 |
Февраля 1977 года, Пуна, Индия 6 глава
|
|
|
|
«Тот, кто удовлетворен в своем сердце,
видит добро повсюду
и во все времена».
Порой он писал:
«Где есть неудовлетворенность,
там все усилия напрасны».
Порой следующее:
«Пребывай в молчании, тишине,
и ты узнаешь».
Но посетителей не устраивали эти ответы. Они были слишком привязаны к словам, а тут не предлагалось никакого руководства, не давалось никакой карты. Они не могли понять, почему мудрец не отвечает им прямо. Почему? Ему наверняка известны ответы, почему же он предпочитает писать на песке этот лепет? Другие мудрецы дают советы и предписывают методы; говорят о суровом подвижничестве, а что же этот? Его проповеди не услышишь ухом и даже, в данном случае, не увидишь глазом.
Это был настоящий мистик. Он не был аскетом, у него не было для вас упражнений, только понимание — молчаливое понимание, благовестив помимо текстов.
И вот, во время некоторого христианского празднования перед ним появился некий юноша. При нем не было ни посоха, ни мудрых писаний, на языке его не вертелись вопросы, только в глазах устремленность и великая страсть. И он подошел прямо к святому. Не садясь, не останавливаясь и не ища места, чтобы возлечь, подобно другим, он пронзительно уставился на это древнее безмятежное лицо, не говоря ни слова. И вскоре, к изумлению прочих, взял посох из рук святого и начертал на пыльной земле слова:
«Как сияние
рассеивает тьму?»
Святой спокойно вернул себе посох и накарябал под надписью юноши:
«Какая тьма?
Разве ты потерялся во тьме?»
К этому юный пилигрим дописал:
«Теряет ли потерявшийся путь?
В самом ли деле потерявшийся потерян?»
Какое-то время молчащий мудрец созерцал лицо молодого пилигрима, затем написал на земле следующие слова:
|
|
|
«Лишь забыт».
Взрыв смеха прокатился среди собравшихся, а мудрец стер все написанное и написал снова:
«Какое желание привело тебя сюда?»
Множество жадных глаз следило, как посох передавался из рук в руки:
«Желание...? У меня их нет.»
Прямо поглядев на пилигрима, святой взял посох, поднялся, вытянул правую ногу, постучал ею трижды по земле и в этой позе застыл. Замерло и дыхание у всех видевших это. Тут молодой посетитель нарушил молчание:
«Зачем вы это сделали?»
Мудрец быстро нацарапал:
«Любопытство — форма желания.»
Посох сновал туда и сюда, пока разочарованный пилигрим не написал:
«Говорят, есть священная мантра;
читая её, можно воссоединиться
и слиться воедино со вселенной».
Мудрец нацарапал опять:
«Был ли ты когда-нибудь
отдельно от вселенной?»
И тут преподобный резко поднял посох и обрушил его на голову ищущего, повергнув его в глубочайший, благодатнейший транс.
Минули дни. В эти дни, сидя в самоотречении у ног Великого мудреца, юный пилигрим и в самом деле вкусил его сладость. Ни разу не задал он вопроса в его присутствии — бездонная любовь расцветала между ними. На третий день мудрец нарушил многолетнее молчание: «Вот ты и пришел, наконец!» — раздался его хриплый голос.
Юноша не ответил, глубоко заглянул в мудрые глаза, затем вновь взял посох из костлявых рук и написал:
«Лишь вспомнен!»
Больше ничего не надо. Вы забыли, кто вы. Единственное, что нужно, — это вспомнить, кто вы. Забвение — это мир, вспоминание — Бог. Забыть — значит потеряться, вспомнить — значит возвратиться домой.
Глава 10
ВЫ БЛАГОСЛОВЕННЫ
20 февраля 1977 года, Пуна, Индия
Есть ли у вас любимцы? Принадлежу ли я к ним?
Мне вспомнилась одна арабская притча.
Говорят, что всякий раз, создавая человека, Бог шепчет ему на ухо: «Ты мой любимец. Никогда еще я не создавал столь прекрасное творение, никогда больше не создам я столь прекрасное творение. Ты уникален». Но творец шепчет это каждому, и каждый думает в глубине души: «Слову божьему подобает верить».
|
|
|
Вы мой любимец. И это обращено не к кому-то в отдельности, но к каждому. На самом деле выбирать более или менее любимых для меня невозможно. Все зависит от вас, вы можете стать моим любимцем и можете не становиться им: это односторонний процесс. Вы им станете, если позволите, и не станете, если не позволите. Что касается меня, то меня нет.
Объясните, пожалуйста, разницу между логическим обоснованием и «бредом собачьим».
Слово «бред собачий» гораздо лучше, чем «логическое обоснование», но значат они одно и то же. «Логическое обоснование» — термин клиницистов, термин для профессоров; «бред собачий» живее. Слово «логическое обоснование» бескровно, «бред собачий» — юное, живое и кусается, но значение его то же.
Муж-подкаблучник "со своей сварливой женой шли по проселку, по обыкновению ссорясь. Вдруг, обернувшись, она видит несущегося на них со всей скоростью быка. Не оставалось и секунды, чтобы криком предупредить мужа: она прыгнула на забор, а бык с ходу поддел мужа рогами, и тот, пролетев метров пятнадцать, крутясь в воздухе, плюхнулся в канаву. С трудом выбравшись, он видит стоящую на дороге жену.
«Знаешь, Мари, если ты еще раз так меня ударишь, я в самом деле могу выйти из себя».
Это и есть бред собачий. Спросите аналитика, он назовет это логическим обоснованием.
Благородное собрание решило учредить общество, куда входили бы только девственницы. Вдруг появляется молодая особа с ребенком на руках.
— Но мадам, — возразил председатель, — совершенно очевидно, что стать членом общества вы не можете. Почему вы решили, что отвечаете нашим требованиям?
— Когда это со мной случилось, я была дурой, — объяснила она, — потому думаю, что могу вступить в общество этих дур-девственниц.
Это бред. «Логическое обоснование» — философский термин, «бред собачий» — слово простого человека, голос масс, тех, кто живет на земле, с землей, чьи руки в грязи. Слова «бред собачий» (дерьмо, враки) такое же грязное, им пользуются простые рабочие люди, живущие обычной жизнью. Оно не пришло из университетских башен из слоновой кости. Но помните: оно подлиннее, оно говорит больше, чем «логическое обоснование». Слова, пущенные в ход профессорами, всегда анемичны. Это мертвые слова, клинические. Они мало что говорят и больше скрывают. С вашего позволения, я сказал бы так: сами слова «логическое обоснование» есть логическое обоснование: ими пользуются, чтобы избежать слов «бред собачий».
|
|
|
Почему вы допускаете столько ошибок, цитируя других или ссылаясь на тексты Библии и данные науки? Я множество раз по-разному отвечал себе на этот вопрос сам, теперь же мне хотелось бы услышать ответ от Вас.
Что же, позвольте мне допустить еще несколько ошибок. Прежде всего: память у меня изумительная.
Как-то Мулла Насреддин пожаловался знакомому:
— У моей жены очень плохая память.
— Значит, она все забывает?
— Нет, — ответил Насреддин, — она все помнит.
Если у жены муллы Насреддина плохая память, то у меня память изумительная: я забываю все. И я рад этой забывчивости, меня она не беспокоит.
Второе: я не ученый, я невежда. Я люблю читать, но я читаю Библию, Гиту, Коран так, как читают романы; это древние прекрасные истории. Кришнамурти говорит, что не читает священных текстов, а только детективы. Я читаю священные тексты, но читаю в них только детективы. Я бы предложил Кришнамурти заглянуть в Библию: прекраснее истории не найти. Тут есть все: любовь, жизнь, убийство.
Для меня в священных текстах нет ничего особенного. Священные тексты столько же священны, как деревья, камни, звезды, — или столь же обыденны. Я не делаю различия, поэтому я не отношусь к священным текстам так серьезно. Единственное, к чему я отношусь серьезно, это остроты, поэтому когда я цитирую священные писания, то цитирую их по памяти, а когда я цитирую анекдоты, они лежат написанные тут передо мной. Я не хотел бы ошибиться в анекдоте — тут я серьезен. Что касается всего остального, я абсолютно несерьезен.
Так что все очевидно. Слушая меня, вы, должно быть, поняли, что главное для меня не в том, что сказано в текстах — дело не в этом. Главное для меня в том, что говорю я. Если вы пойдете к христианскому священнику, он будет цитировать священное писание, для него главное — писание, он строго дословен. Иначе ему нельзя — он сам второстепенен, а Библия первична. Со мной все иначе: текст лишь свидетельствует обо мне. Я говорю только то, что должен сказать. Если я чувствую, что текст может подтвердить это, я им пользуюсь.
|
|
|
И я играю текстом — порой так, порой иначе. Всегда помните: я не стремлюсь подтвердить текст, — что в тексте все правильно, — я просто пользуюсь им для иллюстрации. Текст вторичен, вы можете забыть о нем: ничего от этого не потеряется. Все, что я говорю, я говорю прямо. Просто для того, чтобы вам помочь, ибо вы не способны слышать прямую истину, вам нужно несколько свидетелей. Так что Иисус, Кришна, Будда, Лао-цзы, — я приспосабливаю их ко мне.
Так и должно быть: мертвые должны существовать и приспосабливать себя к живым и для живых. Почему живые должны приспосабливаться к мертвым? Ле-цзы должен приспосабливаться ко мне: только приспосабливаясь ко мне, Ле-цзы может вновь обрести жизнь.
Иисус должен приспосабливаться ко мне, я не должен приспосабливаться к Иисусу. Прошлое должно приспосабливаться к настоящему, а не наоборот, поэтому я продолжаю играть...
Для меня это просто истории, и в глубинной сути подход именно в этом: вся жизнь есть вымысел, это майя, сон. Иисус, Будда, Кришна, я, вы — часть великого сна: Бог дремлет. Не относитесь к этому слишком серьезно. Я не ученый, и у меня нет ни малейшего уважения к ученым. Мой подход такой же, как у Муллы Насреддина.
К Мулле Насреддину пришел человек и сказал: «Ты слышал, Насреддин? Умер первый ученый города, и нужно двадцать рупий, чтобы похоронить его».
Мулла дал ему сто рупий и сказал: «Слушай, раз вы все равно это делаете, не похороните ли вы сразу пятерых? Учти: эти ученые хитры и изворотливы — хороните их как можно глубже, а не то они выберутся обратно. А если еще понадобятся деньги, заходи ко мне, не стесняйся!»
Я не ученый и ни в малейшей степени не питаю уважения к ученым и учености. Все это бред собачий.
Я читал прекрасное стихотворение Харбурга. Там есть несколько строк необычайной важности. Поразмыслите.
Стихи создаются дураками вроде меня,
Но только Бог может сделать дерево;
И только Бог, который делает дерево,
Делает и дураков вроде меня.
Но только дураки вроде меня
Могут делать Бога, который делает дерево.
Я потрясающе невежественен, и я счастлив такой, каков я есть. У меня нет ни малейшего желания усовершенствовать себя, так что если вы порой попадаете в неловкое положение — вам говорят, что Бхагаван говорит не то, — то это ваша проблема. Ваш Учитель оказался виноват... вам немного неприятно, саднит эго. Что касается меня, то у меня все о'кэй. И я буду непрестанно создавать для вас проблемы! А вы находите ответы. Придумайте что-нибудь, побольше воображения и выдумки. Я ведь вон сколько выдумываю, а вы почему не можете? Можете найти какой-нибудь эзотерический, оккультный смысл. Это так просто: когда найти больше нечего, всегда пытайтесь найти какой-нибудь эзотерический или оккультный смысл, — наверняка он есть.
|
|
|
Интересный, хорошо одетый мужчина подал нищему банкноту в пять долларов. «На это, бедняга, ты наешься до отвала, и еще останется, чтобы выпить».
