 |
Христианство распространяется в Римской империи
|
|
|
|
Принятие Христианства в качестве официальной религии Римской империи, которое стало возможным в результате вступления Константина на трон Цезарей в 306 г. А.С., было событием революционной важности. Вследствие этого Христианство завладело империей, о чем оно не смело и мечтать. Поскольку своей победой Константин был обязан героическим жертвам своих христианских сторонников, он должным образом вознаградил их щедрой долей в делах империи.
Обращение Христианства в язычество
Однако в действительности это был самый неблагоприятный момент для Христианства. Оно приобрело империю, но потеряло свою душу. Христиане победили на поле битвы, но потерпели полное поражение в области веры и морали. Язычники, и более того, — сами Христиане извратили Христианскую веру, и в этом злополучном повороте событий не последнюю роль сыграл сам Константин. Дрейпер говорит: “Должность, власть, выгода — вот что имели в виду те, кто присоединялся к победоносной секте. Толпы практичных людей, совершенно не интересовавшихся ее религиозными идеями, стали ее самими горячими последователями. Поскольку в душе они были язычниками, их влияние немедленно проявилось в обращении Христианства в язычество. Император, который был не лучше их, не делал ничего, чтобы пресечь их действия. Но сам он принял обрядовые требования церкви лишь в самом конце своей порочной жизни, в 337 г. А.С.”[174].
“Хотя Христианская партия проявила себя достаточно сильной, чтобы господствовать в Империи, она никогда не была достаточно сильной, чтобы уничтожить своего противника — язычество. Результатом борьбы между ними было смешение принципов обеих сторон. В этом Христианство отличалось от мусульманства, которое полностью уничтожило своего противника и распространило свои собственные доктрины в чистом виде”[175].
|
|
|
“Императору, полностью поглощенному земными заботами, человеку без каких-либо религиозных убеждений, без сомнения, представлялось наилучшим для него, наилучшим для империи и наилучшим для спорящих сторон, Христиан и язычников, способствовать, как только можно, их союзу или слиянию. Даже искренние Христиане как будто не возражали против этого; видимо, они верили, что новые доктрины смогут шире распространяться, включив в себя идеи, заимствованные из старых, что Истина в конце концов утвердится и очистится от грязи”[176].
Смешение язычества с Христианством, которое покинули его душа и красота, не могло привести к улучшению морального состояния римлян. Наоборот, оно вызвало огромный взрыв монашества, которое, пожалуй, принесло больше вреда моральному развитию человечества, чем предшествовавшие ему крайности разврата. Этот жестокий и отвратительный обычай самоистязания сыграл большую роль в распространении материализма и неверия в Европе, и поэтому мы рассмотрим его несколько подробнее.
Развитие монашества
Сегодня даже трудно представить себе интенсивность и скорость распространения монашеского движения в Европе. Из-за крайней небрежности историков этого движения нельзя уверенно говорить о точном числе отшельников. Однако нижеприведенные факты могут помочь составить представление о его огромной популярности. Установлено, что в эпоху Св.Иеронима на празднование Пасхи собиралось почти 50 000 монахов; что в 4-м столетии под началом одного аббата было около 5 000 монахов; что под началом Св. Серафима было 10 000 монахов; и что к концу 4-го столетия в значительной части Египта монашеское население почти равнялось населению городов.
В течение целых двух столетий страшное изнурение тела считалось высшим доказательством морального совершенства. Рассказывают, что Св.Макарий Александрийский шесть месяцев спал в болоте, подвергая свое тело укусам ядовитых насекомых. Он обычно носил на себе восемьдесят фунтов железа. Его ученик Евсевий носил сто шестьдесят фунтов железа и три года прожил в высохшем колодце. О другом знаменитом святом по имени Иоанн рассказывают, что он целых три года простоял на молитве, иногда прислоняясь к скале, чтобы дать отдохнуть своему уставшему телу. Некоторые отшельники сбрасывали одежду и передвигались на четвереньках, как звери, покрытые только своими спутанными волосами. Некоторые из них жили в покинутых берлогах диких зверей; другие предпочитали высохшие колодцы; третьи обитали среди гробниц. Одна монашеская секта питалась исключительно травой. Чистота тела рассматривалась как загрязнение души, и больше всего почитались те святые, которые превращались в отвратительную массу грязи. Св. Афанасий с восторгом рассказывал, что Св. Антоний никогда, до глубокой старости, не осквернился мытьем ног. Св. Авраам, который после своего обращения в христианство прожил пятьдесят лет, все это время тщательно избегал мытья рук или ног. Аббат Александр с грустью говорил, вспоминая прошлое: “Наши отцы никогда не умывались, а мы посещаем общественные бани”.
|
|
|
Отшельники, под видом религиозных проповедников, бродили повсюду, сманивая детей в свой орден. Родители потеряли власть над своими детьми. Общественное мнение одобряло детей, которые покидали своих родителей и становились монахами. По мере того, как отец терял власть, священник приобретал престиж. Говорят, что красноречие Св. Амвросия было таким чарующим, что матери запирали своих детей, дабы уберечь их от его обаяния.
Влияние монашества на семейные привязанности было крайне вредным. Общественные связи были разорваны, а основы семейной жизни поколеблены. Семейные добродетели были поставлены под сомнение. Трудно вообразить жестокосердие отшельников по отношению к тем, которые были связаны с ними самыми тесными земными узами. Святые своей неблагодарностью разбивали сердца своих матерей и оставляли обреченных на нищету жен и детей на милость окружающих. Их интересовало только спасение своей собственной души; они не хотели знать, что станет с их семьями. Истории, которые рассказывает Леки в этой связи, даже и сегодня нельзя читать без слез на глазах. Отшельники убегали от тени женщины. Разговор даже с собственной матерью, женой или сестрой считался большим грехом. Заслуги всей жизни обращались в прах, если им случалось встретиться на улице с женщиной или допустить, чтобы на них упала ее тень.
|
|
|
Это уничтожение семейных привязанностей оказало губительное влияние на нравственность в целом. Такие личные добродетели, как храбрость, великодушие, искренность и сердечность, не пользовались одобрением, а иногда полностью отвергались.
Последствия монашества
Было бы глупо полагать, что чрезмерный аскетизм и отречение от жизни могли в какой-то мере противостоять фантастической распущенности и материализму римлян. Моральная и религиозная история человечества не дает оснований для такого оптимизма. Это противно человеческой природе. Опыт показывает, что только такая этическая или духовная система, которая не противоречит врожденным человеческим целям и инстинктам и вместо того, чтобы сокрушать их, стремится управлять ими и превратить их из зверских в благородные, может укротить заносчивый материализм и преобразовать его в здоровую общественную силу. Таков метод Ислама, путь Пророка Мухаммада (меиб). Мы говорили о том, каким благородным и воинственным был нрав арабов. Пророк не ослаблял их доблесть. Он отвлек ее от междоусобных войн и бессмысленных кровавых стычек и направил на джихад на пути Аллаха. Точно так же Пророк не подавлял их врожденное великодушие и благородство. Он находил наилучшее применение этим добродетелям, советуя своим последователям употребить их на то, чтобы приносить облегчение нуждающимся и одиноким, вместо того, чтобы позволить им превратиться в хвастовство и самодовольство. Не убивая природных свойств арабов, он вплел их в ткань Ислама. Он учил своей религии, как новой теории жизни, давая человечеству нечто более ценное и более божественное, чем-то, что он забрал у них. Он даже оставлял возможности для развлечений и отдыха. Как сказал великий мусульманский ученый Хафиз Ибн Таимиа: “Человек соглашается расстаться с какой-либо вещью только в том случае, если он получает ее замену”[177], и “Пророки приходят, чтобы развивать и улучшать человеческую природу, а не чтобы изменять ее”[178]. Эти истины иллюстрируются в учении Ислама бесчисленными примерами. Когда Пророк прибыл в Медину, он узнал, что у мединцев были в году два праздника, во время которых они предавались веселью. Он расспросил о происхождении этих праздников, и ему сказали, что мединцы отмечают их с древнейших времен. Тогда он сказал: “Аллах дал вам праздники лучше этих — Ид аль-адха и Ид аль-Фитр” [179].
|
|
|
Хазрет Аиша рассказывает: “В день ыйд две ансарские девушки распевали у моего дома песни о битве при Буате. Они не были профессиональными певицами. В это время к нам в гости пришел Хазрет Абу Бакр. “Что, — воскликнул он, — дьявольские песни в доме Пророка?”. На это Пророк сказал ему: “Абу Бакр, у каждой общины есть свой ыйд (праздник). Сегодня — наш ыйд” [180].
Римское Христианство, наоборот, поставило перед собой совершенно невыполнимую задачу — попытаться изменить человеческую природу, и старалось выработать систему, которая выходила за пределы человеческой стойкости. Вначале люди терпели его, поскольку оно отличалось от чрезмерно материалистических склонностей дохристианского Рима, однако вскоре оно им надоело, и в результате в Христианском мире стали существовать два параллельных течения — распущенность и аскетизм. В моральном рвении не было нехватки, однако оно ушло в пустыню, а города представляли собой зрелище такого разврата и разложения, какое не часто встречается. Леки говорит: “...уровень общества пал исключительно низко. Роскошь двора, раболепие придворных, господствовавшее великолепие одежд и украшений достигли непомерной высоты. Мир привык к опасному чередованию крайнего аскетизма и вопиющего порока, а иногда, как это было в Антиохии, самые порочные и роскошные города порождали самых многочисленных отшельников. Существовало сочетание порока и суеверия, которое в высшей степени вредно для знати, хотя и не оказывает столь же пагубного воздействия на счастье человека. Общественное мнение находилось на таком низком уровне, что очень многие формы порока почти не вызывали осуждения и наказания, в то время как полная уверенность в действенности обрядов освобождения от грехов успокаивала воображение и смягчала муки совести. Лжи и предательства было больше, чем при Цезарях, однако жестокости, насилия и бесстыдства было меньше. Было также меньше гражданственности, меньше независимости характера, меньше интеллектуальной свободы”[181].
|
|
|
