 |
9. Диалог и монолог в драме
|
|
|
|
Лейдерман, Н. Л. Сапир А. М. Горький в школе: новое прочтение. – Москва: «Вако», 2005. – С. 74-83.
Герой в драме — это всегда личность с «волением»: он стремится изменить неладно (с его точки зрения) устроенный мир. Поэтому герой драмы — это всегда натура «действующая и деятельная». Образ Луки в полной мере отвечает этим критериям, не случайно он входит в галерею классических театральных героев наряду с Антигоной, Гамлетом, Чацким, Катериной... Но, разумеется, источники «воления» у каждого драматического героя свои, и поэтому каждый из них действует на свой лад. < …>
Основной источник его «воления» в сострадании — в душевной чуткости к чужой беде. Именно этим объясняется вхождение Луки во все сценические «зоны», его прямые контакты с многими персонажами. Обитатели ночлежки почувствовали в Луке отзывчивую душу, оттого и потянулись к нему и доживающая последние часы Анна, и сетующий на свою незадавшуюся жизнь Актер, и задумавшийся над своей судьбой Пепел.
Диалоги, которые ведет с ними Лука, в высшей степени показательны для понимания его отношения к людям, оказавшимся на дне жизни. < …>
Первое, что мы отмечаем —разговор-то ведь затевает Актер. Он сам останавливает Луку («Идем, старик... я тебе продекламирую куплеты»), и к нему он обращается со своей бедой: «Ничего не помню... — ни слова... не помню! Любимое стихотворение... плохо это, — старик? ». Лука, который чуточку ранее высказал полное безразличие к стихам, все равно откликается на горе Актера словами сочувствия: «Да уж чего хорошего, коли любимое забыл? В любимом — вся душа... ».
Далее Актер, похоже, расписывается в своем окончательном поражении, но и при этом еще пытается найти ему объяснение: «Пропил я душу, старик... я, брат, погиб... А почему — погиб? Веры у меня не было... Кончен я... ».
|
|
|
Реакция Луки совершенно естественна: раз человек попал в безвыходное положение, надо попытаться подсказать ему какой-то выход. А сам Актер фразой «Веры у меня не было», в сущности, и наводит Луку на спасительную мысль — в человека надо вселить веру, веру в себя, в свои возможности: «Ну, чего? Ты... лечись! От пьянства нынче лечат, слышь!.. ». Вслушаемся в эти фразы. Первая — как сочувственное междометие, которое произносят, когда, в сущности, нечего сказать. Вторая фраза: после «Ты» следует пауза в это время старик мучительно ищет, что же подсказать в утешение человеку. Рецепт найден: «Ты ... лечись! ».
А далее Лука уже вовсю развивает только что придуманный вариант. Совершенно ясно, что он всё это импровизирует тут же, в процессе разговора, поэтому на вопрос Актера («Куда? Где это? ») старик отделывается очень неопределенными словами («А это... в одном городе... как его? Название у него эдакое... ») Зато он сам увлекается своей фантазией, дает советы, которые должны поднять дух Актера, говорит так, словно спасение совсем рядом, стоит только решиться.
Вдохновляющие слова Луки и в самом деле заражают слушателя. Актер улыбается, начинает думать о том, что хорошо бы начать жизнь «снова... сначала», более того, ему поверилось, что он окажется способен перевернуть свою судьбу, что у него есть для этого силы: «Ну... да! Я могу!? Ведь могу, а? » (Фраза сложно интонирована — в ней совмещаются вопросительная и утвердительная интонации).
Но вот тут-то, в тот самый момент, когда, казалось бы, старику удалось вселить в больную душу Актера веру, и случается осечка:
Актер (вдруг, как бы проснувшись). Ты — чудак! Прощай пока! (Свистит. ) Старичок... прощай... (Уходит. )
Что это значит? А это значит, что Актер вырвался из-под гипноза увлекательной сказки, которую перед ним рисовал Лука, что ему стало ясно: старик придумывает, фантазирует, словом — врёт. Но вот что примечательно: он вовсе не обижается на Луку, не бранит за обман, наоборот — признает его принадлежащим к благородному племени чудаков, выказывает к нему доброе расположение, ласково называя «старичок»... Значит, выдумки Луки про лечебницу для пьяниц Актер были важны Актеру не своей практической стороной, а совсем другим — проявлением человеческой отзывчивости и сердечного участия в его судьбе. А именно такого отношения к себе человек дна не знал, это для него редчайшая ценность. < …>
|
|
|
Когда же мы анализируем диалог Луки с Пеплом, то сравниваем его реакцию на сказку, которую ему сочиняет Лука, с реакцией Актера. Актер — натура художественная, увлекающаяся, оттого он так живо откликнулся на сказку о лечебнице. А Пепел — характер жёсткий, недоверчивый, поэтому он сразу же распознает ложь в сказке про Сибирь, которую ему в качестве «рецепта» предлагает Лука. «Старик! Зачем ты все врешь? » — осаживает он Луку. Но вот как отвечает старик. Сначала он еще по инерции заливается, что твоя ворожея: «А ты мне — поверь, да поди сам погляди.... Спасибо скажешь... Чего ты тут трешься? » И вдруг резко меняет регистр на трезвый, приземленный: «И... чего тебе правда больно нужна... подумай-ка! Она, правда-то, может, обух для тебя... » < …>.
Хотя одной сказкой про «Сибирь, золотую сторону» Пепел не может довольствоваться — ему нужна вера поосновательнее, понадежнее. Поэтому он задает Луке вроде бы неожиданный вопрос: «... Слушай, старик: бог есть? » Видимо, для Пепла этот вопрос из тех, которые называют судьбоносными, не случайно же он торопит Луку: «Ну? Есть? Говори... » Но и старик с не меньшей серьезностью отвечает.
Лука (негромко). Коли веришь — есть; не веришь — нет... Во что веришь, то и есть... (Пепел молча, удивленно и упорно смотрит на старика).
Обратим внимание на реакцию Пепла: очевидно, ответ прозвучал для него полной неожиданностью. Об этом свидетельствуют, кроме приведенной выше авторской ремарки, и последующие реплики ошеломленного Пепла: «Так... погоди!.. Значит... » я «стало быть... ты... » < …>.
Ответ Луки расшифровывают уже целое столетие. Можно привести одну из ранних интерпретаций, принадлежащих С. Адрианову: «Для человека реальное значение имеет лишь то, что он находит в своей душе. И наоборот, все во что верит человек, все это имеет совершенно реальную силу».
|
|
|
И в самом деле, Лука полагает, что даже вера в Бога не приходит к человеку извне, а рождается его собственным душевным порывом: если он нуждается в поддержке некоей высшей духовной инстанции, которая бы помогала справляться с тяготами жизни, тогда он приходит к вере в Бога, если человек способен сам противостоять напору судьбы, тогда ему не нужна вера в надмирную высшую инстанцию — он верит в себя, надеется на собственные силы.
Обратим внимание на структурную общность всех трех диалогов Луки с Анной, Актером, Пеплом. Они развиваются по одной «схеме». Каждый затевается не Лукой, а самим ночлежником, будучи вызванным потребностью обитателя «дна» поделиться своей главной болью, быть услышанным. Лука безотказно откликается, и тут же начинает искать ответ — на ходу импровизирует «рецепт»-сказку — сам увлекается собственной фантазией — поначалу «болящий» попадает под гипноз утешительной лжи Луки — а затем наступает отрезвление от сказочного морока. Но все равно, даже понимая, что Лука врет, «болящий» испытывает чувство благодарности к старику за отзывчивость. При этом, наряду с сомнением, в его душе не гаснет вера в придуманную стариком сказку < …>.
С появлением в ночлежке Луки, человека с состраданием к людям и активным мироотношением, нравственная атмосфера в ней резко меняется. В душах сброшенных на «дно» людей на смену «притерпелости» к ползучему, вегетативному существованию, нравственному отупению и цинизму приходит смутная неудовлетворенность и желание перемен. Этих людей разбудил Лука, каждого выслушав, успокоив или, напротив, внушив беспокойство < …>
Эти действия Луки, несмотря на очевидные изъяны и сбои, получают высокую эстетическую оценку. Не случайно, как и первый акт, второй акт тоже завершается апофеозом Луки. В темной ночлежке, где рядом с трупом Анны спят ночлежники, как бы в ответ на крик Сатина: «Мертвецы — не слышат! Мертвецы не чувствуют... Кричи... реви... мертвецы не слышат!.. », — в двери является Лука. (Занавес). Нетрудно представить зрительно картину: ночлежка спит, сцена затемнена, вдруг на заднике открывается дверь, и в прямоугольнике света четко выступает силуэт Луки. Он — единственный, кто, в отличие от живых мертвецов, услышал крик отчаяния, откликнулся на него < …>.
|
|
|
Начатый Лукой процесс излечения людей дна посредством утешительных сказок был подхвачен и продолжен другими. Но — на этот раз утешительная сказка, которую Настя сочиняет прямо на людях, вызывает разные отклики слушателей. Важно, чтобы ученики сопоставили их — резко отрицательную реакцию Бубнова, язвительную насмешку Барона, ласковое сочувствие Наташи.
А история про беглых каторжников, которую Лука подает как «случай из жизни» (по контрасту с книжной сказкой, придуманной Настей), этот вроде бы естественный отклик на возникший спор, превращается в самую настоящую притчу. (Напоминаем ученикам, что в притче непосредственное сюжетное событие становится «оболочкой» общей идеи, наглядной иллюстрацией к некоему нравственному уроку).
Интересно отметить, что в рассказе Луки о беглых каторжниках переплетаются два речевых слоя. Один — собственно изложение событий — ведется просторечным говорком, с непритязательным юмором, с включением «чужого слова». («... А как выпоролись они... и говорят мне — дедушка, говорят, дай хлебца Христа ради! Идем, говорят, не жрамши... » и т. п. ). Пусть направляемые преподавателем ученики посмакуют живую, игровую речь Луки, тогда они поймут эмоциональный эффект речи старика — события, о которых он рассказывает, как будто происходят на наших глазах.
А второй слой монолога Луки — это поучения, «назидания». Начинается рассказ афоризмом — «... Вовремя человека пожалеть... хорошо бывает! », и замыкается рассказ афоризмом — «Тюрьма добру не научит, и Сибирь не научит... а человек — научит... да! Человек — может добру научить.. . очень просто! » Примечательно, что впервые за время своего пребывания на сцене Лука в подтверждение своей правоты ссылается на авторитет Христа: «Христос-от всех жалел и нам так — велел.. . » < …>. Тогда-то Лука произносит очередную свою сентенцию: «Она, правда-то, не всегда по недугу человеку... не всегда правдой душу вылечишь... », — и в качестве решительного аргумента рассказывает вторую притчу.
Эта притча — о «праведной земле». О вере человека в то, что рано или поздно в награду за все свои мучения он обязательно обретет покой и блаженство на некоей праведной земле. Конечно, эта вера иллюзорна, она не имеет ничего общего с подлинным знанием, зато она, — утверждает Лука, — поддерживает человека в испытаниях жизнью, оправдывает его мучения, вселяет надежду. А вот утрата этой веры для него равносильна катастрофе — вся прожитая жизнь теряет смысл. Отсюда напрашивается вывод: из любви к человеку, из соболезнования его безысходному существованию, ради поддержки его духа утешительный обман может быть оправдан < …>.
|
|
|
Вся сложность возникшей на сцене драматической ситуации состоит в том, что однозначного ответа она не дает < …>.
Обе притчи Луки есть квинтэссенция его философии. В них она представлена как единое, нерасчлененное целое — в философии самого Луки любовь к человеку как бы предполагает утешительную ложь из сострадания к нему. Нам же важно в ходе анализа обнажить внутреннюю противоречивость такой философии. А для этого надо показать, то на самом деле обе притчи Луки находятся в диалогических отношениях между собой - одна оспаривает другую. Ведь свою любовь к людям Лука связывает с уважением к человеку, с верой в его духовные силы, в его способность противоборствовать инерции жизни, которая толкает на дно. (Вспоминаем сентенции, которые звучали из уст старика в предыдущих актах: человек, «он каков ни есть — а всегда своей цены стоит»; «Человек все может... лишь бы захотел». ) А утешительная ложь порождена неверием в духовные силы личности, в то, что он способен к свершению личного выбора перед лицом судьбы, к тому, что Пушкин называл «самостояньем человека». Мечта об уходе в «праведную землю» подменяет веру в самого человека верой в утешительную сказку.
В о п р о с ы:
1. Как организовано единство действия в пьесе М. Горького?
2. Как в пьесе проявляется «воление» Луки и каков характер его действий?
3. В чем состоит структурная общность построения диалогов в пьесе М. Горького?
4. Как соотносится драматическое действие с философией Луки?
|
|
|
