Ставка Кури

Соловат негромко крякнул:

 - Куря, у нас к тебе – дело есть.

Деметр возмущённо посмотрел на него:

 - Ты чего, Соловат, дорассказать не даёшь?

 - Тебя пока дослушаешь – поседеешь, как тот дед, - усмехнулся Соловат.

 - Людям надо знать, как всё происходило и к чему теперь привело. Нам – общее дело делать. Кто знает, как дальше всё повернётся? Вон и так уже – чуть братоусийственная война не случилась. Хорошо, Или вовремя появился. А то бы – всё! Быть братоубийственной войне! И как бы ты её потом остановил – когда у каждого с обоих сторон родич погиб и не один?! – Деметр посмотрел на Или и усмехнулся, - Не посвящённый – говоришь?! Ну-ну. Я тоже – не посвящённый.

 - Ну – эта! – снова крякнул Соловат, - Ты, Дём, вроде как про деда заговорил – ну так про него и речь.

Деметр покачал головой:

 - Ну, чего же ты нетерпеливый такой?! Вот я деду-то и передам, как ты, при каганах вёл себя, как мальчишка.

Четыре кагана покатились со смеху. Каган половецкий чуть не подавился. Куря рухнул на подушки. Хазарский каган изо всех сил старался сохранить подобающее правителю выражение лица, краснея и с трудом сдерживая взрывы смеха.

 - Ну, я – эта, - ничуть не смутившись и только слегка покраснев, продолжил Соловат, - Ты же сам понимаешь, Дём? Взрослеть пришлось рано – вот мальчишка временами во мне и просыпается.

Давясь от смеха и вытирая слёзы, Деметр кое-как проговорил:

 - Я понимаю. А вот дед не посмотрит, ни что ты царский сын, ни что берсерк могучий – через коленку-то махом перегнёт.

Правители закатились новым взрывом смеха. Теперь прорвало и хазарского кагана. Даже каган Кубрат булгарский, давно привыкший к Соловату смеялся от души. Куря хлопнул в ладоши. Появился парнишка – ученик воина, и налил всем свежего травяного чая.

Соловат довольно заурчал:

 - Деда – он мо-ожет! Крут Огневич – он такой!

 - Сам Крут?! – поразился Куря, - Я про него слыхал. Но в глаза ни разу не видел. Думал – сгинул он.

 - Как же! Такой – сгинет! Ему и впрямь – берсерк – не берсерк – в бараний рог свернёт – и не поморщится! Сразу видно – кузнец! Деда так с нами и ушёл. А, как только кузню новую отстроили – сразу и парнишка тот, индус, объявился! Парнишка – как же! – Соловат рассмеялся, - Он и к нам так появился – больше восемнадцати годков с виду не дашь. Да только батя Кубрата кагана его и выкупил! Он, как клеймо того паренька увидел – вглядывается, головой качает, удивляется. А потом, к пареньку подходит и спрашивает: «А что у вас клеймо кузнеца от отца к сыну передаётся? » Парнишка удивился: «Да нет», - говорит, - «У нас, как и у вас, знаки рода сохраняются, но клеймо у каждого кузнеца – своё». Тут, батя Кубрата перед пареньком свою сабельку-то и выложил. А клеймо-то – один в один. У парнишки глаза разгорелись: «Помню», - говорит, - «Был в наших краях молодой парень – племянник булгарского кагана. А парень, недавно как женился. И чувствую я – жена-то у него беременная. И не абы кем. Сын будет. Славный воин родится. А я сабельку ковал. И не один год ковал. И сам понять не мог, почему не индийский меч, а саблю ковать взялся. Да только, накануне вечером её закончил. А тут в груди словно ёкнуло что-то. Понял я – для кого эта сабелька» Тут молодой индус посмотрел на батю Кубрата с такой укоризной. А батя-то у Кубрата, седой старик уже. И говорит ему парнишка-индус: «Что же ты», - и называет батю Кубрата именем его бати, Кубрата дедушки, - «Сабельку-то себе оставил? Сыну-то не передал, как я тебя просил? » Опешил Кубратов батя, и говорит: «Так я и есть – тот сын». Парнишка задумался. Прощения попросил. Вот так. Восемнадцатилетний парнишка-индус – трёхсотлетним йогом оказался. Мастер-кузнец. Патриарх индийских кузнецов.

 - А, что же Крут Огневич?

 - А ему-то какая разница? Взялся учить – учит. Хоть бы и трёхсотлетнего йога. Наши – они путём Огня идут – потому и путь свой быстрее проходят. А индусы – они растворяются – потому и живут дольше. Но, как бы медленнее, что-ли. Только индийский мастер с дедушкой Крутом в мастерстве сравняется – как дедушка Крут раз, и что-нибудь новенькое выдаст. Вот так и живут, как две волны на море, одна другую догоняет, а всё нагнать не может. А дедушка Крут на трёхсотлетнего йога всё ругается: «Не меня! » - говорит, - «Слушай! А Батьку. Даждьбога! А то так и будешь по моим следам топать! »

Соловат выволок из-за спины длинный свёрток и бережно развернул его:

 - Только мы на коней садимся, а дедушка Крут, тут как тут. «Я», - говорит, - «Ещё год назад знал, что вы с Курей встречаться будете. А потому, мы с Шаком подарок для него приготовили». Вообще-то, индуса Шакнамунти Джавадастра зовут. И это ещё сокращённое имя, как меня Соликом, а Деметра – Дёмой друзья да близкие люди называют. А полное имя выговорить – да я за это время двадцать пять поколений своих предков со всеми именами посвящений, начиная с детского, перечислить успею, - Соловат положил на ладони саблю и протянул её Куре, - Вот, прими, Куря каган, от Крута Огневича и Шакнамунты Джавадастры подарок.

 - Так. Они же со мной и не знакомы, - поразился Куря.

 - А им и не обязательно, - улыбнулся Соловат.

Взял Куря в руки сабельку – а рукоять сама в ладонь и легла. И лежит, как влитая, будто прямо по ладони и ковали. Куря один замах попробовал, другой, а сабелька, словно каждое движение предугадывает и сама, без усилия идёт, куда надо. Так, будто кузнецы много лет Курю знали и каждое его движение в бою видели. Куря на саблю налюбоваться не может:

 - Передай кузнецам, что они в моих землях желанные гости. А волю их, я исполню, как свою собственную.

Куря легонько дотронулся саблей до своей руки. Дал ей попробовать свою кровь. Сабля вспыхнула ярким светом и по всей длине лезвия проступили золотые и красные русские обережные узоры. А если взглянуть под другим углом – по всему клинку проступала синяя индийская вязь. А на оголовье красовался золотой Солнечеый Щит и надпись старыми тюркскими рунами гласила: «Нет преграды для огня сердца».