Нищий отправился в дешевый ресторан Тони, где съел самый сытный обед в своей жизни, а затем залил его бутылочкой вина и немного оставил на чай официанту.
«Ах, — сказал интересный, хорошо одетый мужчина, — как прекрасен этот мир. Все счастливы. Бедный нищий: он наконец-то наелся, Тони: у него крупная выручка; официант: он получил чаевые. А я..? Я тоже счастлив: банкнота ведь была поддельной».
Вот и сделайте, чтобы все были счастливы. Создайте несколько вымыслов, несколько поддельных банкнот; сделайте, чтобы все были счастливы. Этот мир и в самом деле прекрасен.
Не тревожьтесь так сильно о фактах: их нет — все вымысел. Помните: все вымысел, даже мое бытие здесь и ваше бытие здесь — это гигантский вымысел. Никогда ничего не происходит. Истина есть. Все, что происходит, — вымысел: история есть вымысел, потому что все, что есть, — есть... здесь никогда ничего не случается. У Бога нет истории, у Бога нет биографии. Бог только есть, нет никакого «был», нет никакого «будет». Нет ни прошлого, ни будущего.
Вся история вымышлена, вот почему на Востоке мы мало пеклись об истории: мы не записывали историю — вместо истории мы записывали мифы. Если вы спросите индуса, когда родился Рама, он не сможет ответить. Спросите индусов: сколько людей, столько ответов. Никто не знает, никто даже не знает точно, рождался ли он вообще. Согласно традиции, сказитель описал житие Рамы прежде, нежели тот родился: Вальмики написал Рамаяну прежде рождения Рамы. Вот вам восточный подход. Вам трудно представить, чтобы христианские апостолы написали житие Иисуса прежде, чем тот родился, а Вальмики написал житие Рамы раньше, и тогда Раме пришлось родиться, чтобы подтвердить, что Вальмики был прав, не то умные люди смеялись бы над стариком. А он написал это: «Да будет так!» И Раме пришлось воплотить то, что уже было написано Вальмики. Он пророк, — это было пророчеством: вслед появился Рама. Взгляните на подход: история мыслится как вымысел.
Только романы сначала пишутся, а затем их играют и ставят по ним фильмы.
В тайной ессейской традиции считают, что Христа никогда не было, что на самом деле это спектакль — спектакль о Христе: его играли еще за много веков до рождения Христа. В самом деле, он никогда не рождался, — это спектакль. Постепенно люди так сроднились с этим спектаклем, они настолько полюбили его, что он стал становиться реальностью, стал видеться фактом, поэтому столько версий. Заглянув в Евангелия, видно, что они различны, порой противоречивы. Четыре версии одной истории неизбежно различны.
Восточный взгляд направлен на то, что не видно глазом, а то, что можно увидеть глазами, — только вымысел. Наслаждайтесь, наблюдая его, любите его — это лила, божественная игра. Так что то, что я говорю вам, — не проповеди: ведь проповедь вещь серьезная, а это птичья песня. Все, что всплывает во мне, я говорю вам. Меня не заботит, подтверждается это историей или нет: история имеет для меня мало смысла.
Почему ни одна женщина не стала просветленным Учителем?
Женщина не может быть Учителем — это невозможно. Достигнув, женщина становится возлюбленной, но не Учителем. Удовлетворение женщины — в любви. Цветение женщины — любовь. Учительство не является целью женского ума, — женщина не становится Учителем, она становится возлюбленной. Стать Учителем — глубоко мужское стремление.
Путь мужчины — осознание, путь женщины — любовь.
На пути осознания возможно учить, возможно стать Учителем. На пути любви как можно учить любви? Можно цвести, благоухать в любви, но как можно этому учить? Да, если кто-то хочет научиться от вас, он научится, но вы не Учитель. И такие женщины были: Рабийя, Мира, Малибай, Магдалина, Тереза. Такие женщины были: Сахайо, Дайя, Лала. Таких женщин много, но они не были Учителями. Они так отдались Богу, что стали возлюбленными.
«Я твоя возлюбленная, Господь мой», — говорит Мира, любовница Кришны, самого Бога. Она поет песни, прославляющие её Бога, она танцует. Тот, кто возьмет от нее, преисполнится этим, но Учителем она быть не может. Она отдалась вся, её самоотдача абсолютна. Да, находясь в её обществе, вы Узнаете, что такое самоотдача... Но учиться вам придется самим, — она учить не будет. Женщина не может быть Учителем.
Чтобы учить, нужна особого рода энергия. Позвольте мне высказать это так, это мой опыт: мужчине очень трудно стать учеником. Даже если он им становится, то становится неохотно. Трудно отказаться от самого себя. Как отречься от воли? Даже если он отдается Учителю, он отдается с условием, с тем, чтобы когда-нибудь стать Учителем. Он становится учеником с тем, чтобы стать Учителем. Мужчине трудно отдаться, женщине отдаться очень просто. Женщине стать учеником очень просто, но стать Учителем очень трудно. Даже достигнув, она остается в самоотречении. А мужчина, даже когда он еще не достиг, в глубине души не сдается. Вовне он проявляет полное смирение, но где-то внутри остается эго.
Мужчина может стать хорошим Учителем. Женщина может стать хорошим принимающим, стать восприимчивой, стать чревом. Стать Учителем значит стать дающим.
То же явление, что мы видим на биологическом уровне, остается и на духовном. Биологически женщина готова принять сперму мужчины, которого она любит. Мужчина не может стать матерью, он может стать только отцом, он может лишь дать толчок процессу. Матерью может стать женщина, девять месяцев она будет вынашивать плод в своем чреве, будет питать ребенка своей кровью и всем существом, будет переносить беременность. То же происходит на духовном уровне.
Женщина, приходя к Учителю, сразу готова к самоотречению. Если порой случается иначе — есть женщины, для которых самоотречение очень трудно, — это просто указывает на то, что они утратили контакт со своей женственностью, они не знают, кто они, — они удалились от своего центра. Они не знают самоотречения, потому что не знают, как быть женщиной. Если вы знаете, как быть женщиной, самоотречение столь же просто, как легко приходит смирение.
Все великие ученики этого мира были женщины. У Будды были тысячи учеников, но пропорция всегда оставалась — три женщины на одного мужчину. Та же пропорция у Махавиры; у него было сорок тысяч санньясинов: десять тысяч мужчин и тридцать тысяч женщин. То же и с Иисусом.
Истинно преданные из его окружения были не мужчины, а женщины. Когда его распинали, все мужчины бежали, не осталось ни одного мужчины. Апостолы бежали, а женщины остались, три женщины: у них не было страха, они были готовы пожертвовать собой. Когда Иисуса снимали с креста, мужчин там не было, — эти ученики были далеко, было двое или трое, но оставались в толпе, — а тело снимали женщины. И знаменательно: когда через три дня Иисус появился, воскресший, он прежде явился Марии Магдалине, а не мужчине. Это весьма знаменательно. Почему? А как же двенадцать учеников? Почему Марии Магдалине? И она немедленно узнала его и сказала: «Господь мой, ты все же жив!» А когда Иисус явился ученикам, мужчинам, они не узнали его, они подумали: «Тут что-то не так. Как мог этот человек воскреснуть?»
Рассказывают, что когда он явился двум ученикам, мужчинам, он шел с ними несколько часов, а они все не узнавали его и все говорили об Иисусе. А Иисус шел рядом с ними. Внешность этого человека приводила их в некоторое замешательство — он был так похож на Иисуса, но не мог же это быть он? «Только внешне — не следует обманываться внешним». Два часа шли они вместе. Когда зашли в харчевню, сели за стол и Иисус преломил хлеб, только тогда они узнали его. Весьма материалистическое сознание. Вдруг они увидели... ибо каждое движение Иисуса, каждый его жест был уникален, неповторим, присущ только ему. Теперь они узнали его, ибо он преломил хлеб точно так же, как это делал Иисус год за годом, — тогда они узнали его. Но в течение двух часов они не могли узнать его.
Магдалина узнала тут же. Когда она побежала сказать мужчинам, ученикам, что Христос воскрес, — они рассмеялись. «Женщина! — сказали они, — ты бредишь». И, смеясь, продолжали: «У женщин всегда так — мечты, фантазии, романтика. Посмотрите на эту дурочку. Иисус мертв. Мы своими глазами видели его мертвым на кресте». А она вопила сквозь слезы: «Слушайте же! Я его видела!» Но они не послушали.
Женщина может стать прекрасной ученицей, и так должно быть. Женщина восприимчива, это открытость, чрево. Она никогда не становится Учителем в том смысле, в каком становятся Учителем мужчины: Махавира, Будда, Заратустра, Лао-цзы. Нет, женщины никогда не становятся такими Учителями. Но не было еще учеников, подобных женщине: ни один мужчина еще не сравнялся с ней в ученичестве. И позвольте вам заметить, что если уж делить на мужчин и женщин, то женский ум благословеннее, потому что главное не давать, главное — воспринять истину, а давать уже во вторую очередь. А женщина всегда обладает большей цельностью, чем мужчина. Получив истину, она озаряется: все её тело, все её существо являет это: вокруг нее образуется аура. Видели вы беременную женщину, какой прекрасной она становится? Лицо её сияет: она носит в себе новую жизнь. И это лишь малое подобие женщины, истинно ставшей ученицей: она носит в себе самого Бога. Слава её бесконечна.
Так что не тревожьтесь, почему женщина не становится Учителем. Это и не нужно. Если вы можете стать ученицей, это естественно, и вы всегда останетесь верной жизни.
Вчера вы сказали, что дзэн — прекрасный сплав Дао и буддизма, а суфизм — цветок, расцветший из ислама и индуизма. Не является ли ваше учение сверхцветком, скрещением суфизма и дзэн?
Это не цветок, это смешение двух благоуханий. Дзэн — это сверхцветок, как и суфизм. К ним нечего добавить: они совершенны. Что касается цветов, они достигли совершенства, к ним нечего добавить, они цветут. Что я здесь делаю, так это смешиваю их ароматы.
Цветет роза, цветет лотос. Оба цветка струят аромат по ветру. Что я здесь делаю, так это пытаюсь смешать их ароматы, а это вещь очень тонкая. Цветок груб, аромат тонок. Цветок видим, аромат невидим. Цветок материален, аромат —- чистый дух. Вот что я пытаюсь делать — свести воедино все цветы тантры, йоги, Дао, суфизма, дзэна, хасидизма, иудаизма, мусульманства, индуизма, буддизма, джайнизма, — я пытаюсь соединить все ароматы, расцветшие за века. Это уникальный эксперимент, не проводившийся никогда прежде. Будда говорил только о пути, на котором достиг он сам, так же и Махавира, Иисус. То, что происходит здесь, не бывало никогда прежде.
Вы благословенны, вам повезло. Возможно, вы еще не поняли этого: пока Учитель жив, его никто не понимает. Вам не приходилось задумываться над этим? Понимали ученики Иисуса, что происходит, когда это происходило? Понимали они, что в их жизни происходит нечто необычайно важное, что определит судьбу человечества на многие века вперед? Нет, они этого не понимали. Понимали ученики Будды, что происходит нечто необычайно важное? И вы не понимаете. Происходит нечто необычайно важное, чего прежде не было никогда, что должно решить все, потому что теперь прежние религии не смогут выжить, их время прошло.
В будущем кое-что исчезнет. Исчезнут нации, потому что земля стала деревушкой: они уже бессмысленны. Индия, Пакистан, Китай, Америка, Канада, Англия, Германия — бессмысленны: мир стал единым. Первый человек в космосе закричал, увидев Землю как единое целое. Он взглянул на Землю... невозможно было представить, что есть какие-то деления на Америку, Россию, Китай. Он не мог считать себя американцем или русским — он житель Земли. Он не увидел на Земле никаких разделений: все деления существуют только на политической карте, Земля пребывает неделимой. Человек преодолел гравитационный барьер, освободился от гравитации, Земля стала единой. Теперь это только вопрос времени... Нации должны исчезнуть, а с нациями исчезнет мир политиков и мир политики. С Земли исчезнет этот гигантский кошмар.
И второе, что исчезнет вместе с нациями, — это индуизм, ислам, христианство, иудаизм. Так же, как политика разъединила карту мира, религии разъединили сознание человека. Конечно, религиозное разделение куда опаснее политического: политика может делить только Землю... религии разделили сознание человека. Человеку не дозволен свободный доступ к своему существу. Он должен быть только мусульманином — как узко! Почему? Когда же вы сможете получить все наследство? Если вам принадлежит все прошлое и все будущее, зачем делить? Почему я должен называть себя либо индуистом, либо мусульманином, либо христианином? Надо утверждать целостность. Утверждая целостность, вы становитесь целостным: вы теряете свои узкие деления, разграничения, вы становитесь целым, вы становитесь святым. Это произойдет, это должно произойти. Это должно произойти, иначе человек не сможет расти дальше.
Человеку очень важно отбросить всякие барьеры: нации, религии, церкви. Единственное, что я делаю, — пытаюсь смешать все благоухания, скопившиеся за века цветения человеческого сознания. Лао-цзы — цветок, как и Будда, Иисус, Мухаммед, но теперь предстоит смешать их благоухания в единый, вселенский аромат. Тогда впервые человек сможет стать религиозным, не расщепленным. Тогда станут вашими и церковь, и храм, и мечеть. Тогда ваши и Гита, и Коран, и Веды, и Библия, — все ваше. Вы становитесь безграничны.
Нет, я не пытаюсь создать новый цветок: цветок — это событие. Я пытаюсь создать из всех этих цветов новый аромат. Это тоньше, неощутимей, это сможет увидеть только тот, у кого есть глаза.
Опасность ваших бесед о даосизме состоит в том, что есть много ленивых, безответственных людей, которые логически обосновывают свои дурные привычки, называя себя даосами, придерживающимися недеяния. Пожалуйста, поясните разницу между даосом и ленивым эскапистом.
Это вопрос от Ананды Прем.
Во-первых, есть две опасности, о которых я уже говорил: эгоизм и лень, летаргия. И помните, если уж вам не избежать падения, то лучше ловушка лени, чем ловушка эгоизма. Последняя опасней, потому что ленивый не сделает ничего дурного, — ленивый вообще ничего не делает. Он не делает ни хорошего, ни плохого, он не станет никого убивать, мучить, не построит концентрационных лагерей, не пойдет воевать — ему лень. «Зачем? — скажет он. — Зачем, когда можно отдохнуть?» Ленивый человек не представляет опасности. Единственное, что он может упустить, так это свой духовный рост, — ни в чей другой рост он не станет вмешиваться. Он не совершает вмешательства. Он не станет доброжелателем, а это самые опасные, самые бесчестные люди на свете — эти доброжелатели. Ленивого человека почти нет. Что он может? Слышали вы, чтобы ленивый натворил беду?
Нет, Ананда Прем, все беды исходят от эгоистов, и для тебя такая возможность не исключена. Не печальтесь о том, что несколько человек здесь вконец обленятся, — пусть их, ничего страшного. Все беды от эгоиста, от того, кто хочет быть духовным, особенным, кто хочет стать сиддхой, кто хочет овладеть духовными силами. Хочется доказать, что в мире истинно есть нечто духовное: это настоящая опасность. Если уж вам не избежать падения, выбирайте лень. А если не падать, хорошо бы избежать и того и другого.
Лень как обычный насморк — ничего страшного. Эго подобно раку. Лучше не иметь ни того ни другого, но если приходится выбирать, если вам хочется к чему-то прицепиться, то лучше обычный насморк — на него можно положиться, он никого не убивает, от него еще никто не умирал. Но не выбирайте рак, — а это вероятнее всего.
Вот она говорит: «Опасность ваших бесед о даосизме состоит в том, что есть много ленивых, безответственных людей...»
Во-первых, как только вы начинаете думать о других, вы попадаетесь на удочку эго. Кто вы такая, чтобы думать о других и их жизни? Это их жизнь. Если им нравится быть ленивым, то кто вы такая, чтобы вмешиваться? В Ананде Прем сидит доброжелатель, она очень беспокоится о других — это очень опасно. И конечно, она осуждает. Осуждение в самом вопросе: «Опасность ваших бесед о даосизме состоит в том, что есть много ленивых, безответственных людей, которые логически обосновывают свои дурные привычки, называя себя даосами, придерживающимися недеяния». Кто вы такая, чтобы говорить им, что их привычки дурные?
Лучше лень, чем одержимость деятельностью. Одержимость деятельностью — это сумасшествие. Ленивый человек может быть в здравом уме. Порой самые ленивые оказывались самыми здравыми. У меня есть чувство, что если бы Ананде Прем повстречался Лао-цзы, она решила бы, что он лентяй. Он покажется ленивым во всех отношениях. Повстречайся ей Диоген, она решит, что он ленив. Повстречайся ей Будда, она решит, что он ленив. «Что ты тут делаешь, сидя под деревом Бодхи? Мог бы по крайней мере открыть начальную школу и учить детей или построить больницу и помогать бедным. Столько людей умирает, голодает... что ты тут делаешь, сидя под деревом Бодхи?»
Ананда Прем налетела бы на Будду, приспособила бы его для дела. «Что ты тут делаешь? Сидишь себе и медитируешь? Разве сейчас время медитировать? Разве сейчас время просто сидеть и молчать? Наслаждаясь своим блаженством? Это эгоизм!» Такая позиция осуждения в самом деле опасна: она дает вам чувство, что вы святее другого: «Я лучше вас. Вы... вы ленивцы!» Она пишет вопросы каждый день, а я на них не отвечаю; каждый день «все они хиппи, все они бесполезны».
Она ищет себе любовника, но ничего не может здесь найти: она считает, что здесь нет никого... Ей нужен «правильный человек», но здесь она не может найти правильного человека. Это все «хиппи-йиппи», а ей нужен кто-нибудь на Уровне. Она пишет письмо: «...человек на уровне, с положением, со счетом в банке, джентльмен, эсквайр, у него есть престиж, респектабельность. Здесь же люди просто бродяги, беспризорники». Она отказалась бы от Будды, она отказалась бы от Лао-цзы. Они неправильные. Она пишет мне: «...эти Длинноволосики!» Она пишет с таким отвращением, что от этого отвращения она стала просто отвратительной, и ничего она не найдет. Год она искала на Западе. Она еврейка. Она Искала в Америке, затем поехала в Израиль искать мужчину. Не могла она найти в Америке, не могла в Израиле, — она Нигде не найдет. Даже если она попадет на небеса, Бог Покажется ей беспризорником. Она относится с таким осуждением, что не может любить простого человека. Да, есть изъяны, есть ограниченность, но эта ограниченность есть у всех. Если хочешь любить, надо любить человека со всей его ограниченностью.
|
|
|
