дочери, все-таки не становится таковым для второй Нины. Чарская изображает две похожих ситуации – слова дочери против чужого мнения. Первая Нина выступает с обвинительной речью в адрес слуги, разоблачая в нем разбойника. У нее нет доказательств, но отец не подвергает ее слова ни малейшему сомнению: «Я верю моей девочке больше, чем кому-либо другому»[51]. Вторая Нина пытается защитить человека, которого все вокруг считают разбойником, но разгневанный князь Георгий не верит ей и упрекает во лжи: «- Я не верю тебе, Нина, – укоризненно покачивая головой, произнес он, –  ты нарочно говоришь так, чтобы я был снисходительнее к Кериму»[52]. «Этот седой величавый генерал с гордой осанкой, с сурово сдвинутыми бровями и мрачным взглядом не мог быть мне отцом, – только судьей»[53], – так видит это героиня.

Князь умирает, так и не объяснившись с дочерью. Но, хотя сцены примирения нет, Чарская не оставляет этот конфликт неразрешенным:

«Теперь мне казалось самым важным другое  –  возможно скорее добраться до дому, увидеть папу, испросить у него прощения, – да, именно, прощения за то, что я уехала в аул, не объяснившись с ним, не предприняв ни малейшей попытки, чтобы рассеять его недовольство мной. Я винила себя во всем  –  в нечаянном знакомстве с Керимом, его появлении на нашем балу... Голос растревоженной совести настойчиво и ясно говорил мне это. Я страдала, ужасно страдала»[54].

 «Он благословлял тебя, он прощал тебе, он раскаивался... Пойми только  –  раскаивался, Нина, в том, что отпустил тебя, не выяснив этого ужасного недоразумения, происшедшего между вами! »[55]

Опять обе стороны приносят покаяние, осознавая, что недоразумение, нежелание пойти навстречу и довериться друг другу, быть откровенными заставляет их страдать. Чарская вводит болезнь князя опять-таки как мотив случая, судьбы, помогающей героям переосмыслить ситуацию.

Итак, можно сказать, что конфликты между детьми и взрослыми в повестях Чарской в большинстве случаев зарождаются тогда, кода одна из сторон не готова выслушать точку зрения другой, а разрешаются – когда случай приводит к осознанию обеими сторонами своей вины и обоюдному раскаянию. Как правило, в корне конфликта лежит все-таки поведение взрослого человека, но первый шаг к сближению делает именно ребенок.

 Требует отдельного комментария также и тот факт, что Чарская показывает формирование личности подростка в рамках системы, созданной не им самим. Как правило – взрослым, или же коллективом. Правила, установленные кем-то другим, заставляют героинь бороться за самоопределение. Чтобы реализоваться как личность, девочка должна вступить в конфликт с системой, утвердить собственное «я» в условиях сопротивления, подчас довольно жестокого – сопротивления деспотизму взрослого человека или произволу класса. Она должна выдержать натиск силы, превосходящей собственную, и отстоять свои ценности и убеждения.

Таким образом, мир отрочества в повестях Чарской неразрывно связан с борьбой за личное, частное, характер девочки-подростка формируется в противопоставлении себя существующему миру, доказательстве своей точки зрения, которая выражается через протест, себе и окружающим.

⇐ Предыдущая1234567Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: