Качи-кальен, Керменчик, Чуфут-кале и Тепе-кермен

По убеждению моему, большинство из посетителей Бахчисарая незнают, что в окрестностях его существует несколько местностей, чрезвычайно замечательных наружностию и трудолюбием древних обитателей Тавриды. Местности эти носят название Качи-кальена, Керменчика, Чуфут-кале, Иосафатовой долины и Тепе-кермен, и заслуживают полного внимание со стороны каждого более или менее образованного человека.

Качи-кальеном именуется живописная гребне-образная скала, расположенная к Югу от Бахчисарая, на левом берегу Качи. По разсказам греков, она названа Кальеном, потому, что в древности здесь существовало какое-то капище с истуканом этого имени. К Качи-кальену, известному местным жителям под названием Пички или Аие-Анастасие, можно ехать в экипаже и верхом чрез гору, мимо мельниц Кош-дермана. Последний путь есть ближайший и самый интереснейший из всех. Он пролегает мимо двух колоссальных, наподобие человеческого корпуса, каменных истуканов, (игра природы) отстоящих один от другого сажень на 200. Ближайший к Качи-кальену не сравнено выше и толще: его именует хорхма балам (т.е. не бойся дитя мое), а последний стоит у самой дороги, сливаясь сплошною скалою, на которой отпечатлелись виды разных животных. Татары именуют этот колосс Вай анам-хаясы (т.е. ай маменька!) Вот легенда, разсказанная мне стариком татарином, о происхождении этих странных названий.

В глубокой древности, недалеко от Бахчисарая и именно в местах, где теперь возносятся к небу эти чудовищные каменные великаны, обитал грозный князь Топал-бей. Его громадный сераль был построен в виде крепости и никто не имел права проникать за стены его. Между тем все лучшие девы Крыма непременно попадали сюда обманом силою или содействием золота, но где оне девались потом, когда сластолюбивый бей пресыщался ими, никто не ведал. По крайней мере, ни одна из красавиц, попадавших сюда, не выходила болеее на свет Божий. Соседние жители различно толковали об этом страшном человекее. Одни признавали его злым джином (духом) в образе человека, другие — людоедом.

Тем временем в дер. Топчи-кой жил Кемал мурза, человек богатый, но страшно преданный набегам на гяуров. Мурза этот имел молодую прекрасную жену и единственную дочь, красавицу, каких не бывало на свете. Много важных сановников царства изявляли желание жениться на этой очаровательной девице, ни отец никому из них не давал решительного ответа, пока Селимее-ханий не достигнет ровно 15-летняго возраста. Слухи о красоте Селиме часто доходили до Топал-бея, но он не мог отыскать таких людей, которые решились-бы привести к нему в гарем эту небывалую красавицу. Однажды Топал-бей выехал травить зайцев, не проехал он и тысячи шогов от своего жилища, как выскочил из куста большой заяц. Борзые собаки бросились за ним, бей также поскакал. Долго, долго они гнались, но увы, ни скакун бея, ни легкие собаки его, не могли остановить интересной добычи. Озлобленный бей поминутно шпорил коня, но вдруг лошадь остановилась, пошатнулась и упала мертвою. Собаки и добыча исчезли вдали степной. Топал-бей ломал себе пальцы от негодование и злобно продолжал смотреть за скрывшимися собаками, лаская себя надеждою, что оне возвратятся к нему; но настал вечер, а собак не было. Бей, потеряв терпение, решился зайти на ночлег в первую хижину, которая встретится ему. Несколько минут спустя, пред ним показались постройки. Подошедши к дверям первого здание, Топал-бей постучал в медное кольцо. — Кто там? — спросил вышедший слуга. «Странник Божи й просит ночлега, отвечал бей». Двери отворились и князь введен был в оду (комната) предназначенную для приема гостей. После обыкновенных приветствий и распросов, Топал-бей узнал, что он случайно гостит в доме Кемал-мурзы. Правда-ли — спросил он у слуги — что у твоего хозяина дочь первая красавица в Крымском царстве?» — Об этом все знают. А нельзя-ли, друг мой, увидеть мне ее хоть в щель дверную, я очень богат, знатен и следовательно могу быть приличным женихом твоей госпожи; за одолжение-же я подарю тебе кошелек, набитый червонцами — и он бросил к ногам его обещанное золото. Слуга, увидев такое богатство в руках своих, обещал исполнить просьбу гостя — и исполнил ее в минуту, когда прекрасная Селимее-ханий молилась Аллаху. Бей смотрел на нее во все глаза, как могущественный лев на слабую добычу. с трудом подкупленный слуга отвел его от места. Топал не захотел более оставаться в гостях и, не смотря на темную ночь, пешком возвратился домой.

Несколько дней спустя, в глухую ночь, дом Кемал-мурзы был разбит неизвестными злоумышленниками и пропали без вести мать и дочь. Когда сообщено было об этом происшествии Кемал мурзе, он остановил свои набеги и возвратился в Крым, но увы тщетно отец искал жену и дочь. Никто не мог указать ему похитителя или разбойников.

Между тем несчастные женщины очутились в гареме страшного Топал-бея. Обе оне были одна красивее другой. Бей ежедневно посещал их, упрашивая покориться его воле, но ни мать ни дочь не допускали его прикасаться к ним. Так прошло 40 дней. Однажды разгневанный бей вошел к своим пленница и снова начал просить их сделаться его одалисками добровольно, в противном случае грозил умертвить их. Женщины изявили согласие умереть. Топал продолжал упрашивать, наконец вышел из себя и крикнул верных слуг своих. В несколько минут женщины были схвачены и замуравлены в стене, окружающей гарем. С тех пор о несчастных пленницах долго ничего не было слышно.

Год спустя, до сведение Топал-бея дошло, что на границе его земель внезапно появились два каменных гиганта и что пред светом пастух всегда видит выходящую из одного из них девицу неестественной красоты с золотою кружкой в руках. Слух этот встревожил бея и он решился лично убедиться в справедливости. И что же оказалось? Выходящая из скалы была та самая Селимее-ханий, которую он замуровал живою в стене гарема. Топал-бей пришел в страшное негодование и в тот-же день приказал впречь в исполинский камень всех волов и лошадей, чтобы опрокинуть его. Приказание было исполнено, но в ту минуту когда все было готово и когда погонщик поднял кнут, чтобы тронуть с места впряженных животных, из колоса вылетел женский голос: «ай маменька!» на крик этот последовал из дальняго истукана отвеет «не бойся дитя мое!». В эту минуту все волы и лошади с погонщиками и цепями превратились в сплошную скалу. С того времени оба колосса сохранили за собою те название, которые послышались из них народу.

Повернув отсюда к юго-востоку, вскоре останавливаешся пред церковью, построенной в 20-х годах во имя св. Анастасии. Отсюда уже пешком, не без страха и усилий, любознательный путешественник подымается по осыпям скалы к ея возвышенности и чрез отверстие в стене, достигает безсмертных памятников жилищ первобытных обитателей или искусственных пещер в несколько ярусов, разделенных одна от другой тонким цельным слоем камня. В одном из верхних этажей этих жилищ находится источник воды, названный туземными татарами Суук-су (холодным), а греками колодцем св. Анастасии. Последнее служит доказательством, что здесь некогда был храм во имя этой угодницы Божьей и что обитатели этих пещер жили в них и в эпоху христианства в Тавриде, это отчасти подтверждается, изсеченным на одной из скал, крестом и сооружением у подошвы горы церкви во имя той-же святой. Особенною замечательностию Ай-Анастасийских скал служит то, что в них попадается во множестве, в подобии окаменелостей, отпечатки больших морских раковин, невстречающихся ныне на берегах нашего моря.

По предположением нашим, Качи-кальенские пещеры сооружены Тавро-ски?ами, в эпоху их полной независимости и господства в этой местности, и что здесь были их казармы той части войск, которой вверена была защита этого прохода со стороны моря и степей Тавриды.

Долиною Качи-кальена едут к нынешнему греческому селению Керменчик, замечательному живописными окрестностями, водяными источниками и растительностию. Слово Керменчик есть татарское и придано селению по существующим в нем остаткам древних укреплениий, из числа которых в лучшем виде сохранилась башня на высокой горе, господствующей над окрестностями. Все эти крепости, без сомнение, принадлежат временам греческого господства, после окончательного уничтожение Тавро-ски?ских войск. По сохранившимся преданием у татар, здесь когда-то был значительный торговый город, горных обитателей этой части полуострова, который взят и разорен Монголами только после перенесение их ханами столицы в Бахчисарай. Затем Керменчик, обитаемый несколькими греческими семействами, продолжал существование свое до 1779 года, т.е. до того времени, пока последовало всеобщее переселение христиан из Крыма в Мариупольские степи и Нахичевань. С этого-же времени до население Балаклавы архипелажскими выходцами, Керменчик был необитаем. Затем отданный под военное поселение арнаутов, составлявшим греческий балаклавский батальон, он доведен до современного блогополучного состояние.

К Чуфут-кале ведут от Бахчисарая, чрез предместье Салачик, два пути: первый чрез Ашлама-дере, а другой помимо Успенского монастыря и Иосафатовой долины.

Читатель наверно пожелает узнать, что именно в Крыму называют именем знаменитой в окрестностях Иерусалима Иосафатовой долины. Это Караимское кладбище, чрезвычайно живописное однообразными двурогими монументами, окаймленное с юго-востока величественными дубовыми деревьями, на котором древнейшим надгробным камнем признан поставленный в 1249 г. по Р.Х. По обширности и сходству с Иерусалимским кладбищем, оно названо Иосафатовою долиною и считается вторым после него по святости воспоминаний. И действительно, когда я в первый раз подошел к этому кладбищу, содержимому в порядке и расположенному между горами и скалами в виду Бахчисарая и у подножья древних крепостей Чуфут-кале, мне, невидевшему Иерусалимской Иосафатовой долины, казалось, что между ними должно существовать, если не наружное сходство, то равномерное по впечатлительности.

От Иосафатовой долины Чуфут-кале находится в самом недальнем разстоянии. Подезжающий этим путем вступает в славную крепость, с восточной оконечности ея, чрез обитые железом ворота. К воротам этим с обеих сторон примыкают башни и высокие стены, постройки Тавро-ски?ов. Укрепление эти продолжаются до отвесных скал, делающих недоступным вершину Чуфут-кале со всех почти сторон, за исключением Восточной и немногих мест с северо-востока и юго-запада. Чуфут-кале, прозвано настоящим именем татарами, вследствие того, что они застали здесь караимов. в переводе слово это означает: жидовская крепость, но мы очень хорошо знаем, что укрепление эти найдены караимами в готовом виде и что они переселились сюда отчасти из Мангупа, а отчасти из пришедшого в упадок Херсонеса. Вот убеждение наши относительно этой крепости: последний царь Тавро-ски?ов Скирул, видя что с каждым днем все более и более усиливаются Ираклийцы на полуострове Трахее, задумал, в числе прочих недоступных для них укреплений, воздвигнуть таковое на воздушном острове нынешняго Чуфут-кале и основать резиденцию свою. Последнее доказывается тем, что здесь только существует огромная темница во внутренности скалы и при ней лобное отделение, для осуждаемых на смерть. Вот здесь, с остатками своих войск, скрылся Скирул от преследований Диофана, полководца Митридата Понтийского и прекратил жизнь свою, оставив детям мудрое завещание — хранить между собою единодушие и согласие.

После окончательного разгрома Тавро-ски?ов, вслед затем, нагрянувшими в Тавриду Аланами, имя их начало исчезать по мере приема христианской религии и нет сомнение, что продолжая обитать в прежних жилищах, они сохраняли дружественные уже отношение к некогда враждебным Херсонесцам, а потом переселились с каменной площади Чуфут-кале на более удобную для жизни низменность, назвав поселение свое тем Марииным селом, которое существовало здесь до переселение христиан из Крыма в Екатеринославскую губернию.

Оставленный таким образом, Чуфут-кале занят был тою частию хазаров, которые приняли Иудейскую религию и ненавидимые соотечественниками должны были отделяться от них. Вот эти-то прозелиты, в числе других, разсеянных по Тавриде, получили не существующее у Евреев название Караимов, безспорно происходящее от хазарских слов Кара иманов, т.е. Черно-верцев*. Впоследствии, когда Татаро-монголы сделались обладателями Крыма и сознали важное значение Чуфут-кале в стратегическом отношении, от караимов отобрана была самая недоступная половина этого воздушного острова и, судя по многочисленности могильных камней и другого рода развалин, здесь был замок первых Крымских ханов, которые удалялись сюда во время опасностей и войн. Это доказывается еще тем, что здесь до настоящого времени стоит в целости ротонда над прахом одной из дочерей Тохтамыш-хана; что в 1480 году здесь обитал Менгли-гирей**, а шесть лет спустя он заперся сюда, когда сыновья хана золотой орды Ахмета, едва не пленили его в самом Крыму. Татары свою половину укрепление именовали Хыр-хыром, т.е. скалою на скале. Название это, исковерканное разными писателями, ошибочно упомянуто историографом Карамзиным под именем Кыркора. в Хыр-хыре впоследствии содержались важные пленники из России. Таковым был в числе прочих и Василий Борисович Шереметьев. При последних ханах здесь никто не обитал из царствующей семьи, а содержались олени, которыми иногда любовались ханы и государственные сановники.

Вот достопримечательности всей Чуфут-кальской вершины, ныне оставленной Караимами под присмотр кажется только одного семейства.

1) Памятник в тюрбе или ротонде над прахом Ненекеджан-ханым, дочери Тахтамыш-хана.

2) Башни, защищающие главные ворота с гербом над аркою, который Караимы соизволили присвоить себе, приписывая ему изображение каких-то небывалых подвигов 40-ка Караимским семействам в царствование Менгли-гирей-хана; вследствие чего местность эта названа кырк-ером или местом сорока*.

3) Обширные искусственные пещеры и подземный ход около малых ворот, ведущий к источнику.

4) И восхитительные виды на Ашлама-дере, Бахчисарай, Успенский монастырь и Канлы-дере (кровавый овраг). Последний составляет окрестность источника, известного под именем Юсуп-Чекрака, кровавым же назван потому, что здесь убит во время хана какой-то мудрый Самуил-ага, в отмщение за обиду, нанесенную им одному из потомков Иосифа-аги.

На Караимской половине Чуфут-кале достопримечательны вообще постройки в древнем стиле, расположенные на окрайнах отвесных скал, в которых встречаются тандуры или первобытные печи. Кроме этого заслуживают осмотра молитвенные дома: Кенас или собор, снаружи которого устроено духовное седалище, азара, свысеченною вокруг него оградою, на котором ученые караимы разбирали дела, относящиеся до религии. Синогога эта, по примеру Иерусалимского храма, делится на три отделение: 1) Гехал или алтарь со святым ковчегом и Сефер-торою (книгами Моисея); 2) Шулхан или трапезою для прихожан, и 3) Мошау-зекеним или седалище стариков, которым подряхлости допускается сидеть, и для тех, которые носят траур. В этом храме богослужение совершалось Митпаллелом или газаном (протоиреем): в праздничные и торжественные дни в первом отделе, а в будние во втором. Здесь женщины имели свое скрытое от мущин место, а девицы совершенно недопускались. Рядом с синогогою стоит, другой молитвенный дом Бет-гаккодеш, т.е. священный, где производилось богослужение во время большого сборища Караимок на Чуфут-кале. Здесь также совершались все религиозные обряды, не допускаемые в синогоге.

Из числа остальных построек, указывают на дом в котором принят был в 1787 г. Римский император Иосиф II.

Из древностей указывают на рукопись книги пророков, найденные под спудом синогоги и будто писанные за тысячу лет до наших дней и другие, которыми, более 600 лет.

С этой стороны Чуфут-кале, хороший вид на овраг и горы: Мейдан-даг, уподобляемый Караимами Мариинской горе и Бешик-даг, подобный Масличной горе в окрестностях священного Иерусалима, на последней встречаются окаменелые черепахи и другого рода раковины, свидетельствующие о пребывании этой горы в воде.

В 4-х или 5-ти верстах от Чуфут-кале находится Тепе-керман, один из замечательных памятников Тавриды, по многочисленности обширных искусственных пещер. Ближайшим путем к нему считается тропинка, идущая от Чуфут-кальских ворот чрез возвышенность, примыкавшую с юго-востока к Иосафатовой долине. По этой тропинке, заросшей по обеим сторонам орешниками и во многих местах неудобной даже для верховой езды, держась на право к юго-западу, вскоре замечаешь пред собою конической формы высокий холм, с каменною вершиною, как-бы увенчанный желтоватою шапкою. Это Тепе-керман, заключающий в себе до 150 весьма больших пещер, местами в два и три яруса. С подездной стороны, чистые от камня окрестности его, представляют роскошную растительность диких дерев и трав. Первый этаж пещер имеет однообразный характер, все они довольно велики и отчасти соединены между собою неправильными отверстиеми в разделяющих простенках. В некоторых из них встречаются засоренные круглые ямы, имеющие подобие колодцев. Пещеры второго яруса гораздо обширнее; в редкой из них не устроены ясли, предназначенные повидимому для лежание. Здесь сохранился полуразрушенный храм с рельефными изображениеми на стенах, и пред ним в сплошной скале несколько отверстий, в виде гробов, наполненных человеческими костями. Пещеры эти также большинством соединяются между собой небольшими отверстиеми, в которые можно проходить не иначе как ползком. Обходя их, мы случайно открыли заросшую тропинку, идущую на поверхность скалы. Этим путем нам удалось осмотреть третий ярус разбросанных пещер по отвесу Тепе-кермена. Затем мы взошли на прекрасную вершину скалы, заросшую кустарниками и травами; здесь также, среди небольших груд камня, некогда составлявших хижины, попадаются вырубленные в глубину большие комнаты, к которым проведены и лестницы; здесь мы снова отыскали христианский храм с алтарем, отверстиеми, заменяющими окна, колоннами, купелью и несколькими гробницами. Церковь эта имела в длину до 5, а в ширину до 2 сажень.

Ясно, что Тепе-керменские пещеры, так как и прочие, не имевшие укреплений, составляли временные жилища людей, обязанных службою и получавших готовую провизию. Предполагать-же, что обитатели сами занимались сельскими работами не приходится, на том основании, что на вершину не было удобной дороги для переноса тяжестей и нет следов источников, необходимых для скотоводства. Впрочем, один из сериозных иностранных писателей г. Тунман указывает, что на возвышенности Тепе-кермана были какие-то укрепление. Нет сомнение, что он принял за остатки укреплений те груды камней, о которых мы говорили и которые находятся в центре верхушки скалы. Почтенный автор не сообразил того, что древние укрепляли подобные местности только с тех сторон или краев над пропастями, которые представляли возможность проникнуть человеку, и совершенно было-бы безсмысленно воздвигать крепость в центре скалы, совершенно недоступной со всех сторон, за исключением тропинки, по которой мы поднялись. К этому прибавьте отсутствие воды и станет совершенно ясным, что на Тепе-керменской вершине никогда не было искусственных укреплений. Я сомневаюсь даже в том, чтобы в этих открытых пещерах зимовали люди, в противном случае хоть бы в одной из них остались следы огня и дыма.

О Тепе-керменской возвышенности, у соседственных туземцев татар, существуют различные предание: одни убеждены, — что пещеры эти сооружены какими то девами или полудухами, истребившими друг друга в отчаянной войне; другие. — что их основало какое-то воинственное племя покорившее эту часть Тавриды, а по разсказам третьих — это были жилища шайки непобедимых разбойников, которых содержали окрестные жители только тогда, когда они в этом нуждались. В большинстве-же случаев они промышляли в других странах, откуда приводили сюда стада животных и пленников и делились ими с природными жителями, с которыми имели дружественные отношение; когда-же они исчезли в одном из походов своих, — в скалах этих водворился крылатый змей, говорящий человеческим языком и нападающий только на тех, кто обнаруживал пред ним страх; всем-же смелым и храбрым натурам предлагал дорогие подарки. Под конец ужасный змей этот начал насиловать женщин, которые забеременев от него, подвергались народному убийству, с целью не допустить размножение чудовищ. Последнее обстоятельство заставило многих из окрестных жителей выселиться отсюда, а остальные положили во что-бы ни стало сокрушить отвратительного зверя. Для достижение цели избрана была молодая красавица, которую раньше заботливо скрывали от взоров чудовища: она должна была, по требованию осудившого ее на смерть общества, умереть или спасти всех. Девица изявила согласие и, вооружившись ножем, под предлогом странницы, отправилась к подножию Тепе-кермена, где, присев как-бы на отдых, принялась рыдать. Удивленный этими звуками змей вылез из логовища своего и стрелою пустился к ней. Красавица приняла его без малейшого страха и начала жаловаться на несчастною судьбу свою. Чудовище предложило ей свое покровительство с тем, чтобы она согласилась быть его постоянною подругою. Когда последовало согласие, чудовище перенесло ее на одну из высших точек скалы, в лучшую из пещер и принялось прижиматься к груди, наконец обезсиленное упорством заснуло. Тогда красавица, вынув из запазухи оружие, вонзило его в сердце чудовища и, налюбовавшись его страданиеми до последняго вздоха, спокойно возвратилась с отрадною вестию к спасенным ею соседним жителям Тепе-кермена. Затем здесь обитали караимы, из числа тех, которые занимались сбором красильных листьев и торговлею мелочных товаров.

Вот все, что я мог узнать о Тепе-кермене некогда обширном селении древних жителей Тавриды. Естественно, что разсказы эти созданы татарами для удовлетворение любознательности детей и не заключают в себя ничего правдоподобного. С грустию, что не удалось мне отыскать здесь что-нибудь свидетельствующее о последних обитателях, я сошел с вершины Тепе-кермена и направился домой по дороге, ведущей к обширнейшим и лучшим в Крыму татарским селением Стилие и Озенбаш.

Когда подведена была мне проводников лошадь, я спросил у него скоро-ли мы доедем до первого поселение, где возможно найти завтрак. Татарин отвечал утвердительно и мы поскакали в галоп. И действительно, два часа спустя, я гостил у одного садовладельца при дер. Мачисала, который угостил меня всем, что было в его хозяйстве, попросил меня вырезать мое имя на коре одного из громадных тополей, выросших в его саду. Поговорив с ним о только что виденном мною Тепе-кермене и выслушав его предположение об этих пещерах, я снова пустился в путь, пролегающий по течению реки Озен-баш. Дорога, избранная мною по руслу рек и, окаймленной по сторонам роскошными садами, хотя и не представляла ничего особенно-развлекающого, но для того кто незнаком с пригорными полосами Тавриды и его обитателями, здесь все покажется чем-то отрадным и восхитительным. Часть спустя мы приблизились к деревне Авджи-кой, (деревня охотников) прозванной этим именем вследствие того, что здесь первоначально поселилось несколько охотников с целью промышлять звероловством. Проводник мой, издавна желающий заехать в это селение к какому-то родственнику, умолял меня последовать заним. Несколько минут, проведенных мною в этой деревне, дали мне понятие, что обитатели ея не принадлежат к татарскому первообразу, что это люди которые располагают прекрасною наносною почвою, садами и огородами, доставляющими им достаточные средства к жизни. Из Авджи-коя мы направились к Стилии; некогда обширному греческому поселению, от которого идет тропинка чрез высшую точку Яйлынского хребта на Южный берег. Чем ближе мы подвигались к подошве Яйлы, тем грандиознее становились ландшафты и тем чаще попадались чаиры, засаженные грушевыми и яблочными деревьями, унизанными безсчетным множеством прекрасных на вид плодов. Несколько минут спустя, мы подехали к громадной груше, стоящей на окрайне дороги, плоды которой принадлежали всем проезжим. Ея величественная тень сманила меня на отдых. Проводник мой, сбив с нея несколько плодов, зашел в тут-же выстроенную бузню или корчму, где продавалась буза — любимый напиток, приготовляемый из проса. Я пробовал этот отвар, но он пришелся не по моему вкусу. Татаре считают его не только приетным, но и чрезвычайно полезным и сытным. Когда мы снова двинулись в путь, к нам присоединилось несколько верховых татар красивой наружности и донельзя ловких на своих маленьких тонконогих лошадках. В этой компании, над которою немилосердно трунил мой проводник, мы почти незаметно вехали в Стилию, заросшую различного рода плодовыми деревьями. По осмотре этой деревни, расположенной в углублении окружающих ея высоких гор, я составил себе убеждение, что едвали где поселяне наслаждаются столькими благами. Здесь все предоставила им природа: великолепные пастбища, леса, изобилующие фруктами, множество источников, тысячи сенокосных полян, поливные места, сады и пр. Здесь отлично ростет табак и всякого рода посевы, здесь пчелы доставляют чудный ароматический мед и кроме всего этого жители усердно занимаются приготовлением колес, бочек и другого рода деревянных изделий, которые доставляют им значительные денежные средства. Блогосостояние этого поселение заметно и с наружной стороны: здесь все здание почти в два этажа с увеселительными балконами. Каковым оно было в принадлежность грекам — к сожалению неизвестно. Одни только развалины церкви с надписью о посещении ея Гервасием, иеромонахом Сумельского монастыря, напоминают об этом времени. Не забыто еще, что храм построен был во имя св. Стилиана покровителя детей, именем которого до настоящого времени называется это селение.

Озенбаш

Тот, кому пришлось бы, следуя за нами, проехать до Стилии, вероятно не пожелает возвращаться тем-же путем в Бахчисарай, чтобы продолжать путешествие почтовым трактом и безпрестанно сворачивать к горам, у подножья которых разстилаются прекрасные долины. Для таковых мы предлагаем запастись верховою лошадью с проводником и чрез отрасли Яйлы переехать в селение Озенбаш, отстоящее от Стилии не более как в 6 или 7 верстах.

Селение Озенбаш расположено у подошвы Яйлы, на обширной покатистой равнине, орошаемой невдали вытекающим источником и, по числительности народонаселение, садов и чаиров, есть самое обширное и самое богатейшее в Крыму. В нем три мечети и одна соборная джумаджами, могометанская семинарие, кофейня и несколько лавочек, чего не встречается в других деревнях на полуострове. Здесь, кроме хлебопашества, сенокошение, садоводства, огородничества (для своих надобностей), пчеловодства и других сельско-хозяйственных занятий, народонаселение занимается жжением древесного угля, продажею дров и приготовлением колес и мажар для степных жителей. Такое счастливое состояние озенбашцев можно подметить по двух-этажным домам, довольно прилично убранным и по значительному числу домашней скотины. Селение это кроме всего этого славится между татарами красотою обитателей, которые содержат в наружности своей что-то напоминающее греческий тип. Обстоятельство это несколько лет тому назад заставило меня нарочно прожить в Озенбаше около 3-х недель, чтобы изследовать их округ, обычаи, привычки и наречие; но, увы, хотя я и нашел много развалин и памятников, но ничего такого, что свидетельствовало-бы о происхождении их от греков. Мне только удалось и то случайно узнать легенду, намекающую о посещении в древности греками одной из скал, прилегающих к Озенбашу, известной под названием Каплу-кая.

Два года тому назад я гостил в Озенбаше, одном из обширнейших и богатейших поселений татар в Тавриде, Однажды, возвращаясь с гор, ко мне выскочил на встречу страшно изуродованный и заросший длинною бородою пожилой татарин. «Ты вероятно ездил за золотою люлькою?» — закричал он, подбегая ко мне с поднятыми кулаками. К счастию лошадь моя, испугавшись, избавила меня от этой чудовищной личности и я до самой деревни безпрестанно оборачивался, чтобы вторично не быть атакованным ею. Вечером, когда пришел ко мне хозяин мой с несколькими почетными поселянами, я сообщил им об этой неприетной встрече и просил разсказать, с какою целью этот сумасшедший спрашивал меня о золотой колыбели.

— Извольте видеть — отвечал старик — несколько лет тому назад, этот несчастный человек был нашим десятником. Претерпевая ужасную бедность, он день и ночь думал о том, каким бы образом обезпечить себя и свое семейство от недостатков и лишений. С этою целью он вслушивапся в разсказы о кладах и постоянно приходил в отчаяние, что не знает места, где-бы и он мог капать. В одно время человек этот пришел ко мне по делу и затеял свой любимый разговор. — «Знаешь что приетель — сказал я — ты ищешь кладов, а между тем клад под-боком у тебя». Селим недоверчиво покачал головою.

— «Ты не веришь — продолжал я — в таком случае я скрою тайну, завещанную мне отцом: авось она пригодится более счастливым чем ты». При этом бедняга побледнел и умоляющим голосом просил не скрывать от него истины.

— «Ну, слушай — сказал я — ты знаешь ту скалу, которую называют Каплу-кая и которая находится в двух верстах за деревнею нашею?

— «Как не знать, знаю.

— «В этой скале есть пещера…

— «Знаю и пещеру.

— «У конца этой пещеры, как сказывал мне отец, хранится золотая люлька и наковальня из того-же металла. Если ты не трус и желаешь завладеть этим богатством, отправляйся смело под пятницу и иди без оглядки назад; если за тобою послышится свист, плач или крики — не обращай внимание, в противном случае пред тобою предстанут такие чудовища, что ты тронешься ума и на всю жизнь останешься таким.

Выслушав меня, Селим неоднократно спрашивал не обманываю-ли я его? Наконец уверенный, что я сообщил ему то, что слышал от отца, он с сиеющим лицом простился со мною, а несколько дней спустя я и вся деревня увидели его в том ужасном положении, в каком он представился вам.

— Так он лишился ума? — спросил я.

— Совершенно.

— Отчего же?

— Он входил в эту заколдованную пещеру и вероятно злые духи сумели заставить его оглянутся назад.

— Не знаешь ли ты, спросил я — кто поставил в эту пещеру золотую колыбель и наковальню и с какой целью?

— Чтобы ответить вам на этот вопрос, мне приходится разсказать целую историю, сообщенную мне в детстве бабушкою.

— Ты окажешь мне большую услугу.

Татарин наложил трубку и после минутного молчание сообщил мне следующого рода легенду:

«Когда то в отдаленные от нас времена, в южной приморской части Крыма, существовало два сильнейших и богатейших христианских княжества. Одно из них именовалось Френским (генуэзским), а другое Урумским (греческим). Эти два княжества были пограничны между собою и ужасно ненавидели друг друга. Ненависть их выражалась безпрестанными войнами и захватами стад и судов. Естественно, что они в таком положении не могли долго оставаться: надо было порешить чем нибудь, но как? Вопрос этот враждебные князья предложили народам своим и с нетерпением ожидали какой дан будет ответ. Месяц спустя, Френский полководец потребовал от Урумского, что если его князь желает сделаться другом их, то пусть немедленно пришлет в знак дружбы ту золотую колыбель и наковальню, которые составляют священную эмблему княжества.

Услышав это дерзкое требование, Урумский вождь в запальчивости обнажил саблю и сказал:

— Неужели ты не знаешь, что в этой колыбели вскормлены были грудьми цариц все царствовавшие у нас князья, а пред наковальнею клялись в истине и верности мы и все бывшие до нас греки?

— Я и требую это только потому, что сознаю, как высоко вы ставите эти два предмета; если вы принесете их в жертву дружбе, тогда мы убедимся, что вы ею дорожите выше всего дрогоценного для вас. В том же, что мы жаждем мира с вами и готовы дать вам в залог все, чем обладаем, для убеждение потребуйте, и я сейчас представлю.

Тогда Урумский полководец возвратился к повелителю своему и обяснил ему требование и предложение френского вождя.

— Это недурно, отвечал князь, но как бы Френки не обманули нас и как бы сделать так, чтобы они вынуждены были хранить обязательство.

— Так вы решаетесь отдать им вашу и народную святыню? — спросил пораженный воин.

— А как мне иначе сделать?

— По моему подобных уступок не следует делать врагам, а надо потребовать от них чего нибудь такого, чего они не согласятся дать. Тогда требование их изменятся и мирный договор последует без чувствительных потерь.

— Чего ж потребовать?

— Да хоть ту бумагу, по которой они получили право владение землею в Крыму. Надо полагать, что на это они не согласятся.

— Иди, требуй.

Вождь снова предстал пред Френским полководцем и обявил ему волю своего владыки. Этот в свою очередь отправился на совещание к своему господину и принес в ответ, что требование греков ни в каком случае не может быть выполнено.

— Но ты мне обещал словом честного воина доставить сейчас все, что я не потребую, сказал греческий вождь.

— Я не в силах был исполнить честного слова и ты вправе отобрать силою требуемый документ, так точно как и мой господин люльку и наковальню, которые вы предлагали добровольно. С этой минуты я лично считаю себя другом твоим и всей твоей нации и в залог того, что сохраню мое слово, вручаю тебе мое оружие.

Несколько дней спустя, от Френского князя явился новый посланник.

— Возмите от нас все другое, кроме требуемого, говорил он, мы жаждем дружбы, иначе мы все до единого ополчимся против вас и разом прекратим те печальные явление, которые не прекращались до настоящого времени между обеими нациеми: мы силою отберем от вас вашу святыню, если вы не сделаете добровольный промен с нами.

— Ты угрожаешь нам, отвечали греки, в таком случае приводи угрозу твою в исполнение. Мы не боимся никого и скорее все до единого умрем, чем отдадим на поругание нашу святыню.

— Другого ответа вы не дадите мне? — спросил Френк.

— Нет, нет, потому что вы безчестны!

Обстоятельство это возбудило отчаянную войну между Френками и Урумами. Они дрались как львы и тигры и гибли массами. Вскоре в рядах Урумов оказался огромный недочет лучших воинов и княжеству предстояла неминуемая гибель. Френки требовали золотую колыбель и наковальню, обещаясь прекратить войну. Тогда князь выступил пред народом своим и спросил, согласятся ли они удовлетворить неприетеля?

— Нет, нет отвечали воины, мы этого не допустим до того времени, пока все не погибнем.

— Дети мои, сказал им тронутый князь, я и тогда не отдам им колыбели, в которой кормились я и мои праотцы. Еще выше я ценю наковальню, пред которой вы клялись мне в верности. Если вы умрете, клянусь вам, я заморю себя голодом со всем моим семейством на этих священных предметах и скрою их с заклятием, чтобы никому во веки веков не упришлось прикоснутся к ним.

Сказав это, князь с рыданиеми простился с воинами своими и, забрав народные дрогоценности и семейство свое, прибыль к пещере Каплу-кая и с помощию сопровождавших его, вступил во внутренность скалы.

— Я не буду ничего есть до того времени, сказал он удаляющимся от него слугам, пока вы не принесете мне известие о победе; если же я умру раньте, а вы восторжествуете, то пусть смерть мою сочтут за жертву, принесенную за спасение самых дрогоценных предметов моего верного народа.

Когда все разошлись, Урумский князь занес люльку и наковальню в самую отдаленную глубину пещеры и, поставя их здесь, склонился на колени и произнес такого рода заклятие:

«Всеведующие духи! призываю вас в эту мрачную глубину быть свидетелями моей предпоследней воли. Вам известно, что я и все бывшие до меня Урумские князья, вскормлены были грудью матерей своих в этой дрогоценной колыбели, вследствие чего она сделалась нашею святынею. Вы также знаете, что перед этою наковальнею я, предместники мои и весь Урумский народ произносили клятвы верности, истины и дружбы и никогда никто из нас не изменил произнесенному обещанию. Следователь

⇐ Предыдущая12345678Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: