Страх гнева. Условные рефлексы. Обязательства

Страх гнева

Гнев нагнетает страх, вызывая его на поверхность и акти­вируя в организме реакцию «борьба-бегство». Это субъектив­ное состояние очень немногие могут переносить комфортно, поскольку оно ассоциируется с конфликтом, потерей и даже насилием. Такой дискомфорт оправдан, так как носит защит­ный характер, заставляя обороняться или бежать, когда при­ступ гнева грозит принять физическую форму и причинить вред. Однако во всех социальных отношениях, за исключени­ем негуманных, гнев представляет собой лишь эмоцию — ни плохую, ни хорошую. Тем не менее мы заложили столько тре­воги и опасений в понятие гнева — как собственного, так и окружающих нас людей, — что он может значительно повли­ять на способность противостоять эмоциональному шантажу.

Для многих из нас это эмоциональное состояние кажется настолько опасным, что мы боимся его проявления в любой форме, причем боимся не только гнева окружающих, но и соб­ственного. За многие годы я слышала это от тысяч людей, ко­торые боялись, что в гневе могут причинить кому-то вред или потерять над собой контроль. Всего лишь намек на гнев в го­лосе другого человека часто вызывает страх отказа, неодобре­ния, оставления или — в чрезвычайных случаях — воображе­ние насилия.

Мой клиент Джош, дизайнер мебели, с которым мы по­знакомились в предыдущей главе, чувствовал себя зажатым в угол, когда сталкивался с гневным неодобрением отца по по­воду любимой женщины. «Я всего лишь пытаюсь поговорить с ним, но его настроение полностью меняется, — говорит Джош. — Я вижу, как он напрягается, и его голос поднимает­ся на 20 децибел. Когда я замечаю это выражение лица и слы­шу его рев, я начинаю бояться этого человека, хотя я на де­сять сантиметров выше его».

У родителей есть замечательная способность возрождать наши детские страхи. Вот как вспоминает Джош:

Когда я был еще ребенком, отец в гневе кричал так громко, что мне было страшно, что обвалится дом. Это смешно, но я и сейчас испытываю те же чувства, когда он на меня сердится, хотя со временем он стал мягче. Я веду себя как ребенок.

События и чувства, которые мы испытали в детстве, оста­ются и часто возрождаются в условиях беспокойства и стрес­са. Хотя наша взрослая часть знает, что они имели место де­сятки лет назад, та наша часть, которая не стала взрослой, вос­принимает их словно переживания, случившиеся лишь вчера. Эмоциональная память замыкается на прошлом, даже если в настоящем нет ничего, что оправдывало бы эти страхи.

Условные рефлексы

Иногда мы реагируем всего лишь на намек того поведе­ния, которого страшимся. «Стоит отцу покраснеть и нахму­рить брови, как я уступаю, — сказал Джош. — Похоже, что ему уже не нужно кричать».

Многие из нас изучали основы психологии в школе или колледже, и, наверное, слышали о русском ученом Иване Пав­лове, о его экспериментах с собаками и классической демон­страции условного рефлекса. Павлов изучал пищеваритель­ный процесс, который начинался с выделения слюны при виде пищи. Однако он заметил, что если перед кормлением звонил колокольчик, собаки ассоциировали его звук с процессом кор­мления и начинали выделять слюну при звоне колокольчика, а вот вида пищи уже не требовалось. Точно так же объекты эмоционального шантажа демонстрируют условный рефлекс каждый раз, когда встречаются с событием, спровоцировав­шим глубокий страх.

Возможно, что муж приведет в исполнение угрозу оставить жену и на короткое время уедет. Взрослеющий ребенок обидит­ся на родителей и перестанет с ними разговаривать. Партнер рас­сердится и накричит на любовницу. Но даже после примирения травматическое событие не забывается. Оно становится симво­лом боли, и, воспроизводя его, шантажист вызывает к жизни первоначальное чувство страха. Таким образом он применяет достаточно жесткий прессинг, заставляющий нас уступать.

Для Джоша достаточно было сердитого взгляда отца, и он выбирал свой любимый способ: ложь. Он продолжал видеть­ся с Бет, но отцу говорил, что порвал с ней. Это было подхо­дящим решением, но уловки Джоша избежать гнева дорого ему стоили, как и его игра под названием «Мир любой ценой». Чем достигался такой мир для Джоша? Ценой самоуважения и эмоциональных потерь при накоплении гнева — как внутри себя, так и в отношениях с отцом.

Страх расцветает в темном, неизведанном, но ярко вооб­ражаемом мире. Наше тело и примитивная часть сознания принимают это за основание к бегству, и часто мы так и по­ступаем, потому что глубоко внутри верим, что это единствен­ный способ выжить. Кстати, как мы убедимся, эмоциональ­ное благосостояние очень часто зависит от полностью проти­воположных действий — повернуться лицом к проблеме и противостоять тому, чего мы больше всего боимся.

Обязательства

Мы вступаем во взрослую жизнь с твердо установленны­ми правилами и ценностями в отношении других людей, а также того, насколько наше поведение должно регулировать­ся такими понятиями, как долг, подчинение, верность, альт­руизм и самопожертвование. У нас есть глубоко укоренивши­еся убеждения об этих ценностях, и нередко мы считаем, что это наши собственные убеждения, однако в действительнос­ти они были сформированы под влиянием родителей, рели­гией, господствующими взглядами в обществе, средствами массовой информации и близкими людьми.

Нередко наши убеждения о долге и обязательствах разум­ны, на них строится этический и моральный фундамент на­шей жизни. Но слишком часто попытки уравновесить обяза­тельства по отношению к самому себе и чувство обязанности по отношению к другим людям оканчиваются неудачей. Мы жертвуем собой ради долга.

Эмоциональные шантажисты не колеблясь подвергают ис­пытанию наши обязательства, повторяя, как много они сде­лали для своих жертв и как многим эти жертвы им обязаны. Они могут даже использовать подкрепляющие факторы, взя­тые из религии или социальных традиций, чтобы подчеркнуть, в каком долгу находится объект шантажа.

• Хорошая дочь должна проводить свободное время со своей матерью.

• Я из сил выбиваюсь, зарабатывая деньги для семьи, а ты не можешь встретить меня, когда я прихожу с работы.

• Уважай отца своего (и подчиняйся ему! ).

• Начальник всегда прав.

• Я тебя защищала, когда ты гуляла с этим недоумком и нуждалась в поддержке. Все, что я прошу, — одолжить мне 2 тысячи. Я же твоя лучшая подруга!

Убеждая, что наша обязанность — сделать то, что они про­сят, шантажисты выходят далеко за пределы нормальных ком­промиссных отношений. Это особенно приводит нас в заме­шательство, если шантажист был к нам великодушен. Но лю­бовь и желание давать заменяются обязанностью и принуди­тельно навязанным чувством долга.

Одна моя давняя клиентка останется для меня олицетво­рением жертвы шантажа, которой манипулировали путем обя­зательства и долга. Мэри, тридцатисемилетняя администра­тор больницы, была женой известного хирурга, говорила о себе как о человеке, всегда готовом помочь окружающим. Если ее подруга испытывала одиночество и подавленность, Мэри мог­ла прийти к ней хоть в четыре часа утра, она делала для людей все, что могла, потому что испытывала радость от того, что посвящала себя другим.

Этой чертой на всем протяжении их непростого брака пользо­вался ее муж Джей.

Я принадлежу к поколению, в котором брак, дети и пре­данность мужу считаются для женщины самой важной ра­ботой, и поэтому Джей, наверное, на мне женился. Я люблю свою работу в больнице, но центр моего мира — это дом. Я ходила на церковный семинар, который научил меня тому, что всегда со мной: отношения могут зависеть только от одного человека. Если отдаешь семье себя целиком, то с Бо­жьей помощью можно пережить все трудности. Как жен­щина я серьезно отношусь к своим семейным обязанностям, и Джей это знает слишком хорошо.

Джей годами подпитывал чувство ответственности Мэри, подчеркивая — и, возможно, веря в это, — что его поведение не имеет значения, главное, что он полностью обеспечивает семью, неся свою долю ответственности.

Люди всегда считали нас идеальной парой, но они не по­нимали, что Джей — маниакальный дамский угодник. Перед тем как мы поженились, он рассказывал мне о своих сексу­альных похождениях и хвалился тем, сколько женщин сходи­ли от него с ума. Я не хотела его слушать, но мне было приятно, что, несмотря на все его победы, он выбрал меня. Те­перь я понимаю, как была наивна.

Не знаю, сколько женщин у него было после свадьбы, но уверена, что таковые были. Конференции в других городах, неотложные дела на работе, путаница в объяснениях, рас­тущее безразличие ко мне — все это было признаками невер­ности. Затем пошли телефонные звонки от «подруг», кото­рые видели его с другими женщинами. Я чувствовала, что это правда, но долго собиралась с силами, прежде чем выяснять отношения. Считала, что обязана ему, ведь он так много на нас работал.

Джей стал оказывать на Мэри давление, с тем чтобы она осталась с ним, утверждая, что это ее долг.

Естественно, он все отрицал. «Как ты смеешь верить каким-то злобным слухам? — оправдывался он. — Я отдаю всего себя работе, чтобы семья имела все самое лучшее. Сколь­ко раз мне не хотелось задерживаться в больнице, но я делал это ради вас, а сейчас ты меня в этом упрекаешь. Как ты можешь думать о том, чтобы уйти и разбить семью? Огля­нись вокруг и посмотри, что ты имеешь по сравнению с ос­тальными. Не могу поверить, что ты понимаешь, каким тру­дом все это досталось». К тому времени как он закончил свою речь, мне пришлось с ним согласиться: я была в долгу перед ним. И перед детьми тоже. Я так люблю своих детей. Как я могу поступить таким образом с ними, ведь они обожают отца. Мне нельзя разбивать семью.

Затем он обнял меня и прошептал: «Надень черное пла­тье, которое мне так нравится, и пойдем поужинаем в ре­сторан. И я больше не хочу слышать слово «развод». Это все сплетни, которые не должны тебя касаться». Я чувство­вала себя настолько смущенной, что выдавила улыбку, на­дела платье и пошла с ним в ресторан, как будто ничего не случилось.

Джей определенно знал, где находится самое уязвимое ме­сто Мэри, и он так описал последствия развода, что непос­редственно воздействовал на ее чувство долга перед семьей. По его словам выходило, что Мэри не только оставит трудо­любивого мужа, но и обречет своих детей на безрадостное су­ществование и отсутствие должной заботы.

Нежелание разрушать семью заставляет многих людей со­хранять давно испорченные отношения. Никому не хочется травмировать детей, приносить им боль или лишать их кор­ней. Некоторые объекты шантажа ощущают такие обязатель­ства по отношению к детям, что они приносят в жертву свое право на нормальную жизнь. Хотя Мэри страдала, мысль о разбитой семье ужасала ее и парализовывала волю.

Чувство обязанности Мэри было настолько велико, что оно стало ее определяющей чертой. Она гордилась им и инстинк­тивно защищала себя от предположений, что она в чем-то оши­бается. За одним преувеличением последовало другое, когда Джей исказил понятия обязательства и долга, подняв их на уро­вень, который полностью заслонил его измены жене. По ут­верждению Джея, обязанности Мэри по отношению к нему были всеобъемлющими. Его собственные обязанности конча­лись там, где ему было нужно, в данном случае — на сохране­нии верности жене. Строя из себя мученика, задавая вопрос: «Как ты можешь поступить так со мной? » — он не подумал, как он сам мог поступить так с ней и со своими детьми, которых уже затронул стресс семейных отношений. Как хорошо было бы всем нам, если бы шантажисты так же заботливо относи­лись к нашим чувствам, как они требуют того от нас.

Джей отказался признать, что сыграл роль разрушителя се­мьи, ссылаясь на то, что слишком занят. По его словам, в этом не было необходимости. Он якобы не сделал ничего плохого, а если Мэри была несчастлива, ей следовало подлечиться, что­бы затем вернуться к прежнему положению дел.

Я напомнила Мэри, что независимо от позиции Джея (или, если уж зашла об этом речь, независимо от позиции любого другого человека) она прежде всего имеет обязательства по от­ношению к себе — такие же, как и по отношению к окружаю­щим. Основанная на самоотверженности готовность Мэри продолжать жизнь с Джеем не была результатом чувства са­моуважения или изучения других возможностей, это была ав­томатическая реакция на эмоциональный шантаж.

Как часто случается с людьми, которыми легко манипу­лировать с помощью чувства ответственности, и Мэри делала все ради других, забывая при этом о себе. Большинству из нас очень трудно определить границы — где начинаются и где кон­чаются наши обязательства. И когда чувство ответственности становится сильнее самоуважения и заботы о себе, шантажи­сты очень быстро начинают этим пользоваться.

⇐ Предыдущая12131415161718192021Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: