 |
Что влияет на переводчика?
|
|
|
|
Признавшись себе, что перевод – не попытка достигнуть идеала, а живая коммуникация, где правила игры постоянно меняются, поскольку меняются собеседники и их отношения, переводоведы стали изучать контекст, задаваться вопросом, что делают в процессе перевода живые люди, чего они хотят друг от друга, как воздействуют друг на друга.
Американский исследователь Андре Лефевр выделил основные влияния, которым подвергается переводчик художественной литературы и которые так или иначе заставляют его определенным образом формулировать свою цель:
1. Профессионалы внутри литературной системы: критики, рецензенты, филологи, сами переводчики, которые выбирают, что переводить, а что нет, а также формируют переводческие нормы;
2. «Патронаж» вне собственно литературной системы – этот термин Лефевр употребляет очень широко, он включает как возможного заказчика перевода (того, кто за него платит), так и, например, цензуру. Патронаж может иметь идеологический, экономический и статусный компонент.
3. Доминирующая поэтика: роль литературы в обществе, литературные нормы и пр.
Интересно, что утратив статус «прозрачного стекла» переводчик одновременно лишился и «презумпции невиновности», т.е. предполагаемой беспристрастности. Многие современные теории перевода исполнены подозрительности: не навязывает ли переводчик гендерные стереотипы? Не старается ли принизить другую культуру? Не исполняет ли чей-то заказ? Разумеется, переводчик и прежде был подозрительной фигурой (чего только стоит итальянское «traduttore traditore» – «переводчик предатель»), но можно было надеяться, что хороший «честный» переводчик хотя бы старается не искажать текст. Теперь же стало ясно, что искажение текста неизбежно и можно лишь рассуждать, как именно искажается текст в определенных обстоятельствах.
|
|
|
Теория полисистем, разработанная в семидесятых годах XX века израильским ученым Итамаром Ивен-Зохаром, рассматривает художественный перевод внутри литературной системы. В норме переводная литература находится на периферии литературного процесса. Но в некоторых случая она занимает центральное место. Это может быть вызвано одним из трех факторов:
1. когда происходит становление молодой литературы, которая ищет готовые модели у литератур более старых;
2. когда речь идет о «периферийной», слабой литературе, например, литературе малых народов, находящейся под влиянием более сильной культуры;
3. в критические моменты истории, когда имеющиеся модели больше не годятся и возникает некий литературный вакуум, требующий заполнения.
Понятно, что соотношение сил может меняться в разные исторические эпохи – соответственно, перевод, увиденный в коммуникативном контексте – это динамический процесс, функция от многих сложных процессов и отношений, существующих в данное время в данном месте.
Взгляд исследователя XX века прикован уже не к оригиналу, а к переводу, и, соответственно, меняется основная переводческая дихотомия. Один из самых авторитетных современных исследователей Лоренс Венутти ввел термины domestication (одомашнивание, освоение) и foreignization (очуждение, форенизация), которыми сегодня принято обозначать противоположные переводческие тенденции. Одомашнивание служит созданию гладкого, прозрачного, «иллюзионистского» перевода, который «как будто написан на родном языке читателя». Очуждающий перевод намеренно оставляет след чужого мира, не дает читателю забыть, что перед ним перевод, заставляет осознавать, что другая культура отлична от нашей собственной. Разумеется, это все то же старое противостояние духа/буквы, формальной/динамической эквивалентности, вольности/ буквализма (в советской переводческой теории) и т.д. Такой появляется уже в XIX веке, но не был принят повсеместно. «Существует два принципа перевода, – писал Гёте, – один из них требует переселения иностранного автора к нам, – так, чтобы мы могли бы увидеть в нём соотечественника; другой, напротив, предъявляет нам требование, чтобы мы отправились к этому чужеземцу и применились к его условиям жизни, складу его языка, его особенностям».[xiv]
|
|
|
Венути (а также целый ряд других исследователей) обвиняет Западную культуру в том, что она как раз не желает «примениться» к особенностям других культур, выступает по отношению к ним как захватчик, бесцеремонно перекраивая их ценности и особенности на свой лад. Венути видит непосредственное отражение исторических и социальных процессов в переводческом методе.
Перевод в меняющемся мире
Венути во многом опирается на немецких романтиков, которые широко использовали метафору общения в своих размышлениях о переводе и особенно большое внимание уделяли намеренному сохранению «инаковости» в переводном тексте, видя в этом возможность, с одной стороны, глубже понять другую культуру в ее непохожести, а с другой - развивать собственный язык и собственную восприимчивость. «Подобно тому, как многократные посадки чужих растений делают нашу почву богаче и плодородней, а климат – мягче и приятнее, так и наш язык, о подвижности которого мы мало заботимся по своей северной лености, расцветает и входит в полную силу в многообразных соприкосновениях с чужим»[xiv], - говорит Фридрих Шлейермахер в своей знменитой лекции «О разных методах перевода» (1823 г.).
Для переводческих теорий XX века это направление исследования становится магистральным. Как меняется культура под воздействием переводов? Чего одна культура хочет от другой? Какую недостачу она восполняет, обращаясь к чужим богатствам? Для того, чтобы ответить на эти вопросы, нужно обращаться к широкому контексту – языковому, культурному, социальному, историческому.
М.Л. Гаспаров писал: «…Цивилизация с цивилизацией знакомится так же, как человек с человеком: для того, чтобы знакомство состоялось, они должны увидеть друг в друге что-то общее; для того, чтобы знакомство продолжалось (а не наскучило с первых же дней), они должны увидеть друг в друге что-то необщее. Вот такой формой знакомства цивилизации с цивилизацией и является художественный перевод»[xiv].
|
|
|
Метафора знакомства заставляет понять, что перевод находится в постоянном движении. То, что сегодня является эталоном, завтра безнадежно устареет. То, что с сегодня приходится объяснять, завтра окажется понятным читателю без всяких сносок. Могла ли думать Рита Райт-Ковалева, переводя «гамбургер» как «бутерброд с котлетой», что через полвека гамбургер в Москве можно будет купить на каждом углу?
Сегодня динамическая природа переводческой деятельности особенно очевидна: глобализация, Интернет, небывалая интенсивность межкультурного общения заставляют изучать перевод в постоянно изменяющейся коммуникативной ситуации.
Особенно остро в постколониальном мире встают вопросы иерархии во взаимоотношении языков и культур, которые, несомненно, влияют на выбор переводческих целей и решений. Так, переводчик Дэвид Беллос предлагает термины «перевод вверх» и «перевод вниз» (в сегодняшней культурной ситуации можно сказать, что перевод с любого языка на английский – это перевод «вверх», а перевод с английского на любой другой язык – «вниз»). При переводе «вверх» и «вниз» часто ставятся разные задачи и действуют разные закономерности.
Очевидным недостатком постколониального дискурса является его идеологический уклон: как правило, исследователям не удается сохранить объективность перед лицом социальной несправедливости.
В целом можно сказать, что переводоведение XX века изменило приоритеты.
· В центре внимания исследователя – не оригинал, а перевод
· Мечта о единственном абсолютном переводе на все времена уступила место представлению о бесконечном количестве возможных переводов, зависящих от коммуникативной ситуации
· Перевод представляется динамическим процессом
· Переводчик считается не прозрачным стеклом и не инструментом, а активным участником процесса коммуникации
· Дескриптивная теория стала гораздо популярнее прескриптивной
Все эти изменения не отменили, однако индивидуального переводческого идеализма: здесь и сейчас, в своем собственном контексте, каждый переводчик по-прежнему стремится создать идеальный перевод.
|
|
|
