 |
Типология креста
|
|
|
|
Итак, для иудеохристианства крест не просто древо, на котором был распят Христос. Это духовная реальность, таинственная, живая, которая сопровождает воскресшего Христа. Если мы попытаемся уточнить эту реальность, мы увидим, что в некоторых случаях она идентична Самому Христу. Это мы видели в Деяниях Иоанна и в Евангелии Петра. Но здесь нет обычного смысла, с самого начала иудеохристианство пыталось отнять у креста материальную сущность — дерево, чтобы придать ему богословское значение. Крест не только орудие казни Христа. он также богословское понятие, которое выражает спасительное содержание, δ ύ ν α μ ι ς, Страдания Христа. А также, как пишет Иустин, " он — великий σ ύ μ β ο λ ο ν (знак) силы и могущества Христа" (1 Апол., LV, 2). Итак, идею спасения крест выражает через все, посредством чего он видим, ― через материю, форму, положение. Таким образом, перед нами очень богатое и разнообразное представление о различных символических значениях креста, поскольку они выражают его скрытое содержание, его таинственную сущность. Эти символы были заимствованы либо из прообразов Ветхого Завета либо из символов, взятых в природе. Они развивают иудео-христианское учение об искуплении.
Использование Ветхого Завета здесь особенно интересно с точки зрения методологии. Testimonia как таковые не происходят от иудеохристианства, они представляют собой лишь пророческое доказательство непрерывности двух Заветов. Но иудео-христианское богословие отрывает Testimonia от их исторической реальности и использует отдельные образы, превращая их в категории мифа, через которые выражает свои концепции. Это превращение подобно тому, какое совершил Филон со Священным Писанием с целью выразить через Св. Писание собственное богословие. Это некая мифологизация Ветхого Завета посредством богословия является одной из характерных черт иудеохристианства, и мы находим ее и в учении о кресте.
|
|
|
Первая группа Testimonia состоит из предызображений креста в Ветхом Завете. Древность этих изображений креста подтверждается тем, что они появляются со времени Нового Завета. Например, упоминание о медном змие в Евангелии от Иоанна. Оно также встречается в Testimonia о кресте у Псевдо-Варнавы: " В другой раз, когда Израиль сражался, Моисей предобразил Иисуса, чтобы показать, что Христос должен будет страдать и воскреснуть, в то время как его считали погибшим на кресте" (XII, 5). Этот образ существует почти во всех сборниках. Оно встречается и в Диалоге Иустина (XCIV, 3, CXXXI, 4), в Adversus Marcionem Тертуллиана (III, 18; см. De idol., V, 3).
Но везде крест связывают с другим прообразом, а именно с Моисеем, простиравшим руки в виде креста и таким образом обеспечившим победу евреям. Как заметил Мансон, этот прообраз параллелен первому. Вероятно, поэтому он входил в апостольские Testimonia. Только получилось так, что один упоминается в Евангелии, а другой нет. О Моисее пишет и Варнава: " Дух Святой говорит в сердце Моисея, внушая ему принять образ креста и того, кто должен был страдать на нём" (XII, 2). Акцент делается на побеждающей силе креста. Об нем сказано и в Оракулах Сивилл, точнее, в отрывке, где перечисляются свойства креста: " Именно тебя Моисей изобразил, когда поднял свои святые руки, торжествуя верой над Амаликом, чтобы народ узнал, что жезл Давида был избран и прославлен Богом Отцом" (VIII, 250-253). Иустин несколько раз повторяет: " Не из-за того, что Моисей молился, народ имел преимущество, но из-за того, что он изображал крест" (ХС, 5, см. СХ1, 1, СХ11, 2, СХХХ1, 4). О том же пишут Ириней (Dem., 46) и Тертуллиан (Adv. Marc., III, 18), Киприан цитирует в своих Testimonia и добавляет: " Через это знамение креста Амалик был побежден Христом через Моисея" (II, 21) (4).
|
|
|
Наряду с этими главными Testimonia, относящимися к форме креста, ветхозаветные свидетельства содержат и другие свидетельства. Варнава цитирует Ис. 65, 2: " Весь день простирал Я руки свои к народу непокорному" (XII, 4). Эту же цитату приводит и Ириней (Dem, 79, РО XII, 792), Киприан (Test., II, 20), Иустин (Dial., XXIV, 4, CXIV, 2). В отрывках из Феодота мы читаем: " Крест — знак границы в Плероме. Поэтому Иисус, неся семена на своих плечах, вводит этим знаком их в Плерому, так как Иисус называется плечами семени, а Христос — головой. Но они (" психики" ) не познали силы знамения" (42, SC 149-151). Источник этой темы мы находим у Иринея, комментирующего Ис. 9, 5: " Власть на его плечах". Он пишет: " Это образное выражение указывает на крест, на котором он распростер свои руки. Действительно, этот крест указывает на Его могущество, то есть Он является знаком Его царства" (Dem., 56, см. Тертуллиан Adv. Marc., III, 19).
Среди первоначальных изображений креста следует упомянуть то, что во время Исхода косяки и перекладины еврейских домов были помазаны кровью агнца для того, чтобы отвратить ангела-истребителя. Об этом пишет Иустин (Dial., CXI, 3). Это точка раздела всего литургического символизма ― как дома евреев были отмечены крестообразно кровью агнца, так христиане отмечены после крещения знамением креста. Форму креста можно увидеть и в жарке агнца на двух вертелах (Dial., XL, 3) (5).
Следующая тема ― рога [церк. слав. роги]. Это слово означает рога животного, а также пересекающиеся перекладины креста (6). Так Иустин видит образ креста во Второзак. 33, 13-17: " Роги того, у кого один рог, нельзя рассматривать иначе, как форму креста. Единственный рог — это вертикальная перекладина, которая, действительно, образует крест при пересечении ее горизонтальной перекладиной. Посередине устраивается выпуклость, на которой распинали осужденных, которая представляла еще один рог, образованный другими" (Dial., XCI, 2).
Обратим внимание, что в этом тексте есть указание, кроме четырех концов креста, на рог, являющийся выпуклостью, служивший опоры для осужденного. На эту деталь указывает Тертуллиан (Ad. Nat. I, 12, GSEL, 82), и Ириней говорит об этом среднем роге, in quo requiescit qui clauis affigitur (Adv. haer., II, 24, 4). Но нас здесь интересует указание во Второзаконии на силу буйвола или носорога. Так это понимает Иустин. Крест также представляет непреодолимую силу, и прежде, чем цитировать Второзак. 33, 17, Иустин добавляет: " Чтобы открыть другим способом силу (ι σ χ ύ ς ) креста" (XCI, 1). Эта тема появляется и у Тертуллиана (Adv. Marc., III, 9).
|
|
|
К изображениям из Ветхого Завета и восходящим к иудеохристианству добавляются символы, взятые из жизни природы и человека. Иустин представляет очень интересный список: " Крест — великий знак силы и могущества Христа. (Язычники) не могли иметь о нем ясного представления, но все, что они по этому поводу говорили, — символично. Доказательство можно найти во всех предметах, попадающихся нам на глаза. Подумайте, и увидите, что ничто в мире не может существовать без этого знака. Можно ли пересечь море, если нет этого трофея (τ ρ ό π α ι ο ν ), который называется реем (для крепления паруса, ι σ τ ί ο ν ), нет на корабле? Можно ли пахать землю без знака креста? Могут ли землекопы работать без орудий, напоминающих крест? Человек отличается от животных тем, что он может стоять прямо, может вытягивать руки; выступающий нос, орган живительного дыхания, проводит крест на его лице. Потому Христос сказал: Дыхание нашего лица — Господь Христос (Плач 4, 20). У вас есть и другие знаки, говорящие о силе креста, я имею в виду штандарты и трофеи, имеющиеся у вас в армии. И вы, не зная сами, тем показываете, что крест является символом вашей мощи" (Ap., LV, 1-6).
Здесь мы собрали данные ранней эпохи, которые будут пользоваться большим успехом. Ранер изучил символ мачты, который позже был развит Ипполитом. Образ плуга особенно богат, он встречается у Иринея (Adv. haer., IV, 34, 4) и стал недавно предметом новых исследований. Сюда можно отнести и образ секиры. Каркопино показал ее значение в археологии (7). Прямо стоящий человек с распростертыми руками напоминает Моисея, а образ креста на лице — библейский образ единорога, последний основан на Плаче, который входит в древнейшие Testimonia. Наконец, сравнение с воинскими штандартами будет пользоваться успехом в IV веке, когда оно подтвердится labarum’ом Константина. Отметим, что все эти символы представляют не знак " тау" и не греческий крест, а латинский.
|
|
|
В этих образах нет ничего иудео-христианского. Иустин приводит их в Aпологии, где он обращается к язычникам. Он хочет показать, что даже им крест знаком. Но следует ли из этого, что эти образы не иудео-христианского происхождения? Изучение различных образов позволило предположить, что мы имеем дело с перемещением в эллинистическую среду тем, которые возникли в иудеохристианстве. Мы отметили, что понимание простирания рук является прямым переносом на молитву Моисея. Иудео-христианский характер этой темы подтверждается и Одами Соломона. В XXVII Песни мы читаем: " Я простер руки и освятил моего Господа, ибо воздеяние моих рук — Его знамение, и мое простирание — честное древо" (1-2). Те же самые выражения встречаются и в Песни XLII: " Я простер руки и приблизился к моему Господу, потому что воздеяние моих рук — Его знамение, и мое простирание — прямое древо, на котором был повешен при пути Праведник" (1-3).
То же самое и с плугом. Ириней относит его символизм к Ис. 2, 3-4, который был одним из основных текстов Testimonia. Иустин также упоминает этот отрывок несколько раз. Очевидно, что он его и подразумевал, когда видел в плуге образ креста. Такое указание встречается и в Одах Соломона в загадочном отрывке, где крест сравнивается с колесом, которое " вырывает, отсекает, корчует" (XXIII, 12). Ириней, описывая действие креста в виде плуга, говорит, что " он очищает дикую землю" (Adv. haer. IV, 34, 4).
Секира (α ξ ί ν η ) также имеет библейских предшественников. Секира Елисея, упавшая в воду и всплывшая на поверхность, — древний образ креста, описанный у Иустина (Dial., LXXXVI, 6) Это повторил и развил Ириней (Adv. haer., V, 17, 4).
Последний комментирует секиру, которая лежит при корне древа, (Мф. 3, 10) отмечая, что " Слово Божие напоминает секиру" (id. ). Иосиф Флавий сообщает, что при вступлении в общину " ессеи получали белое одеяние и маленький топорик". Сюда нужно отнести и слова Иоанна Крестителя, связи которого с ессеями известны. Это значит, что в среде ессеев секира уже имела символический смысл. Нет основания видеть здесь, как думает Каркопино, пифагорейское влияние (8).
Символы креста, которые мы перечислили, относятся к его форме. Существует другая группа свидетельств, указывающая на его материю (вещество), здесь символизм заключается в дереве. Это интересует нас не меньше, так как дерево — выражение свойств креста. Отметим, что в этом цикле дерево обычно ассоциируется с водой. Контекст становится сакраментальный. Вода составляет вещество таинства; дерево символизирует божественное свойство, которое ему сообщено (9). Именно свойство креста действует через воду и сообщает ей способность совершать божественные дела. Вот почему авторов особенно интересуют случаи, когда дерево наделяется сверхъестественной силой.
|
|
|
Здесь первый слой Testimonia опять Ветхий Завет. В Послании Варнавы мы читаем: " Теперь посмотрим, открыл ли Господь нам тайну заранее о воде и кресте" (XI, 1). В пример он приводит Пс. 1, 3: " древо посаженное у источников воды" и продолжает: " Примечайте, как он изобразил воду и вместе крест. Вот смысл этих слов: " блаженны те, которые надеясь на крест, сошли в воду" (XI, 8). Эту же цитату приводит Иустин (Dial., LXXXVI, 4) среди Testimоnia. Здесь мы имеем лишь указание на воду и крест, речь не идет о свойстве креста оживлять воду. Но оно появляется в других текстах.
У Иустина есть набор Testimonia, относящихся к кресту: древо жизни в раю; жезл Моисея, который разделил воды Чермного моря, заставил бить родник из скалы, смягчил горечь вод Мерры; прутья, брошенные Иаковом в водопойные корыта для скота; жезл Аарона, древо Иессея, Мамврийский дуб, семьдесят ив, которые народ находит после пересечения Иордана у двенадцати источников; жезл и палица, " утешающие" Давида (Пс. 22, 4); жезл, выдающий Иуду; древо секиры, брошенное в Иордан. После последнего примера Иустин указывает на " распятие на дереве и очищение водою" (Dial., LXXXVI, 1-6). Затем он прибавляет дерево ковчега и потоп. " Христиане возрождаются водой, верой и древом, которые составляют таинство креста, так же как Ной был спасен древом ковчега, носимого на воде" (Dial., CXXXVIII, 2).
Этот список требует некоторых оговорок. Ясно, что он лишь воспроизводит какой-то более древнюю подборку, как это обстояло и с другими темами, например, с камнем. Во-вторых, многие из этих тем позже изменят значение: дерево жизни будет символизировать самого Христа, также и древо Иессея; " утешающий" жезл станет образом Святого Духа, Ноев ковчег — Церкви (10). Характерно в этом то, что эти символы преимущественно относятся к кресту. Это доказывает особую важность его и архаичность его богословия.
По крайней мере, для многих из этих свидетельств мы устанавливаем, что они подчеркивают силу креста в связи с водой, то же самое подчеркивает и Иустин. Это верно по отношению к жезлу Моисея, разделяющему воды, смягчающему воды Мерры, заставляющему бить источник из скалы; также и по отношению к ковчегу, потопу, к древу секиры в Иордане, к вербам и источникам, жезлам, прутьям и прочему. Все это нас направляет к исследованию текстов, которые могли бы изобразить действие креста как силы (δ ύ ν α μ ι ς ), действующей в крещении. И хотя все эти прообразы здесь важны, но в этом смысле они достаточно спорны, ― мы хотим подчеркнуть в них живительное действие креста, так как именно это нам кажется иудео-христианским.
Темнее менее у нас есть доказательство. Иудео-христианские Пророчества Cивиллы, восхваляя крест, приводят замечательный отрывок, в котором мы находим темы Иустина: " Знаком тогда для всех людей, чеканной печатью будет дерево для верующих, вожделенный рог, жизнь благочестивых людей, соблазн для мира, просвещающее (φ ω τ ί ζ ο ν ) избранных водой двенадцати источников, железный жезл, который упасет и будет владычествовать" (VIII, 244-247). Далее идет речь о жезле Давида (VIII, 254). Отметим свойства креста: он живит, просвещает. В особенности он действует в крещении посредством источников, т. е. двенадцати апостолов. Обратим внимание на новую тему — железный жезл, который идет из Апокалипсиса (2, 27; 12, 5).
Гностические писания предоставляют нам и другие образы креста, которые были ими, несомненно, задействованы из иудеохристианских Testimonia. Первый — это лопата в Лк. 3, 17. Ириней, подводя итог валентиновского гнозиса, пишет, что для них " лопата есть Крест, который истребляет все вещественное, как огонь солому, а спасаемых очищает, как лопата пшеницу" (Adv. haer., I, 3, 5). А в биче, которым Господь разогнал продающих в Храме, Гераклион видит ремешки, " которые являются силою (dynamis) Святого Духа" и древо, " которое есть изображение Креста; этим древом разогнаны и уничтожены продавцы и мировое зло" (Fg., 13, Brook, p. 69). Здесь связь креста и духовной силы (dynamis) характерна.
Аналогичную тему встречаем мы в любопытном отрывке у Игнатия Антиохийского: " Вы камни храма Отца, уготованные в здание Бога Отца, вы возноситесь на высоту орудием Иисуса Христа, которое есть крест, посредством верви Святого Духа" (Eф., I X, 1). Здесь крест тоже связан со свойством, " Святого Духа: орудие и вервь суть две божественные силы (δ ύ ν α μ ε ι ς ) которые возносят верующих. Эта связь получает у Игнатия оригинальное развитие в языческой среде. Но точка отсчета — иудео-христианский символизм креста как преобразовательной мощи. Неправ Лебретон, когда пишет: " Без Святого Духа крест является лишь инертным орудием, находящимся у нас перед глазами, но не захватывающи нашу душу" (11).
(Продолжение следует)
(1) L. Vaganay, L Evangile de Pierre, 303.
(2) E. E. Assemani, Acta SS. Martyrum, II, Rome, 1748, 125.
(3) L. Hautecoeur, Mystique et architecture. Symbolisme du cercle et de la couple, Paris, 1954, p. 204.
(4) J. Danielou, Sacramentum futuri, p. 144-147.
(5) J. Danielou, Bible et liturgie, p. 219-227.
(6) H. Rahner, Greichische Mythen in christlicher Deutung, Zurich, 1945, p. 415.
(7) J. Carcopino, Le mystere d un symbole chretien, Paris, 1955, p. 69-76.
(8) J. Carcopino, Le mystere d un symbole chretien, Paris, 1955, p. 55.
(9) P. Lundberg, Typologie baptismale, p. 167-228.
(10) J. Danielou, Sacramentum futuri, p. 80-85.
(11) J. Lebreton, Histoire du dogme de la Trinite, II, p. 327.
Ж. Даниелу. Богословие иудеохристианства. Глава X. Церковь (начало). [патристика]
Одна из самых замечательных черт иудео-христианского богословия - это место, которое в нем отводится учению о Церкви. На первый взгляд кажется, что в те времена оно еще только формировалось, и было совсем неразвито. Однако это не так, и мы покажем это на фактах. Очень рано Церковь осмыслила свое бытие в своем богословии, где ей отводилось гораздо больше места, чем в последующем патристическом и средневековом богословии, в котором акцент частично был перенесен с экклисиологии на мариологию. В наше время богословы стремятся вернуться к плану древнего богословия и развить его темы.
Это неудивительно, если вспомнить о том месте, которое занимал уже в библейской мысли народ Божий как богословская реальность. Всю теологию Израиля как невесты Яхве, как виноградника Яхве, как града Всевышнего выстроили, в основном пророки. Апокалиптика богата этими символами. В IV Ездра Израиль описывается как " голубка", " звезда", " овца" (II, 2, 1-5). С другой стороны, из кумранских рукописей мы узнали, как ессейская община понимала свое эсхатологическое значение. Она есть " вечное древо" (DSD, VIII, 5); " святилище Израиля" (VIII, 5; IX, 6). Эти выражения будут использоваться в иудеохристианстве для обозначения Церкви. Церковь есть " растение, насажденное Апостолами Возлюбленного" (Возн. Исайи, 4, 3). А Послание к Ефесянам говорит о ней как о святилище, " утвержденном на основании Апостолов и Пророков" (2, 20).
Все эти древнейшие понятия постоянно присутствуют в традиции и войдут в библейское богословие Церкви. Церковь будет пониматься как " новый Иерусалим", " истинный виноградник", " голубка", " единый дом". Но не это является особенностью иудео-христианской мысли. Мы укажем здесь самую важную характеристику. Многие архаичные тексты говорят нам о Церкви как предсуществующей реальности. Ерма говорит о ней: " Она была создана в начале, прежде всякой твари. Для нее был создан мир сей" (Вид. 2, 4, 1). II Клим говорит в свою очередь о " первой Церкви, духовной, созданной прежде солнца и луны" (14, 1). В этих текстах ученые видят гностические влияния, но это не так, если иметь в виду эллинистические или дуалистические влияния. На самом деле речь идет о влиянии иудейской гнозы, то есть апокалиптики, и ее концепций. Перед нами, таким образом, иудео-христианское богословие в самом строгом смысле слова, то есть богословие, заимствующее свои категории из современного ему иудаизма.
|
|
|
