 |
Политическое развитие СССР в 1985—1991 гг.
|
|
|
|
ВЛАСТЬ ПАРТИЙНЫХ ЛИДЕРОВ БЫЛА БЕЗРАЗДЕЛЬНОЙ 1
(Из воспоминаний члена Политбюро ЦК КПСС, Председателя Совета Министров СССР Н. И. Рыжкова)
Никаких америк я сейчас не открываю, об этом писано-переписано, но хочу лишь заявить: отними у партии, а точнее, у ЦК, обкомов, горкомов, райкомов абсолютную власть в руководстве народным хозяйством — что останется?
А власть у так называемых партийных лидеров была и впрямь абсолютной и почти безраздельной. По сути, аппарат партии намертво срастился с государственным управлением. В Совет Министров частенько приходили на подпись постановления Совета Министров же, но подготовленные в ЦК. Председатель Совмина, будучи по должности членом Политбюро, только на его заседаниях узнавал иной раз о планах деятельности формально подведомственного Совмину военно - промышленного комплекса: заместитель Тихонова по ВПК Леонид Смирнов вообще не считал себя обязанным оговаривать свои шаги с Председателем. Он работал напрямую с соответствующим отделом ЦК, с министром обороны Устиновым, с секретарем ЦК Романовым. Только как член Политбюро председатель Совмина мог обсуждать вопросы внешней политики, государственной безопасности или внутренних дел. Совминовские старожилы рассказывали мне, как оказывался в глупейшем положении тактичный и умный Косыгин, когда Брежнев на ПБ вдруг заявлял: «Тут нам Коля пару сотен миллионов долларов сэкономил, можем их потратить на то- то и то-то...» Коля, то есть министр внешней торговли Патоличев, пользуясь симпатией к нему Брежнева, специально завышал в своих планах стоимость
 |
1 Цит. по: Рыжков Н. И. Перестройка: история предательств. — М., 1992.
различных сделок, чтобы к нужному дню «сэкономить» пару сотен или больше миллионов и преподнести их Брежневу как результат титанической деятельности внешнеторгового ведомства. Минуя, естественно, Косыгина.
|
|
|
И не дай Бог какому-нибудь совминовцу возмутиться, что без него его женили! Цекисты трепетно охраняли свои конституционные права «силы» и
«ядра» и жестоко наказывали строптивых. Как говорится, вплоть до снятия с занимаемой должности.
Да и все мало-мальски руководящие должности — совминовские, министерские, производственные — держали в руках работники ЦК в так называемой номенклатуре. Причем номенклатура тоже была разной, как у Оруэлла: все равны, но некоторые равнее. Самые «равные» — номенклатура Политбюро, утверждаемая высшим органом партии (или государственной власти — как больше нравится). Сюда входили председатель Совета Министров, как вы уже поняли, его заместители, министры, председатели госкомитетов... Начальники пониже, заместители министров например, входили в номенклатуру секретариата ЦК, то есть утверждались в своих должностях на заседаниях «третьей ступеньки» партийной лестницы. И наконец, должности начальников главков, членов коллегий министерств распределялись на уровне отделов ЦК. Да, кстати, пост директора Уралмаша был номенклатурой Секретариата. Как и посты директоров иных крупных производственных объединений и заводов. Вот почему, прошагав за два десятилетия от сменного мастера до директора Уралмаша, я волей-неволей попал в картотеку номенклатуры Секретариата, откуда партия и черпала свои кадры, которые — по словам «вождя всех народов» — решают все. Я имею в виду, из картотеки черпала, ибо вот вам еще один штрих кадровой партийной политики: людей там по большей части оценивали по довольно развернутым анкетам, носившим пренебрежительное название «объективки».
Так что председатель Совета Министров никого из министров или своих замов без решения Политбюро уволить не мог, даже если те из рук вон
|
|
|
скверно работали. Более того, один из первых заместителей — опять по должности! — входил в состав Политбюро, так что по партийной иерархии вообще был равен своему непосредственному начальнику. Как и министр обороны. Как и председатель КГБ. Как и министр иностранных дел.
Все перепутано! Кто у кого в подчинении, кто за что отвечает, кто кем командует, кто у кого в сватах, в зятьях, тестях — темны дела твои... чуть было не написал: Господи! А почему бы и нет? Хитрый муравейник на Старой площади в Москве и был обиталищем богов для всех, кто пахал землю, варил сталь или пытался сделать из покалеченного и дребезжащего механизма экономики нечто мало-мальски подвижное и производительное. А боги свои намерения со смертными, как правило, не обсуждают. Правда, я и сам был вроде как из партийных богов, членом Политбюро числился, но вот ведь странность: уйдя в Совет Министров, я стал для многих кадровых членов и кандидатов в члены ПБ своего рода «не нашим». Ибо вот еще одна закономерность: боги ни за что не отвечают. Партийные верхи, диктуя и даже навязывая Совету Министров хозяйственные решения, никогда — подчеркиваю: никогда! — не отвечали за их выполнение. Все будет удачно
— что ж, молодцы хозяйственники, медаль им на лацкан, а заодно и нам, скромным, тоже медаль. Не получилось — кара на головы исполнителей из Совмина или ведомства пониже, а нас лишь пожурят отечески за слабо проявленную бдительность...
ВЛАСТЬ КУВЫРКАЛАСЬ ПО ПРОСТОРАМ ОГРОМНОЙ СТРАНЫ 1
(Из воспоминаний заведующего Общим отделом ЦК КПСС
В. И. Болдина)
|
1 Цит. по: Болдин В. И. Крушение пьедестала. — М., 1995.
С того самого дня, когда открылась партийная конференция, впервые собравшаяся за последние 50 лет, в жизни партии начались необратимые изменения. Это были перемены, потрясшие страну и весь мир. Люди понимали, что без должного порядка в стране можно потерять все достигнутое, разрушить само государство. Не все, однако, понимали замыслы руководства. Не все понимал и я. Несколько раз заводил с М. С. Горбачевым разговор на эту тему, но он лишь однажды бросил фразу:
— Подожди, то ли я еще сделаю.
|
|
|
Он замысливал комбинации, о которых не знало его окружение: ни Политбюро ЦК, а позже ни члены Президентского Совета и Совета Безопасности, ни правительство. Даже ближайшие соратники вводились в заблуждение по поводу его истинных намерений. Был ли у него стратегический план ликвидации партии, развала страны? Полагаю, плана не было, но была некая идея-фикс, та конечная цель, достичь которую без уничтожения существовавшей системы было невозможно. Двигался он к ней импульсивно и с опаской. Большинство понимало перестройку как укрепление страны, ее могущества, рост благосостояния людей. Но это, как показала практика, осуществить генсеку было не дано. Пытаясь изменить общество, он невольно уничтожал государственность. Рвались подгнившие корни власти. И она, как перекати-поле, кувыркалась по просторам огромной страны в ожидании своей участи, появления твердой руки.
Я ОБРАЩАЮСЬ К СЪЕЗДУ С ПРИЗЫВОМ ПРИНЯТЬ «ДЕКРЕТ О ВЛАСТИ»1
(Из выступления академика А. Д. Сахарова
|
|
|
