 |
Глава X. Путевой дневник Осипа Димина
|
|
|
|
Часам к девяти (вместо семи, по нашим расчетам) все двадцать бревен были готовы, еще часа полтора мы возились по пояс в воде, увязая ногами в тине, подгоняя тяжелые бревна друг к другу. Связанные веревками плоты получились хлипкими, каждое бревно болталось отдельно от остальных, но мы были довольны.
Мы всем вообще были довольны: и тем, что солнце успело обжечь нам спины, и тем, что от холодной воды кожа наша стала синей и пузыристой, как у общипанных кур, и тем, что все перемазались клейкой смолой и ободрались о многопудовые бревна, которые, стукаясь между собой в воде, всегда готовы были отдавить нам руки. Никому не хотелось спать, может быть от холодной воды, может быть от пахучего лесного воздуха.
Но вот у Гаврилы Игнатьевича (так звали инженера) настроение было неважное. Он встал рано и сразу насупился, узнав, что плоты еще не готовы, что их еще нужно вязать.
Он не спрашивал, зачем нам бревна, и мы ему ничего не говорили. Сняв пальто и шляпу, оставшись в темносером костюме, он то стоял неподвижно, исподлобья следя за нашей работой, то прохаживался по берегу, по‑ стариковски сгибая ноги и поглаживая рукой поясницу.
Но вот два плота были готовы. Капитаном большего из них мы выбрали Яшу, капитаном меньшего – Тимофея, который утверждал, что имеет большой опыт мореходства, потому что всю весну 1941 года плавал на оторванных воротах в Ершовом пруду.
Он назвал свой плот «Таран», а плот Яшки, на котором должен был плыть командир эскадры Оська, стал называться флагман «Варяг».
Яшка втащил на флагман большой чурбан – сиденье для инженера – и обратился к Гавриле Игнатьевичу:
– Пожалуйста, садитесь!
Инженер подвигал усами, помолчал.
|
|
|
– Не знаю… Пожалуй, мне все‑ таки лучше поездом. Я предполагал, что это действительно плоты, а это, знаете ли… – И он потрогал ногой крайнее бревно.
Мы принялись убеждать его, что плот очень прочный, что он лишь с виду такой хлипкий и что мы доплывем на нем до города часам к двум‑ трем дня.
Ковчегов постоял в раздумье и ступил на плот, который так и заходил ходуном. Ворча что‑ то себе под нос, инженер постелил на чурбан свернутое пальто и уселся на него, держа спину прямо и положив ладони на острые колени.
Все мы, вооруженные шестами, разместились на плотах.
– Давай отвязывай! – скомандовал Яшка.
Я отвязал веревку от куста, к которому был привязан «Варяг».
– Отдать концы! – закричал Тимошка.
Мишка Арбузов проделал то же на «Таране», стоявшем впереди.
– Толкани его на середку! – сказал капитан флагмана.
– Пр‑ раво руля, бом‑ брам!.. Пр‑ раво на борт! – завопил Тимошка.
Мы оттолкнули плоты от берега.
– Пошел помаленьку!
– Машина, полный вперед! Рр‑ руль под ветер!.. Оськ! Товарищ адмирал! Какой курс держать?
Оська достал компас и справился по нему, в какую сторону течет река.
– Курс норд‑ норд‑ ост!
– Есть курс норд‑ норд‑ ост! Самый полный вперед!
Мы заработали шестами, подгоняя плывшие по течению плоты. Сначала они плохо слушались нас: то становились к течению боком, то шли кормой вперед, то вдруг утыкались в берег, но скоро мы научились ими управлять. Плоты прибавили скорость, и листья кувшинок, росшие у берегов, ветки деревьев над нашими головами быстро поползли назад.
Сначала мы все, вплоть до адмирала, отталкивались шестами, но потом решили разбиться на смены. Пока одна смена отбывала вахту, свободные члены команды лежали на теплых клейких бревнах, между которыми хлюпала вода, и смотрели на дно мелкой речки, где бесшумно и, казалось, очень быстро проносились мимо темные коряги, вспыхивали и гасли белые половинки ракушек и бросались в стороны от плота едва заметные стайки рыб.
|
|
|
Однако Оська недолго дал нам бездельничать. Он придумывал множество всяких штук, которые мы должны были проделывать, чтобы как следует изучить речку Уклейку и потом опубликовать результаты научных трудов экспедиции в «Пионерской правде».
– Извиняюсь, Гаврила Игнатьевич! Лайте, пожалуйста, на минуту ваши часы, – обратился Оська к инженеру.
– Гм! Собственно, зачем вам часы?
– Скорость течения измерить. И скорость движения плота.
Гаврила Игнатьевич достал часы, но Оське их не дал.
– Часы эти, знаете ли, мне очень дороги. Скажите, когда будет нужно, я замечу время. А в руки… Гм! Не хотел бы.
Я читал, что лаг – это инструмент, который укрепляется на корме судна для определения скорости хода. Но Оська предложил мне самому сделаться лагом особой конструкции. Вернее, даже не лагом, а только одной его деталью.
Он достал катушку с ниткой, надел ее на палочку, чтобы она свободно вертелась, а конец нитки дал мне:
– Прыгай в воду и стой неподвижно!.. Гаврила Игнатьевич, засеките, пожалуйста, время, когда он прыгнет, и через пятнадцать секунд скажите «стоп»… А вы шестами не толкайтесь! Сейчас мы измерим только скорость течения.
Я бултыхнулся с кормы и стоял по пояс в воде. Нитка начала разматываться с катушки. Когда инженер сказал «стоп», я отпустил ее конец и, бегом догнав плот, взобрался на него. Оська измерил отмотавшуюся часть нитки и после долгих вычислений объявил:
– Скорость течения в этом месте 3781, 9 метра в час.
После этого адмирал приказал снова работать шестами. Он стал измерять скорость хода «Варяга» при работе одного мотора (шеста) и при работе двух моторов, и не просто скорость, а скорость среднюю и предельную. Я прыгал, прыгал, весь посинел и наконец влетел в глубокий омут и чуть не утонул, потому что плаваю неважно.
Все, конечно, очень перепугались, увидев, что «лаг» исчез под водой и долго не появляется. Выбравшись из ямы, я увидел, что инженер стоит, широко расставив длинные ноги и подавшись туловищем к корме. Когда я взобрался на плот, он снова сел и спрятал часы.
– Однако, знаете ли, довольно! Тут – гм! – и до несчастья недалеко.
|
|
|
Но мы продолжали измерять скорость, вслух отсчитывая секунды, причем «лагом» теперь служили все по очереди, в том числе и адмирал.
Тимошка на своем «Таране» вел промеры лотом, то‑ есть измерял шестом глубину реки. Оська время от времени садился на чурбак рядом с инженером и делал записи в путевом журнале.
Сначала все шло хорошо. Даже Гаврила Игнатьевич выглядел уже не таким мрачным. Он, правда, ничего не говорил, но внимательно следил за всем, что мы делали, поворачиваясь всем туловищем то к одному, то к другому из нас, и пристально разглядывал каждого сквозь овальные очки. Иногда он хмыкал и потирал ладонями колени.
Однако наше плавание оказалось далеко не таким счастливым, как можно было предполагать. Вот записки из путевого журнала нашего начальника экспедиции. Написанные огрызком карандаша в тетрадке, пропитанной соленой морской[1] водой, они представляют для историков очень ценный документ.
|
|
|
