Болевые точки. Карта для шантажиста. Черты, делающие нас уязвимыми для шантажа. Зависимость от одобрения

Болевые точки

Почему некоторые люди уязвимы для эмоционального шантажа, в то время как другие просто отмахиваются от него? Ответом являются наши болевые точки — чувствительные сплетения эмоций внутри каждого из нас. Каждая точка на­поминает аккумулятор, заряженный незаконченными психо­логическими делами: незабытыми обидами, чувством вины, незащищенности и уязвимости. Эти точки формируются ос­новными свойствами темперамента, чувствительностью и дет­ским опытом. Каждая точка содержит несколько ярких уров­ней личного опыта: отношения к нам, представления о самом себе, а также глубины и характера впечатлений о прошлом.

Чувства и воспоминания, хранящиеся в болевых точках, могут причинять острую боль, и если текущие события на­поминают нам то, что похоронено глубоко внутри, эти чув­ства и воспоминания подавляют логику и вызывают поток чистых эмоций, которые долгое время набирали силу внут­ри нас.

Вы можете даже не помнить события, сформировавшие болевую точку, и когда речь заходит о сложности вашего поведения, не всегда можете явно выделить причины и след­ствия поступков. Но если вы когда-нибудь интересовались, где хранятся воспоминания о чувствах, поищите их в боле­вых точках.

Карта для шантажиста

На протяжении долгих лет наш эмоциональный ландшафт заполняется болевыми точками, и многие стремятся строить свою жизнь так, чтобы их миновать. Кстати, самый распрост­раненный способ, который используется для того, чтобы спра­виться с болевыми точками, можно описать четырьмя слова­ми: «избегать их любой ценой». Но как только мы применяем этот способ, то открываемся для окружающих больше, чем сами догадываемся об этом. По мере того как мы пробираем­ся мимо болевых точек и стараемся их не задеть, мы практи­чески рисуем карту нашего психологического ландшафта, ко­торую близкие нам люди смогут легко прочитать.

Все мы знаем, к чему чувствительны окружающие нас люди: кто-то боится гнева, кто-то стремится взять на себя вину. Но большей частью мы привыкли сострадать ближним и поэто­му не используем свои знания с дурными намерениями. Ког­да шантажист чувствует себя в безопасности, он тоже этого не делает. Но при сопротивлении его страх лишения пробужда­ется. Он забывает о сострадании и использует в своих целях всю доступную информацию.

 

Черты, делающие нас уязвимыми для шантажа

Чтобы не допустить давления на болевые точки, мы начи­наем развивать некоторые специфические черты характера. Они сливаются с поведением, и на первый взгляд невозмож­но осознать, что это — защита против наших страхов. Но если посмотреть на них более внимательно, можно увидеть: эти чер­ты тесно связаны с нашими болевыми точками. Как ни пара­доксально, но эти «защитные» качества открывают нас для эмоционального шантажа. Это следующие черты:

• чрезмерная необходимость в одобрении;

• интенсивный страх гнева;

• насущная потребность в мире любой ценой;

• желание брать на себя слишком большую ответствен­ность за жизнь других людей;

• высокая степень сомнения в себе.

Ни одна из этих черт не является вредной. Некоторые из них считаются даже положительными и вознаграждаются — если не доходят до крайности. Но если они контролируют нас и вступа­ют в противоречие с разумом, уверенностью и настойчивостью, мы становимся легкодоступными для манипулирования.

По мере того как мы будем рассматривать эти черты и типы поведения, которые им присущи, обратите внимание, как ча­сто поведение жертвы является реакцией на чувства из прош­лого. Заметьте также, что нередко объект шантажа обманыва­ется самими реакциями, которые, по его мнению, должны за­щитить его.

Зависимость от одобрения

Хотеть, чтобы близкие люди одобряли наши поступки, вполне нормально — в конце концов, нам нужен их благоже­лательный настрой. Но когда нам постоянно требуется одоб­рение, то оно становится наркотиком, без которого уже не обойтись; в это время мы открываем свою болевую точку и становимся легкой мишенью для шантажа.

Во введении я рассказывала о своей клиентке Саре, кото­рой постоянно приходилось утверждаться перед своим дру­гом Фрэнком. Каждый раз, когда она проходила очередной тест, Сара купалась в его одобрении, но как только она начи­нала противиться, Фрэнк лишал ее этой возможности, застав­ляя ее чувствовать себя несчастной. Поэтому Сара старалась поддерживать непрекращающийся поток одобрения, уступая давлению, даже когда желания Фрэнка противоречили тому, что хотела она.

Не выношу, когда он на меня обижается. Когда я сказала, что не ожидала провести выходные за покраской кот­теджа, Фрэнк покачал головой и вышел на крыльцо. Я пошла следом и услышала от него, что он не может поверить в мою испорченность и инфантильность. Я испугалась, и достаточ­но сильно. Поэтому вошла в дом, переоделась в старую одежду и взяла кисть. Только тогда он улыбнулся, обнял меня, и я снова почувствовала себя нормально.

Нет ничего плохого в том, чтобы желать одобрения или даже попросить о нем. Но люди, зависящие от одобрения, нуж­даются в постоянной поддержке, и если ее не получают, то считают, что потерпели неудачу. Они верят, что поступили не­правильно, если не услышали одобрения, их чувство безопас­ности почти полностью зависит от внешней оценки. Лозунг человека, зависящего от одобрения, звучит так: «Если я не по­лучаю одобрения, я делаю что-то неправильное» или так, что еще хуже: «Если я не получаю одобрения, со мной что-то не в порядке».

Рассказ Сары о том, какой подавленной она себя чувство­вала, когда Фрэнк был ею недоволен, указывает на непреодо­лимую тягу к одобрению и ужас перед тем, что может случить­ся, если она его не получит. Этот ужас строго тождественен детским страхам, когда последствия недовольства кажутся ка­тастрофическими. «Я сделала что-то, что не понравилось папе (или маме). Папа недоволен мной. Папа больше меня не лю­бит. Может быть, он хочет от меня избавиться. Я останусь одна и умру».

Сара обнаружила, что ее стремление связывать одобрение с выживанием идет не столько от родителей, сколько от ба­бушки, которая ухаживала за ней, пока те были на работе.

Господи, бабушка действительно внушала ужас! Она жила этажом ниже, в квартире, которую купили для нее родите­ли, и туда я шла каждый день после школы. Бабушка всегда критиковала меня: говорила, что я слишком шумная и лени­вая. Она сказала, что Бог не любит ленивых девочек, и иногда их отсылают прочь. Не думаю, что она хотела казаться злой, и, по-моему, когда она сама была маленькой, кто-то говорил ей что-нибудь подобное. Но меня это жутко пугало. Она на­учила меня стишку, который я, наверное, никогда не забуду. «Хорошо, лучше, еще лучше. Никогда не останавливайся, пока хорошее не станет лучше, а лучшее — еще лучше».

Сара многое узнала от своей бабушки, которую обожала и с которой провела много времени в формирующие черты ха­рактера годы. Одни уроки пошли ей на пользу, другие — не совсем. Она вспомнила: если вела себя так, что получала одоб­рение бабушки, то была хорошей девочкой, а значит, чувство­вала себя в безопасности. Но она также поняла: что бы она тогда ни делала, для стремящейся к совершенствованию ба­бушки всегда было мало, и неуловимое «еще лучше» всегда витало над ней.

Чувства, которые Сара испытывала в отношениях с Фрэн­ком: стремление доставить удовольствие и страх перед его не­одобрением, которые, казалось, существовали вне ее, — зна­комы всем людям, зависящим от одобрения. Это верный при­знак того, что кто-то надавил на болевую точку.

В детском возрасте нам требуется одобрение всемогущих взрослых, которые о нас заботятся, и признаки этой потреб­ности могут преследовать нас очень долгое время после того, как мы сами научимся заботиться о себе. В доме, где выросла Сара, любовь давалась и отбиралась в зависимости от поведе­ния, и у девочки выработалась постоянная потребность в чьем-нибудь одобрении. Фрэнк использовал эту потребность, ког­да придерживал похвалу и любовь. Сара понимала, что не мо­жет все время его радовать, но полагала, что должна к этому стремиться.

Сара концентрировалась на одобрении Фрэнка. Мэри, пы­тавшаяся противостоять давлению мужа после того, как уз­нала, что он ей изменяет, обнаружила, что ее заботит другой вопрос: «Что подумают люди? »

В моей семье и среди ближайших мне людей разводиться не принято. Если это звучит старомодно — что же, так оно и есть. Я старомодная и горжусь этим. Мне неприятна мысль, что я не могу сохранить брак, и я боюсь того, что произой­дет, если я решусь оставить Джея. Что подумают люди? Жизнь развалится по швам. Я огорчу своих родителей, его ро­дителей, наших детей и священника. Они скажут, что мне не хватило смелости, чтобы бороться за свой брак.

Казалось, что на Мэри давили традиции семьи и местной общины, поэтому она была уверена, что у нее нет другого вы­бора, кроме как остаться с семьей. Она была убеждена, что нарушит свои принципы, если подаст на развод. Но по мере того как мы с ней работали, Мэри стала понимать: убежде­ния, которые она питала, были ей навязаны (идеи, которые она так яростно защищала, не являлись ее собственными), и

ее определение хорошей семьи и хорошего брака стало гораз­до шире и глубже, чем примитивная сентенция «нужно оста­ваться вместе, что бы ни случилось».

Мэри чувствовала, что это открытие освобождает ее, и тем не менее неохотно исследовала и обсуждала истинные убеж­дения, открытые в себе, потому что ей требовалось сохранить одобрение родственников, друзей и местной общины. Эта женщина, у которой была хорошая работа, которая воспитала двух прекрасных детей, вела домашние дела и активную ре­лигиозную и общественную жизнь, становилась беспомощ­ным ребенком, когда представляла неодобрение близких ей людей. По мере того как мы приближались к корням ее жаж­ды одобрения (этот процесс занял несколько недель), Мэри вспомнила эпизод, казавшийся ей «незначительным случаем», который произошел, когда она училась в средних классах.

Я всегда была прилежной ученицей, но однажды накану­не каникул мой парень Дэнни, от которого я была без ума, сказал, что никто не заметит, если мы сбежим с последнего урока на пляж. Мы так и сделали, потом я об этом забыла. Но через пару дней отец спросил, не хочу ли я в чем-нибудь признаться. Когда я ответила, что мне не в чем признавать­ся, он сказал, что не может поверить, что дочь ему лжет, и спросил еще раз, не хочу ли я о чем-нибудь ему поведать.

Сердце у меня забилось, но я не могла ни в чем признать­ся, только молчала. Тогда отец очень спокойным тоном ска­зал, что звонили из школы и ему все известно. Я подвела его и семью, поэтому за ужином мне следует извиниться перед все­ми, а к воскресной церковной школе подготовить выступле­ние о том, почему так важно говорить правду:

Я чувствовала себя униженной. Сделала все, что он ве­лел, но никогда не забуду того унижения и отчуждения, ко­торые тогда испытала. Как будто меня заклеймили, и на про­тяжении нескольких недель все обращались со мной совсем

по-другому. Это, наверное, первый и последний раз, когда я нарушила установленные правила.

Предпринятую с благими намерениями попытку показать Мэри последствия нарушения общепринятых правил в шко­ле и семье она восприняла так:

Поддержка семьи и местной общины очень хрупка. Если я в чем-то вызову неудовольствие, то могу лишиться ее в лю­бой момент. Я должна заслужить всеобщее одобрение.

Это не было намеренным или соответствующим случаю посланием, однако Мэри запомнила его, измеряя жизненный успех одобрением окружающих. Прежде чем обдумывать со­противление давлению Джея, Мэри нужно забыть этот урок тридцатилетней давности, который не пошел ей на пользу. Этим она сможет изменить свою реакцию на неодобрение других людей.

Самые чувствительные люди, зависящие от одобрения, неохотно предпринимают любые действия в своих интересах, если это связано с риском заслужить презрение окружающих. Ив, например, не могла выносить сердитый взгляд продавца и соглашалась оплатить товары, которые собиралась вернуть, если человек за прилавком заставлял ее почувствовать себя виноватой. Она не могла смириться с неодобрением даже не­знакомого человека.

⇐ Предыдущая28293031323334353637Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: