От экспрессивности к ее истокам

Проблему логического или научного изучения нелогиче­ских поступков можно схематически изобразить следующим образом, как это сделал Парето во второй главе «Трактата по общей социологии»:

Поставив целью логически изучить нелогическое поведе­ние, мы путем непосредственного наблюдения познаем только поступки, например В, и выражения чувств — С, «которые по­рождают часто моральные, религиозные и иные теории». Пси­хическое состояние субъектов — А — не поддается непос­редственному анализу. Таким образом, проблема ставится так: как объяснить С и В, особенно В, т.е. поступки, в то время как мы непосредственно не постигает А, т.е. состояние духа?

«Явно выраженное и свойственное людям стремление при­нимать нелогические поступки за логические побуждает их считать В следствием «причины» С. Таким образом, устанавли­вают прямую связь СВ вместо косвенной связи, вытекающей из двух отношений АВ и АС. Иногда связь СВ действительно существует, но это случается не так часто, как думают. Одно и то же чувство, побуждающее людей воздерживаться от по­ступка — В (отношение АВ), — подталкивает их к созданию те­ории — С (отношение АС). Например, некто испытывает отвра­щение к убийству (В) и воздержится от него, но скажет, что бо­ги карают за убийство, а это уже теория (С)» (ibid., § 162).

Интерпретаторы, следовательно, стремятся объяснить по­ступки теориями, объяснить В с помощью С. Но тогда они ста­новятся жертвами склонности людей к рационализации, или,

[416]

говоря языком Парето, к логизации. Обманутые присущим лю­дям инстинктом к резонерству, они думают, что их поступки точно определяются доктринами, тогда как в действительности если что и определяет одновременно поступки и проявления чувств, так это А, т.е. психическое состояние или чувства.

Так или иначе, вся первая часть «Трактата по общей социо­логии» представляет собой анализ, иногда кругообразный, свя­зей между А, С, В или В, С, А и рефлексию по этому поводу. В самом деле, по мнению Парето, А, в сущности, детерминирует С и В. Поведение людей в гораздо большей степени зависит от их психического состояния, или чувств, чем от доводов, к кото­рым они прибегают. Между тем нельзя исключить, что С, т.е. теории, имеют определенное влияние на В. Убедившись в своих идеях, люди кончают тем, что действуют рационально, А дейст­вуя рационально, исполняя ритуал, они в конце концов подтвер­ждают верность тех самых идей, с помощью которых они начи­нали объяснять свои поступки; так что налицо влияние В (по­скольку В — ритуальное действие) на С (доктрину). Влияние В на С — это поистине влияние, на которое намекает совет: «Пейте святую воду, и вы в конце концов станете верую­щим», — совет, представляющий собой упрощенное или не ло­гически-экспериментальное толкование влияния обряда на веру.

Треугольная фигура указывает на то, что следует подробно рассмотреть три серии связей: воздействие психического со­стояния одновременно на проявление чувств и поступки, вто­ричное воздействие экспрессивности на поступки, а также вторичное воздействие поступков на экспрессивность, т.е. на теории, идеологии.

На другой, более развернутой фигуре видно, что Парето учитывает не только состояние духа — А и экспрессив­ность — С, но и два других фактора: культ — В и поступки, на этот раз именуемые D.

«В определенном аспекте можно уподобить религиозный культ — В, теологию — С. И то и другое порождается опреде­ленным психическим состоянием — А».

«Рассмотрим некоторые поступки — D, зависящие от психи­ческого состояния — А, Культ — В — непосредственно воздей-

[417]

 

ствует не на D, а на А и, таким образом, косвенно на D; точно так же он влияет на С, а С, наоборот, влияет на В. Здесь может иметь место также прямое влияние CD. Влияние теологии — С на А обычно довольно слабое, следовательно, оно очень слабое и относительно D, поскольку воздействие CD тоже обычно сла­бое. Итак, обычно совершают серьезную ошибку, предполагая, что теология — С есть причина поступков — D. Часто высказы­ваемое положение: «Этот народ поступает так, потому что он верит в то-то» — редко верно; почти всегда оно ошибочно. Про­тивоположное положение: «Народ верит в это, потому что так поступает», — обычно заключает в себе больше истины, но оно слишком категорично и частично ошибочно. Верно, что верова­ния и поступки не самостоятельны, но их зависимость заключа­ется в том, что они суть две ветви одного дерева.

До нашествия богов Греции прежняя римская религия не имела теологии — С, она сводилась к культу — В. Но культ — В, — воздействуя на А, сильно влиял на поступки — D — рим­ского населения. Более того, если есть непосредственное от­ношение BD, то оно представляется нам, современным людям, явно абсурдным. Но отношение В — А— D, напротив, могло быть в некоторых случаях очень дельным и полезным римско­му населению. Вообще, теология — С — оказывает на D бо­лее слабое влияние, чем на А. Итак, серьезная ошибка — стремление определять общественную ценность религии, при­нимая во внимание единственно логическую и рассудочную ценность теологии. Несомненно, что если последняя становит­ся абсурдной до такой степени, что сильно воздействует на А, то тем самым она будет сильно действовать и на D. Но такой случай представляется редко: людям удается заметить неле­пость, прежде ускользавшую от них полностью, лишь когда они в ином психическом состоянии — А.

Эти наблюдения относятся ко всякому виду теорий. Напри­мер, С — теория свободы торговли; D — практическое приме­нение этой теории в стране; А — психическое состояние, вы­зываемое в основном экономическими, политическими, соци­альными интересами индивидов и обстоятельствами, в кото­рых они живут. Непосредственная связь между С и D обычно очень слаба. Воздействие на С с целью изменения D приносит лишь незначительные результаты. Наоборот, изменение А может отразиться на С и D. Следовательно, их изменение будет заметно одновременно, и внешний наблюдатель может поду­мать, что изменение D вызвано изменением С, но более глубо­кое исследование покажет, что D и С непосредственно не за­висят друг от друга и что оба зависят от общей причины А.

Теоретические рассуждения — С, — следовательно, не­посредственно не годятся для изменения D; косвенно они мо-

[418]

гут способствовать изменению А. Но для этого нужно прибе­гать скорее к чувствам, нежели к логике и к результатам опы­та. Мы передадим этот факт некорректно — а именно слиш­ком категорично, — но ярко, утверждая, что с целью воздей­ствия на людей умозаключения следует трансформировать в чувства.

В наше время в Англии практика свободы торговли — В, — продолжавшаяся многие годы, оказала влияние на состоя­ние — А (интересы и пр.) и укрепила, следовательно, это пси­хическое состояние; она, таким образом, противодействовала введению протекционизма» (ibid., § 165—168).

Применяя этот элементарный и фундаментальный анализ, паретовская социология может следовать двумя путями. Один из них можно назвать индуктивным, это путь, избранный Парето в «Трактате». Второй — дедуктивный, которым пойду я.

Индуктивный путь сводится к исследованию того, как в ис­тории понимались или не понимались, искажались и скрыва­лись учения, нелогические поступки, как люди пришли к поня­тию нелогического поступка и как они не склонны теоретизи­ровать по этому поводу, ибо человек, рожденный резонером, предпочитает думать, что его поведение логично, определяется теориями, и не любит признаваться себе в том, что подвластен чувствам.

Затем, после исторического исследования интерпретации нелогических поступков, Парето проводит научный анализ те­орий, перекрывающих опыт. Он изучает метафизиков и тео­рии, которые обосновывают существование объектов, непо­стигаемых логически-экспериментальным методом. Например, доктрины естественного права, стремящиеся определить, чем должно быть право независимо от времени и места, выходят за пределы опыта, сводящегося лишь к наблюдению за тем, что есть, и к дедукции на основании наблюдаемых фактов. Па­рето посвящает также главу многочисленным псевдонаучным теориям. После этих трех промежуточных глав, составляющих около трехсот страниц, он приступает к тому, что окажется самым главным в теории нелогических поступков, а именно к изучению остатков и производных.

Второй путь — тот, который Парето называет дедуктивным и о котором он говорит в начале 6-й главы, посвященной ана­лизу остатков, как о пути, отличающемся следующим достоин­ством: он непрерывно раскрывается при изложении. Этот путь заключается в непосредственном переходе если не к психиче­скому состоянию, то по крайней мере к реальности, близкой к психической, к составлению классификации остатков, т.е. проявлению чувств и основной причине нелогических поступ­ков. Таким образом, речь идет об исследовании того, что мож-

[419]

но выяснить об А, зная, что психическое состояние или чувст­ва непосредственно нам не даны. Поскольку мы непосредст­венно знаем только выражение чувств, культовое поведение, то каким образом можно прийти от экспрессивности к ее при­чинам, от теорий или поступков к чувствам и состоянию духа, которое их детерминирует?

