Долговременные социально-экономические последствия кризиса

Хотя, по данным экспертов ЮНИСЕФ, число детей с дефицитом веса и недостаточным питанием сокращается, но практически все молодое поколение КНДР выросло в условиях того самого «весеннего голода», который был характерным для страны до 1945 г. [185] В 2002 г. 40 % северокорейских детей хронически недоедали, а 10 % страдали дистрофией[186], и сегодня многие двадцатилетние имеют конституцию двенадцатилетних[187].

По моему личному мнению, массовый голод может очень сильно повлиять на традиционную ментальность, изменив ее, ибо те, кто и в этой ситуации будет пытаться оставаться честными и принципиальными, могут просто умереть с голоду. В этих условиях на смену «верности строю» приходит психология выживания, когда воровство, обман или желание содрать побольше с иностранцев из преступлений превращаются в необходимость. Вырабатывается «комплекс приспособленца», для которого важно урвать сегодня, потому что завтра может не наступить. Люди начинают существовать по законам социал-дарвинизма, согласно которым выживают наиболее удачливые, хитрые или беспринципные.

Есть анекдот о том, что во время голода северокорейцы разделились на две группы: те, которые не выжили, и те, которые торгуют. 80 % северокорейской экономической активности де-юре остаются незаконными, но государство не обращает на это внимания: или это усталость административной системы, которая просто не способна контролировать ситуацию, или контроль возможен, но существует негласное указание закрывать на это явление глаза.

 Отметим, что голод особенно сильно бьет по горожанам, в отличие от элиты, которая в состоянии себя обеспечить, или деревенских жителей, которые могут хоть как-то обходиться подножным кормом. Таким образом, максимально переменам подвергается наиболее социально активная категория населения.  

Ситуация бьет и по молодежи, которая вынуждена выживать или помогать выживать семье вместо того, чтобы учиться. Известно, что среди юных перебежчиков с Севера на Юг 22 % вообще не учились, 19, 4 % не получили даже полного начального образования, а 44, 6 % бросили свои школы, когда учились в средних или старших классах[188]. Не исключаю, что данная подборка достаточно репрезентативна, чтобы говорить о кризисе системы образования в целом, который безусловно сказывается - и не только на ослаблении индоктринации, но и на снижении общего культурного уровня.

Голод не только подстегнул социальную мобильность, но и внес существенные коррективы в менталитет, весьма усилив коррупцию, которая стала частью жизни.

Деиндустриализация страны привела к такому распространенному типу преступлений, как разворовывание заводского оборудования и продажа его за рубеж, а конкретно – в КНР (см. историю с металлургическим заводом в Хванхэ, поведанную миру устами самого Ким Чен Ира в его беседе с представителями Чхонрёна в 1998 г. ). Но более распространено мелкое воровство, особенно – цветных металлов.

По утверждению ряда респондентов, работавших в Пхеньяне длительное время, практика бартера или обмена услугами становится более распространенной. В решении проблем материальные стимулы преобладают над морально-идеологическими, а роль денег как способа накопления материальных благ и средства общения резко возросла. С точки зрения автора, это тоже является определенным признаком новой ментальности. Проституция и контрабанда также сейчас весьма распространены, являясь признаками общества в соответствующей стадии кризиса.

При этом маргинализация сознания сочетается с недоверием к власти и стремлением делать свои дела, не соприкасаясь с ней, ибо после того, как государство, которое раньше было полномасштабной опорой, из-за экономических трудностей не смогло выполнять одну из своих главных функций – функцию обеспечения, у простого народа возникает чувство брошенных на произвол судьбы.

Понятно, что число тех, кто государственной идеологии предпочтет социал-дарвинизм, зависит от нескольких факторов, и настроения такого рода не повсеместны. М. Брин упоминает о разных аспектах влияния голода: и о тех, кто морил себя голодом, уступая свою долю близким, и о группах детей, сбивавшихся в банды для того, чтобы добыть еду, и даже о случаях каннибализма[189].

Социальные процессы в обществе, вызванные перестройкой, дали толчок новому для страны типу социального/имущественного расслоения, уже заметного внешне[190]. Наверху оказались те, кто имел доступ к валюте или родственников за границей, способных ее прислать, принимал участие в лицензировании или распределении помощи, «красные директора». Среди потерявших - военные, пенсионеры, крестьяне и большинство бюджетников.

Очень важно при этом то, что среди «новых корейцев» Севера оказались не только представители партноменклатуры. В стране начинает формироваться новая социальная группа, состоящая из дельцов полулегального рынка и работников сферы элитных для КНДР услуг (владельцы ресторанов и т. п. ). Эти «новые корейцы» существуют как бы в порядке исключения, и, теоретически, к любому из них может быть применен комплекс репрессивных мер, что только дополнительно подчеркивает криминализацию этой прослойки и ее установку на «хапать, пока не прикрыли».

Последний момент я отношу к потенциально очень сильной предпосылке идеологического или нравственного кризиса. Ибо, как подмечает А. Ланьков, новый тип неравенства возникает вне государства и, во многом, вопреки ему. Если в традиционной командно-административной системе материальное положение человека и его статус определялись в основном его отношениями с государством, в новых условиях статус человека все больше определяется его состоянием, а не революционной чистотой его происхождения.

Многие деятели черного рынка, сколотившие немалые состояния, вышли из тех слоев, которые в рамках традиционного разделения считались враждебными. Северокорейский бизнес по-прежнему во многом остается занятием маргиналов[191]. В качестве наиболее явного примера этого А. Ланьков указывает на роль репатриантов из Японии, которых вместе с их местными родственниками сейчас насчитывается примерно 150-200 тысяч[192]. Отношение к этой социальной группе всегда было весьма двойственное. С одной стороны, их воспринимали как полезный источник поступления валюты и технологической информации, с другой – эти люди, получившие иное воспитание, обладали «идеологически сомнительной» репутацией и находились под колпаком компетентных органов. Сейчас политические риски отодвинуты на второй план, и репатрианты играют в северокорейском обществе все более заметную роль.

Насколько силен вызванный этим расслоением внутренний протест, по косвенным данным определить непросто. Однако, по утверждению А. Мацегоры, еще в конце ХХ в. многие «новые северокорейцы» вели достаточно роскошный образ жизни, зачастую делая это напоказ. Это, конечно, должно вызывать вполне определенную реакцию у беднеющей части населения. Ведь в Пхеньяне есть закрытые для иностранцев зоны. В первую очередь, это район, где живет элита, и она ездит на «Ауди» и «Мерседесах 600», а не «160», как остальные зажиточные люди.

Протест, однако, пока проявляется лишь на индивидуальном уровне, и агрессия выплескивается на тех, кто доступен, а не на тех, на кого хочется. А. Мансуров, опираясь на свидетельства врачей из международных организаций, работавших в КНДР в 1999-2000 гг., приводит информацию о большом числе драк или конфликтов на бытовой почве среди населения, включая даже воинские части[193].

Как непрямое признание наличия расслоения можно представить замечание Ким Чен Ира, который еще в беседе с представителями Чхонрёна в 1998 г. говорил, что урезание продовольственных пайков для жителей Пхеньяна сопровождалось повышением их для представителей остальных регионов. Не означает ли такое выравнивание попытку властей выправить или остановить процесс расслоения регионов на богатые и бедные или признать тот факт, что жители большого города имеют возможность прокормить себя сами, пусть и не совсем легальным образом? И не на это ли была направлена неудавшаяся реформа 2009 г?

«Сонгунская экономика». «Государственные мероприятия» 2002 г.
Что же касается экономической стратегии периода сонгун, то её можно разделить на два этапа. Первый, которого мы отчасти касались, заключался в том, чтобы справиться с последствиями кризиса и попытаться выстроить экономику, минимально зависимую от внешнего влияния. Второй этап был связан с куцыми и неудачными «государственными мероприятиями» 2002 года, когда страна попыталась сделать маленький шажок в сторону реформ, но на фоне нового витка ядерного кризиса о них благополучно забыли.
Вообще, следует помнить, что при анализе экономической стратегии Пхеньяна надо принимать определённую ограниченность концепции правящей элиты, большая часть которой знает экономику, в основном, в рамках советской политэкономии. Неудавшаяся денежная реформа 2009 года, когда власти, похоже, действительно не ожидали, что после увеличения зарплаты путём деноминации цены тоже вырастут.
Первый этап был тесно связан с сонгун: первоочередное развитие оборонной промышленности (пока не будут укреплены все рубежи страны, нужно потуже затянуть пояса и все силы отдавать именно военному делу; к тому же на базе оборонки отрабатываются технологии, которые потом применяются в народном хозяйстве), решение продовольственной проблемы(за счет развития сельского хозяйства, с тем, чтобы «полномасштабно продемонстрировать превосходство социализма корейского образца», когда помощи ждать неоткуда ) и развитие легкой промышленности. Он был относительно успешен, потому что с непосредственными последствиями буйства природы справились довольно быстро, потому что экстремальная ситуация и мобилизация всех сил были очевидны и для элиты и для народы. Не случайно к этому времени относятся упомянутое нами воскрешение движений типа Чхолима, характерных для этапа восстановления страны после Корейской войны.
Параллельно понимая, что в отличие от 50-х годов внешней помощи будет существенно меньше, власти пытались переориентировать экономику на местные ресурсы и технологии, а также справиться с энергетическим кризисом, что действительно было серьёзной проблемой. Впрочем, политика по преодолению последствий катастрофы подробно описана нами в предыдущей главе, посвященной КНДР.
Удалось довольно много, и северные корейцы приводят многочисленные примеры, когда своими силами и методами было модернизировано производство и введены новые технологии, которые позволили заменить недостающее и обычно импортируемое сырье на местное. Так, на сталелитейном заводе в г. Кимчхэк был разработан метод выплавки стали на основе доступных в КНДР антрацитов, а не кокса, который обычно получали из СССР и других социалистических стран. Из-за острой нехватки электроэнергии повсеместно внедряются менее энергоемкие способы производства в промышленности; в сельском хозяйстве выводятся новые, более выносливые и плодоносные сорта растений. (Например, новый сорт картофеля «Рая», позволяющий собрать до 30 тонн с гектара; для Северной Кореи с ее климатом и нехваткой удобрений такой показатель является очень хорошим).
Поскольку на получение международной помощи особо рассчитывать не приходится, выдвинутые еще в 60-е годы Ким Ир Сеном лозунги «опоры на собственные силы» и «самоотверженной борьбы с трудностями» оставались актуальны, но к лозунгу «опора на собственные силы» добавилась приставка «за счет науки и техники». По сообщению О. Аптеевой, СМИ пишут, что «ключ прорыва в строительстве могучей державы не только приоритет оборонной промышленности, а опора на собственные силы в области современной науки и техники». Также звучат призывы «вести борьбу за экономию и постоянно изыскивать внутренние ресурсы, обеспечивать максимальную реальную прибыль и выгоду, вооружившись принципами возрождения особенностей структуры нашей экономики и за счет развития внешнеэкономических связей».
Вообще опыт выживания Северной Кореи может быть довольно интересен тем, кто любит рассуждать о том, как ударит по цивилизации глобальный и внезапный энергетический кризис. Понятно, что мировые нефтегазовые ресурсы вряд ли исчерпаются одномоментно, но опыт того, как Северная Корея справляется с глобальным энергетическим дефицитом, безусловно, заслуживает внимания.

Новый этап перемен в жизни страны произошел 1 июля 2002 г., когда КНДР провела целую серию «государственных мероприятий», направленных на реорганизацию экономической жизни и внедрение в экономику ограниченных рыночных механизмов.
Во-первых, была изменена ценовая политика. За исходную базу взяли цены на рис, от уровня которых рассчитали новые, повышенные цены на остальные товары и заработную плату основных категорий населения. Несмотря на введённый ещё в 1974 г. закон об отмене всех налогов с населения, возросли тарифы на услуги, увеличилась стоимость проезда на городском транспорте с 10 чон до 2 вон. Повышена квартплата, плата за электроэнергию и телефон. Цены на основные продукты питания и товары массового спроса выросли в 30-40 раз, заработная плата — в 15-20 раз.
Повышение цен естественно сопровождалось повышением зарплаты (средняя зарплата по стране составляет 3 тыс. вон, т. е. 20 долларов, однако реально она значительно ниже этого уровня) и закупочных цен на сельхозпродукцию. При этом в сельском хозяйстве оплата труда стала не натуральной, а денежной. Однако если цены на потребительские товары выросли примерно в 25 раз, то зарплата – примерно в 20 раз для занятых на стратегических направлениях производства и в 17-19 раз – для всех остальных. В результате северяне стали тратить на еду не 3, 5 % зарплаты, как это было раньше, а все 50.
Возникает понятный вопрос – что на данном фоне творится с системой продуктовых карточек, которая ранее была основным способом обеспечения масс продуктами первой необходимости (напомним, за деньги можно было купить что-то сверх положенного пайка, и цены кусались еще и поэтому)? Практически вскоре после кризиса государственная система отоваривания карточек приказала долго жить - вместо риса, например, давали просо и то - 80 % от нормы. Во многих районах страны продовольственные карточки перестали отоваривать ещё в 1996 г. , а к 1999 г. они повсеместно превратились в бесполезные кусочки бумаги. В результате, хотя карточки вроде и не отменены, никто из респондентов не видел их «в действии».
Во-вторых, власти официально разрешили то, что до поры существовало нелегально, в том числе - уличную торговлю. В стране действует более 400 рынков, выпущены облигации госзаймов, введён рыночный курс воны (официально 1 долл. = 150 вон, на чёрном рынке 1 долл. = 2000 вон). С 2004 г. на пхеньянских улицах появилось большое количество государственных и частных уличных торговых платок, в которых товары продаются «простым корейцам» по рыночным ценам за «обычные воны». Ассортимент пока невелик: слабоалкогольные (пиво) и прохладительные напитки, печенье, орехи, кальмары, мороженное, лапша быстрого приготовления и т. п. Иногда там даже торгуют мясом. По сообщению иных респондентов, уличные торговцы продают не только еду, но и скобяные изделия и т. п., при этом можно торговаться. Иностранец может (де-факто) купить бензин не только на отведенном для этого месте, но на новых станциях, которых открылось достаточно много.
В-третьих, было введено материальное стимулирование производства и повышена материальная самостоятельность предприятий. Госплан остается обязательным, однако сверхплановой продукцией предприятие может распоряжаться по своему усмотрению.
В области сельского хозяйства осуществлён ряд мер, направленных на его оздоровление. В частности, увеличены закупочные цены на сельскохозяйственную продукцию, повышена самостоятельность кооперативов в производстве и сбыте продукции, расширены площади личных хозяйств, введена плата за пользование землёй (до 20% урожая). Крестьянам разрешили самостоятельно распоряжаться излишками сельскохозяйственного производства.
Однако государство оставило в своих руках т. н. «командные высоты». Вся тяжёлая промышленность, горнодобывающие предприятия, машиностроение, электроэнергетическая и химическая промышленность, а также «оборонка» находятся под полным контролем государства, от которого получают дотации. Остальное производство работает «за счет внутренних ресурсов», то есть крутится, как умеет.
Такой на первый взгляд рыночный шаг сочетался, однако, с лозунгами укрепления социализма корейского образца. «Госмероприятия» не называли рыночными преобразованиями и сопровождали фразами о том, что регулирующая роль государства в экономике остается прежней. Подчеркивалось и то, что КНДР идет своим путем, а не заимствует чей-то опыт.
Государство снизило расходы на бюджетников: субсидии врачам, учителям и чиновникам сократили, и сохранившийся доселе относительно высокий уровень их жизни говорит о том, что существуют они отчасти на подношения.
Выпустили облигации, но их приобретение не носило такой обязательный характер, как участие в займах прошлого, зато те, кому удалось распространить достаточное их количество, получают льготы или имеют более высокий шанс быть избранным в руководящие органы.

Были ли «госмероприятия» новым этапом преобразований, инициированным властями и открывающим дорогу экономической деятельности масс, или власти просто были вынуждены признать де-юре существующее де-факто положение вещей и выдавать естественное развитие событий за последствия принятого им политического курса?
А. Воронцов считает, что политика сонгун прикрывает собой переходный период к многоукладной экономике на фоне армейского самообеспечения и участия армейских структур во внешнеэкономической деятельности, что меняет статус военной верхушки и делает из нее «регулировщиков». По мнению А. Ланькова, Ким Чен Ир был вынужден «бежать впереди паровоза», пытаясь понять перспективу развития экономической ситуации и стараясь представить ситуацию так, что это именно он «открыл шлюзы» (дабы поднимающаяся волна не смыла режим полностью), а не вода поднялась сама. Реформы свелись к признанию тех реалий, которые сложились в обществе.
Мне представляется, что верно и то, и другое. С одной стороны, бум начался после разрешения Ким Чен Ира, с другой, к принятию данного решения его, безусловно, вынудили обстоятельства, однако процесс начался раньше и носил стихийный характер. Чучхэ хотя бы формально построено на учете инициативы масс, и еще до того как государственные мероприятия были объявлены, специалисты ИДВ РАН считали, что, не имея детального плана преобразований в стране или возможности претворить его в жизнь, официальный Пхеньян станет ожидать инициативы снизу с тем, чтобы подхватить особенно удачный опыт хозяйствования и начать распространять его по всей стране под лозунгом «Учиться у такого-то».
Многие элементы существующей сейчас в КНДР экономической ситуации напоминают Советский Союз 1987-1989 гг. как по медленным и осторожным попыткам преобразования, так и по тем начинающимся социально-психологическим проблемам, которые эти преобразования сопровождают.

Сонгунская экономика
Процесс развития северокорейской экономики в целом можно условно разделить на несколько этапов.
1. До 1960-х гг. Политическая и социальная консолидация, мобилизация масс и коллективизация. Восстановление разрушенного войной.
2. 1970-е гг. Движение Трех Революций (идеологической, культурной и технологической), политика изоляции и опоры на собственные силы, упор на тяжелую и оборонную промышленность. Тэанская система и вытекающие из нее стратегические ошибки, что привело к дефолту КНДР в 1980 году.
3. 1980-е гг. Установление правил для иностранных инвестиций и совместных предприятий (Закон о совместных предприятиях 1984 г. ). Начало экономического и технологического обмена с другими странами, упор на развитие науки и техники и осторожные шаги в сторону политики открытых дверей.
4. Первая половина 1990-х гг. Срочная необходимость экономического развития. Развитие специальных экономических зон и торговли, сельскохозяйственная реформа и промышленная реструктуризация. Упор на легкую промышленность.
5. Рубеж веков – разруха в связи с катастрофами 1995-97 гг. Более активные подвижки в сторону введения/признания многоукладной экономики, связанные с «госмероприятиями» 2002г.
6. Современное положение - дальнейшее развитие «ползучей перестройки» и постепенное распространение рыночной экономики на фоне вялых попыток государства ограничить этот тренд.

Поэтому, говоря об экономической и социальной жизни КНДР, мы по-прежнему будем отделять государственную экономику от «народной/рыночной».
Ограниченность ресурсов, как мы уже писали, приводила к тому, что всем помогать государство было не в состоянии, и значительная часть населения существовала по принципу «Хочешь жить, вертись быстрее». И поскольку то, что раньше воспринималось как чрезвычайная ситуация, превратилось в тренд, это сформировало очень развитую параллельную структуру, разительно отличающуюся от официального фасада.
Повседневная экономическая жизнь среднего северокорейца извне видна довольно плохо, и то, что мы знаем, мы знаем во многом по показаниям перебежчиков. Однако, если принимать на веру не пропагандистские страшилки, а интервью, сделанные специалистами, то вырисовывается интересная ситуация, в рамках которой разница между тоталитарной формой и её реальным содержанием значительно больше, чем в Советском Союзе в годы перестройки. Хотя (в отличие от Сеула, где благодаря интенсивному строительству в течение этих же лет одни и те же кварталы 2-3 раза кардинально меняли облик), внешний облик Пхеньяна за 20 лет с 1985 по 2005 гг. и внешний вид жителей практически не изменились, изнутри изменилось очень многое.
Во-первых, де-факто в Северной Корее очень много частных предприятий, в том числе не относящихся к категории мелкого и среднего бизнеса. По информации Г. Булычева, действуют и даже рекламирует себя компании с миллионными оборотами, а один из перебежчиков, по его словам, был директором шахты.
Как перебежчики, так и российские специалисты, посещавшие Пхеньян, упоминают «серый» сектор услуг (бытовых, финансовых, посреднических), большое число ресторанов, в которых нет отбоя от посетителей (цена обеда составляет 1-2 долл. ), частные ремонтные мастерские и даже мелкое производство. Существует строительный бизнес, а также аренда и торговля жильем, замаскированная под «обмен с доплатой» (цена однокомнатной квартиры в Пхеньяне в 2008 г. составляла 5 тыс. долларов). Примерно с 1998 года стали появляться частные грузовики и открылись частные грузовые перевозки, сеть которых охватывает всю страну.
Ассортимент рынков не отличается от китайских, при этом можно платить как вонами так и, из-под полы, валютой, - в 2008 г. за доллар давали 3000 вон при официальном курсе 150.
Создано немало торговых компаний, в том числе совместных (главным образом с участием китайского капитала и корейцев, живущих за рубежом), а массовое движение «челноков» похоже на то, что происходило у нас в конце 80-х. В результате такие предметы, как часы или кожаная обувь, из престижных предметов превратились в распространенные.
Как правило, частные предприятия носят характер «государственной франшизы». Например, автомобили частных перевозчиков зарегистрированы в той или иной государственной организации и формально принадлежат ей, а частная столовая существует под вывеской общественной. В роли формальной «крыши» обычно выступает какая-то государственная структура, с которой бизнесмен делится выручкой. При этом, если речь идет о заработке, способном приносить валюту, разрешение на занятие бизнесом (да, с конца 90-х фактически существует гослицензирование частного дела) дает соответствующее управление ЦК ТПК. Как правило, государство забирает себе до 60% прибыли.
Подобный симбиоз исключает такой характерный для России 1990-х феномен как массовые структуры рэкетиров. Государство не хочет терять монополию на насилие, и любые попытки рэкета и крышевания пресекаются очень жестко и обычно публичными расстрелами
Во-вторых, распространяется система взяток и откупов, которая подпитывает те слои населения, которые не вовлечены в бизнес напрямую: врачей, учителей и преподавателей, чиновников, " оказывающих услуги населению ", кадровое руководство заводов и фабрик. Последнее довольно важно, так как большинство бизнесменов продолжает где-то числиться и при этом платит за то, что не ходит на работу или собрания. Как правило, договариваются или с руководством завода, или покупают у врача документ, который освобождает тебя от работы по болезни.
По европейским меркам деньги, которые крутятся в этих структурах, невелики, но доход в 2 тыс. долларов в месяц для Северной Кореи – сумма весьма серьезная, если учесть, что официальная зарплата составляет примерно 3000 вон (2–3 доллара) в месяц.
В-третьих, все это существует с попустительства правоохранительных органов, которые либо являются прямыми устроителями бизнеса, либо кормятся с него, получая взятки. И поскольку масштаб такой коррупции велик, и затрагивает она всех, «показательную порку» учиняют или тем, кто «зажирался» пытался, находясь за границей, лезть в политику, или в случае очередной кампании по борьбе с «чуждым идеологическим влиянием» и «искоренению буржуазной культуры, осознавая всю глубину ее вредности»
Да, человека, которого поймали при возвращении из Китая, безусловно будут жёстко допрашивать и даже бить, демонстрируя этим, как власть не любит отходников. Но если тот «ритуально покается» и при этом будет выяснено, что он действительно не делал политических заявлений, не общался с иностранцами или южанами и не читал Библию, его очень быстро отпустят, после чего он спокойно может снова уйти на заработки в КНР.

Понятно, что государство к этой параллельной экономике относится неоднозначно потому, что среди элиты есть и сторонники реформ, и традиционалисты, которые воспринимали «северокорейский НЭП» как временную меру пока государство не встало на ноги и не способно снова гарантировать всем 700 г зерновых в день по карточке. Полностью запретить рынок оно не может, но довольно часто пытается как-то ограничивать. Тем не менее, попытки ограничить время проведения рынков, круг тех, кому позволено торговать, объем продаж (указание, чтобы один торговец не продавал больше 20–30 кг зерна), или номенклатуру продаваемых на них товаров (например, не больше 10 единиц одежды на одном прилавке. ) ничем не кончились. Кампании фактически были саботированы на местах, а там, где рынки убрали с видных мест, их просто перенесли в менее заметные.
Иные источники упоминают о принудительной конфискации автомобилей японского производства или антикоррупционных чистках в организациях, занимающихся сотрудничеством с РК и сбывающим на рынки гумпомощь.
Более интересным и тоже неудачным шагом была денежная реформа 2009 года, когда были выпущены новые купюры (Ким Ир Сен был изображён только на самой большой из них), и одновременно проведена деноминация, причём существовала базовая сумма, которую можно было обменивать по относительно выгодному курсу и излишки, которые обменивались хуже. Зарплаты в госсекторе при этом остались на прежнем уровне. Одновременно попытались закрутить гайки и в валютной политике и запретить более или менее свободное хождение иностранной валюты.
Тем не менее, реформа была признана неудачной даже на официальном уровне, ибо цены быстро взлетели и привелись в соответствие с зарплатами. Сработало элементарное непонимание северокорейской элиты того, как работают экономические механизмы., хотя за рубежом основной целью реформы довольно быстро сочли изъятие у населения излишков денег, которое должно было устранить растущее социальное расслоение и связанные с этим проблемы: бизнесменов часто ненавидят..
По мнению А. Ланькова, реформа продемонстрировала, что Пхеньян снова выехать на мобилизации внутренних резервов, не используя инновации или интенсификацию.

Государственная экономика сводится основном к внешней торговле, в первую очередь – с Китаем, а также – к строительству стратегических объектов (дамбы, электростанции и т. п. ), имеющих первостепенное значение для функционирования государства. Как правило, на строительстве подобных объектов работают военные, ибо следует помнить, что бό льшая часть северокорейской армии – это универсальный кадровый резерв или, если угодно, универсальный стройбат.
В меру своих возможностей государство занимается созданием транспортной и энергетической инфраструктуры, но большинство заводов примерно на 30 % мощности (считая за 100% уровень начала 90-х) или стоит, и некоторые из них восстановлению не подлежат. По утверждению ряда респондентов, история с заводом в провинции Хванхэ была довольно типичной, и оборудование многих заводов, находящихся ближе в китайской границе, было практически разобрано и продано в Китай.
Насколько промышленность «умерла» в КНДР и есть ли возможность её реанимировать в кратчайший срок? В Северной Корее имеются металлургические (в т. ч. сталелитейные), химические, судостроительные заводы, однако в результате деиндустриализации 1990-х гг. 70 % предприятий остановилось. Сегодня многие хозяйственные объекты проще строить заново с нуля, чем реконструировать.
Выправить ситуацию в экономической сфере могли бы дешевая рабочая сила и природные ресурсы, но их запас ограничен.
Нет в КНДР пока и основы для развития независимой энергетики. К сожалению, географические особенности Корейского полуострова исключают наличие там ресурсов для нее. 90 % потребляемых сейчас энергоресурсов составляет добываемый в стране уголь, однако его мало для того, чтобы обеспечить экономический прорыв, да и качество его низковато.
Ким Чен Ир очень надеялся найти в стране нефть и газ, и несколько его заявлений середины 1990-х проникнуты мечтами о том, что «когда у нас будут свои энергоносители…». Был сделан ряд попыток исследовать шельф, но нефть не нашли.
Что же касается гидроресурсов, то уровень воды в корейских горных реках резко меняется, и хотя власти пытаются бороться с этим при помощи искусственных водоемов, постоянный напор воды, необходимый для вращения турбин, обеспечивается не всегда. Поэтому развитие ядерной энергетики является единственным, как мне кажется, приемлемым вариантом выстраивания независимой энергосистемы КНДР.
Следует помнить и то, что положение осажденной крепости вынуждало и вынуждает руководство страны вкладывать большие средства в ВПК. В условиях необходимости сдерживать угрозу со стороны США эту статью расходов сокращать не удается, и свободных ресурсов на структурную перестройку экономики нет. В связи с этим заметим, что прорыв в области жилищного строительства и определенное внимание к бытовым проблемам произошли при переходе руководства экономикой к Ким Чен Иру. До этого времени все средства были брошены только на тяжелую индустрию.
Тем не менее, в КНДР пытаются выплавлять сталь, используя вместо кокса антрацит, внедрять менее энергоемкие технологии, культивировать более выносливые и более урожайные сорта растений, хотя сельскохозяйственный цикл усложняют климат и малые посевные площади (для земледелия в Северной Корее пригодно только 20 % территории), работа на которых требует определенных вложений (в частности, удобрений). Между тем пока в этом качестве используется почти исключительно компост, из-за чего урожаи невелики.
Начинаются попытки восстановления лесов и посадок фруктовых деревьев. Промышленным предприятиям рекомендовано заводить подсобные хозяйства и таким способом обеспечивать сотрудников продуктами. Также поощряется разведение кур и кроликов, при этом фабрика может арендовать землю под такие хозяйства.

Страна пока не в состоянии себя прокормить, требуется примерно 1 млн. т продовольственной помощи в год (не так уж много! ), чтобы обеспечить уровень стабильности, и этот миллион Северная Корея будет пытаться получить, используя для этого любые доступные ей средства. При этом стратегии «доения» международного сообщества, при которой все доходы и излишки собраны внутри страны, идут на нужды властной элиты, а массы обеспечиваются за счет внешней помощи – нет.
Карточная система продолжает работать, но не везде, и по карточкам выдаётся не всё, а лишь зерновые: 700 граммов зерна в день, из которых 60% – рисом, 40% кукурузой, (силовикам и партаппарату – 100% процентов рисом). Также по карточкам вроде бы выдают уголь для отопления.

Привлечение внешних инвестиций остается первоочередной задачей. В 2010г. Северная Корея заявила о создании 8 СЭЗ с льготными условиями для иностранных инвесторов и активно продвигает концепцию конкурентоспособности своей рабочей силы на азиатском рынке.
Ведущим партнером является КНР. В 2008 году общий объем торговли между Китаем и КНДР оценивался в 2, 8 млрд долларов, а с января по ноябрь 2010года двусторонний товарооборот превысил составил 3, 5 млрд. долларов, что на 29, 6% больше чем в 2009 г. и на 9, 6 процента больше предыдущего рекордного показателя за тот же период 2008 года. За 11 месяцев прошлого года объем северокорейского экспорта в Китай превысил 1 млрд. долларов, увеличившись на 43 процента по сравнению с 2009 годом. Основными статьями северокорейского импорта из Китая были автомобильное топливо и нефтепродукты, второе и третье места заняли нагревательные приборы и продукция машиностроения. В свою очередь, КНДР экспортировала в Китай уголь и железную руду. В небольших объемах экспортировались предметы широкого потребления. В целом профицит Китая в экономических отношениях с КНДР достигает 1, 3 млрд долларов, а объемы торговли в 2008 году выросли на 49% по сравнению с 2007− м.
По оценкам экспертов, доля КНР в оказании Северной Корее экономической помощи составляет, по разным данным, от 30 до 70 %. Китай же – основной северокорейский инвестор, и в 2006 г. китайские инвестиции составляли на Севере 70 % всех иностранных инвестиций.
Особо отметим похожий по структуре на Кэсонский промышленный комплекс проект по освоению северокорейских островов Вихвадо и Хвангымпхёнсом, площадью 12 и 11 кв. км. , расположенных в нижнем течении реки Амноккан: китайская сторона намерена арендовать эти острова, построив на них промышленные объекты. Строительство предприятий планируется начать в мае будущего года, и в настоящее время идет отбор предпринимателей, которые будут этим заниматься. В качестве арендной платы Китай готов предоставить Пхеньяну несколько сотен миллионов юаней. Оба проекта были одобрены на расширенном заседании Политбюро ЦК ТПК, что говорит о важности этого вопроса, и 6 июля 2011 состоялась закладка первого камня.
Заметим, что обострение отношений между Севером и Югом в этом смысле сыграло Пекину на руку, так как те объекты на Северы, которые делались под потенциальное межкорейское сотрудничество, в условиях неконструктивной позиции Сеула могут быть переориентированы на Китай. .
Понятно, что превращение в сырьевой придаток северо-восточных провинций КНР Пхеньяну не нравится, и он с радостью бы частично компенсировал бы китайское влияние иными инвесторами, в первую очередь – РК. Однако политика Ли Мён Бака не дает ему такой возможности, а российские инвестиции в Северную Корею невелики.
В 2000-2004 гг. ежегодный объем взаимной торговли увеличился со 105 до 130 млн. долларов. Основными статьями российского экспорта в КНДР являются нефтепродукты, черные металлы и изделия из стали, машины, оборудование и запчасти, древесина и целлюлоза, азотные удобрения; российского импорта – морепродукты, реэкспортные товары японского и китайского происхождения, синтетические ткани, лекарственные растения. Потенциальные размеры нашей торговли с Северной Кореей могли бы составить около 6 млрд. долларов. Данные показатели вполне достижимы уже в ближайшей перспективе.
А когда летом 2011 года Северная Корея снова пострадала от разрушительных наводнений, руководство РФ не только выразило соболезнования, но отдало распоряжение о поставках прямой (не через международные структуры) продовольственно