Роспись дома близ виллы Фарнезина на правом берегу Тибра.

Рим. Национальный музей

в скульптурных рельефах типа Алтаря Мира и в драпировках статуй подобных Августу-жрецу с виа Лабикана.

Приведенные выше образцы позднего второго стиля относятся к росписям, сохранившимся в столичных римских домах. Немало подоб­ных композиций и в Помпеях. Все чаще использовались там изображе­ния стволов колонн в виде растительных форм с орнаментальными украшениями. В монохромных пейзажах, на однотонном фоне изобра-

жались будто выхваченные из тьмы вспышкой молнии здания, де­ревья, фигуры людей. Эти ландшафты уже не виднелись сквозь колон­ны портиков, а уподоблялись прямоугольным, повешенным на стену картинам. Яркие соотношения красочных тонов в них усиливали ощу­щение однообразия плоскостей стен.

Стремление исполнить фрески с иллюзорно глубоким перспектив­ным пространством, оставшееся от развитого второго стиля, уживалось с желанием сохранить ощущение поверхности стены. В живописных композициях позднего второго стиля часто появлялись крупные роспи­си в виде фриза, занимавшие часть стены. Среди них особенно известны монументальные фрески с пейзажными мифологическими сценами из путешествий Одиссея и композиции дома Ливии у Прима Порта, где по­казан цветущий сад на большой стене зала, а также прекрасная фреска «Альдобрандинская свадьба».

В собрании музея Ватикана хранится выполненный в технике фрески фриз из дома на Эсквилинском холме в Риме с изображением приключе­ний Одиссея. Найден он в 1848 г. на территории города, в районе со­временной улицы Кавур. Красочная полоса располагалась по верху длинной, 20-метровой стены подземного коридора (криптопортика). Нижние росписи на стене погибли. В сохранившемся участке фриза семь живописных пейзажных картин-клейм. Они разделены ярко-крас­ными пилястрами, имеющими иллюзорные рельефные украшения по центру и позолоченные коринфские капители. Высота клейм в среднем 1,16 м, ширина от 1,47 до 1,54 м, толщина пилястр, разделяющих ком­позиции, 0,32 м.

Пейзажи, представленные на фризе, видны как бы из-за верхней час­ти стены, не доходящей до потолка, опирающегося на упомянутые выше нарисованные пилястры. Мастер использовал здесь тот же прием, что и в помпеянских росписях второго стиля, где изображаемая стена дохо­дит только до высоты двух третей реальной. В связи с тем что фриз украшал стену длинного криптопортика, верхние участки живописи объединены и на них показано цельное, развивающееся во времени действие. Стремление изобразить в художественном произведении собы­тие, протяженное во времени, типично для ранней империи. В этом много общего с композицией, примененной художником виллы Мисте­рий, которая также имеет вид фриза, хотя она и располагается не в верхней части стены, а внизу, и также представляет в росписи непре­рывное действие. Впечатление длительного действия оставляют и рель­ефные фризы на алтаре Домиция Агенобарба, на гробнице Еврисака, на фризе Алтаря Мира Августа.

Не исключено, что на живописцев конца республики и ранней импе­рии оказывали воздействие фризовые росписи этрусских гробниц, где мастера покрывали композициями большие плоскости стен склепов. Но система росписей позднего второго стиля, подобных фрескам из криптопортика и виллы Мистерий, имеет художественный строй, да­лекий от этрусской живописи. Такие сложные, отличающиеся прост­ранственной протяженностью крупные композиции, как фризы виллы Мистерий, фрески с путешествиями Одиссея, «Альдобрандинская свадьба» или пейзажные росписи, подобные «Саду», в доме Ливии у

Прима Порта, появлялись в годы поздней республики и ранней импе­рии, очевидно, нередко: желание состоятельных римлян украшать дома было в то время особенно сильным.

Действие на фризе с приключениями Одиссея лишь в некоторых местах прерывается будто бы поддерживающими свод пилястрами. Че­ловек же, шедший по криптопортику, воспринимал живописный фриз как непрерывный, лишь в некоторых местах будто закрытый пиляст­рами.

Дошедшие до нас клейма составляют лишь небольшую часть по­вествования некогда длинного фриза. Показаны высадка Одиссея на берега жестоких листригонов, его жизнь у волшебницы Кирки и карти­на загробного мира, который посетил герой Гомера.

Действие на фризе развивается слева направо. Героические пейзажи в композициях в значительной мере предвосхищают ландшафты в клас­сицистических произведениях позднейшей европейской живописи, по­добных полотнам Пуссена. На фоне величественной природы, сущест­вующей как бы в воображении зрителя, человеческие фигурки кажутся маленькими. Огромные скалы, безбрежные просторы моря, глубокое небо с плывущими по нему облаками создают впечатление природы на­столько грандиозной, что она воспринимается как самостоятельный, космических масштабов организм, живущий независимо от человека и подчиняющий себе и его чувства и земные события. Можно заметить здесь приближение к новому осмыслению пейзажа, заявившему о себе в позднейшем европейском искусстве, где природа прежде всего выража­ет настроения и переживания человека и служит отзвуком его внут­ренних чувств. Искусству Древней Греции было свойственно наделять природу человеческими качествами, изображать в человеческих образах. Однако в римском искусстве периода ранней империи в таких росписях, как композиции о путешествиях Одиссея, природа выступает уже впол­не реально, во всем своем многообразии. Существующие как бы в пол­ном расцвете природа и человек, однако, еще обособлены друг от друга. «Очеловечивание» природных форм только намечается, единство людей и природы лишь смутно улавливается. Художник придает пейзажу — горам, скалам, деревьям — оттенки человеческих настроений, стремясь в резких или плавных очертаниях, в тревожных или спокойных соот­ношениях красок выразить прежде всего человеческие переживания. Возникает то качество европейского пейзажа, которое придаст ему осо­бую психологическую глубину в годы расцвета. На этой ранней стадии в пейзаже естественно появляются наиболее общие и, прежде всего свойственные воплощенным в гомеровском эпосе героико-мифологиче-ские чувства: люди, живущие в этом пейзаже, созвучны ему и также совершают героические поступки.

В сцене прибытия кораблей Одиссея и его спутников к берегам страны мифических людоедов-листригонов художник изображает суда, ставшие на якорь у скалистых берегов, изрезанных узкими бухтами. Над кораблями плывут в небе облака причудливых форм, гонимые выпущенными из подаренного Эолом Одиссею меха ветрами. Соседняя слева сцена, очевидно, изображала посещение Одиссеем острова, где жил Эол — повелитель ветров.

Фреска «Приключения Одиссея». Прибытие на землю листригонов.

Рим. Ватиканские музеи

На фоне синего моря вырисовываются корабли с загнутыми вверх острыми носами, высокими мачтами и спущенными парусами. У берега стоит лодка с оставшимся в ней, опирающимся на весло гребцом. Ху­дожник демонстрирует здесь свое мастерство пейзажиста, изображая высокие скалы, поросшие редкими деревьями с изогнутыми, порой почти стелющимися у земли стволами, темные входы в пещеры, узкие рас­щелины между громадными горами. Рядом со входом в пещеру растет кустарник, бродят стадо коров, овца, козел. Художник как бы представ­ляет все разнообразие природы — горы, моря, леса, пастбища. В то же время он лаконичен и не перегружает пространство, отведенное ему размерами фриза. У подножия скалы сидит на земле женщина с амфо­рой у ног; на тропинке, сбегающей с высокой горы, женщина, также с кувшином в руке, остановилась перед спутниками Одиссея.

Пейзаж величав и в то же время напряжен. В нем ощущается зло­вещая таинственность: гибко, как живые существа, извиваются стволы деревьев, громадные утесы кажутся странно подвижными в своих при­чудливых очертаниях. Художник показывает отбрасываемые скалами глубокие, темные тени и легкие, лежащие на земле тени от человеческих фигур. Он смело и искусно пользуется красками, создавая ощущение прохлады у подножия холмов и зноя, исходящего от раскаленных

солнцем скал, рисуя легкую рябь на поверхности залива, намечая отра­жение в воде растущих на берегу кустов. Цветовая гамма небогата, но разнообразна оттенками. Желтые, синие, зеленые, коричневые краски мастер использует умело и с большим знанием живописного искусства. Человеческие фигуры представлены им в различных положениях: не­принужденно сидящими на земле, спускающимися с горы, стоящими в спокойной позе или испуганно бегущими. В то же время художник сле­довал вкусам, господствовавшим в "те годы,— это нашло отражение в удлиненности пропорций высоких с маленькими головками челове­ческих фигур.

Самой жизнью объяснялось и обращение художника к темам стран­ствий. Многие покорявшие дальние страны воины-римляне, вернувшись домой, нередко вспоминали опасности завоевательных походов. Близ­ким, да и самим себе, они казались «одиссеями» своего времени. Им до­рога была подобная тематика в памятниках искусства.

В годы позднего эллинизма, совпадавшего с концом римской респуб­лики и началом империи, греки любили рассказы о великом прошлом Эллады; эпические поэмы Гомера, в том числе «Одиссея», часто нахо­дили отражение в произведениях искусства. Не исключено, что и рас­сматриваемый фриз создан по заказу новых хозяев каким-нибудь эллин­ским художником, попавшим на службу к римлянам. Стремясь быть понятным зрителю, мастер около фигур аккуратно выписывает белой краской их имена. И в этом выступает сознательное подражание тем подписям, которые помещали живописцы архаической Греции (VI в. до н. э.) на сосудах.

Второе клеймо воспринимается как непосредственное продолжение первого. На нем виден тот же залив, часть того же стада и дерево, ствол которого будто бы закрыт пилястром, но ветви заходят и на пер­вое и на второе клеймо. Пастух-листригон в высокой шляпе и с длин­ным посохом стоит в тени этого дерева. Вдали видны пасущиеся козы, а еще дальше часть какого-то здания, напоминающего сельское свя­тилище.

Действие фриза, таким образом, развертывается как непрерывное. На первом клейме к скалам пристали корабли, слева спускается с горы дева с кувшином, вправо нагнулась нимфа, туда же клонятся стволы деревьев, даже скала своим огромным выступом над пещерой нависает вправо. Динамический порыв вправо последовательно проведен и на втором клейме. Сильный ветер, выпущенный из меха Эола и при­гнавший к берегам листригонов корабли ахейцев, сгибает вправо стволы деревьев, растущих на берегах голубой бухты. На втором плане кажутся подвижными, будто плывущими, огромные холмы, за которыми тем­неют громадные башни крепостных укреплений листригонов.

Спокойное, идиллическое настроение пастуха, застывшего в краси­вой позе в левой части второго клейма, сменяется бурной деятельностью листригонов, решивших погубить ахейцев. Безмятежны еще только си­дящий на камне другой пастух и полулежащая на том же камне спи­ной к нему женщина, олицетворяющая, очевидно, в соответствии с тра­дициями древних греков в изображении элементов пейзажа какой-ни­будь источник. Сразу за ними справа суетятся озабоченные листригоны,