Метод Парето сводится к изучению множества проявлений чувств, теорий, курьезного поведения, разновидностей религи­озного культа, магии или колдовства и к установлению того, что если эти виды поведения различны и, вероятно, заключают в себе нечто вроде анархического изобилия, то при более вни­мательном анализе они обнаруживают определенную устойчи­вость. Например, мы констатируем, что во всех, самых разных цивилизациях люди связывали с некоторыми цифрами, днями, местностями благоприятное или зловредное значение. Ска­жем, считают, что число 1 3 приносит несчастье. Если в пятни­цу состоится обед на 1 3 персон, дела пойдут плохо, а если этот обед на 1 3 персон назначен на пятницу 13-го числа, слу­чится катастрофа. Все мы знаем об этих феноменах, вызываю­щих улыбку, но это не мешает тому, что хозяйка дома воздер­жится от устройства обеда на 13 персон не потому, что она восприимчива к этому суеверию (разумеется!), а потому, что она не может исключить, что кто-то из приглашенных опасает­ся пагубного характера числа 1 3 или пятницы 1 3-го числа. Из­вестно также, что не следует зажигать три сигареты одной и той же спичкой. Говорят, возникновение этого суеверия свя­зано с войной в Трансваале. Буры, пользовавшиеся в то время симпатией мирового общественного мнения, имели репутацию исключительных стрелков. Когда они в третий раз подряд заме­чали в стане своих врагов слабый огонек сигареты, их выстрел был столь точен, что курильщик неизменно уничтожался.

Я не уверен в том, что такова подлинная причина пагубности третьей сигареты, зажженной от одной и той же спички, но передаю стиль Парето, ведущего речь об одном из нелогических феноменов, примеры которых встречаются во всех обществах. Объединяет все эти примеры склонность приписывать благоприятное или зловредное значение (по непонятным причинам) цифрам, дням, местностям или обстоятельствам. Я утверждаю — по непонятным причинам; Парето сказал бы определеннее — по причинам бесконечно обновляемым, меняющимся от общества к обществу. Всегда находится псевдологическая причина для объяснения того, почему такое-то место нельзя посещать, почему такая-то цифра предвещает несчастье и почему такое-то обстоятельство есть признак надвигающейся катастрофы.

[420]

Итак, можно различать два элемента наблюдаемого феномена: постоянную часть, которая будет обозначаться буквой «а» (не путать с большим «А», символом психического состоя­ния), и переменную часть «b».

Постоянная часть:— это склонность людей к установлению отношений между явлениями, числами, местом и счастливыми или несчастливыми значениями, к приданию каким-нибудь фактам значения символа или показателя.

Переменный элемент — это соображения, за которые де­ржатся люди в каждом случае, чтобы подтвердить данные от­ношения. Сегодня благодаря прогрессу западного рационализ­ма объяснения часто утрачены, но обычно в большинстве об­ществ находят оправдание групповой деятельности. Последняя есть постоянный элемент феномена, а объяснительная тео­рия — его переменный элемент.

Приведем другой пример: почти во всех обществах люди, кажется, испытывают отвращение к тому, что зовется убийст­вом, но в разные эпохи и в разных обществах они будут объ­яснять или оправдывать отказ от убийства разными мотивами. В некоторых случаях скажут, что Зевс запрещает преступле­ние, в других — что всеобщий Разум не допускает покушения на человеческое достоинство. Запрет обосновывается разными теориями, но есть константа: отказ от определенного поведе­ния, и причиной отказа служит психическое состояние или чувство. Конкретным феноменом, доступным наблюдению, вы­ступает повсеместный отказ от убийства — и оправдание его с помощью соперничающих теорий. Именно наблюдатель пу­тем анализа устанавливает различие между этими оправда­тельными теориями, представляющими анархическое разнооб­разие, и постоянными элементами феноменов, которые доста­точно часто повторяются, так что можно составить их общую классификацию. Так как не очень удобно повторять: «постоян­ный элемент конкретного рассматриваемого феномена» и пе­дантично обозначать этот элемент буквой «а», мы будем впредь говорить об остатке для обозначения того, что я только что рассматривал. Оба понятия — остатка и производной, — выведенные, таким образом, аналитическим путем, суть две основные категории, составляющие остов первой части «Трак­тата по общей социологии».

Уточняя, что собой представляют остатки, Парето пишет:

«Элемент «а» соответствует, может быть, некоторым инс­тинктам человека или, лучше сказать, людей, поскольку «а» не существует объективно и у всех людей разный; и, вероятно, потому что он соответствует этим инстинктам, он почти посто­янен в феноменах. Элемент «b» соответствует работе, проде­ланной разумом с целью выявления причин элемента «а».

[421]

Именно поэтому он более вариабелен, т.к. отражает работу фантазии... Но если элемент «а» и соответствует некоторым инстинктам, то он далек от постижения их всех. Это заметно даже на том пути, который был найден. Мы анализировали рассуждения и искали постоянную часть, Таким образом, мы смогли обнаружить только инстинкты, порождающие рассуж­дения, и не встретили на своем пути инстинктов, не охвачен­ных рассуждениями. Остаются, следовательно, все естествен­ные желания, вкусы, склонности, а среди социальных факто­ров тот очень важный вид, который именуют интересами» (ibid,, § 850—851),

Этот небольшой отрывок из «Трактата по общей социоло­гии» — один из самых важных. Парето принадлежит к тем ав­торам, которые изъясняются тем более кратко, чем значитель­нее рассматриваемая проблема, и тем более многословны, чем проще и понятнее для читателя предмет. Неистощимый на примеры и иллюстрации, Парето необыкновенно лаконичен, когда касается основных частей своего учения. Два нижесле­дующих абзаца дают ключ к его интеллектуальной системе. Они показывают две важные вещи.

Во-первых, остатки — это не чувства или психическое со­стояние. Они посредники между чувством, неведомым нам не­посредственно и, может быть, даже опосредованно, и прояв­лениями чувств или поступками — между С и В.

Во-вторых, остатки относятся к инстинктам человека, но не охватывают всех инстинктов, т.к. используемый метод позво­ляет обнаружить лишь те из них, которые порождают рассу­дочную деятельность,

В классификации четырех типов нелогических поступков третий род определяется формулой «да — нет», наличием не субъективного, а объективного отношения средств к целям. Третий род нелогических поступков охватывает привычные поступки инстинктивного типа, не порождающие рассудочной деятельности, теорий, оправданий. Если исходить из экспрес­сивности, теорий и оправданий, имея цель добраться до остат­ков проявления инстинктов, то можно обнаружить лишь те ин­стинкты, которые порождают рассуждения. Значит, помимо" остатков есть желания, вкусы и склонности.

По-моему, хотя Парето не установил четкой связи между третьим родом нелогических поступков и терминами «аппети­ты», «вкусы» и «склонности», в сущности речь идет об одном и том же феномене. Если мы пристрастны к какому-то кушанью столь долго, что не философствуем по этому поводу и ограни­чиваемся удовлетворением своего вкуса, может, конечно, воз­никнуть объективная связь между средством и целью, но при отсутствии всякой оправдательной теории и рассудочной дея-

[422]

тельности наблюдение не сможет обнаружить наш вкус на ос­новании экспрессивности и иных симптомов. Зато если мы строим изощренные теории относительно превосходства ки­тайской кухни над французской или наоборот и, кроме того, если мы придумываем усложненные теории о связях между гурманством и гигиеной тела, то мы переходим от третьего к четвертому роду нелогических поступков, характеризуемому формулой «да — да» без соответствия объективной цели субъективной. В этом случае социолог паретовского типа смо­жет добраться до некоторых остатков; если же мы ограничи­ваемся едой, мы остаемся вне поля изучения.

Три термина — «аппетиты», «вкусы» и «склонности», — по-моему, очень близки и должны пониматься в своих обычных значениях. Аппетит — это желание определенной вещи. По­скольку индивид пристрастен к определенной вещи и удовлет­воряет свой аппетит безоговорочно, без споров и объяснений, неуместно задаваться вопросом об остатках. Точно так же вкусы суть предпочтения, а склонности — тенденции. Опреде­ленное желание, предпочтение, тенденция — таковы будут от­носительные различия между аппетитами, вкусами, склонно­стями. Как правило, эти три термина характеризуют поведение человека, поскольку оно есть поиск определенного блага, бо­лее или менее определенных удовольствий. Эти аппетиты, вкусы и склонности сравнимы с инстинктами животных с той оговоркой, что у людей они преобразованы, переработаны развитием цивилизации, стали многообразными до такой сте­пени, что утратили приспособительный характер, которым от­личается, по-видимому, в большинстве случаев так называемое инстинктивное поведение животных.

Из сферы остатков Парето исключает также и интересы. Понятие интереса вытекает из экономического анализа — первой области исследований автора «Трактата по общей со­циологии». По Парето, интерес проистекает из осознания це­ли, к которой стремится индивид. Интересом, к тому же чаще всего вызывающим логическое поведение, служит максималь­ное увеличение количества денег. Наряду с экономическим может быть политический интерес. Человек, стремящийся к захвату власти, ведет себя заинтересованно, его поведение от­личается от нелогического поведения, определяемого остатка­ми. При социологическом синтезе мы должны будем прини­мать во внимание не только остатки, но и поведение, опреде­ляемое в своей основе инстинктами, аппетитами, вкусами, склонностями и интересами.

Для полноты анализа остается выяснить отношение между остатками и состоянием психики, или чувством (А). Парето Иногда выражает свои мысли так, словно остатки и чувства

[423]

совпадают. Однако, вне всякого сомнения, в своих размышле­ниях он делает двойное различие. С одной стороны, остатки располагаются гораздо ближе к поступкам или экспрессивно­сти, чем чувства, поскольку они обнаруживаются с помощью анализа этих поступков или экспрессивности. С другой сторо­ны, остатки — не конкретные реальности, а аналитические по­нятия, созданные наблюдателем для объяснения феноменов. Нельзя видеть или постигать остатки, как видят стол или даже как испытывают чувство. Парето, впрочем, категоричен в этих вопросах: «Нужно быть внимательным и не путать остатки (а) ни с чувствами, ни с инстинктами, которым они соответству­ют. Остатки (а) суть проявления этих чувств и инстинктов, как повышение столбика ртути в термометре есть показатель по­вышения температуры. Только с помощью эллипса, сокращаю­щего речь, мы утверждаем, например, что остатки, помимо ап­петитов, интересов и т.д., играют основную роль в установле­нии общественного равновесия. Так, мы говорим, что вода за­кипает при 100°, Законченными положениями будут следующие: „Чувства или инстинкты, соответствующие остат­кам, помимо тех, которые соответствуют аппетитам, интере­сам и т.д., играют основную роль в установлении обществен­ного равновесия. Вода закипает, когда теплотворное состоя­ние достигает температуры, обозначенной 100° по шкале Цельсия"» (ibid., §875).

Наконец, определим, что есть главное для точного понима­ния той мысли, что остатки суть аналитические понятия, пред­назначенные для социолога, а не для психолога. Парето утвер­ждает, что изучение самих чувств относится к компетенции психолога, а не социолога. Остатки, конечно, соответствуют кое-чему в природе или в поведении человека, но это кое-что определяется аналитическим понятием, созданным для пости­жения функционирования общества. В §§879—884 Парето да­ет интересное сопоставление словесных корней, до которых доходит филолог, и остатков, до которых доходит социолог¹. Согласно этому сопоставлению, остатки суть общие корни большинства видов поведения или экспрессивности. Как тако­вые они, следовательно, отличаются тем же абстрактным ха­рактером, что и корни слов, которые, не будучи конкретными величинами, тем не менее не вымышлены, т.к. они постижимы.

Остатки и производные

Теория остатков приводит к классификации, которая пред­ставляет собой нечто вроде теоретического анализа природы человека, предназначенного для социологов. Парето выделяет

[424]

прежде всего шесть классов остатков, затем в каждом клас­се — роды, наконец, некоторые роды он делит в свою очередь на виды. Наиболее значительное вычленение — вычленение следующих шести классов, отличающихся разнообразными значениями и масштабностью:

— первый класс — «инстинкта комбинаций»;

— второй — «незыблемости агрегатов»;

— третий — «потребности проявления чувств во внешних дей­ствиях»;

— четвертый — «остатков, относящихся к социальности»;

— пятый — «целостности индивида и его зависимостей»;

— шестой — «сексуальных остатков».

Бросается в глаза, что в некоторых классах слово «оста­ток» представлено в самом определении, тогда как в других используется термин «инстинкт» или «потребность». По-види­мому, эти шесть классов гетерогенны и имеют разную значи­мость. Самые важные — первые два класса: они одни или поч­ти одни будут рассмотрены во второй части «Трактата», когда речь пойдет о синтезировании.

1. Первый класс образован из остатков, соответствующих ин­стинкту комбинаций. Определяя его, Парето использует термин «инстинкт», который отсылает нас к тому, что есть самое глубокое в человеке, по ту сторону остатков, к чув­ствам. Инстинкт комбинаций в самом общем плане есть склонность к установлению связей между идеями и веща­ми, к извлечению следствий из провозглашенного принци­па, к правильному или неправильному рассуждению. Имен­но благодаря инстинкту комбинаций, человек есть человек с его делами, экспрессивностью, теориями, доказательства­ми и вдобавок с «Трактатом по общей социологии» как не­избежными, но явно констатируемыми следствиями инс­тинкта комбинаций.

Инстинкт комбинаций включает в себя в качестве одной из своих разновидностей «потребность в логическом развитии». Таким образом, он лежит в основе интеллектуального про­гресса человечества, развития разума и цивилизации. Самые блестящие общества, не обязательно при этом самые мораль­ные, — те, где в изобилии остатки первого класса. По мнению Парето, Афины V в. до н.э., Франция начала XX в. суть обще­ства, переполненные остатками первого класса. Их было мень­ше в Спарте и в Пруссии XVIII в. Заметны политические по-

[425]

следствия, вызываемые изменением числа остатков первого класса.

Класс «инстинкта комбинаций» распадается в свою очередь на несколько родов. Первый, самый простой и самый абстрак­тный, — «инстинкт комбинаций вообще», т.е. без детализации. Второй — «инстинкт комбинаций сходных или противополож­ных вещей». Большинство магических действий заключают в себе комбинации этого типа. Третий определяется как «таин­ственная власть некоторых вещей или некоторых дел». Чет­вертый назван «потребность в объединении остатков», пятый —-«потребность в логическом развитии», шестой — «вера в дей­ственность комбинаций».

Пятый род — «потребность в логическом развитии» — ох­ватывает большинство остатков, определяющих производные, Эта потребность в логическом развитии и объясняет бесконеч­ное обновление теорий и прогресс наук.

Отсюда понятно, что логическое поведение может также определяться остатками, которые сами суть проявление инс­тинктов или чувств. Первопричиной логического поведения могут быть чувства, если, осознавая связи между средствами и целью, субъект действия в состоянии предвидеть последст­вия используемых им средств и установить корреляцию меж­ду субъективным и объективным отношениями.

Отметим и то, что один и тот же инстинкт комбинаций мо­жет быть, таким образом, первопричиной и нелогического по­ведения, например магии, и того, что составляет признак логи­ческого поведения, т.е. науки.

2. Второй класс остатков составляет противоположность пер­вому. Если инстинкт комбинаций есть то, что мешает чело­веку раз и навсегда ограничиться одним способом деятель­ности или одним обществом, стимулируя беспрерывное развитие знаний и бесконечное обновление верований, то незыблемость агрегатов, которую Парето не называет инс­тинктом, сравнима с инерцией. Это склонность людей к поддержанию сформировавшихся комбинаций, к отказу от изменений и к согласию с императивами.

«Некоторые комбинации составляют агрегат из частей, крепко соединенных в некое тело, которое в конце концов приобретает индивидуальность, сходную с индивидуальностью реальных существ. Эти комбинации часто можно узнать по свойственным им признакам, отличающим их от простого пе­речисления частей... После создания агрегата зачастую возни­кает некий инстинкт; он с переменным успехом противодейст­вует тому, чтобы объединенные таким образом вещи раздели­лись, а если разделения нельзя избежать, он старается его

[426]

скрыть, сохраняя видимость агрегата. В общих чертах можно сравнить этот инстинкт с механической инерцией. Он проти­водействует движению, заданному другими инстинктами. От­сюда проистекает важное общественное значение остатков второго класса» (ibid., § 991, 992).

Второй класс образует, таким образом, с первым контраст­ную пару. Обе эти основные тенденции имеют непосредствен­но постигаемое общественное значение. Одна содействует из­менению и обновлению, другая — стабильности и сохране­нию. Одна побуждает к строительству интеллектуальных кон­струкций, другая — к стабилизации комбинаций, Парето замечает, что революции легче изменяют власть имущих, идеи, с помощью которых те управляют, и в известных случаях ор­ганизацию общественной власти, чем нравы, верования и ре­лигии. Дело в том, что все, относящееся к нравам, институту семьи и религиозным верованиям, составляет сущность обще­ства и поддерживается «незыблемостью агрегатов». Насиль­ственные преобразования, навязываемые политиками, натал­киваются на сопротивление остатков второго класса.

Как и для остатков первого класса, Парето устанавливает классификацию разных родов остатков второго класса. В част­ности, он различает незыблемость отношений между живыми и мертвыми или между покойником и вещами, которыми тот владел всю жизнь. Как правило, связи между людьми и связи людей с местностями суть типичные примеры остатков, пере­ходящих в остатки класса «незыблемость агрегатов». Тот факт, что столько обществ хоронят мертвецов вместе с их собственностью, иллюстрирует надежность связей между че­ловеком и вещами, которые ему принадлежали. Точно так же здесь может иметь место незыблемость отвлеченного понятия. Те, кто говорит о Человечестве, Прогрессе или Истории, дви­жимы остатками второго класса, принадлежащими к роду «не­зыблемость отвлеченного понятия», или «персонификация». Если утверждают, что Прогресс чего-то требует или что Право заставляет, и если всерьез принимают абстрактное слово, при­давая значение прописной букве, значит, действует остаток незыблемости агрегатов, побуждая нас обращаться с абстрак­цией как с реальностью, персонифицировать идею и в резуль­тате приписывать персонифицированным абстракциям волю.

Третий и шестой классы остатков самые простые и излага­ются Парето наиболее кратко.

3. Третий класс назван «потребность обнаружения чувств во внешних действиях». Эта потребность выражается ритуаль­ным действием, например аплодисментами, предназначен­ными для выражения благосклонности. Не во всех обще-

[427]

ствах аплодируют, чтобы показать согласие; жесты или шу­мы, посредством которых обозначается согласие или несог­ласие, варьируются от общества к обществу. Разнообразие этих феноменов представляет собой переменную часть (Ь), между тем как общая часть (а), или остаток, есть более или менее большая потребность демонстрации чувств. Парето намечает только два рода третьего класса, один из которых — просто потребность действовать, проявляющаяся в комби­нациях, а второй — религиозная экзальтация. Без какого-либо труда можно представить себе во всех прежних или современных обществах бесчисленные обстоятельства, при которых свободно удовлетворяется потребность выраже­ния чувств. В наше время благоприятные возможности для этого представляют спортивные зрелища и политические демонстрации.

4. Последний класс в Паретовой классификации остатков — «сексуальные остатки». Здесь мы оказываемся на рубеже инстинкта, т.е. реальности, которая как таковая не входит в сферу изучения социологии. В классификации остатков нет места инстинктам в чистом виде. Поэтому Парето пишет: «Простое сексуальное желание, хотя речь идет, ни много ни мало, о человеческом роде, не должно нас здесь зани­мать» (ibid., § 1324). Те формы поведения, которые управ­ляются сексуальным инстинктом, таким образом, не входят в сферу социологического анализа, но социолога интересу­ют некоторые разновидности поведения, связанные с сек­суальными остатками. «Мы должны изучать сексуальный остаток рассуждений и теорий. Обычно этот остаток и чув­ства, от которых он ведет свое происхождение, встречают­ся в огромном множестве феноменов, но они часто скры­ты, особенно у современных людей» (ibid.).

В качестве своих любимых мишеней Парето избрал пропа­гандистов целомудрия. Он ненавидел ассоциации и людей, вы­ступавших против непристойных публикаций и вообще за пу­ританские нравы. На десятках страниц излагается то, что Па­рето окрестил «добродетельной религией», связанной с сексу­альными остатками дополнением, противопоставлением или отрицанием. Этот пример помогает осмыслить понятие остатка и связь между инстинктами и остатками. Поскольку люди удовлетворяют свои желания, они не интересуют социолога, если только они не вырабатывают философию или мораль по­ведения, относящуюся к сексуальности. Поэтому в разделах, посвященных остаткам шестого класса, одновременно ставит­ся проблема добродетельной религии и собственно религий,

[428]

т.к. все вероисповедания приняли и преподали определенную установку по отношению к сексуальности².

5. Четвертый класс — «остатки, относящиеся к социально­сти», — Парето определяет так:

«Этот класс образуют остатки, относящиеся к обществен­ной жизни. Сюда можно включить и те, что относятся к дис­циплине, если допустить, что соответствующие чувства укреп­ляются жизнью в обществе. Здесь примечательно то, что все домашние животные, за исключением котов, когда они были на свободе, жили сообществом. Вместе с тем общество невоз­можно без дисциплины, и, значит, у социальности и дисципли­ны непременно есть точки соприкосновения» (ibid., § 1113).

Четвертый класс — остатков, относящихся к обществу и дисциплине, — как-то связан, следовательно, со вторым — «незыблемость агрегатов». Но дефиниции у них разные, и они различаются по некоторым пунктам.

Разные роды, выделяемые Парето, позволяют конкретизи­ровать этот класс остатков. Первый род — «отдельных об­ществ», Парето намекает на то, что все люди склонны созда­вать ассоциации, в частности добровольные, внешние по отно­шению к первичным группировкам, в которые они непосредст­венно интегрированы. Эти ассоциации постепенно порождают чувства преданности и лояльности, укрепляющие их бытие. Простейший пример — спортивное общество. В годы моей мо­лодости парижане делились на сторонников «Рейсинг клаб де Франс» и сторонников «Стад франсэ». Даже тех, кто не зани­мался никаким спортом, объединяла стихийная привержен­ность либо «Рейсингу», либо «Стаду», Клубный патриотизм приводил многочисленную публику на матчи, в которых высту­пали эти команды. Пример одновременно ироничный и серьез­ный. Добровольные ассоциации сохраняются только благодаря преданности своих участников. Лично я по непонятным причи­нам сохранил верность клубу «Стад франсэ». Когда его фут­больная команда встречается с футболистами «Рейсинга», по­беда «Стада» приносит мне некоторое удовлетворение. Ника­кого логического обоснования этой преданности я не нахожу. Но в ней я усматриваю пример привязанности к отдельным обществам и из этого делаю вывод о том, что я наделен многи­ми остатками четвертого класса.

Второй род, которого касается Парето, — «потребность еди­нообразия». Эта потребность, бесспорно, одна из самых рас­пространенных и самых сильных у людей. Каждый из нас скло­нен считать, что его образ жизни — наилучший. Ни одно обще­ство не может существовать, если оно не навязывает своим членам определенного образа мыслей, определенной веры, оп-

[429]

ределенного способа действий. И именно потому, что любое общество считает обязательным тот или иной образ жизни, оно также стремится преследовать отступников. Потребность еди­нообразия есть остаток, который вызывает столь частые в исто­рии гонения на диссидентов. Впрочем, склонность к преследо­ванию еретиков свойственна как верующим, так и свободомыслящим. Атеисты, презирающие священников, и рационалисты, изобличающие суеверия, обнаруживают эту потребность еди­нообразия, продолжающую существовать в коллективах, офи­циальной догмой которых является свобода веры. Как психо­аналитики говорят о ловушках комплексов, так и Парето мог бы говорить о ловушках остатков.

Третий род характеризуется феноменами «сострадания и жестокости». Отношение между этим родом и другими остат­ками, связанными с социальностью, не столь ясное, как в предыдущих случаях. Фактически Парето анализирует чувства сострадания в себе, перенесенные на другого, инстинктивное отвращение к страданию вообще и обоснованное отвращение к напрасным страданиям. Он имеет в виду, что не восприни­мать страдания других нормально и что доброжелательность должна побуждать нас уменьшать по мере возможности стра­дания других. Но чувство сострадания может стать чрезмер­ным, считает он и клеймит демонстрируемую судами того вре­мени снисходительность в отношении анархистов и убийц. Все чаще его ирония адресуется гуманистам, которые в конце кон­цов думают лишь о страданиях убийц, а не их жертв. «Бес­спорно, что уже в течение века вплоть до настоящего времени кара за злодеяния постоянно ослабевает. Не проходит и года, чтобы не появлялись новые законы в пользу правонарушите­лей, тогда как существующие законы все чаще применяются судами и присяжными с поблажкой. Таким образом, создает­ся впечатление, что сострадание по отношению к преступни­кам растет, между тем как сострадание по отношению к их жертвам ослабевает» (ibid., § 1133). Раздутый гуманизм — од­на из любимых мишеней Парето. Свою критику он оправдыва­ет тем, что зачастую злоупотребления мягкосердечием и со­страдан

⇐ Предыдущая13141516171819202122Следующая ⇒

Поделиться: