Критика патентного закона Российской Федерации

Действовавшее до 1992 г. Положение об изобретениях и рационализаторских предложениях содержало существенно меньше системно-логических ошибок по сравнению с принятым Верховным Советом РФ " Патентным законом Российской Федерации" (N 3517-1 от 23 сентября 1992 г. ). Обсуждение основных идей нового закона началось ещё в конце 80-х, и уже тогда были совершенно очевидны его основные недостатки. В 1989 г. журнал " Изобретатель и рационализатор" в рубрике " Обсуждаем проект Закона об изобретательской деятельности" опубликовал мою статью [30], отмечавшую указанные недостатки. Статья опубликована в августе 89-го. Закон был принят в сентябре 92-го. Считать ли это реакцией на сказанное в статье " подождать"? Автор (будучи в тот период по совместительству парламентским корреспондентом журнала " Химия и жизнь" ) уже в " Белом доме" пытался доказать (самому Хасбулатову и председателю спецкомиссии Алексееву) неразумность нового закона и нецелесообразность его принятия. Но все мои усилия оказались тщетными. Кому-то очень хотелось максимально упростить работу экспертов ВНИИГПЭ и снять с этой организации последние признаки ответственности за результаты принимаемых ими решений. Надо признать, что эти две задачи новый закон действительно решил.

Сам же закон, если не считать его нового названия, ни в чём не позволил себе уступиеь здравому смыслу, ни в чём не изменился.

В старом положении об изобретениях всё начиналось с дефиниции самого понятия " изобретение". И это было правильно (хотя принятое там определение и заслуживало серьёзной критики по существу). Но оно было. Это совершенно оправдано: абсолютно необходимо прежде всего дать критерий для различения изобретения и неизобретения.

Практика ВНИИГПЭ даже при наличии такого критерия изобиловала положительными решениями (которые с упорством проталкивались небезызвестным Контрольным Советом под управлением Крайнева) по поводу абсолютно нетворческих, безобразно пустяковых решений. Например, заявлялась ориентация (в градусах, т. е заявлялись именно эти градусы) выдавленных зигов на поверхности листа дюраля. Никаких прочностных, весовых или каких либо иных обоснований заявитель не приводил. А деятели КС и не считали их нужными -- им было довольно наличия хоть какого-нибудь " отличительного признака". Такое положение вовсе не способствовало развитию изобретательства. Напротив, вместо изобретательства развилась система подачи заявок на чисто конструкторские решения.

Если же заботиться не о благоденствии ВНИИГПЭ (ныне -- Роспатента) и некоторых проектно- конструкторских фирм (и даже не об " интересах государства" ), а исключительно об интересах Общества, со всей очевидностью проявляется необходимость выделения подлинно изобретательских решений из мутного потока псевдоизобретений. Не выделяя из сомнительного потока подлинного изобретателя, вы отбиваете у него желание изобретать, и в то же время поощряете бесполезное штукарство.

Общество заинтересовано в рациональном расходовании всех ресурсов. Это происходит только в двух случаях: новый объект обеспечивает решение известной задачи с потребной эффективностью, надёжно гарантируя при этом существенное снижение суммарных затрат на решение этой известной задачи. Либо новый объект при тех же (что и раньше) затратах обеспечивает заметное повышение эффективности при решении известной задачи. Как сказано выше, во втором случае придётся ещё подумать, полезно ли это повышение эффективности. С налёта такое заявление не кажется самоочевидным, поэтому приведём поясняющий пример.

Один из важных компонентов эффективности -- надёжность. Какова потребная надёжность раскрытия для парашюта? Ответ бесспорен: самая высокая из доступных. А для зонтика? Вполне возможно (скажем, для обычных городских условий -- без кислотных дождей и радиоактивной пыли), что достаточна вероятность открытия около 0, 75.

Более серьёзный пример. Расчётом установлено, что для поражения стратегически важной цели на территории противника за выделенные на решение этой задачи средства можно построить две абсолютно надёжных крылатых ракеты. (То есть вероятность долёта до зоны противоракетной обороны противника почти единица). Либо -- за те же деньги -- можно построить двадцать малонадёжных ракет (вероятность долёта 0, 5). Иначе говоря, у некоторых из этих двадцати ракет в полёте откажут двигатели, у других под порывом ветра отломится хвост, у третьих откажет навигационное оборудование -- до зоны ПРО долетит лишь половина этих ракет. Известно также, что ПРО противника с высокой (близкой к единице) вероятностью способна поразить четыре ракеты -- т. е. у неё всего " четыре канала".

Если принять на вооружение абсолютно надёжную ракету, цель останется непоражённой: до ПРО долетят обе ракеты из построенных, и обе " лягут" в зоне. Если же принять заведомо ненадёжную (но более дешёвую) ракету, произойдёт следующее: до зоны ПРО долетят десять ракет. Четыре " лягут", а оставшиеся шесть надёжно поразят цель.

Итак два случая, когда новое решение имеет смысл реализовать. Есть, правда и третий случай: новый объект способен решить новую задачу, которая до него вообще не была известна, либо о ней в принципе знали, но средств для её решения пока-что не было. Такой случай возможен, но довольно редок. (В таком случае принято говорить о " пионерном решении" ).

Просто наличие каких-то отличий не может служить достаточной причиной для признания какого-то технического решения изобретением. Вообще этот подход -- сравнение с неким " прототипом" -- придуман для облегчения работы эксперта. И более ни для чего. На самом же деле изобретение отличается от всего остального тем, что оно, изобретение -- это преодоление противоречия. Либо технического. Либо физического (что ещё сложнее и весомее). Например, нужно запаять ампулу с лекарством. Чтобы запаять стеклянную ампулу, нужно её нагреть. Но нагревать нельзя: испортится лекарство. Это -- изобретательская ситуация. Противоречие отличает её от тривиальной конструкторской задачи: передать движение от одного элемента системы к другому, передать напряжение (механическое или электрическое), передать сообщение и т. п.

Изобретательскую ситуацию надо уметь отличать. Например, изобретение специального болтового соединения, снижающего вес подвески прибора на самолёте, -- весьма актуально и полезно (за каждый " выброшенный" килограмм авиаконструктору всегда платили дополнительно). Но если конструктор стационарной наземной установки (например, силосной башни) вместо применения стандартных (остированных) болтов начнёт придумывать дорогостоящий спецболт с уменьшенным весом -- его просто накажут.

Осознав наличие изобретательской ситуации, можно сформулировать изобретательскую задачу. Их может быть несколько для одной ситуации. Например, в случае с ампулой можно понять задачу как обеспечение нагрева горла ампулы при надёжном предохранении от нагрева её содержимого. Такое устройство не так уж сложно придумать. Например, установить ампулы с лекарством в лоток, охлаждаемый проточной водой, поверх ампульных горлышек установить асбестовую плиту с отверстиями -- каждое под своё горлышко. Теперь остаётся провести по торчащими над плитой горлышками паяльной лампой -- задача решена.

А можно представить задачу иначе: как закупорить ампулу, вообще её не нагревая. Тут масса вариантов. Найти быстротвердеющий пластик для закрытия горла. Вместо ампулы использовать флакон с притёртой пробкой. И т. д.

Процесс изобретательского творчества может проходить на разных уровнях. Согласно Г. С. Альтшуллеру, можно выделить пять уровней:

-- Использование готового объекта без выбора (или почти без выбора)

-- Выбор одного объекта из нескольких

-- Частичное изменение выбранного объекта

-- Создание нового объекта (или полное изменение исходного)

-- Создание нового комплекса объектов.

В своей книге " Алгоритм изобретения" [31] Генрих Саулович приводит конкретные примеры из практики ВНИИГПЭ (хотя, конечно, в этой организации никто ни о чём подобном никогда не задумывался). Итак.

Первый уровень (Авторское свидетельство N 157356): " Защитный колпак к баллонам для сжатых, сжиженных и растворимых газов, отличающийся тем, что, с целью значительного снижения стоимости и экономии металла, колпак выполнен из пластмассы и снабжён рёбрами жёсткости на внутренней поверхности".

Вполне возможно, что это изобретение может дать заметный экономический эффект. Тем не менее задача решена пустяковая: взята готовая задача (призыв к экономии металла во времена данного свидетельства содержался в любом темнике), использована готовая поисковая идея (" концепция" ): заменить металл чем-нибудь подешевле; использовано готовое решение (выполнить колпак из пластмассы); никакой специальной информации собирать не пришлось (пластмассовые колпаки широко применяются -- вплоть до кухонной посуды); конструкция тоже готовая (ребра жёсткости на внутренней поверхности колпака).

По поводу этого уровня Альтшуллер пишет: " Подчёркиваю: я вовсе не хочу сказать, что на изобретения первого уровня не надо выдавать авторские свидетельства. Юридическая защита таких небольших конструктивных новшеств имеет, вероятно, смысл. Речь идёт о другом: с точки зрения психологии творчества в изобретениях первого уровня нет творческого процесса". Соглашаясь с Альтшуллером в главном, всё же вынуждены заметить: а разве справедливо автору такого " нетворческого" изобретения выдавать точно такое же свидетельство (тем более -- патент), что и изобретателю второго, а тем более пятого уровня? Ответ однозначен: разумеется, нет!

Рассмотрим Второй уровень (Авторское свидетельство N 210662): " Индукционный электромагнитный насос, содержащий корпус, индуктор и канал, отличающийся тем, что, с целью упрощения запуска насоса, индуктор выполнен скользящим вдоль оси канала насоса".

В этом изобретении уже имеется новая идея решения: опускать вдоль трубы сам индуктор и после захвата металла возвращать его в рабочее положение.

Третий уровень (Авт. св. N 163487): " Способ перекрытия светового пучка с использованием взрывного затвора, например, при скоростной киносъёмке, отличающийся тем, что, с целью многократного использования одного и того же прерывателя светового пучка, взрыв или искровой разряд производят в жидкости, помещённой между двумя стёклами так, чтобы её свободная поверхность в спокойном состоянии касалась светового канала оптической системы".

Здесь налицо уже изменение агрегатного состояния одного из элементов системы. Благодаря этому появляется принципиально новое свойство -- многоразовость. (Раньше просто разрушали стекло).

Четвёртый уровень (Авт. св. N 187135): " Система испарительного охлаждения электрических машин, отличающаяся тем, что, с целью исключения необходимости подвода охлаждающего агента к машине, активные части и отдельные конструктивные элементы её выполнены из пористых порошковых сталей, пропитанных жидким охлаждающим агентом, который при работе машин испаряется и таким образом обеспечивает кратковременное интенсивное и равномерное её охлаждение".

Обычные системы охлаждения действовали извне -- и потому были громоздкими и неэффективными. Здесь впервые предложена идея: заранее запасать хладоагент внутри металла. Таким образом, ценность этого изобретения много выше теплозащиты электрических машин: эту идею можно применить где угодно.

Следовательно, полезнее для Общества (тем более для изобретателя) было бы защи-
тить не устройство для охлаждения электромашин, а сам принципиально новый
принцип -- идею сохранения хладоагента в теле пористого металла.

Пятый уровень (Авт. св. N 70000): " Способ получения порошков металлов, сплавов и других токопроводящих материалов, отличающийся тем, что, с целью использования при замыкании цепи электродинамических сил для вырывания из электродов порций диспергируемого материала и выбрасывания их в окружающую среду, подлежащие диспергированию материалы включены в качестве электродов в цепь электрического колебательного (разрядного) контура, который настроен так, что он работает в области искрового разряда (в области нестационарного электрического разряда)".

Как говорит Г. С. Альтшуллер, " С этого изобретения началась вся история электроискровой обработки материалов"

Я убеждён: только очень злобный и недальновидный чиновник посмеет настаивать, что заявки N157356 и N 70000 заслуживают одинаковых авторских свидетельств. Тем более -- патентов.

