 |
Глава XI. Водный путь из Пичужек в Энск
|
|
|
|
На этом путевой журнал начальника экспедиции обрывается. Флагман налетел на что‑ то и резко остановился. Оська со своим дневником и Яшка с прожектором очутились в воде.
Ни фонаря, ни тетради они не потеряли. Но у динамки намокла обмотка, и она вышла из строя.
– Ничего! – бодро сказал адмирал, влезая на плот. – Пойдем в темноте. Слышите, как громыхает?.. Полный вперед!
Он сунул раскисший дневник в полевую сумку. Мы налегли на шесты, но плот не двинулся с места, а только повернулся.
– Крепко засел! – проворчал Яша. – Раздевайтесь!
Вся команда разделась и спрыгнула в темную воду.
Мы забыли про голод, про усталость – такая была кругом грозная и мрачная обстановка. Стоял кромешный мрак. Лишь когда сверкала молния, мы видели узкую полоску неба в низких тучах, ветки огромных ветел, висящие над головами, да темные заросли на берегу. Место было довольно глубокое – мне по грудь, и казалось непонятным, что задерживает «Варяга».
Мы кричали, толкали плот, раскачивали его. Даже инженер как‑ то оживился и встал со своего чурбана:
– Гм, поистине загадочный случай! Может быть, мне сюда перейти? Тогда тот край подымется…
Но мы уже нащупали корягу, торчащую из глубины, и наконец освободили флагман. Взобравшись на палубу, команда надела сухое платье. Только адмирал с капитаном остались мокрыми после купанья.
– Этак, знаете ли, простудиться можно, – сказал Гаврила Игнатьевич.
– Ничего! Сейчас все вымокнут под дождем. Полный вперед! Нужно догнать «Таран».
Оська был прав: скоро мы чуть не захлебнулись – такой на нас обрушился водопад. Узкая речка то и дело сверкала голубыми вспышками. Наверху гремело и рокотало, словно заградительный огонь зениток. Шум ветра и дождя походил на шипящий свист несущихся в небо снарядов. Фыркая и чихая, мы торопливо, вслепую ковырялись в воде шестами. И вот тут‑ то сквозь шум, грохот и плеск все услышали громкий бас:
|
|
|
– Гм! А вы знаете, это мысль!
– Что‑ о? – прокричал Оська недалеко от меня.
– Я говорю: это хороша я мысль, знаете ли… доставить доски из Пичужек водой.
Блеснула молния. Я увидел застывшие в разных позах фигуры ребят между светлыми нитями дождя. Через секунду где‑ то рядом так грохнуло, что, казалось, весь плот подпрыгнул.
– Их можно будет связать пачками, знаете ли… штук по пять. А пачки – в плоты… (Снова удар, от которого я чуть не оглох. ) Нижний слой несомненно отсыреет, но это неопасно: погода жаркая.
Только Оська изредка растерянно поддакивал инженеру. Нам было не до того…
Гроза быстро прошла. Скоро от шума и грохота остались лишь звук падающих капель с деревьев да глухие раскаты вдалеке.
Промокшие насквозь, мы постукивали зубами.
– Вот, чорт!.. – раздался в темноте голос Тимошки. – Куда они делись? Стоп машина! Готовь причал!
Как видно, его пескарь уже переварился.
Мы окликнули «Таран» и тоже пристали к берегу. Плыть ночью в мокрой одежде было слишком холодно. Гаврила Игнатьевич первый сказал, что нужно развести костер.
Мы высадились на берег. И тут нам здорово повезло.
За деревьями раздался рев и вой автомобильного мотора. Мы пошли на этот звук и увидели пятитонку, застрявшую в грязи на проселочной дороге, а возле нее двух красноармейцев. С четверть часа мы помогали шоферу, рубя топорами слеги и подсовывая их под колеса. Когда же машина выбралась из грязи и ушла, вся наша экспедиция вернулась к реке в самом прекрасном настроении. Гаврила Игнатьевич держал в руках фетровую шляпу, полную грязной картошки, и гудел:
– Поразительная удача! Просто поразительная!
