Глава девятая: Сверхчеловек - Дьявол Воплощенный 3 глава

Глава десятая: Врата ада - в морской пучине…

История сатанизма в 20 веке сравнительно неплохо изучена в сравнении с предыдущими столетиями. Более того, иные исследователи (особенно ушибленные «православным патриотизмом») считают, что и сам сатанизм как таковой появился именно в прошлом веке и является типичным порождением американской массовой культуры. Думается, что в предыдущих главах я привел достаточно фактов, свидетельствующих об обратном. И все же доля истины в этих утверждениях есть - роль, условно говоря, «американского периода» в становлении сатанизма трудно переоценить. Другое дело, что сам по себе сатанизм в США является логическим продолжением и развитием уже имевшихся тенденций так или иначе вызревавших в недрах англосаксонской цивилизации (которую я рассматриваю как своего рода «субцивилизацию» в рамках единого Запада). В предыдущей главе уже было показано, что львиная доля всей той совокупности философских концепций, научных теорий и поэтических образов, повлиявших на «обновление сатанизма», зародилась в туманном Альбионе. Прежде чем перейти к истории сатанизма в двадцатом веке, я считаю нужным сделать экскурс в прошлое, чтобы попытаться понять, почему история маленького острова у северо-западной оконечности Европы и его заокеанских колоний, оказалась столь прочно вписанной в контекст «Сатанинской Хроники».
Изобретение гордого наименования «Британская империя» приписывают человеку, которого называют «последним магом эпохи Возрождения»- человеку разносторонних талантов, врачу, математику, географу, астроному и астрологу- Джону Ди. Ему в частности приписывают открытие так называемого «енохианского языка», а Говард Филипс Лавкрафт счел эту фигуру настолько интересной, что в своем рассказе «Ужас Данвича» приписал Джону Ди перевод придуманного им «Некрономикона» на английский язык.
Примерно в то же время Англию посещает Джордано Бруно, который тоже сулит английской королеве бескрайнюю, мистическую всемирную империю:
«Я говорю о Елизавете, которая по титулу и королевскому достоинству не уступает ни одному королю на свете. По рассудительности, мудрости, благоразумию и по управлению с ней не легко может быть сопоставлен кто-либо другой на земле, владеющий скипетром... Если бы власть фортуны соответствовала бы и была равна власти великодушия и ума, следовало бы, чтобы эта великая Амфитрита расширила границы и настолько увеличила периферию своей страны, чтобы она, как ныне включает Британию и Ирландию, так включила бы другое полушарие мира, чтобы уравновесить весь земной шар, благодаря чему ее мощная длань полностью подлинно поддерживала бы на всей земле всеобщую и цельную монархию.»
Применение к Елизавете имени "Амфитрита"- одной из океанских нимф в греческой мифологии недвусмысленно указывает на то, на чем должна основывать свое могущество грядущая великая империя - владычестве на море. Это отвечало и политической обстановке того времени - когда английские корсары грабили испанские галеоны и именем королевы создавали колонии в Новом свете. Апогеем морского могущества Англии в то время стал разгром «Великой армады»- испанского флота посланного на завоевание королевства. С этого момента могущество Испании на морях начинает идти на убыль и восходит звезда протестантских держав- Англии и Голландии, основывающих свое могущество на морской торговле, созданию колоний по всему свету и сильном флоте. Роль последнего фактора, кстати, неплохо понимал и Джон Ди, в своей книге «Искусство навигации», выступавшего за создание постоянно действующего британского флота.
Здесь мы походим к одному важному моменту, который является общим местом в трудах отечественных и зарубежных политологов, культурологов, знатоков геополитики и международных отношений - противостоянию морских и сухопутных держав. Главным законом геополитики является утверждение фундаментального дуализма, отраженного в географическом устройстве планеты и в исторической типологии цивилизаций. Этот дуализм выражается в противопоставлении "теллурократии" (сухопутного могущества) и "талассократии" (морского могущества). "Теллурократия", связано с фиксированностью пространства и устойчивостью его качественных ориентаций и характеристик. На цивилизационном уровне это воплощается в оседлости, в консерватизме, в строгих юридических нормативах, которым подчиняются крупные объединения людей рода, племена, народы, государства, империи. Твердость Суши культурно воплощается в твердости этики и устойчивости социальных традиций. Сухопутным народам чужды индивидуализм, дух предпринимательства. Им свойственны коллективизм и иерархичность. Примерами таких государств в древнем мире обычно считают Персидскую империю, Спарту и Рим, в новейшей истории – Германию и Россию. "Талассократия", "морское могущество" представляет собой тип цивилизации, основанной на противоположных установках. Этот тип динамичен, подвижен, склонен к техническому развитию. Его приоритеты мореплавание, торговля, дух индивидуального предпринимательства. Индивидуум как наиболее подвижная часть коллектива возводится в высшую ценность, при этом этические и юридические нормы размываются, становятся относительными и подвижными. Такой тип цивилизации быстро развивается, активно эволюционирует, легко меняет внешние культурные признаки, сохраняя неизменной лишь внутреннюю идентичность общей установки. Оптимальную формулу государства чье могущество основывается на «морской силе» вывел английский адмирал Алфред Тайер Мэхэн, считающийся отцом «атлантизма». Именно он вывел формулу: военный флот+торговый флот+военно-морские базы = «морская сила»(«sea power»). Исходя из этого видно, что далеко не каждая держава обладающая сильным военно-морским флотом может считаться в полной мере «морской»- та же Испания с ее обширными колониями почти не уделяла внимание торговле (да и военное господство на морях она потеряла очень быстро). Мэхэн же считает главным фактором позволяющим отнести то или иное государство к разряду «морских» именно развитие морской торговли, а военный флот- лишь гарант ее обеспечения.
К типично морским государствам в античности относят Афинское государство и Карфаген, в средние века - Венецию и Геную, в современном мире – Англию и США. Мировоззрение, экономика, политическая культура подобных государств определяется той частью их населения, которая живет на побережье, либо в его непосредственной близости. Для этих доминирующих прибрежных групп море было всей их жизнью: от начала и до конца. Самые активные и дееспособные их представители уходили на кораблях в океан (для рыбной ловли, торговли, грабежа, войны и так далее), создавая материальную основу жизни тех, кто оставался на берегу. Жизнь последних в разнообразных формах также напрямую зависела от моря и была ориентирована на него: они строили суда, планировали новые экспедиции, перерабатывали морские продукты, воспитывали будущих моряков и так далее.
Однако морская стихия всегда несла для человека (как все-таки сухопутного существа) смертельную угрозу, держала в беспрестанном психологическом напряжении. Даже на берегу море угрожало живущим возле него людям: прибрежными зыбучими песками и рифами, ураганными ветрами, уничтожающими посевы. Бушующее море внушало людям страх, особенно селянам, которые старались не смотреть на море, если случай приводил их к его берегам. Еще более страшным был сам выход в море, его следствием были: порча продуктов и недостаток пресной воды, тропические болезни, страшные тайфуны южных морей, рост смертности и заболеваемости. Штиль на море, "вязкий, словно болото", мог означать для моряков смерть от голода или жажды. Даже в конце XVI века мореходы, совершившие трансокеанические путешествия, считали, что нет большей опасности, чем море. От древности до XIX века, от Бретани до России повсюду существовали пословицы, предостерегающие людей от опасностей в море. Даже в такой морской стране, как Голландия, было известно изречение: "Лучше ехать в разбитой телеге по полю, чем плыть на новом корабле по морю".
Морские государства порождают особое мироощущение у своих граждан, их психология во многом формируется алгоритмами морского (океанического) пространства. Каждый выход в море фактически был очередным фрагментом борьбы с окружающим миром, причем ни на жизнь, а на смерть. Так происходил естественный отбор: в подобных условиях выживали только сильные натуры с определенной духовно-психологической организацией. Иные на берег не возвращались. Именно в этой атмосфере постоянного напряжения люди особенно четко осознавали незыблемость и безжалостность законов бытия управляющих Вселенной.
Громадное пространство океанов и их невероятная всесокрушающая мощь порождали в человеке ощущение собственной малости и ничтожности. Чтобы защитить и утвердить себя он должен был бороться со всем, что его окружало. И эта борьба постепенно воспитывала в нем неудержимое стремление к господству и покорению. Только так он мог преодолеть страх избавиться от постоянного ощущения собственной ничтожности. Итогом стало великое непреодолимое отчуждение людей от мира, в котором он был вынужден существовать. В открытом океане, как агрессивной, хаотической среде, не может быть общих, обязательных для всех законов: железная дисциплина существует только на корабле как изолированном, упорядоченном микромире. Все, что находится за бортом может быть либо врагом, либо добычей, а на них законы и правила организующие жизнь команды корабля не распространяются. Океан, как враждебная человеку среда, существует для него за пределами каких-то правил и норм: имеют смысл лишь сила и точный расчет. Со временем вышеуказанные духовно-психологические установки приобретают определенную универсальность в рамках культуры «морских народов», впитываясь в их быт, нравы, жизненную философию. Государства, созданные «народами моря», по своей глубинной сути становятся огромными кораблями, социальные матрицы малых групп, чья жизнь оказалась замкнутой в корпусе покинувшего землю, судна, постепенно переносилась на страны в целом. Соответственно, все что находилось за бортом такого корабля-государства воспринимается его командой, либо в качестве угрозы (врага), либо в качестве добычи, а сам корабль- надежным инструментом противостояния агрессивному миру. Подобный архетип- корабля посреди океана, распространялся не только на народы в целом, но и внутри них, цементируя и объединяя множество малых групп составляющих структуру «корабельного общества». Эти группы рассматривают как враждебную среду не только мир находящийся за пределами корабля-государства, но и все что существует за пределами самой их группы, пусть даже и в рамках единой «морской державы». Так же как существовал определенный антагонизм между матросами и офицерами того же британского флота - на корабль моряков зачастую вербовали обманом и принуждением, под угрозой тюрьмы, а то и петли. Это мироощущение пронизывает общество «морских народов» сверху до низу – от каждого отдельно взятого человека до государства в целом. Но, тем не менее, перед лицом общего внешнего врага «государства-корабли» выступают именно как единое целое забывшее свои внутренние противоречия - так же как команда корабля выступает как единое целое при виде разбушевавшегося океана.
Морская стихия пугала не только вполне реальными земными опасностями, грозящими только телу человека- оно ассоциировалось и с угрозами его бессмертной душе. В христианские времена море стало считаться владением Сатаны и адских сил. Так, в пьесе Шекспира сын короля Фердинанд в ужасе бросается в море с криком: "Ад опустел, все демоны здесь". Поэтому считалось, что разбушевавшийся океан нужно заклинать: португальские и испанские моряки читали евангелие от Иоанна и опускали в воду святые реликвии. Зловеще известный инквизитор Баскской области Пьер де Ланкр верил, что демоны предпочитают перемещаться морским путем. Прибрежные жители, например, бретонцы, сравнивали море с необузданным конем, взбесившейся кобылицей, вырвавшейся на свободу лошадью. Поэтому буря не считалась естественным явлением, а истоки безумия легко можно было найти в демонах и колдунах. Яростные волны неоднократно мешали королю Шотландии Иакову и принцессе Анне переплыть Северное море в 1589-1591 гг: причиной оказались ведьмы и колдуны, заколдовавшие море. В старинных европейских сказках говорится о дьяволе, принявшем облик капитана призрачного корабля, который возмущает спокойствие духа прибрежных жителей и считается адом погибших моряков. В коллективном сознании европейцев долгое время море и грех считались связанными различным образом. В средневековых романах типичным является эпизод бури, поднявшейся из-за присутствия на корабле грешника или беременной (т.е. нечистой) женщины. Волны набрасываются на корабль, потому что зло притягивает к себе зло. Жители континентальных областей и духовные лица, считали моряков дурными христианами, несмотря на их паломничества по морю и благодарственные приношения церкви. Считалось, что они лишены "моральных добродетелей" и "нецивилизованы" В руководстве английского духовника 1344 года читаем:"Духовник, если тебе придется исповедовать моряка, непременно расспрашивай его досконально. Ты должен знать, что одного пера будет недостаточно, чтобы описать все грехи, в которых погрязли эти люди. Их лукавство столь велико, что трудно найти название их грехам... На суше они не только убивают духовных и светских лиц, но и в море они предаются грабежам и пиратству, лишая имущества людей, особенно купцов”. Неуправляемая стихия – буря, потоп или наводнение – напоминала людям о периоде хаоса в мироздании. В воде или на берегу обитает множество опасных существ: Полифем, Сцилла, Сирены, Кракен, Левиафан, Лорелея. У всех у них одна цель – нести людям погибель или, в крайнем случае, как это делает Цирцея, заставить их потерять человеческий облик. Море было местом страха, смерти и безумия, пропастью, скрывающей Сатану, демонов и чудовищ. Оно должно исчезнуть в день возрождения мира. В "Откровении" Св. Иоанна Богослова сказано: "И увидел я новое небо и новую землю; ибо прежнее небо и прежняя земля миновали, и моря уже нет".
Все это понимание моря откладывается и коллективном бессознательном морских народов. Они боятся моря, но одновременно не могут без него жить; они боятся темных сил, но одновременно где-то в глубине души они понимают, что с ними так или иначе приходится иметь дело. В итоге в коллективное бессознательное морских народов было буквально вбито архетипичное представление о «мире за кормой», как о безбрежном пугающем океане, полном чудовищ, призраков и злых духов с которыми так или иначе приходится сосуществовать. Символизм Океана как нам хорошо известно восходит к символизму предвечного Хаоса, изначальной Тьмы пред которой бессильны и сами боги. Тот же кто пытается обуздать свирепую мощь морской стихии либо терпит жестокое поражение, либо сам становится сопричастным Mare Tenebrarum- Морю Мрака. Так многочисленными легендами было окружено имя Фрэнсиса Дрейка- знаменитого корсара королевы Елизаветы, во многом предопределившем грядущее морское могущество Британии. О нем ходили легенды, что Дрейк заключил союз с морскими ведьмами помощь которых позволила сокрушить Великую Армаду, что после смерти Дрейк возглавил Дикую Охоту и так далее.
Именно эти особенности мировоззрения «морских народов» стали причиной того, что англосаксы стали творцами как научных теорий и философских концепций, так и литературных жанров и образов сыгравших немаловажную роль в становлении современного сатанизма. В предыдущей главе уже были перечислены британцы так или иначе повлиявшие на это процесс- от Байрона до Дарвина и от Мальтуса до Кроули. Но подобное миропонимание проникло и в политическую культуру Великобритании, а позднее - и других англосаксонских народов. Естественно это было в неявном виде – «морское» общество оставалось христианским, во всяком случае большинство его членов в это искренне верили. И в то же время ряд мыслителей оказавших очень большое влияние на становление политической системы в Англии высказывали взгляды, от которых буквально разило серой. Так один из самых известных английских мыслителей Нового времени Томас Гоббс представлял людей не как духовное существо созданное богом, а как буквально «разумное животное», существо одержимое неуемной страстью к наживе, безопасности, славе и тому подобными «низменными», с точки зрения правоверного христианина страстями. Гоббс заявляет о природном равенстве людей (они все одинаковы в своих инстинктах) и равенстве в «праве на все». Для Гоббса люди равны в своем эгоизме, жадности, трусости, честолюбии и жизненным благам. Эти же качества, по его мнению, наделяют человеческие взаимоотношения тотальным антагонизмом, делая людей вечными, непримиримыми врагами. В «естественном состоянии» царит «bellum omnia contra omnes»- «война всех против всех». Чтобы как-то нейтрализовать это потенциально опасное животное называемое человеком и создается государство- земной смертный бог, которому Гоббс – типичный представитель «народов моря»- дает имя библейского морского чудовища- Левиафана. Этот Левиафан, государство- искусственный, механический человек земной «смертный бог» и именно он своей колоссальной властью вносит закон и порядок в анархичную среду людей преисполненных злобы, вожделения и зависти друг к другу. Но из этого вполне логично вытекает и другой вывод, единственно возможный для представителя морских народов- истинная человеческая природа никуда не исчезает, она лишь отступает на задний план, но в любой момент она может возобладать вновь. Как хороший корабль, опытная команда и точные приборы все равно останутся довольно-таки относительной и ненадежной защитой от коварной и непредсказуемой морской стихии, так и человеческая природа пусть пока усмиренная законами и правилами государства, но все равно рано или поздно эта самая животная природа человека, темное, хаотическое начало все равно возьмет свое.
Вслед за Гоббсом подтягиваются и иные мыслители. Английский философ Джон Локк популяризировал представления о человеческом разуме как "чистом листе", пассивном регистраторе животных ощущений. Другой британский философ Бернард де Мандевиль, считал, что, что интересы государства - не более чем интересы максимального удовлетворения гедонистических потребностей его индивидуумов: больше частных пороков - больше общественного блага. В своей сатире «Ропщущий улей, или Мошенники, ставшие честными» (переизданной под названием «Басня о пчллах, или Частные пороки — общественные выгоды») он доказывает в аллегорической форме, что общество, решившее ради сбережений расстаться с роскошью и сократить вооружения, ждет печальная участь. «Все находящиеся в естественном состоянии живые существа заботятся лишь о том, чтобы доставить себе удовольствие, и непосредственно следуют влечению своих наклонностей, не обращая внимания на то, принесет ли полученное ими удовольствие добро или зло другим - утверждает Мандевиль.- Ни один вид животных не оказывается менее способным жить в согласии в течение длительного времени, находясь в большом скоплении, чем человек, если отсутствуют ограничения, налагаемые на него системой правления.». Мандевиль предполагает, что само по себе разграничение на грешных обуреваемых страстями людей и высокодуховных праведников постоянно борющихся со своими звериными страстями (с безусловным осуждением первых и возведением в идеал вторых)- это всего лишь хитрая придумка «мудрецов и моралистов», которые, создавая общество «должны были заставить людей, которыми они должны были управлять, поверить, что для каждого из них сдерживать свои желания более
выгодно, чем следовать им, и гораздо лучше принимать во внимание не личные, а общественные интересы.». Еще один видный британский мыслитель, много сделавший для создания Форин Оффис (Министерство иностранных дел) и Форин Интеллидженс Сервис (внешняя разведка)- Иеремия Бентам, писал, что:

"Природа поместила человечество под власть двух разных хозяев - Боли и Удовольствия. Только они указывают нам, как мы должны поступать, только они предопределяют наши поступки; каждое усилие избежать подчинения только его подчеркивает. Принцип полезности, принцип величайшего удовлетворения или величайшего наслаждения, признает это подчинение и принимает его за первооснову».

Впоследствии английские правящие круги делают нужные выводы из учения Бентама, как и прочих английских философов – выводы из которых последуют практические методы строительства империи: защита ростовщичества, поддержка подрывных течений в недрах враждебных государств, работорговля и наркоторговля, труд каторжников и так далее. Дело не в том, что английская политика была более подлой или бесчеловечной чем политика любых других государств - просто она была более умелой. Мировоззрение морского народа, отраженное в философских концепциях Гоббса и Мандвиля, в свою очередь оказало и влияние и на внутреннюю и внешнюю политику этих стран. В силу ряда объективных и субъективных факторов жители «талассократических» держав лучше осознавали основополагающие законы пугающего и хаотичного миропорядка, возникшего в начале времен как плоть от плоти Изначальной Тьмы.
Британская элита, по всей видимости, интуитивно понимала откуда ветер дует. Косвенным признаком этого стало появление так называемого Хельфайр-клуба (Клуба Адского Пламени). В период премьер-министра Роберта Уолпола (начиная с 1721 года) Хельфайр-клубы не только размножились - они стали "внутренним святилищем" британской элиты. Самый крупный из них, основанный в 1720 Лордом Уортоном, включал в обеденное меню: "Пунш адского пламени", "Пирожок святого духа", "Чертовы чресла" и "Груди Венеры" (украшенные вишенками вместо сосков). В 1760-х годах, когда американские колонии открыто порвали с Британией, большинство придворных короля были членами Хельфайр-клуба. Один из клубов возглавлял сэр Фрэнсис Дэшвуд - официальный начальник Бенджамина Франклина.
Сейчас нет единого мнения насчет того, насколько серьезно относились члены «Клубов Адского Пламени» к «дьявольской», языческой и «богохульной» атрибутике этих тайных обществ. Скорей всего там не было единого мнения: кто-то относился к этому более менее серьезно, для других это была всего лишь игра, щекотка для нервов, уточенная приправа к пиршеству разврата. Но это собственно и не имеет особого значения- убежденных сознательных сатанистов всегда было мало. Важно другое - великая империя уже в силу своей «морской» природы оказалась особо предрасположенной к созданию внутри себя условий благоприятствующих появлению идей и образов из которых складывалось сатанинское мировоззрение. Возникнув в высших слоях общества эти взгляды, затем распространялись «вширь и вглубь», неизбежно огрубляясь и трансформируясь, проникая в народные массы со всеми их суевериями и предрассудками, многие из которых восходили к смутным и зловещим временами языческого прошлого. Именно этот народ, устремляясь в поисках «лучшей доли» за океан, порождая там новое общество, в котором сатанизм получал новый импульс к своему дальнейшему развитию.
Колонии в Северной Америке фактически превратились в своеобразный полигон по отработке концепций английских идеологов. Именно в условиях жизни американских поселенцев идея «bellum omnia contra omnes» обрела свою реальность.
«Дикий запад» стал территорией, где принцип «человек человеку волк» стал реально формировать психологию людей, превращая их в своеобразных хищников, по отношению друг к другу. Об этой черте, характерной вообще для западного общества, но особо ярко выраженной у англосаксов писал еще Карл Маркс:
«Право человека на свободу основывается не на соединении человека с человеком, а, наоборот, на обособлении человека от человека. Оно- право этого обособления, право ограниченного, замкнутого в
себе индивида». В результате восприятие людьми друг друга как преграды на пути к личной свободе, глубокая отчужденность человека от человека создали мир вечной и непримиримой борьбы «всех против всех».
Подобная концепция нашла свое отражение и в религии первых поселенцев- здесь в Америке нашли свое выражение самые крайние формы изжитые в самой Великобритании, где был успешно достигнут компромисс в виде государственной англиканской церкви. Отличительной особенностью пуританства, взращенного на духовном багаже кальвинизма, стала абсолютизация служения богу и только богу, при полном игнорировании человека. Результатом же этого, по словам Макса Вебера, стало «ощущение неслыханного внутреннего одиночества отдельного индивида». Протестантский бог стал глухой непреодолимой стеной между людьми, сея в их душах глубоко укоренившееся недоверие к «ближнему», предостерегая их полагаться на помощь людей и дружбу между ними. Воинствующие протестантские проповедники постоянно приводили в пример слова пророка Иеремии: «проклят человек, который надеется на человека». Но человек обреченный в поисках собственного спасения «одиноко брести своим путем навстречу от века предначертанной ему судьбе» все же был не одинок в этом шествии. Бок о бок с ним все это время неуловимой зловещей тенью следовал Дьявол, только и ждущий момента, чтобы уловить человеческую душу в свои сети. В борьбе с кознями Князя Тьмы пуританин мог опереться только на помощь бога - но как раз в его благосклонности он и не мог быть уверен- ведь до самой смерти не будет известно кого он предопределил к спасению. Свою праведность американский протестант должен был доказывать ежедневно и ежечасно, но его собственная «греховная» природа постоянно сбивала его с этого богоугодного занятия. Сатана и его присные подстерегали человека на каждом шагу, мысли о дьявольском искушении обуревали истерзанный мозг пуританского праведника, куча неврозов, комплексов, потаенных страхов тяжким грузом висели на его душе, которую нужно было постоянно спасать от адского пламени. А поскольку дело это, мягко говоря, нелегкое то на ум приходил другой, довольно таки логичный вывод- раз уж от Дьявола нельзя спастись - значит можно попробовать с ним договориться. Разумеется, любой пуританин, которому приходили в голову столь крамольные мысли, с негодованием гнал их прочь, но где-то глубоко, на уровне подсознания четко отпечатывалась мысль о неизбежности такого шага.
Один из основоположников жанра «хоррор», талантливый писатель Говард Филипс Лавкрафт в своем рассказе «Картинка в старой книге» очень чутко уловил глубинные свойства души людей, считавшихся «солью земли» в США:
«Фанатичные приверженцы верований, сделавших их изгоями среди себе подобных, чьи предки в поисках свободы селились на безлюдье. Здесь они процветали вне тех ограничений, что сковывали их сограждан, но сами при этом оказывались в постыдном рабстве у мрачных порождений собственной фантазии. В отрыве от цивилизации и просвещения все душевные силы этих пуритан устремлялись в совершенно неизведанные русла, а болезненная склонность к самоограничению и жестокая борьба за выживание среди окружавшей их дикой природы развили в них самые мрачные и загадочные черты характера, ведущие свое происхождение из доисторических глубин холодной северной родины их предков. Практичные по натуре и строгие по воззрениям, они не умели красиво грешить, а когда грешили – ибо человеку свойственно ошибаться – то более всего на свете заботились о том, чтобы тайное не сделалось явным, и потому постепенно теряли всякое чувство меры в том, что им приходилось скрывать.».
Иной климат, иные природно-географические условия с новой силой возродили все архаичные обряды и суеверия европейских переселенцев. Вера в ведьм и колдунов, злых духов, порчу и сглаз- все это идеально сочеталось с пуританским мракобесием, а порой и подменяло его. Подменяло, разумеется, не в буквальном смысле - американское общество оставалось вполне христианским, однако с большим потенциалом для развития сатанинских и околосатанинских идей. Многим известен так называемый Салемский процесс, ставший своего рода американским продолжением «Охоты на ведьм», но и сами слухи о ведьмах и колдунах в Новом свете возникли отнюдь не на пустом месте. В Новой Англии, и особенно в Пенсильвании в поисках свободы вероисповедания устремились представители многочисленных протестантских течений: амиши, меннониты, квакеры, лютеране, реформаты и французские гугеноты. В Новом свете они возвели огромные фермы и расчистили плодородные земли для своих новых жилищ. Но кроме этого, они привезли с собой из старых земель в долине Рейна и систему фольклора, магии и традиций. Как считает один из активистов возрождения скандинавского неоязычества в США, Эдред Торссон их магия восходит еще к временам рунической магии германских язычников. Пенсильванские знахари чертили таинственные рисунки якобы обладающие магической силой- так называемые «hex-знаки», что иногда переводится как «знак ведьмы» от немецкого слова 'Нехе' – «ведьма, колдунья». Они чертились на домах, дверях, амбарах, даже носились при себе как амулеты. Изготовлять такие знаки мог только посвященный колдун-«Hexenmeister», сопровождавший свои действия особой заклинательной формулой. Когда ученые из Лютеранской теологической южной семинарии проводили исследования этой формы целительства в Южной Каролине, один из них повстречал женщину, применявшую заклинание, призывавшее Тора, языческого бога громовержца. Знаки заклятий использовались для лечения, накопления богатства, начала и прекращения дождей и бесчисленного количества других целей. Со временем германские переселенцы ассимилировались англоговорящими колонистами, а их магические приемы дополнились приемами и идеями почерпнутыми из европейских «колдовских книг». Появились и свои местные «гримуары»: «Знахарь или Давно потерянный друг» и «Седьмая книга Моисея». Несмотря на то, что большинство приемов описанных в них относились к условно говоря «белой магии», отношение к таким колдунами или скорее «знахарям» было весьма настороженным. Некоторые районы Пенсильвании, где часто можно было встретить знахарей, даже называли «поясом ведьм», а самих колдунов обвиняли в том, что урожаи скудные, скот болеет, в сглазе и проклятиях. Впрочем, и сами колдуны способствовали распространению этих слухов - так они выглядели солидней в глазах клиентов. Лечение от сглаза было своеобразным- человек убежденный в том, что его сглазили шел к знахарю, который должен был убедиться, что тот выдержит еще один сглаз и только после этого начинал его лечить. Иные из колдунов признавали и кровавые жертвоприношения и вызов злых духов (по крайней мере охотно распространяли о себе такие слухи). Так об одном из самых знаменитых колдунов в Пенсильвании Нельсоне Риммейере ходили слухи, что он умеет вызвать Вельзевула.
Для нас в данный момент неважно являлись ли все эти колдуны шарлатанами или действительно владели какими-то тайными приемами - истина, скорей всего, лежит где-то посередине. Несоизмеримо важнее то, что подобные суеверия и мрачные легенды так или иначе подготавливали почву для формирования американского сатанизма.
Особую роль тут сыграло и то, что в Новом Свете европейские переселенцы столкнулись с народами, чья религия представляла собой чистое, неприкрытое язычество с положенным набором добрых и злых духов, языческими шаманами и пугающими оккультными обрядами. Загадочные и коварные персонажи европейской низшей мифологии, изуродованные христианскими наслоениями, уже исчезавшие из картины мира среднестатистического европейца вдруг обрели «второе дыхание» словно черпая силы у всего пантеона африканской и индейской демонологии. Несмотря на то, что и негры, и индейцы вплоть до второй половины 20 века, чуть ли не официально считались в США людьми второго сорта, на область магической практики это не распространялось. Скорее наоборот - в этом плане белые люди не считали зазорным учиться или по крайней мере, пользоваться услугами черных и краснокожих дикарей. Распространенный в то время среди белых американцев бытовой расизм не подрывал, а скорее укреплял это отношение- чужой колдун всегда кажется сильнее и опаснее доморощенного. То же знахарство в Пенсильвании испытало на себе большое индейское влияние- европейские переселенцы наблюдали за церемониальными встречами и совещаниями индейцев, которые назывались «pawwow», они принимали помощь туземцев в поисках целебных корней и трав, которые можно было бы использовать в медицинских рецептах, интересовались их шаманами, которые изгоняли злых духов из человека. В итоге они приняли название «pawwow» по отношению к собственной магической практике. Менее явные заимствования в области религиозной практики, можно наблюдать у некоторых американских сект. На юге США местные пятидесятники во время богослужения занимаются манипуляциями с ядо­витыми змеями, слишком буквально понимая слова Иисуса: «даю вам власть наступать на змей и скорпионов и на всю силу вражью, и ничто не повредит вам». Так появился уникальный в своем роде за­кон, запрещавший использовать змей на богослужени­ях. Тем не менее, сравнительно недавно служитель одной из церквей на юго-западе Вирджинии скончался от укуса гремучей змеи, напавшей на него во время пасхального богослужения. Прихожане молились о пасторе, но никто - включая самого священнослужителя – не обратился за медицинской помощью. Можно в очередной раз подивиться тому до чего доводит людей белосветный фанатизм, но самое интересное, что еще до прихода европейских колонистов примерно в этих краях обитали племена индейцев чероки считавших змей «анида'вэхи» - сверхъестественными существами, имеющими сокровенную связь с дождем и богами грома. Отношение к змеям характеризовалась, как смесь страха и благоговения, принимались все меры, чтобы ненароком не убить или не обидеть их, особенно гремучую змею. Последняя считалась вождем змеиного племени и ее соответственно боялись и почитали. Редкий чероки решился бы убить ее за исключением случаев абсолютной необходимости, и даже тогда преступление должно быть искуплено просьбой о прощении у призрака змеи, либо лично, либо через медитацию шамана в соответствии с определенным магическим обрядом. Конечно, между индейскими верованиями и безумными обрядами протестантских фанатиков очень трудно выстроить какую-то прямую преемственность, но в данном случае она и не требуется. Может, колонисты и не заимствовали никаких обрядов у индейцев (хотя полностью эту версию исключать нельзя), но какая-то таинственная сила, какой-то «дух места» все-таки связывал два этих столь внешне не схожих между собой религиозных течения, обогащая американский фольклор «змеиными» образами и символами. И тут нельзя было не вспомнить и об устойчивой ассоциации змея с Сатаной в христианской религии, тем более что фольклор тех же чероки изобиловал легендами об огромных змеях и иных гигантских рептилиях обладавших сверхъестественной силой.