 |
Глава IX. ДУЭЛИ НА ВЫВОЗ
|
|
|
|
Глава IX
ДУЭЛИ НА ВЫВОЗ
Экспорт ножевой культуры
Началась эта история пять столетий назад, в XVII веке, когда высадившиеся на побережье Северной Америки голландские переселенцы основали на континенте колонии – Новые Нидерланды и Новый Амстердам. Как и в любой эмиграции, первыми к берегам земли Обетованной прибыли пассионарии. Вместе со своими фарфоровыми курительными трубками, кафтанами, чулками, башмаками с пряжками и войлочными шляпами они привезли на берега Гудзона голландскую манеру пить без меры и модную в то время в Голландии традицию поединков на ножах.
Правительство голландских поселений полностью отдавало себе отчёт в опасности злоупотребления алкоголем и кровавых последствиях этой пагубной привычки и заблаговременно попыталось принять превентивные меры. Так, в 1638 году губернатор Новых Нидерландов Кифт и городской совет постановили: «Ежедневное питьё вызывает множество бед и пороков и потому с этого момента всем лицам запрещается продавать и держать дома какое‑ либо вино под угрозой штрафа в 25 гульденов, за исключением лавок, где вино может покупаться по справедливой цене и разливаться в умеренных количествах»[1126].
Но, видимо, это не возымело должного действия и особо не сократило незаконный оборот алкоголя, так как спустя несколько лет, 11 июля 1642 года, государственный совет в назначении наказаний за драки в тавернах последовал примеру Генеральных штатов. В преамбуле к закону в мрачных тонах была обрисована сложившаяся ситуация: «Каждый день мы в избытке слышим о несчастных случаях, по большей части вызванных ссорами, выхваченными ножами и драками, а также множеством таверн и дешёвых баров. Никто не может использовать нож, а тем более наносить ранения другому лицу под угрозой штрафа в 50 гульденов или каторжных работ в цепях с неграми»[1127].
|
|
|
Судя по дошедшим до нас документам, поединки на ножах были типичным явлением для всех голландских поселений. Так, например, упоминания о подобных дуэлях нередко встречаются в судебных делах Форта Нассау, предшественника современного городка Олбани. Согласно архивным записям, во время случавшихся там поединков на ножах человека признавали виновным в умышленном убийство только в том случае, если смерть наступала в результате колющего удара ножом. Но если же речь шла лишь о порезах, то всё ограничивалось обвинением в убийстве по неосторожности[1128]. Легендарный губернатор Петер Стайвесант, правивший Новыми Нидерландами с 1647 года, за участие в поединках на ножах обычно приговаривал дуэлянтов к шести месяцам тюрьмы[1129].
В это же время на другом континенте, в далёкой Африке, появилась ещё одна голландская колония. В 1652 году мореплаватель Ян ван Рибек под патронажем Голландской Ост‑ Индской компании, в Столовой бухте, вблизи от мыса Доброй Надежды, основал Капскую колонию. Столицей её стал город Капстад, позже переименованный в Кейптаун[1130]. К сожалению, единственным свидетельством о дуэлях на ножах в этой голландской колонии, которое мне удалось найти, стала гравюра известного датского художника XVIII столетия Йоханнеса Рача, являющаяся одной из иллюстраций к известному Атласу ван Столка. На этой гравюре с видом Кейптауна, датированной 1762 годом, на переднем плане мы видим дуэль на ножах с участием двух голландцев. Один из дуэлянтов, одетый как матрос, высоко поднятой в типично испанской манере рукой защищает лицо и голову, в то время как его противник левой рукой прикрывает живот и сердце.
Рис. 1. Вид Кейптауна. Иоханнес Рах. 1762 г. (Атлас ван Стояка).
|
|
|
Ещё одним косвенным свидетельством существования поединков на ножах в Капском месте может послужить следующая история. В 2006 году на одном из уважаемых оружейных форумов обсуждалась классическая испанская наваха XIX века, привезённая из Южной Африки. На клинок ножа была нанесена гравировка на африкаанс – диалекте нидерландского, на котором говорили голландские переселенцы в Капской колонии. Надпись гласила: «Van aboor in varen», что можно перевести как «От настоящего бура». Бурами (от голландского «Ьоегеп» – крестьяне), или африканерами, называли себя потомки этих голландских колонистов[1131].
Валерий Петрович Полозов, анализируя в своей работе «Оружие в гражданском обществе» законодательство США, регулирующее скрытое ношение оружия, отмечая его ярко выраженную ксенофобскую и расистскую направленность, а также тенденциозность по отношению к эмигрантам, задаётся вопросом: чем это могло быть обусловлено[1132]? Очевидно, автор имел в виду принятый в штате Нью‑ Йорк в 1911 году и до сих пор не потерявший силы пресловутый закон Салливана, названный так в честь его инициатора сенатора Тимоти Салливана. Закон ввёл лицензирование огнестрельного оружия и, кроме этого, запрещал всевозможные виды скрытого оружия, такие как кастеты, кистени, дубинки, а также ножи, кинжалы и бритвы при условии, что их собирались использовать в преступных целях. Главной мишенью для закона и в самом деле являлись иностранцы, вернее, итальянцы. Первым обвинённым на основании закона Салливана, а также около 70 % всех задержанных в течение трёх лет после его принятия, были итальянцами[1133]. Сам Полозов в качестве одного из объяснений приводит версию моральной компенсации после проигранной гражданской войны – очевидно, как некую форму своеобразного универсального ответа сообщества. Но в действительности причины, побудившие американских законодателей предпринять суровые меры по разоружению эмигрантов, были значительно более прозаичными, и способствовал этому целый ряд на первый взгляд не связанных событий. Для этого нам придётся совершить небольшой исторический экскурс в Италию середины XIX столетия.
Ещё со школьной скамьи всем нам знаком образ итальянского героя и пламенного революционера, ярого и непримиримого «борца с итальянским царизмом» Джузеппе Гарибальди, в непременной красной, как предполагалось, революционной рубашке, столь близкой, понятной и чётко вписывающейся в концепцию этой агитки, заботливо созданной советской историографией. Ну кто же не слышал о легендарном объединителе Италии, в силу исторически сложившейся несправедливости жестоко страдавшей от невозможности воссоединения своего народа. Согласно этой лубочной и значительно упрощённой интерпретации истории, Гарибальди реализовал вековые чаяния апеннинского пролетариата, и братские народы севера и юга, рыдая, рухнули друг другу в объятия. Пасторальные сицилийские, неаполитанские, апулийские и калабрийские пастушки осыпают смущённого Джузеппе цветами. В общем, апофеоз добра.
|
|
|
Вот вкратце преамбула традиционной трактовки объединения севера Италии с югом. Однако растиражированный в голливудских фильмах и в патриотической официальной версии итальянской истории сценарий объединения страны, мягко говоря, несколько не соответствует истинному положению дел. Вернее, следовало бы сказать, что подобная идеалистическая трактовка событий существует в некой параллельной реальности, созданной ура‑ патриотическими романами Алессандро Мандзони[1134] и работами поэта и драматурга, Сильвио Пеллико[1135].
Ещё более ста лет назад Ричард Бёртон отметил, что Италию населяют два разительно отличающихся друг от друга народа, разделённые рекой По, – греко‑ латиняне юга и галло‑ франки севера, под которыми он подразумевал пьемонтцев и миланцев[1136]. Любой читатель, хотя бы раз в жизни посетивший современную Италию, не мог не заметить, что и сегодня даже ещё более явно, чем сто пятьдесят лет назад, страна разделена на два антагонистических лагеря и дифференциация эта не только территориальная, этническая или экономическая. Есть ещё один ключевой фактор, и имя ему – ненависть.
В 1861 году под мудрым руководством короля Пьемонта Виктора Эммануила II произошло долгожданное объединение Италии, известное как Рисорджименто – Возрождение, к которому страна шла более восьмидесяти лет. Но когда спала эйфория и утихли ура‑ патриотические лозунги, жители юга обнаружили, что свои клятвы и обещания и в первую очередь распределение общественных земель новая власть выполнять не собирается. Отчаяние подтолкнуло обманутых Пьемонтом неаполитанских крестьян к массовым выступлениям. Повстанцы начали формировать вооружённые отряды, основу которых составили офицеры и солдаты прекратившей своё существование армии Бурбонов.
|
|
|
Единственным же шагом, предпринятым Пьемонтом для выхода из этой ситуации, стало размещение на юге 120‑ тысячной армии. Возмущённые южане резонно сочли это вторжение оккупацией и организовали сопротивление, которое официальный Пьемонт тут же не преминул объявить «бандитскими вылазками».
Рис. 2. Концентрационный лагерь Сан Маурицио Канавезе, в котором содержали солдат армии Королевства Обеих Сицилий, отказавшихся принести присягу королю Виктору Эммануилу, 1860‑ е.
Таким образом, год объединения Италии можно считать и датой начала гражданской войны на Апеннинах[1137]. Первые три года оккупации были самыми кровавыми, и в этот период при подавлении сопротивления жителей юга северян, или, как их называли на юге, пьемонтцев, погибло намного больше, чем за все 80 лет борьбы за освобождение и объединение Италии. Генерал Альфонсо Феррера ла Мармора, герой Рисорджименто, в докладе для парламентской комиссии, занимавшейся проблемой бандитизма, заявил, что с мая 1861 года по февраль 1863 был убит или казнён расстрельной командой 7151 «разбойник», как официальный Пьемонт называл восставших. Одна из французских газет осудила итальянскую военную репрессивную кампанию, сравнив её с истреблением коренных американцев, происходившим в тот же период в США. Что характерно, сами Соединённые Штаты всей душой поддержали устроенную Пьемонтом бойню. Существует примечательное письмо от госсекретаря Линкольна – Уильяма Сьюарда правительству Италии с заверениями в американской поддержке и понимании их позиции в отношении восставших регионов[1138].
Рис. 3. Концентрационный лагерь Сан Маурицио Канавезе.
А вскоре Пьемонт предпринял следующий шаг, и в августе 1863 года был принят закон номер 1409, известный благодаря инициировавшему его политику Джузеппе Пика как «Legge Pica». Закон этот позволял создание военных трибуналов в тех провинциях, которые, согласно королевскому указу, были отнесены к «in stato di brigantaggio» – «бандитским режимам». Военные трибуналы, назначаемые генералами, командовавшими различными зонами, состояли из президента трибунала в звании полковника или подполковника, пяти судей – двух высших офицеров и трёх капитанов – и четырёх секретарей. Уже через несколько дней после принятия «Legge Pica» практически весь юг был объявлен «бандитской территорией»[1139]. В наши дни это, очевидно, назвали бы «введением режима контртеррористической операции». Придание югу статуса «главного террориста» развязало правительству руки и облекло геноцид в легитимную форму. Эти трибуналы, ранее использовавшиеся исключительно для рассмотрения преступлений, совершённых военнослужащими, получили дополнительные полномочия, и военный министр, Алессандро Делла Ровере, создал ещё восемь трибуналов к уже имеющимся четырём. Предоставление солдатам права расстреливать любого «разбойника», пойманного с оружием, и приводить в местные советы всех подозреваемых стало причиной концентрации чрезмерной власти в руках военных и ограничения личных свобод значительной части итальянцев. Как следствие, новорожденное Королевство Италия стало для многих крестьян символом военной диктатуры. В 1863 году 2901 крестьянин предстал перед судом, и 261 из них были приговорены к смерти или длительным тюремным срокам. В 1864 перед судом предстали уже 4523 человека, и было вынесено 822 приговора, а в 1865 году 3242 задержанным было вынесено 1035 обвинительных приговоров[1140].
|
|
|
Рис. 4. Расстрел бригантов, 1860‑ е.
Рис. 5. Сицилийский бригант Николо Аккорси, конец 1870‑ х.
◄ Рис. 6. Легендарная бригантесса (разбойница) Микелина де Чезаре (1841–1868).
Нет точных данных по количеству «бандитов», убитых в боях в период с 1861 по 1865 год, но, по оценке Франко Мольфесе, автора работы «Storia del brigantaggio dopo l'unita», эта цифра превышает 5000 человек. Согласно данным из книги Альдо де Жако «И brigantaggio mé ridionale», количество убитых лишь в одной апулийской области Базиликата и только за период с 1861 по 1863 год составило около 3000, поэтому цифры за весь период и по всему югу будут значительно выше. Потери среди гражданского населения невозможно оценить даже приблизительно, но, без сомнения, в результате этой долгой, жестокой и кровопролитной гражданской войны количество жертв в несколько раз превысило число погибших во всех войнах Рисорджименто вместе взятых. Как описывал ситуацию гарибальдийский генерал Нино Биксио, «на юге те, кто носит плащ, хотят убить тех, у которых плащей нет». Ему вторил Энео Пазолини, сын известного политика: «Это самая настоящая гражданская война бедных против богатых». Майор Пьери описывал повстанцев‑ бригантов как тех, «кому нечего терять»[1141].
Рис. 7. Карабинеры ведут бригантов.
Были созданы специальные подразделения, своеобразные «охотничьи отряды», выслеживающие повстанцев. В составе каждой такой расстрельной команды находился штатный фотограф, чей основной обязанностью было запечатлевать убитых. После этого законсервированные тела или только головы бригантов, другим в назидание и для деморализации повстанцев, выставляли на городских и деревенских площадях, а растиражированные фотографии мёртвых бунтовщиков с этой же целью клеили на стены домов и помещали на первых страницах газет и журналов.
Рис. 8. Охотничья команда позирует у тела застреленного бриганта из Оргозоло Джузеппе Лоддо (Ловику). Нуоро, Сардиния, 1899 г.
Но, несмотря на эту бойню, движение сопротивления не исчезло и протянуло ещё двадцать лет, до 1880‑ х годов. Последние репрессии против бандитизма, или, как его называли в Италии, бригантажа, хронологически совпали с началом массовой эмиграции в США и Южную Америку. Затравленные правительственными войсками и запуганные жесточайшими репрессиями бриганты начало массово покидать Италию. Процент бандитов в первой волне эмиграции из Италии в США был настолько высок, что премьер‑ министр Италии Франческо Саверио Нитти как‑ то саркастически заметил: «О emigrante о brigante» («Что ни эмигрант, то разбойник»)[1142]. В Национальном архиве Неаполя сохранилась примечательная пропагандистская карикатура, датированная 18 июля 1861 года. На этой литографии прекрасная женщина, символизирующая возрождённую Италию, выпроваживает повстанцев за пределы страны, сопровождая изгнание фразой: «Более вы недостойны называть себя сынами Италии». Что характерно, бриганты при этом изображены в виде уродливых карликов.
Перед отъездом, чтобы избежать ареста, многие бриганты скрывались в калабрийском горном массиве Сила, неподалёку от Козенцы, что нашло отражение в старых бандитских песнях о горных монастырях в Аспрумунти, где беглецы находили убежище, а затем всеми правдами и неправдами покидали страну. Так, в 1879 году префект полиции Козенцы сообщал, что «стало гораздо спокойней, так как многие отъявленные преступники, годами терроризировавшие эти места, покинули страну через порт Палермо и достигли Нового Орлеана и западного побережья США». Спустя три года он отметил: «из надёжного источника стало известно, что часть бандитов отправилась в Калифорнию и что билеты их были оплачены другими бандитами, ранее перебравшимися в Новый Орлеан»[1143].
Рис. 9. Печально известный «Legge pica», или закон против бригантажа № 1409, от 15 августа 1863 г.
Рис. 10. Премия выписанная префектом калабрийскогогорода Катандзаро, за головы членов банды Сейнарди 17 ноября 1876 г.
Рис. 11. Берсальер позирует с убитым бригантом. Сентябрь 1863 г.
Рис. 12. Охотничья команда, переодетая в горцев, в составе бригадира Суласа, и карабинеров Руи и Порку. Нуоро, Сардиния, 1899 г.
Версию о том, что большую часть эмиграции составляли именно бриганты, подкрепляет информация из отчёта консула Италии в Сан‑ Франциско и другие документы, датированные 1885 годом. Так, консул писал: «В последнее время прибывает всё больше южных итальянцев, преимущественно с Сицилии и из провинции Козенца. Раньше их было не так много»[1144].
В 1889 году газета «La Voce del Popolo» («Глас народа») также сообщила о возросшем количестве иммигрантов, прибывших из южных регионов Италии, в основном с Сицилии и с крайнего юга[1145]. Но клишированный и навязываемый бесконечными голливудскими фильмами идеализированный лубочный образ «трудолюбивых юношей» и «благочестивых крестьян», отправившихся за море в поисках заработка и лучшей жизни, был бы неполным без ещё одного свидетельства, не оставляющего камня на камне от светлого образа первой волны южно‑ итальянских «пилигримов». Аргумент этот носил имя «Sirio» («Сириус»), и был он итальянским океанским лайнером, направлявшимся в Аргентину и перевозившим на борту 1418 пассажиров и 129 членов команды. Согласно судовым документам, в каютах первого класса находилось всего 48 человек, во втором – 80, и основную массу составляли пассажиры третьего класса, большой частью иммигранты.
Рис. 14. Италия изгоняет бригантов. 18 июля, 1861 г.
4 августа 1906 года «Сирио» напоролся на риф у островов Армигас, неподалёку от Кабо де Палое на побережье Испании[1146]. Мадридский корреспондент «Daily telegraph» описывал крушение «Сирио» как одну из жутчайших катастроф в истории. Итальянские эмигранты с ножами в руках, безжалостные и к детям, и к женщинам, бешено дрались за места в лодках и за спасательные круги. Многие пассажиры, а также некоторые члены команды, атакованные эмигрантами, были убиты и получили ранения. Сообщили, что, когда капитан увидел, что пароход тонет, а все шлюпки захвачены эмигрантами, он совершил самоубийство, выстрелив себе в висок из револьвера. Остальные офицеры совершенно потеряли голову, и руководить спасательными работами было некому. Очевидцы описывали жуткие картины паники на борту «Сирио». За полчаса эмигранты стали хозяевами положения. Они загнали членов команды в каюты, чтобы помешать попыткам офицеров спасти в первую очередь женщин и детей. Корреспондент заявлял, что, согласно свидетельским показаниям, группа эмигрантов приблизилась к шлюпке, полной людей и приготовленной к спуску на воду, и начала выкидывать из неё людей, а тех, кто оказывал сопротивление, убивали ножами. Но когда они уже приготовились сесть в лодку, появилась другая группа вооружённых ножами эмигрантов и также вступила в борьбу за шлюпку. Многие из выживших в катастрофе и добравшихся до берега пассажиров получили серьёзные ранения, и некоторые вскоре скончались от их последствий[1147].
Судя по этническому составу выживших в этой катастрофе, ножами итальянцы владели хорошо. Согласно данным «Дейли трибьюн», после крушения «Сирио» выжили 40 испанцев, 14 арабов, 10 австрийцев, 4 аргентинца, 4 бразильца, 2 черногорца, 119 граждан неопределённой национальности и… 348 итальянцев[1148]. История капризна и непредсказуема – сложно предугадать, каким критериям необходимо соответствовать, чтобы попасть в её анналы и обрести бессмертие. Так, катастрофа «Сирио» в своё время вызвала не меньший резонанс, чем гибель «Титаника», а события на борту итальянского судна были значительно более драматичными. Однако по странной прихоти судьбы «Титаник» превратился в бренд, а «Сирио» канул в Лету.
Рис. 15. Катастрофа Сирио, 4 августа 1906 г.
Тем не менее, несмотря на перечисленные свидетельства, нельзя однозначно утверждать, что все эти люди, называемые в официальных отчётах «бригантами», и на самом деле были самыми заурядными бандитами с большой дороги, избавлявшими от звонкой монеты путешественников, и перерезавшими своим жертвам глотки в горах Калабрии или Сицилии. Во все времена различные правители и режимы дискредитировали своих противников всеми мыслимыми и немыслимыми способами. К самым популярным и действенным методам, к которым прибегали власть имущие в борьбе с повстанцами и смутьянами, всегда относились такие проверенные веками и доказавшие свою эффективность обвинения, как «вероотступничество», «сатанизм», «содомия», «каннибализм», «детоубийство» и другие табуированные в христианском мире деяния.
Не на последнем месте по фатальному воздействию на репутацию оппозиционеров традиционно стоит и эпитет «бандит», или «террорист», автоматически выводящий субъект из социума и лишающий всех гражданских прав. Подобный метод демонизации преступников, а также всех попавших в эту категорию неугодных успешно практиковался ещё древними германцами и упоминается в скандинавских сагах и ранних судебниках. Схема была простой, но надёжной и эффективной: законодательная власть объявляла что такой‑ то стал «варгром» – старонорвежский термин, обозначающий волка, или оборотня‑ волколака. Таким образом, согласно букве закона преступник превращался в животное и становился отверженным, парией, попутно теряя все свои человеческие права. Он должен был жить в лесу, и никто не имел права помогать ему или давать пищу. Более того, каждый достойный и законопослушный гражданин, встретив варгра, мог безнаказанно убить его, как бешеного пса[1149].
Рис. 16. Итальянские эмигранты в порту Неаполя, 1903 г.
Были ли пилигримы, покинувшие берега Южной Италии, самыми заурядными разбойниками, оставшимися не у дел солдатами несуществующей армии Бурбонов или просто вынужденно взявшимися за ножи крестьянами, резавшими пьемонтцев в отместку за унижения и смерть близких, подобно испанским герильясам, – однозначного мнения тут нет. Но одно можно сказать точно: во второй половине XIX столетия на направлявшихся к берегам Нового Света кораблях с южноитальянскими эмигрантами вместе с вендеттой, омертой и клановостью бриганты из Палермо, Козенцы и Таранто и каморристы из Неаполя везли ещё одну неотъемлемую часть культуры Южной Италии – поединки на ножах.
Эдмон Абу писал в 1861 году: «Если бы римские ножи никогда не покидали Рим, я бы и не стал поднимать эту тему. Однако в связи с тем, что в настоящее время множество итальянцев эмигрировало за границу и их ножи окрашивают кровью как гостиницы Лондона, так и таверны Константинополя, я как добропорядочный гражданин Европы хочу серьёзно поднять вопрос европейской безопасности»[1150].
Ещё одним доводом в пользу версии экспорта бандитизма с Апеннин может служить и тот факт, что вплоть до массового исхода бригантов из Италии в конце 1880‑ х годов даже в Новом Орлеане или в Хобокене – городах с большой сицилийско‑ калабрийской диаспорой – преступления с участием итальянцев были нечастным явлением. Хотя время от времени в газетах и появлялись сообщения об итальянской мафии, обложившей данью соотечественников, или о поножовщинах, но это были редкие и единичные случаи. Так, например, в прессу попал инцидент, произошедший в декабре 1879 года. В этот зимний день в баре на Брум‑ стрит во время игры в печально известную морру 18‑ летний Доменико Антонио Янтино поссорился с партнёрами по игре – барменом Винченцо Бьянко и ещё одним мужчиной, очевидно, кузеном Янтино. Страсти, разогретые парами алкоголя, дошли до точки кипения, и Янтино перерезал Бьянко ножом горло. При задержании он утверждал, что действовал исключительно в самообороне[1151]. Возможно, он не лукавил, так как в подобных случаев итальянцы строго соблюдали кодекс чести и дуэльные правила, что редко отражалось в полицейских протоколах. Большинство американских полицейских слабо разбирались в хитросплетениях итальянских обычаев.
Видимо, о дуэли шла речь и в ссоре Филиппа Карло Маньо с Джованни Лотто в январе 1886 года, когда в результате Лотто был доставлен в больницу Сант Винсенто с тяжёлым ранением от удара стилетом[1152].
А в 1888 году «Нью‑ Йорк таймс» рассказала своим читателем о смертельном поединке на ножах в Ховард Шапель, в графстве Морган, произошедшем в декабре этого же года между двумя юношами – Джорджем Масоном и Джоном Лампом. Ссора разгорелась при продаже часов. Масон выхватил нож и напал на Лампа, ранив его в плечо. Нож нашёлся и у Лампа, и дуэлянты резали и кромсали друг до наступления темноты. Оба уже получили по несколько ранений и истекали кровью, когда Ламп, изловчившись, вогнал нож в горло Масона, поставив точку в этой импровизированной дуэли[1153].
Но если до конца 1880‑ х итальянцы убивали и обкладывали данью только своих земляков, то вскоре ситуация кардинальным образом изменилась. Переломным моментом можно считать период с 1889 по 1891 год. Первой ласточкой стало вызвавшее большой резонанс убийство ирландского рабочего Томаса Баретта, зарезанного итальянскими торговцами фруктами из‑ за пары апельсинов 30 июня 1889 года. Это убийство переполнило чашу терпения ирландской общины, и в июле произошло собрание Общества защиты рабочих, на повестке дня которого был всего один вопрос: итальянцы и их ножи. Председатель отделения Томас Лайонс выступил с речью, в которой вспомнил всю историю той роковой драки, сделав вывод, что, хотя Баретт был не прав, схватив с прилавка апельсины, но, тем не менее это не являлось достаточным поводом для убийства. «Люди любой другой национальности задержали бы его или дали ему под зад ногой, – сказал Лайонс. – Но эти итальянцы со своими жестокими и кровожадными инстинктами, характерными для низших классов их нации, не могут обойтись без удара стилетом. Эти их инстинкты, – продолжил господин Лайонс, – постоянно создают проблемы и служат причиной кровопролитий в этом городе. Каждый из вас слышал о десятках убийств, совершённых итальянцами только в этом году, – но слышал ли кто‑ то из вас хотя бы об одном негодяе, приговорённом за это к повешению или пожизненному заключению в течение двух последних лет? ».
Рис. 17. Район Маленькая Италия, Нью‑ Йорк, 1900‑ е.
Рис. 18. Итальянские торговцы фруктами, 1900‑ е.
После длительных и эмоциональных дебатов был единогласно принят ряд резолюций, звучавших следующим образом: «Мы решили, что убийство Барретта явилось ещё одним звеном в цепи преступлений, совершённых итальянцами из низших классов, особенно торговцами фруктами. И что лица, совершившие эти преступления, скорее всего отделаются крайне лёгкими приговорами, особенно по сравнению с теми, которые выносятся в отношении убийств, совершённых людьми других национальностей, и эта безнаказанность снижает страх этой нации перед законом. Мы рассчитываем привлечь внимание окружного прокурора к этому случаю и призываем расследовать его более решительно, чем это обычно происходит, а также (что важнее всего] члены общества отказываются обслуживать питейные заведения, перед которыми итальянцам разрешено держать прилавки с фруктами».
Копии этого решения были направлены окружному прокурору, в центральный трудовой союз и разосланы всем рабочим организациям города[1154].
Однако, не исключено, что ирландцы лукавили, разыгрывая неведение, или же, как и американская Фемида, и действительно имели крайне смутное представление о каморре и традициях этой преступной организации. На самом деле не всё с этой кражей апельсинов было так просто. Любой мальчишка на юге Италии прекрасно знал, что торговля фруктами традиционно служила ширмой для деятельности членов каморры. Могу только предположить, что на самом деле в основе этого инцидента лежал конфликт между двумя этническими преступными группировками – ирландской и итальянской. Возможно, речь шла о переделе рынка или о борьбе за сферы влияния. В пользу этого предположения свидетельствует тот факт, что и в последующие годы несколько серьёзных конфликтов с участием сицилийско‑ калабрийских группировок также были связаны с торговлей фруктами и фруктовыми рынками.
Рис. 19. Дэвид Хеннеси, шеф полиции Нового Орлеана (1858–1890).
Рис. 20. Мафиози Джузеппе Эспозито.
Самое громкое убийство, поднявшее волну протестов и рост антиитальянских настроений, произошло 15 октября 1890 года. В этот день в Новом Орлеане на Жирод‑ стрит несколько залпов картечи, выпущенных из итальянских обрезов, оборвали жизнь шефа полиции Нового Орлеана Дэвида Хеннеси. По одной из версий, поводом для убийства стала месть за то, что ещё в 1881 году Хеннеси арестовал и экстрадировал в Италию находившегося в розыске известного бандита Джузеппе Эспозито[1155]. На родине синьор Эспозито обвинялся в грабежах и множестве других преступлений, среди которых было похищение британского туриста и отсечение ему уха[1156]. Однако, скорее всего шеф полиции пал жертвой мафиозных разборок двух итальянских кланов – Матранга и Провенцано[1157].
Любопытно, что в этом инциденте на сцене снова появляется торговля фруктами, так как одним из основных фигурантов дела был тесно связанный с кланом Матранга влиятельный итальянский предприниматель Джозеф Мачека, занимавшийся оптовыми поставками фруктов[1158]. По делу Хеннеси было задержано несколько итальянцев с Сицилии и из Калабрии – некоторые из них уже ранее имели в Италии судимости за разбой. Вскоре на следователей, присяжных и свидетелей начали оказывать беспрецедентное давление. Их запугивали и угрожали смертью. Всё это происходило открыто, на глазах у всего города, а главное – совершенно безнаказанно. Как это могло произойти, вероятно, лучше всего объясняет фраза итальянского консула Косте, который на вопрос об итальянской преступности в Новом Орлеане ответил: «Конечно же, мне известно о существовании мафии, и я знаю их главарей, но я их боюсь»[1159].
Рис. 22. Толпа атакует окружную тюрьму Нового Орлеана, в которой содержатся сицилийцы, 14 марта 1891 г.
Рис. 21. Торговцы фруктами. Маленькая Италия, Нью‑ Йорк, 1900‑ е.
Однако дело происходило в Луизиане, где жили горячие головы с крутым нравом и старомодными южными представлениями о чести и справедливости. Недовольство и возмущение граждан, на глазах которых благодаря угрозам и подкупу разваливалось уголовное дело об убийстве популярного и уважаемого в городе полицейского, росли и достигли кульминации 14 марта 1891 года. В этот день толпа местных жителей по старой американской традиции решила взять справедливость в свои руки, выбила ворота окружной тюрьмы, где содержались бандиты, и линчевала одиннадцать подозреваемых итальянцев. «Итальянская колония в Новом Орлеане является угрозой для американских граждан», – заявил в этот день богатый торговец из Нового Орлеана Джон П. Ричардсон. А судья Руфус Б. Коуинг, заседая в Суде общих сессий 16 марта 1891 года по делу об обвинении Томазо Куччио в убийстве некоего Клеменса, дополнил: «Эти люди, приезжающие из Италии, чтобы насладиться гостеприимством нашей страны, создают немало проблем. Я не хочу сравнивать какие‑ либо национальности, однако не могу не отметить готовность итальянцев хвататься за оружие по любому, самому ничтожному поводу. Они должны учиться сдерживать себя, или неприятности с которыми они уже столкнулись, не станут для них последними[1160].
Но, как показали дальнейшие события, никаких выводов сделано не было, и что‑ то менять в своих привычках и укладе жизни консервативные сыны Апеннин не спешили. И в Новом Орлеане, и в Нью‑ Йорке, и в Хобокене продолжали греметь выстрелы и сверкать ножи. Так как лупары и пистолеты внутри итальянской диаспоры использовались только в вендеттах или войнах каморры, чаще всего в ход пускали такое традиционное народное оружие Италии, как «шпага бедняков», или попросту нож. Вот лишь небольшая часть данных из полицейских архивов о преступлениях, совершённых итальянцами с помощью холодного оружия только в одном Нью‑ Йорке и в течение всего нескольких месяцев 1892 года:
7 августа Луиза Антонио порезала ножом Анджелину Калентра;
7 августа Доминико Фигас порезал ножом Микеле Опена;
9 августа неизвестный итальянец порезал ножом Вито Таваре;
17 августа Микеле Чимали порезал бритвой Пауля Рома;
21 августа неизвестный итальянец порезал ножом Фрэнка Капати и Джозефа Гаспачи;
24 августа Паскуале Антико порезал ножом Фрэнка Парсона;
24 августа Луиджо де Рау порезал ножом Эндрю Луиджи;
31 августа Роза Мацца порезала ножом Фрэнка Бака;
10 сентября Джозеф Мария порезал ножом Николаса Парроне;
16 сентября Эндрю Лупо порезал ножом Паскуале Лумбиасси;
20 сентября Мануэль Френенц порезал ножом Томазо Карлина;
26 сентября Джимми Ройс порезал ножом Петера Роанца;
28 сентября неизвестный итальянец порезал ножом Микеле Мичио;
30 сентября Джо Пепино убил ножом Филиппа Альберта;
23 октября Паскуале Ленардо порезал ножом Марию Кампанардо;
3 ноября Реджиерре Гурно порезал ножом Джозефа Майо;
11 ноября неизвестный итальянский мальчик порезал ножом Петро Януша;
4 декабря Джозеф Стабиле порезал ножом Джона Махона;
7 декабря Рокко Доманио порезал ножом Антонио Селлода;
11 декабря Джеймс Сантенджело порезал бритвой Джона Гроте и Эмму Рине;
18 декабря неизвестный итальянец порезал ножом Джозефа Карло;
26 декабря Ральф Кунео порезал ножом рранциско Кардинали;
26 декабря трое неизвестных итальянцев порезали ножами Доминико Парбле;
13 января Фернандо Терравиа порезал ножом Альфонсо Батестреата;
16 января неизвестный итальянец порезал ножом Паскуале Финелла;
12 февраля Микеле Пилла порезал бритвой Николо Мартичио;
18 марта неизвестный итальянец порезал ножом Мариано Джиардино;
19 марта неизвестный итальянец порезал бритвой Лиззи Легальере;
31 марта Паскуале Меджелле порезал ножом Санто Риджио;
16 апреля Чарльз Бриенцо порезал ножом Мари Фелека;
23 апреля Дженисио Гартиано порезал ножом Луиджи Канджано;
27 апреля Фрэнки Артист порезал бритвой жену Маргариту[1161].
И это лишь ничтожная доля инцидентов, которые стали известны полиции, так как обычай круговой поруки и молчания, омерта, а также традиционное недоверие итальянцев к властям и отказ сотрудничать с законом не способствовали раскрываемости преступлений. Итальянцы явно не собирались отказываться от поединков на ножах для решения вопросов чести, трактовавшихся ими достаточно широко – от оскорбления семьи до банального шулерства в картах.
14 июля 1893 года такой тривиальный повод, как спор из‑ за оплаты счёта в баре, стал фатальным для 18‑ летнего итальянца Джозефа Винса. Винс и некий Крудели пили в баре С. Марини и повздорили из‑ за оплаты счёта. Марини растащил парней, вывел Винса на улицу, а Крудели запер в баре. Тем не менее вскоре Крудели выбрался через чёрный ход. Там он увидел Винса, стоявшего с компанией итальянцев. Выхватив стилет, он бросился к нему и воткнул оружие по рукоятку в желудок своему недругу. Тот упал, а Крудели в начавшейся суматохе исчез. Тяжело раненный Винс в критическом состоянии был доставлен в Гарлемскую больницу[1162].
Другой прецедент произошёл в феврале 1897 года, когда трое итальянцев, Даниэло Флорио, Феличе Р
|
|
|