Столько же картошки было в кепке у каждого из нас. А у Якова в кармане лежали еще десять кусочков сахару. Их почти насильно сунул ему шофер, узнав, что мы не ели с утра.
|
|
|
На берегу, под густыми деревьями, нашлось сухое место для костра. Хворост, смоченный коротким ливнем, подымил, пошипел и наконец разгорелся ярким пламенем, и от всех участников экспедиции пошел пар.
В ожидании, пока наберется достаточно золы, чтобы печь картошку, мы держали над огнем промокшие пальто, подставляли к огню спины, бока и ноги и болтали так, словно не было бессонной ночи, целого дня голодовки и работы шестами.
– Теперь, Гаврила Игнатьевич, вы покушаете, обсохнете – и можно в город пешком, – говорил Тимошка.
Мы от шофера узнали, что до Энска по дороге не больше десяти‑ одиннадцати километров.
Товарищ Ковчегов сидел у костра, подставив к огню ноги.
– Гм!.. Нет. Пожалуй, лучше остаться. Полезно, знаете, лично проследить характер реки. К тому же завтра воскресенье.
Мы объяснили Тимошке, что Гаврила Игнатьевич собирается сплавлять доски по реке. Завснаб пришел от этого в телячий восторг, стал кричать, что это уже второй случай, когда взрослые перенимают его методы работы, я заявил, что если товарищу Ковчегову нужно, то строительство выделит ему рабочую силу для доставки досок.
– Гм! Благодарствуйте, – медленно сказал инженер. – А что это за строительство?
– Восстановление школы‑ семилетки. Знаете, которая сгорела.
– Угу! Сомнительно только, чтобы ваше руководство согласилось выделить рабочую силу. Вы какого ведомства?
– Да мы райкома комсомола ведомства. И все наше руководство тут: Оська – председатель, Яша – главный инж… ну, словом, вроде прораба, а я – завснаб.
Товарищ Ковчегов пристально посмотрел на Тимошку:
– Так‑ так! Значит, у школы небольшие повреждения?
– Вся насквозь сгорела. Только стенки остались.
– Гм!.. Ну, а техническое руководство кто у вас осуществляет?
– Вот в том‑ то и дело. Гаврила Игнатьевич, самим приходится осуществлять! Мучаемся, мучаемся, работаем, работаем, а руководства нет.
Андрюшка поднял глаза к деревьям, вздохнул и сказал:
– Да, товарищи! Если бы хоть какой‑ нибудь инженер согласился нами руководить! Хоть часочка по два в день. А то мучаемся, мучаемся…
|
|
|
Он опять принялся глубоко вздыхать, но тут Оська стал ползать за спинами у ребят и толкать их в бока.
– Бросьте свои намеки! – шептал он. – Рано еще. Познакомимся поближе, тогда уж наверняка!
Мы переменили разговор. У каждого мальчишки есть что рассказать у костра, пока печется картошка и закипает вода в котелке. Пошли рассказы о приключениях в пионерских походах, о происшествиях в деревнях, куда ребята ездили помогать колхозникам, о всяких случаях в эвакуации и во время боев за Энск.
Оська поведал о том, как у него вспыхнул в мешке самодельный, изготовленный с бертолетовой солью порох, когда он ехал под лавкой из Свердловска на фронт. А Тимошка рассказал о том, как во время первой воздушной бомбежки Энска он тайком от матери выбрался из убежища и пошел в штаб МПВО – просить, чтобы его приняли связистом. Боясь осколков зенитных снарядов, он надел на голову глиняный горшок. По дороге горшок съехал завснабу на лицо до самого подбородка, и как ни бился Тимошка, ему не удалось освободиться: мешали нос и уши. Была ночь, кругом грохали фугаски и визжали зажигалки, и Тимофей возился на пустой улице со своим горшком и даже колотился головой о стену дома. Потом его нашли санитары, отвели домой и там распилили горшок…
Картошка испеклась, вода вскипела. Все занялись едой.
Держа в одной руке дымящуюся картофелину, инженер жевал так, что усы его ходуном ходили под носом. Съев с десяток картошек, он обтер усы, взял кружку с кипятком и медленно оглядел всех нас:
– Да‑ а! У меня, знаете ли, был аналогичный случай. Только не с горшком, а с деревянной бадьей…
Мы даже есть перестали, чтобы лучше слышать.
– Как вам известно, существует утверждение, что из глубокого колодца можно днем увидеть звезды. Так вот, мы с братом вознамерились однажды проверить это положение…
– Гаврила Игнатьевич, – сказал Оська, – простите, пожалуйста, что я вас перебил! А сколько лет вам тогда было?
– Сейчас вам скажу… – Инженер откусил кусочек сахару, отхлебнул из кружки и задумался. – Было это в тысяча девятьсот первом году. Сейчас мне пятьдесят четыре. Следовательно, тогда мне было двенадцать, а брату – одиннадцать… Да‑ а! Пока я садился в бадью, брат кое‑ как еще удерживал ворот. А спустить меня плавно не смог. Так вот, знаете ли, такова была сила падения, что меня втиснуло в бадью. Плечи, ноги, голова – наружи, а все остальное – в бадье. Из колодца меня тут же извлекли. А из бадьи… знаете ли… Пришлось расшивать бадью.
|
|
|
– Д‑ да!.. – протянул Тимошка. – Это даже похуже моего. Расшиблись, небось, еще, да?
– Не сказал бы. Кожу на теле содрал, но ушибов не помню.
– А… а звезды так и не увидели? – спросил Саша Ивушкин.
– Звезды? Гм!.. Разумеется, не увидел. Позвольте еще полкружки!
Яшка, Толя и Тимошка вскочили, чтобы налить инженеру кипятку.
– Благодарю!.. – Гаврила Игнатьевич поерзал на месте, усаживаясь поудобней, и забасил уже громче и оживленнее: – А что касается побегов из дому, так в наше время все больше в Америку или в Африку. Разумеется, с тем же результатом.
– Ловили?
– Именно. Меня шесть раз ловили. Впрочем, однажды сами вернулись. У брата зуб заболел.
– Расскажите, Гаврила Игнатьевич!
И Гаврила Игнатьевич начал рассказывать. Странно было думать о том, что вот этот усатый, угрюмый дяденька был когда‑ то таким же мальчишкой, как мы.
А Гаврила Игнатьевич расходился все больше и больше. Он смотрел куда‑ то поверх наших голов, и в глазах его, совсем изменившихся, плясали красные искорки от костра, и такие же искорки плясали на стеклах его очков. Он весь как‑ то распрямился, казалось стал еще больше, чем прежде; все сильнее жестикулировал, и огромные тени его рук метались по соседним деревьям.
– Меня, знаете ли, вся улица боялась! – гудел он громким, гулким басом и рассказывал нам о подкопе под снежную крепость, о войне реалистов с гимназистами, о побегах в Северную Африку для охоты на львов и об исследованиях заброшенных склепов на кладбище, где, по словам суеверных старушек, таились привидения.
Одежда моя высохла. Я совсем согрелся и прилег, чтобы удобней было слушать. Но я слишком недосыпал все эти дни. Уже сквозь дрему до меня донеслось:
– А вот, знаете ли, еще случай… Был на озере, возле которого мы жили, остров. Так вот, мы с братом решили, что он отвезет меня туда и оставит одного дня на три в качестве Робинзона…
И последнее, что я услышал, прежде чем окончательно заснул, был шопот Тимошки:
– Свой! Да, Оська? Он совсем свой!
Проснулся я, когда солнце уже ярко светило. Все ребята еще спали, уткнувшись головами в животы друг другу, а от костра остались кучи золы и черных головешек да чуть заметный синий дымок.
|
|
|
Позади себя я услышал плеск воды и фырканье. Я обернулся. В мелкой речке, погрузившись по горло в воду, сидел Гаврила Игнатьевич. С усов его текла вода, волосы на голове прилипли к вискам и макушке. Он очень походил на моржа. Он посмотрел на меня:
– Присоединяйтесь! Знаете ли, освежает.
Проснулись и остальные ребята. Не разжигая костра, мы позавтракали оставшейся в золе картошкой, а потом Тимофей прокричал все морские команды, и «Варяг» с «Тараном» отвалили от берега.
После купанья Гаврила Игнатьевич остался в трусах. Он только надел на нос очки и повязал голову носовым платком, сделав четыре узелочка по углам.
Он уже не сидел на чурбане, а вместе с нами занимался промерами глубины, определял наглаз ширину реки и все время расхаживал по шатким бревнам.
– Так вы говорите, что до нас с вами никто не использовал эту реку как транспортное средство? Гм!.. Интересно! Возможно, что наша экспедиция действительно принесет реальную пользу. Я, знаете ли, внесу предложение в райсовет.
К полудню лес опять кончился, потянулись луга и поля. В одном месте у берега, среди желтых цветов одуванчика, лежал на боку фашистский танк, и по нему мы узнали знакомые места. До города оставалось не больше двух часов пути. На наших плотах поднялось такое ликование, какое поднималось на старинных кораблях при виде земли. Но оно длилось недолго.
Выйдя из леса, река широко разлилась. Повсюду желтела песчаные отмели, только слегка прикрытые водой. За какие‑ нибудь двадцать минут мы сели на мель три раза.
Гаврила Игнатьевич, высокий, худощавый, белокожий, вместе с нашей загорелой командой шлепал по воде, стаскивая плоты с отмелей, а когда они плыли, разглядывал реку и озабоченно хмыкал:
– Гм! Да, знаете ли… Можно сказать, решается судьба моих досок. Если эти последние километры непроходимы, то… Гм! Вон опять мель. – Он стал у переднего края плота, нагнулся, держась руками за колени. – Нет, пронесло. А вот слева опять… Правее держите! Право руля!.. Теперь можно полный вперед… А теперь лево руля!
Капитан флагмана Яшка почесал в затылке, озадаченно посмотрел на спину инженера и взял в руки свободный шест. Гаврила Игнатьевич еще ниже наклонился и весь подался вперед:
– Гм! Весьма опасное место! Тихий ход! Право руля! Еще правей!
Мы перестали гнать плот вперед. Теперь отталкивались шестами только те, кто стоял у левого края.
«Ррав!.. » донеслось вдруг откуда‑ то с берега.
Я оглянулся. Над глинистым обрывом вышиной с человеческий рост стоял небольшой, похожий на овчарку пес. Он смотрел на нас и помахивал хвостом. Что‑ то знакомое почудилось мне в его ушах, из которых одно стояло, а другое висело. Но мне было некогда вспоминать. Гаврила Игнатьевич все время кричал то «право руля», то «лево руля», и мы едва успевали выполнять команду. Пес на берегу попрыгал боком не громким лаем куда‑ то умчался. В это время шедший впереди «Таран» сел на мель. Нас несло прямо на него.
– Левее! Еще левее! Лево на борт! – загремел Гаврила Игнатьевич.
Мы поняли, что нам грозит: если «Варяг» ударится о Тимошкин плот, он так засалит его на мель, что потом много будет возни. Мы стали отгонять «Варяга» влево, но там тоже оказалась мель.
– Стон! Право на борт! Стоп машина!.. Табань! Табань, говорю!
Мы толкнули плот вправо, потом уперлись шестами в дно, стараясь затормозить. Но течение на мелководье было быстрое. Нас волокло к «Тарану».
– Еще табань! Задний ход! – кричал Гаврила Игнатьевич таким голосом, что у меня отдавалось в темени.
Андрюшка и Оська соскочили в реку, сели на дно и уцепились за корму «Варяга». Но такой якорь не помог – их тоже потащило вперед. В суматохе я заметил каких‑ то людей на берегу, слышал какие‑ то голоса, но не обращал на них внимания.
– Чорт знает что такое!.. Полный назад! Полный назад!
Мы были уже в трех метрах от «Тарана». Но тут Тимошкина команда спрыгнула в воду, уперлась в «Варяга» спереди. Мы общими усилиями остановили флагман и осторожно посадили его на мель рядом с «Тараном».
Гаврила Игнатьевич выпрямился и повернулся к нам. Одной рукой он вытирал вспотевший лоб, а другой поглаживал поясницу:
– Да, знаете ли!.. Это была бы катастрофа.
– Осип! Ося! Отзовешься ты наконец или нет! – донесся женский голос с берега.
Все повернули головы. На берегу стояли Анна Федоровна, моя мама, Андрюшкина старшая сестра Вера и Платон Иванович, одетый в длинную толстовку из сурового холста и черные брюки. Он придерживал у носа пенсне.
– Так, так, Николай! – сказала моя мама. – Очень мило! Очень хорошо! – Она достала из кармана жакета платок и вытерла глаза.
– Ну, Адька, теперь тебе дома будет! – сказала Вера, качая головой.
Плот задрожал. Это прыгал на одной ноге Гаврила Игнатьевич, надевая брюки. Лицо и шея его были темнокрасного цвета.
– Иди сюда, негодный мальчишка! – приказала мама. – Похудел‑ то как за эти дни!
Один за другим мы побрели к берегу получать нагоняй.
– Ну, есть ли у тебя, Осип, что‑ нибудь, кроме ветра, в голове! – говорила Анна Федоровна. – Милицию на ноги поставили! Весь город в волнении был, пока эта ваша Галина не перестала врать, будто не знает, куда вы делись.
– Нехорошо, голубчики! Очень нехорошо! – твердил Платон Иванович. – Нужно более бережно относиться к своим близким. Особенно в наши тяжелые дни. И к вам, товарищ… простите, не знаю вашего имени и отчества… и к вам обращаюсь. Ну как, в самом деле, можно увозить детей на трое суток, не предупредив об этом родителей! Для меня это в высшей степени странно.
Гаврила Игнатьевич не перешел с нами на берег. Он надел брюки, плотно запахнул пальто на голой груди и хмуро смотрел на нас из‑ под полей шляпы.
– Да, товарищ Ковчегов! – подтвердила Анна Федоровна. – От кого, от кого, а от вас не ожидала такого легкомыслия. Мы две ночи не спали. А сегодня, вместо того чтоб отдохнуть в воскресенье, прошли восемь километров, разыскивая детей.
Гаврила Игнатьевич сунул руки в карманы пальто, поднял плечи.
– Я никакого отношения к этим детям не имел и не имею, – проговорил он прежним, ворчливым голосом.
Анна Федоровна удивленно уставилась на него:
– Никакого отношения не имеете, а, однако, возите их на этих плотах? Как же это так, товарищ дорогой? А потом, я сама видела, как вот он. Николай, выходил однажды утром из вашей комнаты! Он мне сам тогда сказал, что был у вас по какому‑ то делу. И, наконец, сейчас…
– Никакого отношения не имел и никакого отношения к этим детям не имею! – уже совсем сердито сказал Гаврила Игнатьевич.
Тут мы все наперебой принялись рассказывать о том, как встретили Гаврилу Игнатьевича в лесу, как приняли его за диверсанта, и как он опоздал по нашей вине на поезд, и как я залез к нему в окно…
Мамы наши сначала слушали серьезно, а потом стали смеяться.
Анна Федоровна то и дело повторяла:
– Только мой Осип может такое выдумать!
А моя мама твердила:
– Это только с Николаем подобное может случиться!
– Нда‑ с, голубчики! – сказал Платон Иванович. – Все это доказывает, что вы хоть и милейшие люди, но ветра в головах у вас хоть отбавляй. – Он повернулся к Ковчегову: – Вы уж извините нас, товарищ! Совершенно напрасно мы на вас набросились…
– Пожалуйста, – буркнул инженер.
– Ну, хорошо все, что хорошо кончается! – сказала моя мама. – Давайте трогаться в обратный путь.
Анна Федоровна сказала, что нужно сначала отдохнуть, что она уже ног не чувствует. Тимошка предложил всем плыть на плотах, и мы, конечно, поддержали это предложение. Учитель и мамы поколебались немного и согласились, но Вера заявила, что должна доставить Андрюшку домой как можно быстрей, и ушла с ним и очень веселым Корсаром.
Взрослые присели на траву, разулись. Засучив брюки и держа в каждой руке по ботинку, Платон Иванович первым направился к плоту.
– Оригинально! – бормотал он. – Впервые в жизни буду путешествовать подобный образом. Действительно, оригинально!
Мы перенесли на «Таран» чурбан и усадили на него обеих мам. Снять плоты с мели оказалось делом нетрудным. Мимо опять поплыли то глинистые, то песчаные берега, поля картошки, поля ржи и овса, по которым ветер гнал медленную зыбь.
Гаврила Игнатьевич стоял на плоту угрюмый, отвернувшись ото всех. Зато Платон Иванович, как видно, был очень доволен поездкой. Он непрерывно расхаживал по плоту, обо всем расспрашивал, а подойдя ко мне, сказал:
– Ну‑ ка, голубчик, одолжи на минутку твой шест. Интересно, что у меня получится.
Всех ребят это очень развеселило, и даже Гаврила Игнатьевич, стоявший до сих пор неподвижно, оглянулся на учителя, вынул руки из карманов, заложил их за спину и сказал: «Гм! »
Поработав немного шестом. Платон Иванович вернул его мне и как‑ то незаметно очутился рядом с инженером.
– Простите, товарищ… ваше имя и отчество? – сказал он, стоя боком к Ковчегову и искоса поглядывая на него.
– Гаврила Игнатьевич.
– Очень приятно! Платон Иванович Кудрявцев, преподаватель литературы.
Инженер что‑ то буркнул в ответ. Оба помолчали. Учитель достал пенсне из бокового кармана толстовки и начал протирать его платком.
– Если не ошибаюсь, вы, Гаврила Игнатьевич, инженер?
– Инженер.
– Строитель?
– Строитель.
– Так‑ так!.. – Платон Иванович надел пенсне, но тут же снял его и сунул в карман. – А мне, по правде сказать, даже несколько жаль, что вы не имеете никакого отношения к моим ребятам. Я… Я питал даже некоторые надежды на ваше участие.
– В чем, собственно?
– На ваше участие в восстановлении школы.
– Что‑ о?! – вскрикнул Оська. – Какой школы?
Платон Иванович улыбнулся:
– Нашей, нашей школы. А какой же, ты думал?
Все побросали шесты. Все окружили Платона Ивановича, засыпали его вопросами. Но он сделал серьезное лицо, захлопал в ладоши, возвысил голос:
– Уважаемые товарищи, приучайтесь вести себя, как цивилизованные люди, где бы вы ни находились: в классе или на плоту!
Мы сразу утихли. Помолчав немного, Платон Иванович серьезно, очень по‑ деловому заговорил:
– Видите ли. Гаврила Игнатьевич… Группа активистов‑ пионеров, учеников нашей разрушенной семилетки, задумала несколько фантастическое, на первый взгляд, предприятие: восстановить силами ребят сгоревшую школу. Взялись они за это дело с энтузиазмом. В райкоме комсомола об этом узнали и рассудили так: глушить подобную патриотическую инициативу было бы просто преступно. Вместе с тем ясно, что детям одним подобная задача, конечно, не под силу. Как же быть?.. Детям не под силу, но если взрослые им помогут – родители, сотрудники детских учреждений, комсомольцы, – то это уже будет нечто вполне реальное. Третьего дня в райкоме состоялось совещание инициативной группы родителей, педагогов и комсомольцев, на котором принято решение отстроить школу в этом году, дать детям возможность учиться нормально, а не в три смены.
Теперь уже Платон Иванович ничего не говорил о цивилизованных людях. Никогда я не думал, чтобы пятеро мальчишек могли так громко кричать «ура»! Яков стал на руки и начал болтать в воздухе ногами. На «Таране», шедшем в сотне метров впереди, заволновались. Тимошка принялся смотреть на нас в половинку бинокля. Скоро и с «Тарана» донеслось «ура», и капитан Садиков проделал такую же штуку, как Яшка. Наверное, мамы объяснили там, в чем дело. Сквозь шум и гам я услышал какие‑ то глухие кудахтающие звуки: это смеялся товарищ Ковчегов.
Но вот все утихли и повернулись к инженеру. Он сразу насупился. Мы ждали. Гаврила Игнатьевич с минуту рассматривал что‑ то на берегу и шевелил усами:
– Гм!.. А что, собственно, от меня требуется?
– Видите ли, вы человек квалифицированный, строитель. И если бы вы согласились помочь нам своими знаниями, опытом…
Платон Иванович умолк. И опять очень долго молчал Гаврила Игнатьевич.
– Гм!.. Свободное время у меня бывает. Если горисполком не будет возражать… Я, знаете ли, люблю молодежь. Она…
Он вдруг повернулся и с испуганным лицом уставился вниз по течению:
– Табань! Стоп машина! Табань!
Впереди, совсем близко от нас, сидел на мели «Таран». Нас несло прямо на него. Там ругался капитан Садиков, отчаянно суетилась команда и что‑ то кричали две испуганные мамы.
[1] Здесь увлекшийся автор явно допускает неточность.
|
|
|