Для большей ясности припомним одну малоизвестную притчу. Жили-были два изобретателя. Один был ушлый малый -- хотя и весьма поверхностный, но ухватистый и активный. Другой был этакий интроверт - однолюб. В течение десяти лет активист настрогал несколько сотен заявок и получил свои сто авторских свидетельств. И стал Заслуженным изобретателем. Причём -- вполне заслуженно: несмотря на то, что задачи решал пустяковые -- где-то на уровне булавочных головок, -- но булавок производят миллиарды! И причинил он Обществу большую пользу (сиречь, экономический эффект).

А упорный однолюб все эти десять лет решал одну задачу. И решил. Поставив в итоге " на уши" всю человеческую технологию. Он, конечно, облагодетельствовал человечество. Но не сегодняшнее. А, скажем, через два - три поколения. До тех пор нашему интроверту явно не дожить. И получил он за свои труды одно авторское свидетельство. Каких у ушлого малого -- сотня.

Как по-вашему, не перейдет ли наш однолюб в следующем десятилетии на булавочные головки?

Но разве в его работе Родина меньше заинтересована, чем в работе активиста? Скорее -- наоборот. Вывод: изобретения -- для вящей пользы Общества -- необходимо дифференцировать по сложности решённой изобретательской задачи. Надо ранжировать патенты. Скажем, один патент пятого уровня равен ста патентам первого уровня. Тогда по истечении десятилетия оба изобретателя заслуженно станут Заслуженными изобретателями -- со всеми, естественно, вытекающими последствиями. И материальными, и нематериальными.

Тем более, если верить Альтшуллеру (а у нас нет никаких оснований ему не верить), статистика такова: Изобретений пятого уровня -- менее трёх промилле (т. е. около 0, 3 % ); четвёртого ур. -- менее 4 %; третьего ур. -- 19 %; второго ур. -- 45 %; первого ур. -- 32 %.

Из чего следует, что в советские времена три четверти свидетельств выдавались на в общем-то нетворческие решения, полученные простым перебором весьма ограниченного числа в принципе уже известных вариантов. Тем важнее поощрить изобретателя, способного к подлинному творчеству. Ведь разница между усилиями изобретателей разного ранга весьма значительна. Если бы подлинно изобретательские (высокоранговые) решения можно было бы получить перебором (что, разумеется, вовсе не факт), то соотношения оказались бы такими: на первом уровне перебор нескольких вариантов, на втором -- десятка, на третьем -- сотен, на четвёртом -- тысяч, на пятом -- миллионов.

Из этого однозначно вытекает: получить решение пятого уровня простым перебором возможных вариантов принципиально невозможно. Как же получаются такие решения? Проще всего ответить: интуитивно. Но, на наш взгляд, это не ответ. Это традиционный уход от ответа. По нашему мнению (подкреплённому всем опытом Г. С. Альтшуллера), всякий изобретательский гений нарабатывает свои собственные приёмы целенаправленного поиска оптимального решения. Если все эти частные методы обобщить, можно построить работоспособный алгоритм изобретательства. Именно эту работу в период конца 50-х -- начала 70-х и проделал Альтшуллер. Он создал АРИЗ -- алгоритм решения изобретательских задач.

То есть он прекрасно понимал реальную дифференциацию изобретательских задач и изобретательских решений. Удивительно, что он не сделал последний шаг: признание необходимости дифференциации авторских свидетельств. Я ещё в начале 80-х пытался исправить это положение изнутри ВНИИГПЭ, однако под вредным воздействием В. Н. Дементьева процесс изменений в патентном праве начал упорно продвигаться в диаметрально противоположную сторону. В итоге мы получили новый патентный закон, который по самым важным критериям много хуже прежнего Положения об изобретениях.

Громадным недостатком ныне действующего патентного закона является нежелание его авторов дать прежде всего формально-логическое определение понятия " изобретение". В Положении оно было. Пусть и небезупречное, основанное всё на том же сопоставлении с " прототипом" -- вместо правильного установления сути и ранга преодолённого изобретателем противоречия. Вообще это привязывание к прототипу сильно вредило правильному пониманию изобретателями встающих перед ними задач. Но ещё хуже, когда в законе его предметвообще не определён. Полагаю, это есть прямое нарушение основных положений теории права.

Вряд ли можно счесть серьёзной аргументацией утверждение кого-то из авторов [23] (быть может, всё того же Дементьева): " Так вот, под изобретением, как результатом человеческой деятельности, понимается любая выдумка, не являющаяся воспроизведением чего-то уже объективированного в окружающем человека предметном мире или источник информации. Однако из общей массы человеческих выдумок -- изобретений закон ставит под охрану лишь определённую их часть, накладывая различного рода ограничения на круг охраняемых изобретений". Как говорится, поп, дрова, молоко и луковица!

" Любая выдумка" может быть не просто пустой и глупой, но и вредной для общества, -- вряд ли следует называть её изобретением. Что такое " источник информации"? Согласно современным взглядам (см. раздел об информациологии), информация извлекается из сообщения; следовательно, сообщение и есть источник информации. Вот вполне содержательное сообщение: " Господин Дементьев, на наш взгляд, -- весьма малоквалифицированный специалист". Интересно, признает ли этот " источник информации" изобретением сам г-н Дементьев. А ведь обязан -- согласно вышецитированному утверждению.

Обратимся непосредственно к закону. Не дав никакого определения изобретения, посвятив все первые статьи всяческим бюрократическим штучкам, он внезапно заявляет: " Изобретению предоставляется правовая охрана, если оно является новым, имеет изобретательский уровень и промышленно применимо".

Тому, кто не читал дементьевских " разъяснений" (и вряд ли кто их станет читать), наверняка бросится в глаза полная алогичность приведённого текста. Из него следует что якобы могут быть изобретения новые, а могут быть и неновые (которым " не предоставляется" ). Вздор какой-то получается: как может быть изобретением заведомо неновая " любая выдумка"? Раз не ново -- то это даже и не " выдумка" вовсе. А какое-то затёртое повторение. Такова правильная логика.

Из приведённого текста следует также, что якобы одни изобретения " имеют уровень", а другие и без оного обходятся, что есть " применимые" изобретения, но бывают и такие, которые применить нельзя. (Но если применить нельзя -- какое же это " изобретение"! ).

И всё это -- вместо того чтобы дать чёткое определение рассматриваемого понятия. А уж потом указывать, что изобретению предоставляется правовая защита. Логика -- не самая сильная сторона наших патентоведов-законотворцев.

А что значит " новым"? Разве этот признак не нуждается в чётком определении? Скажем, таком: " Новым признаётся решение, сущность которого до даты подачи заявки не раскрыта для неопределённого круга лиц". Кстати опыт ВНИИГПЭ свидетельствует, что вопрос о новизне далеко не так прост и понятие это вовсе не самоочевидно: недаром же в 80-е годы (т. е. " при мне" ) в институте насильственно насаждалось смешение отказа по стопроцентному отсутствию существенных отличий с отказом по новизне. Начальство ВНИИГПЭ никак не хотело осознать, что может не быть новизны (по разным причинам) при стопроцентном наличии существенных отличий.

Определение новизны, данное в законе, никак нельзя признать корректным. Вот оно: " Изобретение является новым, если оно не известно из уровня техники". А если оно известно из неосторожной публикации самого изобретателя? Или из-за некорректных действий нахального чиновника? К сожалению, подобное случается. Я испытал такую ситуацию " на собственной шкуре", написав статью о сверхкруговых космических аппаратах для журнала " Наука и жизнь", когда моя пионерная заявка уже была принята к рассмотрению во ВНИИГПЭ. Расчёт был прост: в журнале статья проходит все чтения и согласования, как правило, не меньше года; а для заявки отведён официальный " крайний срок" -- полгода. И всё было бы именно так, если бы не " подвёл" журнал: статья так понравилась Главному, что её опубликовали в ближайшем номере -- и месяца не прошло. Ещё раз мне не повезло -- теперь уже с экспертом: попался этакий " читающий" субъект. (Вообще-то эксперты ВНИИГПЭ в те годы мало ссылались на периодику: поиск всё равно вести надо по семи странам -- тут не до популярных журналов). Короче, я получил отказ по новизне. И эксперт по сути был прав: новизну я потерял, -- хотя заявка от этого не стала менее пионерной: сверхкруговые космические аппараты существовали только в моей диссертации и в моей же заявке. Трагизм ситуации был в том, что и диссертация, и заявка были совсекретными. Тем самым (возможно, сам того не ведая) эксперт -- ни много, ни мало -- обвинил меня в разглашении государственной тайны. Что, разумеется, в те годы никак не могло пройти мимо внимания соответствующих органов. Угроза нависла не только надо мной, но и над Начальником ЦНИИ МО (без визы которого я не мог бы, конечно, отдать свою статью в редакцию журнала).

Слава Богу, мне удалось доказать, что эксперт не понял сути, что в статье -- совсем не то же самое, что в заявке. Через месяц после этого я получил свидетельство. А через год попался на плагиате вполне уважаемый тогда генерал И. И. Ануреев, целиком включивший мою статью -- даже с моими собственноручными иллюстрациями -- в свою книгу " Ракеты многоразового использования".

Строго говоря, " законное" определение новизны некорректно уже с семиотической точки зрения: известность чего-либо вырастает исключительно из патентов, бюллетеней, сборников, книг, журналов и прочего -- но никак не из какого-то " уровня": такое определение " тянет" просто на грубую логико-смысловую ошибку. По сути же " неизвестность из уровня" не исключает известность из-за неосторожного или недобросовестного разглашения сути заявки: это разглашение может быть реализовано методами, исключающими их попадание в " уровень техники". Всё таки принцип " мухи -- отдельно, варенье -- отдельно" всегда лучше синкретичного инфантилизма в терминологии.

Тот факт, что все сложности с понятием " новизна" как бы преодолены законодателем с помощью всё того же приёма, что и по поводу эффективности (плохо в этом разбираемся -- значит, это исключить), вовсе не отменяет теоретической важности корректного рассмотрения проблемы. Конечно, по новому закону (с учётом этого " не позднее шести месяцев" ), вышеописанная коллизия могла бы сегодня и не возникнуть. Ну, а если всё-таки позже шести месяцев? Коллизия возникла бы всё с той же железной необходимостью. Иначе и быть не может: чисто количественные решения неспособны парировать качественные, принципиальные несообразности.

Само утверждение " Уровень техники включает любые сведения, ставшие общедоступными в мире до даты приоритета изобретения" вызывает всё те же справедливые нарекания. Можно согласиться с утверждением, что " уровень техники" представляет собой систему параметров, данных, характеризующих предельные возможности современных технических систем (моё определение, АП). Но утверждение, что " уровень техники" включает любые сведения -- и стилистически, и системно-логически нелепо.

Нелепо и следующее утверждение закона: " Изобретение имеет изобретательский уровень, если оно для специалиста явным образом не следует из уровня техники". (Дался им этот " уровень техники"! ). И новизна -- из " уровня", и " изобретательский уровень" -- всё из того же " уровня"... А в чём, собственно, разница между " известностью из уровня" и " следованием из уровня"? Не слишком ли это неоднозначно и неопределённо, чтобы красоваться в каком бы то ни было законе? Тем более, что совершенно неоднозначно -- о каком именно " специалисте" речь? Они очень разные: для одного всё " следует" сразу, для другого -- из того же самого вообще ничего не следует. Так писать в законе абсолютно недопустимо.

Быть может, авторы закона полагали, что " явным образом" -- это вполне определённое выражение? Очевидно, и здесь они жестоко заблуждались: опять-таки -- что для одного явно, для другого -- отнюдь. Так о чём здесь речь?

Более всего бессмыслен этот так называемый " изобретательный уровень": нет ведь никакого одного " уровня", якобы отделяющего " изобретение" от " неизобретения" -- есть множество водоразделов, отделяющих изобретение одного уровня от другого уровня. Как показано выше, в том и суть, что изобретения необходимо дифференцировать по изобретательскому уровню. Плохо, что законодатель с упорством, достойным лучшего применения, не желает (или неспособен? ) осознать это бесспорное положение.

А что такое " промышленно применимо"? По мнению законотворцев, вот что: " Изобретение является промышленно применимым, если оно может быть использовано в промышленности". Ну, просто -- выноси всех святых! Ведь ещё древние дали таким словесным выкрутасам чёткое определение: порочный круг. Однако дела здесь ещё хуже: применимость вообще не может быть критерием правоохраны. Зачем защищать нечто применимое, но много худшее, чем уже известное и действующее? Зачем загружать рынок заведомым барахлом и тратить на правовую защиту этого барахла время и деньги?.

Как уже отмечено выше, беда в том, что существующие в сегодняшней России патентные органы не умеют (а учиться не желают) определять эффективность предлагаемых им решений. Хотя безусловно, в интересах патентоискателя не получать патент на заведомо менее эффективное решение, чем существующие, -- чтобы не платить впустую немалую пошлину (с неизбежным последующим банкротством).

И кто же, кроме официальных органов, возьмёт на себя официальную оценку эффективности заявленного решения?

Конечно, современные органы на это не способны. Однако из этого вовсе не вытекает, будто бы эффективность следует изгнать из признаков правозащиты изобретения, -- правильнее заменить эти органы.

Я полагаю важным следующий частный вывод:

Изобретателю надо платить дважды и отдельно: за сложность (уровень) решённой изобретательской задачи -- в виде официального ранга (уровня) патента; и за эффективность его изобретения. Её необходимо найти теоретически до выдачи патента -- а эффект, в смысле -- денежный -- действительно, определится количественно уже на рынке.

Логически несообразно стремление законодателя во всех законах об интеллектуальной собственности помимо установления объекта правозащиты непременно привести ещё и перечень неохраняемых объектов. Во-первых, это не нужно: вполне достаточно знать перечень охраняемых объектов. Во вторых, это физически невозможно: неохраняемые объекты -- это вся Вселенная за вычетом охраняемых объектов.

Из-за всех этих " отвержений" очень уж явственно просвечивают мелкие внутриведомственные разборки и разногласия. Для чёткого и однозначного юридического языка закона никакого значения не имеющие.

Тем не менее пункт 3 статьи 4 раздела II Патентного закона РФ торжественно возвещает: " Не признаются патентоспособными изобретениями: (ещё один логический перл: а непатентоспособными изобретениями, следовательно, признаются? АП): Научные теории и математические методы; Методы организации и управления хозяйством; Условные обозначения, расписания, правила; Методы выполнения умственных (? АП) операций; Алгоритмы и программы для вычислительных машин; Проекты и схемы планировки сооружений, зданий и территорий; Решения, касающиеся только внешнего вида изделий, направленных на удовлетворение эстетических потребностей; Топологии интегральных микросхем; Сорта растений и породы животных; Решения, противоречащие общественным интересам, принципам гуманности и морали

Из всего этого перечня имеет серьёзное значение только последняя позиция: действительно, было бы странно, если бы государство охраняло вредные для Общества решения. Однако и здесь не обошлось без некоторых натяжек и недомолвок. Известно же, что во ВНИИГПЭ всегда был спецотдел, рассматривающий грифованные заявки. (Я сам проработал в нём после ухода в отставку немало лет). Львиная доля поступающих в этот одел заявок посвящена изобретениям в сфере военной техники. Которая, как известно, имеет целью причинять существенный вред людям. Изначально, конечно, предполагается -- противнику. Тем не менее она, эта военная техника, имеет неприятное свойство попадать в руки всяческих мерзавцев, в том числе мафиози, боевиков, террористов и пр. Ясно, что в последнем случае пожелание, заключённое в последней строчке вышеприведённого перечня, нарушается самым наглым образом.

Замолчать проблему -- естественно, не значит решить эту проблему. Сделать вид, что обычное (гражданское) законодательство не распространяется на военную сферу -- и опасно, и явственно не соответствует реальному положению дел: разве тот самый спецотдел рассматривает закрытые заявки по каким-то особенным нормам и правилам? Да нет -- всё по тем же, что и открытые заявки.

Можно, конечно, спорить, какой вариант выхода из описанной ситуации лучше. Но совершенно невозможно оспорить одно: действующий патентный закон -- сырой, непродуманный, противоречивый документ. Нуждающийся в самой радикальной корректировке.

Ведь оставляют желать много лучшего и последующие его разделы.

Пункт1 статьи 7: " Автором изобретения, полезной модели, промышленного образца признаётся физическое лицо, творческим трудом которого они созданы". Кто и как будет определять, где кончается труд нетворческий и начинается труд творческий? Что, в конце концов, является показателем " творчествости" труда? Оставить решение этой проблемы на усмотрение абсолютно нетворческого чиновника -- большая ошибка (если не преступление).

А ведь ясные подходы к этой проблеме чётко описаны выше (см. подраздел о дифференциации изобретений). Конечно, можно спорить с самими приведёнными нами определениями. Но это на два порядка лучше, чем делать вид, что проблема не существует. " Фигура умолчания" ясно говорит только ободном -- о безмерной системно-логической слабости отечественного законодателя.

Он, законодатель, тем не менее, продолжает настаивать всё на тех же своих системно-логических заблуждениях: " В качестве полезных моделей не охраняются: способы, вещества, штаммы микроорганизмов, культур клеток растений и животных, а также их применение по новому назначению;... ".

К чему это писать, если на предыдущей странице они все уже перечислены как " объекты изобретения"? Кого законодатель априори считает недоумком -- заявителя? (Или всё-таки себя? ).

Удивляет Патентный закон и некоторыми " юридическими новациями". Статья 2: " Государственное патентное ведомство Российской Федерации (далее -- Патентное ведомство) в соответствии с настоящим законом осуществляет единую политику в области охраны объектов промышленной собственности в Российской Федерации, принимает к рассмотрению заявки на изобретения, полезные модели и промышленные образцы, проводит по ним экспертизу, государственную регистрацию, выдаёт патенты, публикует официальные сведения, издаёт патентные правила и разъяснения по применению настоящего Закона и выполняет другие функции в соответствии с положением о нём, утверждаемым Президентом Российской Федерации".

Закон по уровню его правозаконности выше любого указа Президента. А здесь речь вообще о каком-то смутном " положении о нём" (т. е. положении о законе. АП). Но разве имеет право на жизнь какое-то " положение о Законе"? Если это допустить, получится, что какое то положение (написанное, надо полагать, самими деятелями патентного ведомства) юридически выше закона. То есть, полный абсурд.

Не исключено, правда, что законодатели вовсе не имели в виду покуситься на перетолкование основ юриспруденции. Просто они имели в виду положение о Патентном ведомстве. Но, господа, тогда надо бы научиться писать по-русски в строгом соответствии с грамматикой этого языка. (Кстати, следовало писать не " в соответствии с положением о нём, утверждаем ы м Президентом", а " утверждаем о м" ).

Главное же в том, что плох тот закон, который разрешает, а тем более, требует каких-то" разъяснений" со стороны низших бюрократических инстанций. Этого не должно быть в логически непротиворечивой правовой системе.

Приглядимся повнимательнее к перечню объектов, " не признаваемых патентоспособными изобретениями". Понятно, что не охраняются по патентному праву топологии интегральных микросхем, сорта растений и породы животных, а также алгоритмы и программы для вычислительных машин -- под них свёрстаны свои специальные законы. Что такое " методы выполнения умственных операций" -- без дополнительных обсуждений и договорённостей установить трудновато. Но вот как быть с научными теориями? Неужто они в глазах законодателя менее значимы, чем " штамм микроорганизма"? Авторское право, заботясь только о форме произведения, научные теории также не одобряет. Недаром в сегодняшней России работник науки -- учёный -- живёт хуже последнего дворника. Не говоря уж о госчиновнике. Польза которого для общества как минимум неочевидна. И которого в подавляющем большинстве случаев возможно (и наверняка полезно) заменить компьютерной системой. А вот без науки Общество быстро деградирует (и при наличии столь вожделенного монетаристами " среднего класса" тоже), неумолимо превращаясь в тупоголовую эгоистичную толпу, торгующую исключительно " материальными" объектами. Которые без науки не только неконкурентны изначально, но вскорости и вовсе исчезнут.

⇐ Предыдущая11121314151617181920Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: