Февраля 1977 года, Пуна, Индия

 

Пандит в сегодняшней истории — разве он не является прекрасным даосом? Возможно, он не достиг океана, но на пути?

 

Он может быть назван даосом, но не человеком Дао. Он даос в том смысле, что верит, что дао — это истина, но не человек Дао, потому что его вера безосновательна. У него нет собственного опыта, нет собственного экзистенциального понимания, — это просто ученость. Быть даосом легко: вы можете всегда позаимствовать знания. Быть человеком Дао трудно: для этого нужно мужество.

Иногда вас может больше впечатлить даос, чем человек Дао, потому что понимание даоса в его интеллекте. Он имеет некое сродство с вами: он пользуется той же логикой, тем же языком, которые можете понять и вы. Понять человека Дао может быть трудно, потому что между вами и им нет моста. Он существует в очень трансцендентальном мире, в совершенно иной реальности. Он часть особой реальности. Если он прав, вы совсем не правы. Даос может быть прав и не заставить вас почувствовать, что вы совершенно не правы. Даос в согласии с вами, но не с Дао. Вот в чем значение конца истории: маркиз был восхищен... но не просветлен.

Ответ был действительно прекрасен, изыскан, но в нем не было пищи. Вас он может порадовать, но вы не можете им жить. Это бессмысленная, несущественная вещь. Это пустой жест, хотя и прекрасный, но пустой. Он важен, но не созидателен. Да, это может развлечь вас, но не больше.

Так что я могу согласиться с тем, что пандит, ученик был даосом. Он верил в философию Дао, но это была философия, и верить в нее является догмой. Он не жил в ней, не ощущал её, она не была еще его сердцем. С ним этого не произошло. Это похоже на слепого, который много всего слышал о свете, цвете, радуге, цветах, солнце, луне, звездах и стал очень искушенным в беседах об этих вещах. Может быть, все, что он говорит, верно, но как это может быть истинно? Слепой может усвоить все, что написано о свете, и может совершенно отвечать на ваши вопросы об этом. Возможно, он использует такие же точно слова, что и зрячий, так как слова соответствуют предмету, они те же, но что касается опыта, то один имеет опыт, а другой его не имеет. Это надо всегда помнить. То, что он сказал: «Мой учитель может совершать эти чудеса, — он способен их делать, но может и не делать», — это великое утверждение, это здорово сказано, но оно исходит от слепого.

Если это приходит от Ле-цзы, оно имеет грандиозное значение, если это приходит от Будды, оно имеет грандиозное значение, но все это пришло от пандита, и оно бессмысленно, — запомните это навсегда. Более важно, кто делает утверждение, чем утверждение само по себе. Вы можете точно повторить слова Иисуса, но вы их повторяете. Ваш попугай может быть обучен повторять точно слова Иисуса, Мухаммеда... но какое это будет иметь значение? Повторяющий попугай — это пустой жест, внутри попугая ничего нет, он — механизм. Но когда это говорит Иисус, слова выходят из его сердца, он не повторяет, он не имитирует, — они изначальны, они истинны.

Правда означает то, что приходит из вашего опыта, произрастает из ваших переживаний; она часть вашей жизни, часть вашей красоты и плоти, вашей сущности, она циркулирует в вашем бытии; она есть то, что вы вдыхаете и выдыхаете. Помните всегда, что утверждение само по себе не много значит, но валено, от кого оно исходит. Иногда, слушая меня, вы будете удивляться: если говорит Лао-цзы, я соглашусь с этим, а если то же самое говорит Конфуций, я буду в этом сомневаться. Если говорит Сократ, я соглашусь с ним, а если те же слова говорит Аристотель, я буду это осуждать. И вы будете удивлены, вы будете думать, что это несправедливо, но постарайтесь меня понять: я смотрю внутрь личности, внутрь знания. Что говорит человек, не имеет большого значения... значение имеет его бытие, то, что он из себя представляет, — а не набор знаний.

Итак, я могу согласиться, что он даос и так же прекрасен, но он целиком имитация: нет настоящего алмаза — это подделка. Искусственные алмазы могут быть прекрасны, по крайней мере могут казаться прекрасными. Цветы из пластика могут выглядеть прекрасно, они могут быть сделаны так, что будут привлекать вас, но они не настоящие — это обман, мошенничество.

Второе: «Возможно, не достиг океана, но на пути?»

Тогда вы не поняли меня... все, что я говорил здесь. Дао есть путь без пути. Что это значит? Что путь и цель одно; если вы на пути, — вы достигли. В этом красота Дао: если вы на пути, вы достигли дома... потому что путь и цель неотделимы, путешествие и пункт назначения неотделимы, — путешествие само и есть его цель. В этом значение слова «дао». Дао означает путь: путь, сам по себе являющийся целью. Это означает конец, — другого конца нет.

Все, что вы говорите, выглядит логично: человек может быть просто на пути, — возможно, еще не просветленный, но на пути. Что вы имеете в виду? Значит ли это «немножко просветленный»? «Частично просветленный»? «На пути...» — двигаясь по направлению к просветлению? Невозможно частичное просветление — либо оно есть, либо его нет; либо вы достигли, либо не достигли, и между этими двумя состояниями нет ничего, нет промежуточных станций. Человек на пути означает, что человек в океане: утонувший, достигший, исчезнувший. По смыслу Дао путь и цель не могут быть разными — они неотделимы. В этом красота Дао и великое понимание Дао. Если существует цель, тогда вы становитесь напряженным, потому что тогда появляется желание и стремление достигнуть её. Тогда вы должны подготовиться к ней: понадобится время, методы, техники, понадобится сила, характер, и вы будете всегда озабочены и всегда бояться, идете ли вы в нужном направлении или нет, способны ли вы это выполнить или нет, не упустите ли вы что-то снова. Страх, озабоченность, метания будут продолжаться, потому что в цели будущее. Когда путь и есть цель, нет будущего — будущее просто разрушено, время исчезает.

Нет завтра.

Здесь и сейчас возможно все, нет нужды в отсрочке. Это уловки ума, который хочет отсрочки, и этот ум разделяет путь и цель. А тогда и путь дробится на много маленьких этапов, на много километровых столбов: первый, второй, третий... он продолжает делиться. Тогда появляется большое поле для деятельности ума. Дао не дает пищи для ума, оно полностью разрушает ум, потому что нет цели. Просто размышляйте над этим, созерцайте это: если нет цели,' как может существовать ум? Тогда это мгновение — все, что есть, в нем все. Желание невозможно, потому что нет завтра и нет цели, нечего достигать: куда тогда вы пойдете? Куда вы вырветесь? Куда вы спрячетесь? Цель дает вам спасение, вы можете надеяться: сегодня я действую неправильно, но завтра буду действовать правильно; сегодня я просто начинающий, а завтра я стану знатоком. Но если нет цели, нечего достигать, некуда прибывать, тогда все уловки и техники отброшены, оставлены все споры. Тогда вы оставлены с этим мгновением. Это мгновение — все, и как раз в это мгновение происходит освобождение.

Ум, освобожденный от желаний, — это и есть освобождение. Ничего больше не желающий ум — это и есть просветление. Ум, ничего больше не обдумывающий, не надеющийся, — это и есть то, что приходит к океану. Пожалуйста, не разделяйте, смотрите на жизнь как на неделимое целое, как на одно целое.

 

«Я понимаю, что вы говорите о так называемом знании, но оно еще продолжает существовать...»

 

Просто от понимания интеллектом того, что я говорю, это не оставит вас. Просто интеллектуальное понимание не помогает. В самом деле, если вы понимаете то, что я вам говорю, только интеллектуально, то это станет лишь другой информацией — это только увеличит сумму знаний, которую вы уже имеете, нагромоздит еще большую кучу.

Глупец, слушающий меня, добавит себе учености. Умный человек отбросит всю свою способность к накоплению знаний и станет невежественным, а глупец будет накапливать знания и станет более ученым: это зависит от вас. И запомните: просто понимая вещи через интеллект, вы их не меняете, но если вы поняли что-то тотально, тогда проблемы больше нет, — в этом глубоком понимании проблема исчезает, а если проблема остается, это показывает, что понимание было только интеллектуальным. Логически вы понимаете: «Я прав», но кто живет логикой? Логикой не живет никто. Логика вам подсказывает, что гнев ни к чему, но если кто-то вас оскорбляет, то вся логика забыта — тогда поднимается гнев. Каждый раз, когда вы влюбляетесь, вы поступаете вопреки логике. И как только любовь проходит, вы опять думаете: «Это глупо, это сумасшествие. Никогда больше. Черт с ней, от. нее крушение всех планов», — вы устали от этого. Но спустя несколько дней вы забываете все эти крушения, — черт возьми, все может устроиться. Снова лицо возлюбленной становится вам симпатичным, она снова кажется небесным созданием, вы снова попадаете в ловушку: логика забыта, — кто же живет в согласии с логикой?

Когда вы понимаете меня логически, это ни к чему не приводит. Логика никогда никого не изменила, потому что вы находитесь под властью бессознательного, а не сознания. Когда вы понимаете, что накопление знаний тщетно, что это поверхностно... но глубоко лежащие знания — значительный вклад, из-за этих знаний вы чувствуете свою важность, из-за этих знаний вы кто-то. Этими знаниями поддерживается и укрепляется ваше эго, из-за этих знаний вы можете испытывать высокомерие — высокомерие по отношению к тем, кто чего-то не знает; из-за этого запаса знаний вы стремитесь иметь преимущество, — все это заложено в них. До тех пор пока вы не избавитесь от этих накоплений, сумма знаний не может быть отброшена.

И, главное, привычки отмирают с трудом, а привычка к накоплению знаний — древнейшая привычка из всех, которую человек приобрел. Это наиболее опасная привычка. Курение, выпивка, азартные игры ничто в сравнении с ней. Это самая опасная привычка, потому что она препятствует вашему видению, вашему вхождению в глубокий контакт с реальностью — это величайший барьер, китайская стена. Но привычки отмирают с трудом, запомните это, а она древнейшая, самая продолжительная привычка.

 

Старый игрок говорил своему сыну, лежа на смертном одре:

— Сын, обещай мне никогда не прикасаться к картам, особенно никогда не играть в «очко». Это игра, которая может стоить тебе состояния, может лишить тебя времени, разрушить здоровье и обречь тебя на боль и страдания. Обещай мне здесь, на моем смертном одре, именем ангела милосердного, парящего надо мной, и мудростью бога всевышнего, что ты никогда не будешь играть в «очко», что ты никогда не коснешься игральных карт.

— Да, отец, — пробормотал благочестивый сын.

— И помни, — воскликнул старый игрок, — если тебе придется играть, то всегда старайся держать банк.

 

Старая привычка: игрок есть игрок. То, что он говорит, не многого стоит, — глубоко внутри он старый игрок. Вся эта торжественная церемония просто поверхностна в сравнении со страстью к игре. Глубоко изнутри, из бессознательного, возникает эта привычка: «И помни, — восклицает старый игрок, — если тебе придется играть, всегда старайся держать банк».

Вы слушаете меня, слушаете это бормотанье, этот шепот Дао. На мгновение слабый свет возникнет на поверхности вашего сознания и осветит немного, — но это очень призрачный свет: он приходит и уходит. В этом призрачном свете вам на мгновение кажется, что вы понимаете, но из глубин вашего бессознательного придет гигантский шторм и лихо сметет этот слабый свет.

 

Я слышал об одном истинном джентльмене...

Одно место было поражено эпидемией краж, организованных известным вором-джентльменом. Однажды ночью Сэдди проснулась и стала трясти Хими:

— Хими, в доме взломщик, — говорит она.

— Нет никого, — произнес Хими сонно, — иди спать, дура.

Вдруг из стенного шкафа выпрыгнул человек.

— Это слишком, — воскликнул он, — сейчас же извинитесь перед леди.

Джентльмен есть джентльмен, даже если он становится взломщиком... Привычки отмирают с трудом, — они сохраняются в глубине.

 

В Дартмуте английский профессор к своему удивлению обнаружил своего коллегу, пишущего на стене туалета.

— Элмер! — воскликнул профессор, — не говори мне, что ты из того сорта парней, которые пишут на стенах туалетов!

— Чушь, — обиделся профессор, — я слегка подправляю орфографию.

Просто старая привычка поправлять заставляет искать грамматические ошибки даже там.

 

Скряга, один очень известный скряга...

Большая толпа собралась на пляже Кони-Айленд и наблюдала, как мужчина делает искусственное дыхание спасенной им девушке, богатой наследнице. Её родители пробились сквозь толпу и, к своему облегчению, увидели её целой и невредимой.

— Жена, — сказал папаша, — дай этому парню доллар. Он спас ей жизнь.

— Но, папа, — запротестовала девушка, — я была лишь наполовину мертва.

— Хорошо, — сказал отец, — дай ему пятьдесят центов.

 

Наблюдайте то, что исходит изнутри вас. Будьте больше наблюдательны в этом смысле, — это покажет вам глубоко укоренившиеся привычки и вы будете вынуждены познакомиться со всеми ними. Я не призываю вас воевать с ними, — Нет, я не призываю отбросить их с усилием, нет. Все, отбрасываемое с напряжением, мстительно возвращается назад. Никогда не боритесь с какой-нибудь старой привычкой, потому что борьба создает конфликт: вы будете воевать с самим собой. Просто поймите. Станьте более наблюдательным.

Теперь вы должны понять одну вещь: набор знаний бесполезен. Это просто взгляд мельком. Теперь переведите этот взгляд в ваше бессознательное. Наблюдайте. Когда бы вы ни начали проявлять свои знания, поймите, почему это происходит. Каковы глубинные мотивы? Всматривайтесь в мотивы и вы обнаружите мотивы за мотивами мотивов. Когда вы придете к пониманию всех мотивов и всех установок, когда вы просмотрите все, окружающее вас в вашей жизни, вы вдруг увидите, что с пониманием исчезают привычки. Нет нужды бороться, нет нужды прилагать какие-либо усилия. Иными словами, этот легкий взгляд, который иногда приходит, никогда не будет переведен в вашу жизнь.

Существует два типа людей: одни из них те, которые, если понимают что-то интеллектуально, то начинают думать, что они поняли. Они дурачат сами себя. Рано или поздно случай покажет им, что понимание было поверхностным. Царапните немного, и эта реальность распадется. Другие — это те, которые не обманываются этим поверхностным взглядом. Это маленькое окошко, важное, но не достаточное само по себе. Это должно быть введено в глубины вашего бытия, но это введение означает, что вы должны наблюдать за всем, что проходит перед этим вашим взглядом. И наблюдать без какого-либо суждения, не вступая в конфликт. Просто наблюдать и видеть, что есть что. Однажды вы узнаете, кто есть кто и что есть что внутри вас, вещи начнут изменяться и это изменение будет удивительно для вас, потому что вы ничего не сделали такого, что должно изменять непосредственно. Это приходит как сопутствующий результат, как следствие понимания.

 

Возлюбленный Бхагаван. Этот ашрам представляется мне как оазис в пустыне, а в центре оазиса источник кристально чистой воды — не мираж, и этот источник — вы, Бхагаван. Но в границах оазиса под пальмами проводятся иногда очень странные игры. Я знаю: играть прекрасно для детей, это помогает им расти и расширять свое понимание этого мира, но когда эти игры выходят из-под контроля, они могут быть скорее вредными, чем добрыми, и, я считаю, опасными. И к тому же жаждущие пилигримы, пересекающие пустыню в поисках воды, видят в первую очередь, может быть, эти странные игры и уходят, сбитые с толку, даже не удовлетворив жажды. Я говорю себе: «Судите, да не судимы будете», но я немного встревожена. Пожалуйста, объясните.

 

Во-первых, что бы ни происходило здесь, — определенно странная игра; во-вторых, что бы ни происходило в окрестности под пальмами, — это часть меня. Запомните, что всегда все, что здесь происходит, мне прекрасно известно. Ничего не делается без моего контроля, что бы ни происходило. Я достаточно ослабляю вожжи, и кажется, что все происходит совершенно свободно, но это не так, — просто вожжи достаточно длинные. Таким образом, это не приводит к какому-то опасному результату. Опасность появляется только тогда, когда присутствует насилие, — при свободе нет опасности.

Да, детям не может быть предоставлена полная свобода, — не потому, что полная свобода опасна, — нет: свобода никогда не бывает опасной, но дети не сведущи: полная свобода для них может быть самоубийством. Поэтому длинна веревочка, но она в моих руках. Я жду момента, когда человек созреет, тогда веревочка полностью обрывается, отбрасывается прочь, тогда он получает полную свободу. Чтобы сделать человека способным к полной свободе, свобода должна быть дана, иначе как он научится действовать? Чтобы сделать человека действительно свободным, предоставленным самому себе, ему позволяется много вещей, но, что бы ни позволялось, все позволяется исключительно сознательно.

Новому человеку может казаться, что игры могут быть опасными, но вы можете мне довериться. Эти игры не могут быть опасными, — напротив, они помогут вам избежать всех опасностей. Настоящая опасность приходит от насилия, — и никогда от свободы. Если вы подавляете что-то, то рано или поздно это приведет к взрыву. Это будет день вашего сумасшествия или самоубийства, или вы убьете кого-нибудь, или сделаете что-либо еще. Человечество слишком доверяется технике подавления, поэтому вся земля стала почти что сумасшедшим домом. Это сумасшествие скопилось внутри человеческого ума и должно быть удалено, поэтому все эти так называемые опасные игры здесь и играются. Сумасшествие нужно выводить медленно и систематически.

Иной, приходя со стороны, в первое время недоумевает: Что здесь происходит? Действительно, подобных ашрамов Никогда не существовало. Иногда делались попытки, но в очень малых масштабах. Существовали некоторые суфийские школы, но очень малых размеров. Двадцать, двадцать пять человек, работающих в замкнутом мире... никто не знал, что там происходило. Теперь это открытый университет. Почти весь мир представлен в нем: вы можете найти любую национальность, любую расу, любую религию. Это открытый феномен. Никогда свобода не применялась в таких масштабах.

На воротах суфийского дома в Исфахане (Иран) нанесены такие слова Хуаяха Эсмата Бохараи:

 

Это не Кааба для. идиотов, чтобы крутиться,

Не мечеть для невежливых, чтобы шумно зазывать.

Это храм полного разрушения.

Внутри — пьяные от предвечности до Судного дня,

Унесенные от самих себя.

 

Прислушайтесь к этим словам. Но школа Хуаяха Эсмата Бохараи была маленькой. Снаружи никто не знал, что происходит внутри. Великие вещи делались там, проводились великие игры, но это была очень секретная школа. Такие секретные школы существовали всегда. Иисус обучался в одной из таких маленьких школ, — в ордене ессеев. В дзэнских монастырях, в даосских монастырях Китая маленькие группы существовали всегда, работая вместе в глубоком секрете и уединении.

Здесь, у нас, впервые отброшены все секреты и уединенность по одной определенной причине: теперь нет времени для секретов, потому что человечество на таком опасном перепутье, что оно, весьма возможно, не будет существовать за пределами этого века вообще. В прошлом было достаточно времени, можно было поиграть в секреты, но сейчас это невозможно. Все секреты должны быть сделаны достоянием всех и каждого, поэтому я отбросил всю секретность. Моя попытка состоит в том, чтобы принести вам правду, как бы опасна она ни была, обнаженной, насколько возможно, потому что на карту поставлено все человечество. Чтобы научить человека, как быть свободным и в здравом уме," мы должны предоставить весь набор безумных игр. Через эти безумные игры накопленное безумие должно быть вычищено, обработано, выброшено наружу, поэтому вы видите здесь так много игр. Но ничто не происходит без моего наблюдения.

Я могу не выходить наружу... Я никогда не покидаю моей комнаты. Я никогда не хожу в ашрам посмотреть, что там происходит, потому что там нет нужды в моем физическом присутствии — сидя у себя в комнате, я наблюдаю все, что там происходит. Я прекрасно осведомлен, — вы не должны беспокоиться. Я знаю, вы спросили от любви.

Это от нового санньясина, пожилой леди Грамьи. Она новенькая, пожилая, у нее в сердце много любви. Она должна была беспокоиться немного о том, что происходит. Нет нужды беспокоиться, успокойтесь.

А люди, которые иногда, может быть, приходят, пугаются и возвращаются назад, — не мои люди, так что это не потеря. Если вы действительно жаждете в пустыне, вас не будет беспокоить, что за игры происходят в окрестностях оазиса, — вы просто устремитесь в оазис. Если вы не жаждете, то лишь тогда вы уходите назад. Это так просто, арифметически просто. Если вы действительно жаждете, что другое беспокоит тогда вас? Просто представьте себе: несколько дней подряд вы томились от жажды в пустыне, не видели даже одинокого дерева, никакой зелени, все вокруг пылало огнем. И вдруг вы приходите к оазису с прекрасными пальмами. Вы подходите ближе, но под деревьями происходят безумные игры. Будет вас это беспокоить? Вы скажете: «Я потом посмотрю все это, сначала позвольте мне пройти в оазис, сначала позвольте мне досыта напиться, исполнить мое сокровенное желание. Тогда я смогу посмотреть, что происходит вокруг».

Действительно, вы даже не будете в состоянии увидеть, что происходит вокруг, — вы увидите только воду, вы услышите только шум бегущей воды. Вы не будете способны видеть, потому что мы видим только то, в чем заинтересованы. Если вас интересует вода, вы увидите воду. Вы позволите тем сумасшедшим петь и танцевать и поступать так, как им заблагорассудится. Вы скажете: «Сначала позвольте мне утолить жажду, а потом я устроюсь под пальмой и посмотрю, что здесь происходит, — сейчас мне не до этого». И если вы находите, что кто-то напуган и бежит прочь из оазиса, тогда ясно только одно: он не испытывает жажды. Он, возможно, думает об оазисе, это может быть любопытство, но это не Жажда.

Он не для меня, ни этот мужчина, ни эта женщина.

 

Это не Кааба для идиотов, чтобы кружиться.

Не мечеть для невежественных, чтобы шумно зазывать.

Это храм полного разрушения.

 

До тех пор пока вы не готовы умереть, лучше для вас не быть здесь, потому что только через смерть возможно воскрешение. До тех пор пока вы не готовы переродиться, не отнимайте у меня время.

 

Это храм полного разрушения.

Внутри — пьяные от предвечности до Судного дня,

Унесенные от самих себя.

 

Только те, кто готов отбросить свое эго и самость, свои суждения, свою рациональность, свой интеллект, только те, кто готов отсечь свои головы, будут способны понять, что здесь происходит. Я также заинтересован только в таких сумасшедших людях.

Вся моя работа здесь не для того, чтобы удовлетворять любопытство, но для жаждущих, так что не беспокойтесь о людях, которые, подойдя к воротам, уходят прочь. Все больше и больше безумных игр происходит здесь — больше и больше. И все больше и больше из них становится невозможным для тех, кто приходит из любопытства, из желания узнать немного больше о Боге, религии, кто приходит для поиска теорий, знаний или поиска морали, характера. Нет, я не для них.

Это «храм тотальных руин», но только если вы тотально умрете, вы возродитесь как новое существо, как новый человек, как новая энергия. Независящий от прошлого, необусловленный прошлым, вы станете так же свежи, как капли утренней росы, и только тогда вы узнаете, что есть Бог. Только в той девственной свежести вы узнаете, что есть Бог, только в той невинности, изначальной невинности вы вступите в контакт с реальностью.

И Грамья говорит: «Я говорю себе — "судите, да не судимы будете", но я немного смущена».

Мне кажется, что она неверно цитирует. Иисус говорил: «Не судите, да не судимы будете... не судите». Нет, это не то же самое, в действительности это просто противоположно тому, что говорил Иисус. И она напрасно поместила это в кавычки, — она может так говорить по своему почину. Запомните, слова таковы: «Не судите, да не судимы будете». Человек, который судит, находится в опасности, потому что из всех этих осуждений создается тонкое эго.

И Грамья очень проста и невинна, вот почему я дал ей имя Грамья: оно означает «такая простая»... как из деревни. «Грамья» означает: тот, кто пришел из очень примитивной деревни, необразованный, простой, примитивный. Она такая и есть, вот почему она чувствует беспокойство, ибо это осуждение порождает тонкое эго. «Не судите...» Нет нужды в осуждении. Что бы ни случилось, примите это. Что бы люди ни делали, они должны пройти через это. В этом здесь состоит метод всех безумств, это очень методологично. Вы просто должны хранить полное молчание, не судить.

 

Однажды случилось такое...

Великий суфийский мистик Джалаледдин Руми обычно жил с сотней своих учеников в монастыре. Туда приходило мало странников: монастырь был далеко от города, даже далеко от дороги. Но люди стали интересоваться, любопытные могут проникнуть всюду: они добираются до луны. Любопытные есть любопытные: они могут проникнуть всюду. Им стало любопытно, и они пришли туда. Монастырь был далеко от города, не у дороги, но они выдержали все тяготы пути и достигли этого уединенного места. Двери не были закрыты, потому что Руми никогда не думал, что кто-то смог бы прийти так далеко, поэтому все могли наблюдать, что происходит внутри. Те самые сцены, Грамья, что вы видите здесь...

Кто-то громко, безумно смеялся, кто-то танцевал, кто-то пел, кто-то стоял на голове: люди были заняты тысячей вещей, а Джалаледдин Руми сидел прямо среди всего этого в молчании с закрытыми глазами. Поэтому они подумали: «Что происходит? Или эти люди сошли с ума? Что эти лунатики здесь делают? И чем занят этот человек? Он просто сидит с закрытыми глазами. Он должен был бы остановить всех этих людей — это опасно: они могут перейти все пределы». А кто-то бредит как маньяк, кто-то бьется о стену, и все это продолжается.

Они очень испугались, они так испугались, что убежали прочь. Но спустя год любопытство снова взяло верх и они подумали: «Мы должны пойти посмотреть, как там теперь. Дела, должно быть, плохи. Либо они должны были убить этого самого Джалаледдина Руми, потому что он просто сидел среди всего этого, либо они совершили самоубийство... убийства должны были случиться!»

Итак, они пришли снова. И они не могли поверить в то, что увидели. Все они молча сидели. Танцевал только Джалаледдин Руми. «Так что же теперь происходит? Все совершенно изменилось, — думали они. — Похоже, что этот человек вобрал в себя безумство всех, потому что они успокоились, а он танцует». Но это была худшая ситуация, потому что, Думали они, по крайней мере он раньше был нормальным, а стал также сумасшедшим. Но им стало жалко этого человека. Они думали: «Это естественно, просто находясь так долго среди сумасшедших, он должен был сойти с ума».

Они ушли. Но через год им опять стало любопытно и они подумали: «Мы должны пойти и посмотреть, что происходит там теперь». Итак, они пришли туда, но там никого не было — только Джалаледдин Руми сидел в одиночестве, — вся группа исчезла. Это было уже слишком. Что случилось? Им стало очень любопытно. Они подошли к Руми и спросили: «Мы хотим узнать, что случилось? Где те сумасшедшие? Что случилось с ними? И что вы делаете, сидя здесь один?»

И Руми сказал: «Дело сделано, теперь они отправились во внешний мир искать других сумасшедших, чтобы помочь им. Работа завершена».

Потом они спросили: «Почему вы танцевали в прошлом году, когда мы приходили?»

Он ответил: «Я танцевал, потому что был счастлив, что мои ученики достигли. Это было опасно, это было очень трудно избавиться от безумства, накопленного веками, но они были действительно способными людьми. Я был счастлив, поэтому танцевал. Теперь они ушли искать других сумасшедших, теперь они построят сотню монастырей по всей земле».

 

Действительно, когда вы впервые приходите в этот ашрам, он вам вовсе не кажется ашрамом. У людей очень различные мнения об ашраме. Если вы придете в другой ашрам, вы, во-первых, никогда не найдете там молодых людей, вы всегда будете встречать старых, мертвых людей, потому что люди идут в ашрам только тогда, когда они считают, что одной ногой уже в могиле. Поэтому, чтобы подкупить Бога, они идут в ашрам. Конечно, вялые, мертвые, они сидят там со своими мала, перебирая бусины: это все, на что они способны. Вся энергия ушла. Действительно, ничего не осталось. Они больше не реки энергии, а сухие русла, высыхающие каждое мгновение. Для них все уже слишком поздно. И их религиозность не истинна, не может быть истинной, потому что не исходит от понимания, — она исходит от страха: уже приближается их смерть...

Когда человек становится религиозным из-за жизни, это истинная религиозность. Когда он становится религиозным из-за смерти, — это ложная религиозность.

Здесь вы найдете молодых людей, а если даже и встретите пожилых, вы посчитаете их очень молодыми. Действительно, быть старым здесь, среди моих молодых санньясинов, почти невозможно. Если старый человек может выносить этих людей, это просто означает, что он молод, — духовно Молод. У него качество юности, он еще не мертв. Тело, может быть, состарилось, но дух его молод, отважен, мужественен.

Эти люди находятся здесь из-за проблемы жизни: они хотят разрешить свои жизненные проблемы, они хотят разрешить мистерию жизни, а не страх смерти. Эти люди здесь не в поисках Бога, — они здесь в поисках своего собственного бытия. Они здесь, чтобы познать, что такое истина, — не истина писаний, но нечто экзистенциальное, что они чувствуют в любви, что они чувствуют в счастье, что они чувствуют в безумии, к чему они могут прикоснуться, чем они могут жить, во что они могут войти внутрь, что могут чувствовать, чему радоваться, в чем танцевать. Они ищут праздника, ищут танца. Они ищут песню, которую чувствуют в своем сердце, но не могут пропеть. Они не могут найти способа позволить этой песне выразиться, стать явной. Они в поисках благоухания, которое они носят в себе, и они хотят высвободить это благоухание, чтобы его подхватил ветер, но они утратили контакт с его источником.

Это совершенно необычный феномен. Для этих людей религия означает быть более живым. Эти люди несерьезны, потому что серьезность означает болезнь. Эти люди ищут восторга. Конечно, обычный подход иной, а меня интересуют только такие люди. Скоро они будут приходить тысячами. Они будут приходить со всего света, они должны прийти. Кто бы он ни был, ищущий праздника, он должен прийти.

Конечно, в целом подход совершенно диаметрально противоположен. Я не против любви, я целиком за любовь. Если вы идете в ашрам, то первая вещь, которую там начинают разрушать, — это ваша любовь. Они учат вас брахмачарье, безбрачию. Я знаю, брахмачарья прекрасна, но настоящая брахмачарья приходит только при глубоком опыте любви, — и никак иначе. Это цветение. Любя другого, вы вскоре бываете снова и снова отброшены к самому себе. Однажды вы убеждаетесь, что поиски по другую сторону бессмысленны, обречены с самого начала. Любя другого, глядя в глаза другого, вы отражаетесь снова и снова. Через другого идет самопознание, Другой является зеркалом. Если вы узнали об этом, вы начинаете успокаиваться в своем одиночестве. И возникает безбрачие, но не практикуемое безбрачие, которое есть боязнь любви, боязнь мужчины или женщины, — это не боязнь и не страх вообще, это нечто уверенное, твердое, имеющее глубокие корни...

Действительно, дерево с глубокими корнями ждет прихода бури, Потому что это вызов, и, когда буря приходит, дерево с крепкими корнями узнает, насколько они крепки, и чувствует мощь и жизненную силу. Буря не враг, но испытание, которое смывает всю пыль, уносит прочь все расстройства, все печали. И у дерева снова начинается праздник, оно ощущает прилив жизни к корням, становится снова молодым. Каждая буря делает дерево моложе, снова и снова молодым.

Безбрачие, которое приходит от страха, есть бегство от жизни — вы становитесь слабым. Вы становитесь настолько слабым, что даже изображение женщины... и вы боитесь. Даже мысль о женщине... и вы начинаете беспокоиться. Это глупость. Достаточно! Человечество достаточно страдало из-за этого. С этим должно быть покончено полностью.

Вам твердили на протяжении веков и вас учили в других ашрамах подавлять себя усилием воли. Нет, я не делаю этого здесь. Мне бы хотелось, чтобы в вас вырабатывался характер, но не определенный шаблон. Шаблон есть нечто искусственное, мертвые леса вокруг вас — они убивают, они для вас тюрьма. Вы уже в тюрьме. Все мои усилия должны вам помочь выбраться из этой тюрьмы.

 

Недавно я прочитал историю...

Адвокат пришел в государственную тюрьму посетить клиента, который недавно был осужден на пожизненное заключение. Он сидел в комнате свиданий через стол от своего клиента-заключенного, объясняя различные."юридические процедуры, к которым он прибегал.

— Я подавал на апелляцию в нижние инстанции и получил отказ, — объяснил он. — Тогда я подал апелляцию в Верховный суд штата, но её тоже отклонили. Затем я направил её в Федеральный суд, и он тоже отказал. Как последнюю надежду на прошлой неделе я пытался пропилить апелляцию через Верховный суд Соединенных Штатов, и опять отказ.

— Но может быть, мы сможем пропилить где-нибудь еще?! — воскликнул взбешенный заключенный.

— Остается еще только одно средство, — заключил адвокат. — Он осторожно достал железный стержень из портфеля и подтолкнул к заключенному. — Можно пропилить только в одном месте, — сказал он, — прутья решетки вашей камеры».

Все мои усилия направлены на то, чтобы помочь вам перепилить прутья решетки, и иной раз эти прутья есть те самые вещи, которые вы называете характером, моралью, рассудком, ответственностью, долгом — долгом перед обществом, Богом, церковью, нацией. Это прутья решетки, за которой вы содержитесь как зверь, поэтому, естественно, попытке сделать вас свободными будут сопутствовать многие абсурдные вещи. Абсурдные, потому что они для вас неожиданны; абсурдные, потому что общество полностью о них забыло. Они должны быть внесены в сознание — отсюда испуг Грамьи. Она наивная, сострадательная, любвеобильная пожилая леди, но она должна понять, что происходит здесь.

Работа, которая здесь ведется, — работа неоценимая. Это не дешевый трюк. Она не может быть оценена. Стоимость — не имя для нее.

 

Я слышал...

— Слушай, Сол, что за дешевизна! Если ты поедешь в Радиосити до полудня, это будет стоить только четверть доллара. Такое прекрасное место! Канделябры, ковры, плюшевые кресла, полнометражный фильм, короткометражный, хроника, мультфильмы, пятьдесят красивых девушек, сто десять оркестровых пьес.

— Все за четверть доллара?

— Все за те же четверть доллара. И больше того, когда ты выходишь с фильма, ты можешь пойти наверх и посмотреть настоящее шоу.

— Все за четвертной?

— Все за тот же четвертной. А потом они дают тебе чашку великолепного кофе.

— Все за четвертной?

— Все за тот же четвертной.

— Хмм... должно быть, ужасно дешевый сорт кофе.

 

Церкви, храмы, мечети дают вам очень дешевый сорт религии, раз это ничего не стоит. Вы действительно не должны платить — это дешевка; конечно, самое большее, что они дают, — это утешение, но не революция. Здесь то, что вы делаете, — революция, а не утешение.

Ведь человек пришел к точке, где эволюция остановилась, — теперь может помочь только революция. Эволюция означает бессознательный рост. Она пришла к точке, за которой она не Может продолжаться.

Разве вы не заметили, что человек за века остался тем же самым? Все вокруг изменилось: вместо воловьей упряжки — реактивные самолеты, а человек? Человек, который правил воловьей упряжкой, и человек, пилотирующий реактивный самолет, не отличаются ничем, — это совершенно одинаковые люди. Меч заменили водородной бомбой, но человек, который владел мечом, не отличается от человека, у которого ключ к водородной бомбе. Ес

⇐ Предыдущая78910111213141516Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: