Деятельность государства по выходу из кризиса.

Можно сказать, что только особенности тоталитарной системы в сочетании с нормированным распределением продуктов удержали Северную Корею от того социального взрыва, который мог бы случиться в аналогичной ситуации в любой другой стране (достаточно вспомнить, что в тот же период произошло в Индонезии, где масштаб бедствия был куда мельче, но привел к смене режима Сухарто).

В течение длительного времени КНДР существовала в политическом и экономическом вакууме, и только крепкая тоталитарная система удерживала ее от падения. Однако кризис истощил ее ресурсы, и в изменившейся ситуации Ким Чен Ир должен был найти способ получить внешнюю помощь и одновременно противостоять сопровождающему эту помощь давлению извне, ибо помощь обычно предоставляется на каких-то условиях, и чем тяжелее положение нуждающегося в этой помощи, тем жестче они бывают. Кроме того, КНДР должна была каким-то образом привлечь внимание к себе, ибо если бы к политическому и экономическому вакууму прибавился еще и информационный, режиму пришел бы конец.

Главной задачей властей стали попытки добыть необходимое количество иностранной валюты в качестве платежного средства за экспортную продукцию и новые технологии, с одной стороны, и обеспечить себе льготные условия импорта - с другой.

Понимая необходимость развития экспортно-ориентированной экономики, Ким Чен Ир с обидой констатирует, что «мы тут лапу сосем, чтобы заморить червячка, а при этом продаем наши лучшие товары заграницу», и отмечает при этом, что, в отличие от КНДР, США и Япония отправляют на экспорт продукцию худшего качества, чем та, которая остается дома. Однако пока основным средством обретения валюты является для КНДР не внешняя торговля, а туризм.

Основная часть туристов в КНДР – из КНР. Китай является и основным партнером КНДР, и в  стране появляется все больше предметов китайского производства[125]. Второй источник – южнокорейцы, в свое время «оккупировавшие» Кымгансан.

В попытке обеспечить себе льготный импорт Ким Чен Ир делает ставку на две вещи. Первое – это гуманитарная помощь. Поставки в эту страну топлива, продовольствия или удобрений являются неформальным, но непременным условием многих внешнеполитических мероприятий с участием КНДР. Не случайно большинство подвижек в северокорейской позиции и элементах переговорного процесса приходится на осенне-зимний период, когда проблемы с топливом обостряются.

Второе, что менее заметно – это попытки получать помощь по линии Чхонрёна. В известном интервью 1998 г. Ким Чен Ир дает достаточно подробные инструкции о том, что и как представители северокорейского сообщества в Японии должны поставлять в КНДР. Среди них - призывы слать в КНДР семена и удобрения, а не поздравительные подарки, наладить импорт в Корею технологий и даже присылать оборудование с обанкротившихся японских заводов.

Считается, что помощь со стороны соотечественников из Японии достаточно велика, хотя источники этих доходов не всегда легальные. Известно, что корейская диаспора в Японии достаточно криминализована и традиционно «держит» такой сектор теневой экономики как игральные автоматы, а Кан Чхоль Хван, происходящий, напомним, из семьи репатриантов из Японии, в своих мемуарах открыто говорит о том, что у его семьи были дела с якудза.

М. Брин отмечает интерес Ким Чен Ира к проектам вроде свободных экономических зон[126]. Наиболее известны два – зона в районе Раджин - Сонбон, которую предполагалось разрабатывать совместно с Россией, и «государство Синыйчжу», руководителем которого должен был стать китайский миллионер, гражданин Голландии господин Ян Бинь, личность достаточно одиозная и даже называемая некоторыми представителями российской желтой прессы «китайским Мавроди».

Сделавший свое состояние на торговле тюльпанами, а также (по непроверенным источникам) – на финансовых пирамидах, Ян Бинь завоевал доверие Ким Чен Ира сначала поставками удобрений и инвестициями (а возможно – и взятками представителям номенклатуры), а потом – оригинальностью проекта. Речь шла не просто о создании свободной экономической зоны, но о превращении этого приграничного города в нечто большее. «Государство Синыйчжу» предполагалось как зона, отделенная от остальной части страны стеной (так Пхеньян собирался избежать неприятных последствий масштабного открытия страны, которое без должного контроля могло привести к быстрому развалу системы), имеющая статус специального административного района и управляющаяся по капиталистическим принципам. Город планировалось практически перестроить заново, привлечь туда полмиллиона квалифицированных рабочих, а специальные законы вводили на территории этой свободной экономической зоны свободу печати, совести и вероисповедания, а также частную собственность и право на забастовки[127]. Б. Камингс с иронией отмечает, что, по сути, это была попытка создать с нуля в Северной Корее «свой Гонконг»[128], руководителем администрации которого должен был бы стать Ян.

Однако создание такого района на границе с Китаем без предварительных консультаций с Пекином определило негативную судьбу этого плана - правительство КНР предприняло контрмеры, Ян Биня арестовали по обвинению в коррупции, и проект завис, в результате чего список претензий северян к Китаю пополнился обвинением в организованном ими провале столь важного для страны мероприятия[129]. Впрочем, я сталкивался с точкой зрения, согласно которой угроза над Яном нависла уже давно, и предполагаемое «президентство» было для него попыткой уйти от судебного преследования, спрятавшись за спину Ким Чен Ира и обеспечив себе своего рода экстерриториальность.

Характерная черта северокорейских экономических преобразований – либеральная валютная политика. Свободное хождение иностранной валюты до недавнего времени не критиковалось. Еще в конце 1980-х в стране стали появляться магазины типа «Березка» («Наквон»), где можно было купить даже костюм от Гуччи[130]. Иностранная валюта, особенно - доллары, евро и юани, достаточно широко используется и ходит по рукам[131]. А с середины 1990-х «империалистические деньги» заметно потеснили местную валюту в качестве платежного средства как при крупных сделках[132], так и, в последнее время, в повседневном обращении[133], причем обменный курс, по мнению респондентов, вполне приемлемый. Пункты обмена валюты есть, но у местных жителей валюты мало.

По сообщению нескольких респондентов, инвалютой можно свободно расплачиваться в уличных палатках, причем не только иностранцам. Валютные магазины также открыты для местного населения. В 2004 г. основной платежной валютой был евро, хотя сдачу при этом могли давать юанями. Доллары принимают, но, как правило, не имеют сдачи и поэтому сумму округляют в выгодную для себя сторону.  

Северокорейские власти пытались зарабатывать валюту даже на доставке тел американских военнослужащих, погибших во время Корейской войны. Зная привычку американцев добиваться того, чтобы все их погибшие были преданы родной земле, северяне открыли границу для представителей их поисковых групп с тем, чтобы те за соответствующую плату могли вывезти переданные им останки соотечественников. Мой респондент из числа американских военных, который был причастен к этому процессу, рассказывал, что северян не волновали такие детали, как идентификация ДНК, и многие скелеты с тщательно соединенными проволочками костями, которые они предъявляли американцам, выглядели так, как будто их «только что украли из кабинета анатомии».

Сегодня вопросам экономики посвящено около четверти всех лозунгов, и среди них есть такой: «Добьемся того, чтобы наше производство приносило реальную прибыль». В основном же, экономические лозунги посвящены развитию энергетики, машиностроения и средств связи. При этом нередко встречаются варианты типа «Поможем навести порядок на железных дорогах»[134].

Вопрос о том, насколько сейчас Северная Корея живет за счет гуманитарной помощи и насколько Пхеньян пытается обеспечить существование страны не только за счет этих внешних поставок, остается открытым. Однако с 1999 г. северокорейская экономика уже начала показывать признаки роста, и М. Брин отмечает, что ее структура во многом напоминает РК 1960-х гг. – период начала индустриализации при Пак Чжон Хи[135]. По данным Банка Южной Кореи, в 2003 г. северокорейский ВВП вырос на 1, 8 %. Таким образом, экономика КНДР растет пятый год подряд, хотя этот медленный рост, безусловно, не сможет компенсировать потери предыдущих лет[136]. Жизнь тоже начала налаживаться. Во всяком случае, последствия голода были преодолены, и, по свидетельству Камингса, который ссылается на данные ООН за 1997 г., средняя продолжительность жизни в Северной Корее составляла 70, 7 лет, а на Юге - 70, 4.  

В 2004 г. в программу экскурсий для интуристов вошло посещение двух недавно построенных заводов. На одном из местного хмеля и местной воды варят пиво, на другом осуществляют сборку автомобилей типа «Фиат», но под корейским названием. Данные о том, что с конвейера сходит всего 380 машин в год, выглядят странными (или завод работает не на полную мощность, или на нем производят что-то еще). Однако эти машины (судя по номерам, в основном, частные[137]) можно увидеть на улицах. Кстати, этот завод единственный имеет наружную рекламу - 4 щита на весь город, и ходят слухи, что к его строительству как-то причастен Мун Сон Мён. Другой объект для посещения - госкооператив по разведению различных сортов рыбы, вид которого очень напомнил посетившему его респонденту рассказы о том, как реорганизовывалось сельское хозяйство РК при Пак Чжон Хи в рамках «Движения за новую деревню».

Стала признаваться роль гуманитарной помощи. Точнее, гуманитарную помощь стали представлять именно как гуманитарную помощь, без политических спекуляций и «смены упаковки»[138]. Если ранее факт получения такой помощи всячески затушевывался, вплоть до стирания на советских станках сведения о производителе, то телевизионные репортажи, касавшиеся визита госсекретаря США в детский сад «Чанбэк», продемонстрировали всему миру складированные продукты американского происхождения.

Некоторые мероприятия проводятся и по оздоровлению сельского хозяйства. Наша пресса привлекает внимание в основном к их экзотическим вариантам вроде разведения страусов или призывов сеять коноплю, но речь действительно идет о попытках внедрения новых культур, в первую очередь картофеля как замены риса. Так как на высоте выше 100 м он растет значительно лучше, чем рис, его активно внедряют в северных районах и в горах, однако население употребляет его в пищу с некоторым трудом, и особенного развития эта практика не получила[139].

Еще один пример - попытка разводить коз, чтобы получать мясо, шерсть и молоко от этого неприхотливого копытного. Затея себя не оправдала, так как не учли, что после коз трава на склонах уже не растет, ибо коза не щиплет ее, как другие травоядные, а вырывает с корнем.

Производственная несамостоятельность сохраняется у КНДР до сих пор. Если грубо, то Северная Корея каждый год нуждается в миллионе тонн продовольствия, которое оно пытается частично покупать, частично получать как гуманитарную помощь[140]. Недоедание и определённый уровень лишений присутствует, но голода и массовых смертей уже нет и нет довольно давно.

Обратим, однако, внимание на то, что, по сообщению А. Мансурова, при японцах норма потребления риса/иной крупы в день на человека составляла 150 г[141], а аналогичная средняя норма выдачи риса в КНДР равнялась 300 г в день. Во время голода она составила 250 г, что все равно было больше, чем при японцах, даже с учетом того, что в преддверии краха системы государственного распределения в начале XXI в. по карточкам выдавали примерно 80 % нормы и не рис, а иную крупу.