Дальнейшие Тенденции развития северокорейской экономики

В 1958 г. Ким Ир Сен представил теорию «трех революций»[19] - идеологической, технической и культурной, которые продолжаются вплоть до построения коммунизма. Эта теория получила дальнейшее развитие в конце 1960-х – начале 1970-х годов, наложившись на активное внедрение идей чучхэ. Ее целью было не только оправдание дальнейшей борьбы и связанных с ней «временных трудностей». Теория была направлена на то, чтобы изжить наследие старого общества в идеологической, технической и культурной сфере и создать на их месте коммунистические идеологию, технику и культуру.

Дальнейшее развитие этой парадигмы - метод Чхонсанри (1960 г. ), названный так в честь села в провинции Пхенан-намдо, которое 5 февраля 1960 г посетил Ким Ир Сен с целью изучения положения дел в сельском хозяйстве, отдав там серию руководящих указаний.

Суть его заключается в том, что вышестоящее звено должно помогать нижестоящим. При этом представитель вышестоящей организации должен приехать «в низы» и самостоятельно разобраться в ситуации, «осуществляя руководство на месте». Именно с этого времени появились и подобная терминология, и такая практика. Основное внимание при этом должно уделять политической работе как мобилизации энтузиазма и творческой инициативы масс. Теперь мобилизация народа осуществлялась не в рамках движения, а непосредственно под руководством представителя начальства. «Метод Чхонсанри» был взят на вооружение всем партийным и государственным аппаратом КНДР[20].

Следующим этапом была Тэанская система работы (1961 г. ), когда в декабре 1961 г. Ким Ир Сен побывал на Тэанском электромеханическом заводе недалеко от Пхеньяна и в течение нескольких дней осуществлял «руководство на месте», и в результате чего появилась новая система управления промышленным производством.

Ким счел, что руководство экономикой нельзя доверять профессионалам, которые оценивают реальность только на основе объективных расчетов. Находясь в плену своего профессионализма, они не могут требовать от народа, чтобы он отдавал все силы и делал невозможное. Но такое может сделать руководимая вождем партия, и потому необходимо покончить с единовластием директора завода, сделав руководство коллективным и передав функции контроля над управлением парткому. Одновременно снабжение сырьем/ материалами и обеспечение потребностей рабочих желательно осуществлять, изыскивая собственные резервы и опираясь на них. Кроме того, управление производственным комплексом должно быть ориентировано на достижение не только производственных результатов, но и политико-идеологических, воспитательных целей.

В 1962 г. была детально разработана единая система планирования, направленная на ведение в экономику принципов демократического централизма.

Как можно понять, эта тенденция была направлена, с одной стороны, на усиление партийного контроля, что обеспечивало лояльность и управляемость, с другой – на развитие курса опоры на собственные силы, что позволяло обеспечить функционирование системы без внешней помощи. В результате этого удельный вес тяжелой промышленности в северокорейской экономике в 1960 г. составил 70 %, а в течение 1954-1960 гг. средний уровень экономического роста был достаточно высоким.

В 1960 г. в КНДР производилось 9, 7 млрд кВт*ч электроэнергии, 600 тыс. т чугуна, 700 тыс. т стали, 2, 4 млн т цемента, 12 млн т угля. По основным экономическим показателям КНДР в 1960 г. заметно опережала Южную Корею.

Несомненные успехи, достигнутые в послевоенный период в восстановлении и развитии экономики КНДР, непосредственно были связаны с большой экономической помощью СССР, КНР, других стран совесткого блока. Предприятия, построенные в Северной Корее при техническом содействии СССР, в 1960 г. производили 40% электроэнергии, 51% чугуна, 53% кокса, 90% аммиачной селитры, около 70% хлопчатобумажных тканей[21].

В конце 1950-х гг. , дабы еще больше ускорить экономический рост, ТПК направил в низовые партийные организации так называемые красные письма, в которых содержались призывы резко увеличить производство основных видов промышленной и сельскохозяйственной продукции. В частности, производство электроэнергии в ближайшие несколько лет предусматривалось увеличить до 20 млрд кВт*ч, угля — до 25 млн т, чугуна — до 7 млн т, стали — до 3, 5 млн т, цемента — до 5 млн т. Сбор зерна планировалось довести до 7 млн т. [22]

Членов партии, призывали продемонстрировать «революционный энтузиазм», но данные показатели с трудом были достигнуты в середине 1970-х гг. [23].

 

 

Значительно изменилось и сельское хозяйство Северной Кореи. В ходе осуществления так называемых «демократических реформ» частное владение землей было признано, но как бы считалось основой для его последующей национализации. Потому начались меры по замене его на социалистическое землевладение. После окончания войны с 1953 г. началось строительство сельхозкооперативов (хептон нончжан) с целью коллективизации сельского хозяйства. К 1958 г. кооперативы объединяли уже более 80% всех крестьянских хозяйств и около 80% пахотных земель. В начале 1959 г. было объявлено о завершении кооперирования сельского хозяйства в стране[24].

Так как в Северной Корее было слишком мало крестьян для того, чтобы проводить там коллективизацию сталинского типа[25], коллективизация использовала модель советского «совхоза» и проводилась в три стадии. Первая в рамках «государственно-социалистического типа» хозяйствования признавала частное владение землей, но включала совместную ее обработку. Затем в рамках «полусоциалистического типа» землю передавали в общее владение, укрупняя и распределяя урожай пропорционально затраченному труду и размеру площади земли, переданной в совместное владение. Наконец, в рамках «социалистического типа» распределение шло только пропорционально затраченному труду. Закончив эту работу по коллективизации, власть укрупнила сельхозкооперативы. Проведением коллективизации Северная Корея завершила еще один этап построения базы социализма. Вслед за коллективизацией власти занялись объединением ремесленников-одиночек в кооперации, «коллективизировав» мелкий бизнес и индивидуальных предпринимателей.

       В конце декабря 1961 г. в КНДР была проведена реформа управления сельским хозяйством: были созданы уездные комитеты по руководству сельхозкооперативами, на которые были возложены функции по финансированию, кадровому и техническому обеспечению сельского хозяйства, по руководству сельскохозяйственным производством.

 

.      На IV съезде правящей Трудовой партии Кореи, состоявшемся в сентябре 1961 г., Ким Ир Сен заявил, что в КНДР «успешно решены основные задачи переходного от капитализма к социализму периода и партия приступает к форсированной социалистической индустриализации, вступает в этап новой борьбы за взятие вершин социализма». IV съезд ТПК одобрил основные направления нового семилетнего плана развития народного хозяйства на 1961 — 1967 гг.

       В процессе выполнения семилетки предусматривалось существенное повышение жизненного уровня населения, но дстижение этих, прямо скажем, непростых экономических показателей мыслилось за счёт «чудес людского энтузиазма», нового скачка, путём широкого развёртывания общенародного движения Чхонлима[26], и тп.

           

   Как можно заметить, новая экономическая стратегия Ким Ир Сена отражала его слабое знакомство с механизмами работы экономической системы и идеалистические (в философском смысле) воззрения о том, что высоко мотивированный человек в состоянии преодолеть любые обстоятельства. Возможно, Ким ориентировался на свой личный партизанский опыт, но автору вспоминается высказывание, которое традиционно приписывается Чингисхану. Он говорил, что очень уважает одного из своих воинов, который может неделю провести в седле, игнорируя голод и жажду, но никогда не сделает его командиром, потому что в этом случае он станет требовать того же от своих подчиненных. Грубо говоря, марафонскую дистанцию преодолевают совсем не так, как стометровку. Ким Ир Сен был уверен в том, что воодушевление послевоенных лет, которое сопровождало деятельность народа по восстановлению страны, будет длиться и длиться и является естественным состоянием членов социалистического общества. Понятно, что такое длительное напряжение с работой на износ не могло не сказаться впоследствии, и постоянная корректировка планов в сторону снижения объемов или отодвигания сроков исполнения была связана с тем, что изначально задания были завышены в расчете на то, что «каждый рабочий – Стаханов».

 

Экономическая ситуация в 60-70е годы

По сути, с начала 1960-х годов в КНДР строили экономику планово – распределительного типа. С 1957 вплоть до нынешнего времени население КНДР получало материальные блага в основном по карточкам, а те, кто имел более высокий социальный статус, наслаждались системой разнообразных привилегий. Часть заработка, выдаваемая деньгами (на руки выдавалось около 30 % зарплаты, остальное уходило на облигации, взносы в фонды и т. п. [27]), служила для приобретения дополнительных товаров, в то время как большая часть продуктовой корзины обеспечивалась по карточкам, дополненным системой разнообразных заказов и премий, большая часть которых оформлялась, кстати, как подарки Великого Вождя. Офиц иальная зарплата имела очень малое значение, так как за деньги мало что можно было купить и без карточек на нее прокормиться было нельзя.

Продовольственный паек, получаемый гражданином, зависел от его общественной позиции и выполняемой работы. Б. Камингс упоминает о шести категориях продовольственных пайков – больше всего получали те, кто занят тяжелым физическим трудом, меньше всего – те, кто сотрудничал с японцами[28].

По официальным данным, каждый гражданин получал 700 г зерна ежедневно[29]. Авторы книги о «закате эпохи Ким Чен Ира» утверждают, что в конце правления Ким Ир Сена иждивенцам выдавали 400 г риса в день, рабочим и служащим – 600 г, шахтерам, сталеварам и т. п. – 1 кг. Кроме этого, в месяц на человека выдавали 200 г растительного масла, 250 г мяса, 10 яиц[30]. К этому добавлялось 100 кг капусты, 80 кг вяленой рыбы и 80 кг редьки на человека в год, предназначенных для  приготовления кимчхи [31].

 

Тем не менее, скорость, с которой КНДР отстроилась после войны, не может не вызывать уважения. В 1965 г. Че Гевара, посетивший Пхеньян, заявил, что КНДР является образцом, которому должна следовать революционная Куба, имея в виду ее экономическое развитие и то, насколько быстро страна сумела оправиться от последствий войны. Более того, в это время экономисты социалистической направленности (Джоан Робинсон) впрямую говорили о северокорейском экономическом чуде[32].

Если в 1971-1976 гг. Пак Чжон Хи сумел увеличить промышленное производство на Юге в 3 раза, то примерно в это же время на Севере объем производства вырос более чем в 2 раза[33]. На Севере раньше, чем на Юге, наладили производство сельскохозяйственных удобрений, благодаря чему урожай, собранный там с гектара, даже в 1982 г. все еще опережал Юг[34]. В середине 1970-х КНДР закупала большое количество иностранного оборудования, на улицах ездило достаточно много машин иностранных марок, общий технический уровень страны соответствовал международным стандартам[35], а средняя продолжительность жизни в обеих странах была одинаковой[36].         

С начала 60-х Север решил, что трудовой энтузиазм масс и советская экономическая помощь неисчерпаемы, и на их основе можно строить программу ускоренного экономического развития с преимущественным развитием тяжелой индустрии. Однако экономика оказалась не готовой к такой перегрузке, разработанный шестилетний план не был выполнен, и его пришлось продлить до 1970 г. [37]. Тем не менее, к 1970 г. Север продолжал опережать Юг, - в 1971 г. доход на душу населения составлял на Севере 286 долларов, на Юге – 248[38].

       Власти пытались оптимизировать структуру за счет создания заводов-гигантов, и на первых этапах укрупнение производств имело определённый эффект. Однако слабая техническая оснащённость большинства промышленных объектов и перманентная напряжённость на железнодорожном транспорте практически сводили итоги оргреформ на нет[39].

Однако в середине 1960-х годов уже наблюдалось некоторое снижение производительности, а к началу 1970-х КНДР фактически выработала экстенсивные ресурсы расширения производства, основанные на своих собственных, довоенных японских или старых советских технологиях[40].

Новый план экономического развития на 1971 — 1976 гг., одобренный на V съезде ТПК, не был выполнен, однако по ряду показателей экономика КНДР продвинулась вперёд по сравнению с 1970 г. По оценкам экспертов, производство электроэнергии достигло 28 млрд кВт*ч (в 1970 г. - 16, 5), угля — 50 млн т (27, 5), стали 3, 8 млн т (2, 2), цемента — 7, 5 млн т (4, 0)[41].

Именно с этого времени началось отставание Севера от Юга, связанное с тем, что Север не смог осуществить «третью промышленную революцию», связанную с производством в стране той электроники нового типа, которая была необходима для нового промышленного рывка.

Согласно оценкам экономического развития обеих стран, сделанными как западными, так и российскими учёными, по темпам роста национального дохода, валового промышленного производства и общественной производительности труда КНДР начиная со второй половины 60-х годов стала терять свои преимущества перед Южной Кореей и в 1976 — 1978 гг. уже уступала Югу соответственно в 2, 1, 2, 0 и 3, 1 раза.. В 1977 г. мощность электростанций Юга составила 5, 8 млн кВт, а Севера — 4, 4 млн кВт; объём производства стали на Юге примерно соответствовал уровню её производства в КНДР, но в судостроении, автомобилестроении и нефтехимии, в цементной, лёгкой и пищевой промышленности Южная Корея значительно опередила Северную[42].

В 1976 г. уровень КНДР по душевому размеру национального дохода и общественной производительности труда составил от уровня Южной Кореи соответственно 94 и 100%, а в 1978 г. — 82 и 88%. [43]

К 1978 г. Южная Корея существенно вырвалась вперёд. Например, в производстве электроэнергии (22, 2 млрд кВт в КНДР и 28, 8 млрд кВт на Юге); стали (соответственно 3078 тыс. и 4136 тыс. т); автомобилей (10, 3 тыс. и 161, 7 тыс. шт. ); цемента (6 млн и 16, 4 млн т); тканей (453 млн и 1316 млн м) и т. д. [44]

 

       Завершим разговор попыткой разобраться в том, почему к концу рассматриваемого нами периода Юг преуспел, а Север – нет, постепенно сдавая позиции.

Так же, как Южная Корея, КНДР не обладала запасами стратегического сырья, хотя «общее качество человеческого материала» там было выше. Чуть лучше было и с промышленной базой, восстановленной после Корейской войны ударными темпами. Однако развитие легкой промышленности и товаров народного потребления существенно отставало.   

Причиной этого отставания чаще всего считают то, что в условиях организованной США экономической блокады, исключавшей попадание в КНДР новой технологии, Пхеньян взял курс на достижение полного самообеспечения, изолировав себя от международной экономической системы. Попытки активно интегрироваться в нее начались после распада Восточного блока, но тут сказалось отсутствие в стране структуры для организации экспортно-ориентированной экономики, а также – стратегического сырья вообще[45]. Но это не единственная, а возможно и не главная причина, так как курс на автаркию был не столько причиной, сколько следствием.

Если между США и Японией не было ярко выраженных противоречий, и вложения одной стороны в экономику РК как бы стимулировали другую, в условиях советско-китайского противостояния Ким Ир Сен не столько «колебался вместе с генеральной линией» в угоду политической конъюнктуре и поддерживал ту сторону, которая была сильнее, сколько пытался максимально не зависеть ни от тех, ни от других. В результате Север получал значительно меньше помощи по сравнению с Югом.

Если пропаганда РК позиционировала свою страну как передний край противостояния двух систем, что придавало ее поддержке важное / большое пропагандистское значение (из Южной Кореи пытались сделать витрину азиатской демократии), то Север в меньшей степени позиционировал себя как часть всего соцлагеря. Более того, он скорее искал поддержки движения неприсоединения и потому не имел желания становиться чьей-то витриной.

 

Можно выдвинуть гипотезу о том, что на отношениях Кима и Пака с их «сюзеренами» влияло «личное прошлое». Ким, который последовательно боролся против внешней угрозы в роли партизанского командира и дважды прошел через процедуру чисток[46], не мог допустить для себя и страны, которой он руководит, слепое следование стандартам СССР или КНР. К тому же, неудавшаяся попытка его сместить с помощью «двух самолетов»[47] четко показывала ему, что в нише любимчика он не находится ни у Москвы, ни у Пекина. Так что, заимствовать отдельные элементы советской или китайской модели можно, но быть политическим союзником и сражаться за чужие интересы – нет.

В то же время для Пака как человека, сменившего в свое время имя на японское, носить маску примерного вассала и формально соблюдать все навязанные сверху правила казалось более приемлемым. Пак, конечно, «держал фигу в кармане», но, несмотря на разговоры об административной демократии и опоре на собственные силы, во внешней политике он в целом следовал американским инструкциям, а охлаждение отношений с США началось, когда РК уже была довольно самостоятельной экономически.

К тому же, экспортно-ориентированная модель, которую использовал Пак, хорошо работает в ситуации, когда у страны есть возможности для экспорта. В первую очередь, это наличие рынков сбыта и благоприятное окружение, когда тебе дают торговать. Пак пытался встроиться в американский миропорядок и потому не имел подобных ограничений. Кроме того, американский миропорядок не предполагает полное госрегулирование и потому даже на фоне охлаждения отношений с американской администрацией у РК хватало американских инвесторов и бизнес-партнеров.

Ким же в рамках советского всегда был скорее сам по себе, и Северная Корея никогда не встраивалась в экономические проекты соцлагеря. Кстати, в этом контексте попытки КНДР возглавить «Движение неприсоединения» можно рассматривать и как стремление выйти на рынки стран третьего мира, не связанные с социалистическим или капиталистическим лагерем. Благодаря относительно высокому промышленному развитию КНДР в то время ее товары были бы там конкурентоспособными.

 

Можно, конечно, задаться вопросом о том, почему в КНДР не пытались идти южнокорейским путем, развивая легкую промышленность. На это есть несколько причин.

Во-первых, к приоритетам социалистической системы в целом добавлялось наследие фракционной борьбы, - развитие данной отрасли в свое время отстаивали противники Кима, и озвучить такую точку зрения означало потенциально записать себя в их лагерь, что было слишком рискованно.

Во-вторых, КНДР, не имевшая такого уровня внешней поддержки, как РК, должна была самостоятельно обеспечивать свою обороноспособность[48], что требовало не только прямых расходов на оборону, но и создания комплекса технологий, необходимых для минимальной опоры на собственные силы.

В-третьих, конфуцианское / традиционное воспитание северокорейского руководства не придавало большого значения материальным мотивациям, и потому повышение уровня жизни и расширение списка потребностей не было для них первым приоритетом.

       Кроме того, традиционалистский подход проявлялся и в отношении к инновациям. Хотя образованию уделялось большое внимание, оно понималось в основном как ликвидация неграмотности и «интеллигентизация» всего общества, то есть повышение культурного уровня и воспитание «правильного» человека. В рамках такой модели не было механизмов, с помощью которых в элите КНДР могли бы появиться люди «технократического склада ума», способные получить доступ к новым теориям и оценить их значимость. Напомним систему образования, согласно которой привилегиями при поступлении в ВУЗ пользовались отслужившие в армии и получившие рекомендации из ЦК партии, а основными качествами, которыми должны были обладать представители новой интеллигенции, стали партийность и политическая сознательность, а не профессиональные знания.

Кроме того, традиционализм провоцировал косность, согласно которой «если модель работает хорошо, нет смысла ее улучшать». «Партизаны» настолько привыкли жить в условиях постоянной нехватки ресурсов, что распространили эту стратегию (вполне работающую в условиях ресурсного кризиса) на более благоприятные ситуации, при которых данная модель, естественно, не давала возможности развернуться и маневрировать.

 

Наконец, к этому времени начали сказываться негативные стороны Тэанской системы. Как мы уже писали в конце второго тома, марафонскую дистанцию берут иначе, чем стометровку. Такая тактика, действительно, способна дать результат, но он не может быть долговременным, потому что достигается за счет крайнего напряжения сил и ресурсов системы – изнашивается оборудование, истощаются резервы и исчерпываются люди, так как даже при постоянном идеологическом прессинге трудовой энтузиазм не может быть бесконечным. Однако для КНДР, похоже, принцип мобилизации всех сил и ресурсов стал постоянным.   

Кроме того это означало, что руководство партработников, а не инженеров, не уделяло внимания технической стороне дела, и если с поддержанием техники в порядке особых проблем не было, то с внедрением более прогрессивных технологий они росли. Между тем, решающую ставку все равно делали на человеческий фактор, предполагая, что вооруженный революционным энтузиазмом квалифицированный рабочий на этом энтузиазме все и сделает. Но этот ресурс тоже конечен и тоже должен быть восполняем[49].

 

Наконец, по мере общего роста производства начинал играть роль фактор энергетической безопасности. В Корее много бурого угля[50], но он является частью производственных циклов прошлого, плюс на территории Севера почти не осталось неразведанных месторождений. Гидроэнергетика не обеспечивает всех потребностей, так как большинство рек – горные, и в них переменный напор воды, а большие ГЭС типа изображенной на гербе страны поставляют энергию не только в Корею, но и в Китай. Неразвитость экономических связей не позволяла КНДР пользоваться нефтью Ближнего Востока, не говоря уже о том, что с этим регионом активно работал Юг. Поэтому Север получал энергоносители из Советского Союза и Китая де-факто в долг, так как предоставить взамен равноценный товар не мог, а валюту не имел.

Учтем и то, что хотя Север до Корейской войны был более развит промышленно, американские бомбардировки отчасти нивелировали эту разницу. Важнее другое. Во-первых, промышленной базы 1940-х – 50-х годов хватало для обеспечения экономических потребностей того времени, а с ростом численности населения и его экономических потребностей ее стало не хватать при том, что методику интенсификации взять было неоткуда. Во-вторых, ресурсы, которые Северная Корея поставляла на экспорт, подходили под довольно ограниченный объем технологий (в первую очередь, полуфабрикат магнезитовый клинкер), которые морально устаревали.

Внимание к легкой промышленности и технологиям интенсификации промышленности и сельского хозяйства в Северной Корее стали проявлять только в 1990-е. Но, во-первых, это уже немного выходит за рамки рассматриваемого нами периода, а во-вторых – смерть Ким Ир Сена и последующая серия природных катастроф этот процесс оборвали.

 

Экономическая ситуация в 80-е

Анализируя экономические системы Севера и Юга, Ян Сын Чхоль предостерегает от того, чтобы считать КНДР идеальным примером социалистической экономики, а РК – примером экономики страны развитого капитализма. На Севере «социализация экономики» началась сразу, в 1945 г., и была закончена в 1958 г. Но при этом Север активно искал и ищет источники внешних инвестиций, достаточно давно пытался создавать совместные предприятия и постепенно отходил от провозглашаемого на словах лозунга опоры на собственные силы. Эта тенденция в значительной мере начала проявляться в 1980-е гг. и стала одной из причин северокорейского экономического кризиса.

Провозглашенная на VI съезде ТПК программа так называемых «десяти экономических высот» предусматривала резкое (в три-четыре раза) увеличение производства основных видов промышленной продукции. В частности, планировалось увеличить производство электроэнергии с 35 млрд кВт/ч в конце 1970-х гг. до 100 млрд кВт/ч в 1990 г., угля, соответственно, с 47 млн т до 120 млн т, стали — с 4 млн т до 15 млн т, цемента — с 5, 3 млн т до 20 млн т, химических удобрений — с 3, 6 млн т до 7 млн т. [51].

Однако цели были слишком амбициозны, отражая все те же представления руководства КНДР о приоритете моральных факторов. Хотя с 1960 г. северокорейская «статистика» в основном выглядела так: «Благодаря указаниям Великого Вождя, объем производства вырос на 10 %»[52], семилетний план 1978-1984 гг. вынужденно продлили на два года. Считается, что в экономике выросли диспропорции между отраслями, так как ставка опять делалась на тяжелую промышленность и энтузиазм. Как раз в это время Ким Чен Ир ввел понятие «скоростного боя»[53](у нас этот термин любили переводить как «трудовая вахта»), отражающий сравнение трудовой деятельности граждан с боевыми действиями. Многодневные «скоростные бои», объявлявшиеся для ускоренного выполнения какой-то поставленной задачи, сравнивались со сражениями за стратегическую высоту, которой надо было овладеть[54]. Однако автору это больше напоминает аврал, когда проблема решается не за счет инноваций или интенсификации производства, а экстенсивными методами путем чрезмерного вливания ресурсов и сил.

В начале 1970-х годов Северная Корея начала широкомасштабную программу модернизации экономики с помощью импорта западных технологий, особенно в тяжёлой промышленности. Но к тому времени страна находилась на грани дефолта ввиду сокращения спроса на её товары за рубежом[55], а также нефтяного кризиса 1970-х годов. Сыграли свою роль и обусловленный, но излишний уклон экономики в сторону тяжёлой промышленности и ВПК (что не давало возможности развивать производство потребительских товаров), и политическая и, как следствие, экономическая изоляция страны (важно с точки зрения отсутствия рынков сбыта), и плохой инвестиционный климат. К концу 1979 года ВНП на душу населения в Северной Корее был втрое меньше, чем в Южной Корее.

И если в 1979 году Северная Корея была способна покрыть свой внешний долг, однако уже в 1980 году в стране случился дефолт: страна была признана банкротом по всем обязательствам, исключая долг Японии. К концу 1986 года долг страны западным кредиторам превысил 1 млрд долларов, а странам социалистического лагеря, в основном СССР, - 2 млрд. Последствия дефолта были, по сути, погашены за счет «политического решения вопроса», хотя проблема внешнего долга между Пхеньяном и Москвой существует до сих пор.

Нельзя, однако, сказать, что страна совсем не менялась. В апреле 1982 г  Ким Ир Сен объявил о строительстве новой экономики, в которой упор делался на развитие сельского хозяйства за счет развития электростанций и транспортной сети. В 1984 г. после визита Ким Ир Сена в СССР был принят рассчитанный на привлечение иностранного капитала и технологий закон о совместных предприятиях (Хабёнпоп), который, правда, не дал особых результатов, а в 1985 г. руководство КНДР попыталось объединить предприятия в структуры, управляемые из единого центра. С. Курбанов считает, что могла иметь место попытка создать корпорации по образцу южнокорейских чеболь[56], а Хан Ен У утверждает, что эти меры были попыткой заимствовать китайскую политику «открытых дверей», которая прежде критиковалась под лозунгом «опоры на собственные силы».

Безусловно, инновации пытались вводить, однако элементы нового сопровождали идеологические санкции, препятствовавшие использованию этого ресурса в полном объеме. Так, на совместных предприятиях не разрешалось применять столь распространенную в европейских компаниях форму оплаты труда, включающую в себя систему бонусов и штрафов. Разъясняя такой запрет, северокорейские СМИ указали, что это есть проявление капиталистического закона джунглей, и социалистическое общество не может терпеть такое проявление нечеловеческой культуры[57]. Так что, внедрение совместного предпринимательства и хозрасчета в середине 1980-х под влиянием политики Дэн Сяопина в Китае сошло на нет, когда пути развития двух стран разошлись, ибо в отличие от открытого миру КНР, активное привлечение иностранных инвестиций в Северную Корею на том этапе было невозможно[58].

 

В 1980-е годы Северная Корея активно занималась торговлей оружием. Так, в течение Ирано-Иракской войны примерно 40 % иранского вооружения было добыто через КНДР. В обмен из Ирана шла нефть.

 

Основным торговым партнером Севера был Советский Союз. С его помощью в КНДР было построено более 70 крупнейших промышленных объектов, которые составили костяк северокорейской экономики. Только в 1980-е гг. в КНДР было построено около двух десятков крупных объектов, таких как Пукчанская ТЭС мощностью 150 тыс. кВт, аккумуляторный завод и др[59]. В конце 1980-х гг. на народно-хозяйственных объектах, построенных при помощи СССР производилось около 60 % электроэнергии, 33 % стали и проката черных металлов, 50 % нефтепродуктов, около 20% тканей, добывалось 40% железной руды[60].

При этом, по словам ряда экспертов, работавших в Корее, структура производственных связей была такова, что две страны были тесно связаны, и никакой автаркии КНДР не было. Многие промышленные объекты КНДР зависели от поставок советских комплектующих, и важно отметить, что подобная ситуация сложилась по инициативе Пхеньяна, а не Москвы. Наоборот, некоторые наши эксперты предлагали Пхеньяну иметь более замкнутый цикл производства, но получили отказ, ибо страна не имела возможностей для самостоятельного производства нужных деталей технологического процесса должного качества.

Интересно, что этот факт косвенно подтверждает и Ким Чен Ир, критикуя СССР за то, что он построил в Пхеньяне ТЭЦ на угле, а не на мазуте. Заметим, что здесь он не прав. Ведь уголь, пусть и не очень качественный, в КНДР свой, а мазут – топливо привозное. Кроме того, обычно при проектировании таких ТЭЦ мазут всегда учитывается как резервное топливо, на которое можно перейти[61].

Вообще, по вопросу об экономических взаимоотношениях СССР и КНДР бытует два противоположных заблуждения. Согласно первому, Северная Корея «сосала» Советский Союз как донора, ничего не поставляя взамен, и не имела самостоятельных производств, из-за чего впоследствии и скатилась в экономическую яму. Согласно другому, все беды КНДР были от того, что лозунг опоры на собственные силы предполагал полную автаркию, которая изолировала Северную Корею от каких-либо инноваций и системы экономических связей, которые могли выручить при кризисе. Обе эти точки зрения одинаково неверны.

 Социализм КНДР был настолько специфическим, что включение его в интеграционные системы социалистического лагеря – в СЭВ или Варшавский договор – представлялось нереальным[62]. Лавирование между Пекином и Москвой обеспечивало Пхеньяну определенный уровень самостоятельности, однако именно поэтому его, мягко говоря, дарами не засыпали.

 

Хотя политическое руководство СССР не считало себя вправе давить на КНДР с целью изменения ее внутриполитического курса, Северная Корея утратила для Советского Союза значение форпоста на переднем крае борьбы с американским империализмом и превратилась в «чемодан без ручки», который очень тяжело нести, но бросать нельзя. Руководство СССР начало постепенно сворачивать активную поддержку КНДР и экономическое сотрудничеств с ней, сократив его до необходимого минимума. Москва, а возможно – и Пекин, воспринимали Север как убыточного торгового партнера, который не в состоянии предоставить свои товары в достаточном ассортименте и количестве.

 

 

⇐ Предыдущая12345678Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: