Относительное предложение как проблема общего синтаксиса

 

Ср. Zbigniew ОоЦЬ, «Folia Orientalia» (Cracovie), I (1959), стр. 34 и сЯ.

В настоящей статье делается попытка применить метод срав­нения при изучении определенной модели предложения, рассмат­риваемой в языках различных семей. Предметом исследования является относительное предложение, связанное с помощью такого средства, как местоимение, со словом, называемым антецедентом. Мы не ставим своей целью сравнивать формальные выражения подобных предложений в различных языках, что не имело бы смы­сла: расхождения между языковыми типами проявляются именно в различном соединении частей предложения и в отношении, каж­дый раз ином, между синтаксической функцией и теми формаль­ными элементами, которые ее выражают. Такое сравнение было бы заранее обречено на неудачу за отсутствием возможности опе­реться на сопоставимые единицы сравниваемых языков.

Избранный нами метод совершенно иной. В различных языках, рассматриваемых по отдельности, каждый язык сам по себе и на основе своего собственного функционирования, анализ относи­тельного предложения обнаруживает некоторую формальную струк­туру, обусловленную определенной функцией, которая не всегда лежит на поверхности. Задача и заключается в том, чтобы вскрыть эту функцию. Мы можем достичь этого, если обратим внимание на то, что в системе рассматриваемого языка относительное пред­ложение часто имеет те же самые формальные приметы, что и какая-либо другая синтагма, которая называется совершенно иначе и которую обычно вовсе не сближают с относительной. Руководст­вуясь этим формальным • сходством, мы получаем возможность интерпретировать относительное предложение с точки зрения функции. Именно это внутреннее отношение мы предполагаем осветить прежде всего. Но если нам удастся показать, кроме того, что аналогичное отношение существует внутри языков различных

8 Ьеивеиист

типов, то появляется возможность установить некоторую модель синтаксического сравнения неродственных языков.

Языки, использованные нами в настоящем исследовании, ни­коим образом не составляют однородного целого, и, разумеется, это далеко не все языки, материал которых можно было бы при­влечь. Существуют, вероятно, языки, свидетельство которых было бы еще более убедительным. Мы же просто хотели привести примеры из языков, резко различающихся по типу, в которых интересую­щие нас черты выступали бы сами собой, не нуждаясь в простран­ных комментариях. Чтобы освободиться от давления традицион­ного анализа и строить определение на основе более широких объективных критериев, факты индоевропейских языков мы рас­смотрим лишь в самую последнюю очередь.

В языке эве ^х (Того) относительное предложение выступает как независимое и законченное предложение, обрамленное с помощью si... la. Необходимо определить, исходя из данных этого языка, какую функцию вообще выполняют эти две морфемы — si, вво­дящее относительное предложение, и 1а, его заключающее.

Роль si ясна: это указательное местоимение, которое в единст­венном числе имеет форму si, во множественном — si-wo (где wo — местоимение 3-го лица множ. числа). Форма sia, ставшая обычной, состоит из si и постпозитивного артикля -а, откуда ед. число si-a, множ. число si-a-wo. Так, ati «дерево»: ati si-a «это дерево», множ. число ati si-a-wo «эти деревья»; ati-nye sia «дерево-мое это», множ. число ati-nye siawo.

Постпозитивная частица -а, служащая определенным артиклем, имеет вариант -1а. Обе формы, -а и -1а, одинаково используются в единственном числе, но во множественном числе допустимо-только -a: ati «дерево», множ. число ati-wo; ati-a или ati-la «(определенное) дерево», множ. число ati-a-wo. Функцией -а (-1а) является отсылка к слову, уже упомянутому в речи, и оно может стоять постпози­тивно к целой синтагме, включающей определяемое слово и слова, которые от него зависят: &ti nyui la «прекрасное дерево (опреде­ленное)», ati nyui sia «это прекрасное дерево»; akpb didi la «длин­ное копье (определенное)» и т. д.

Во-вторых, следует отметить, что 1а, стоящее постпозитивно к глагольной синтагме, выполняет функцию субстантивации и делает выражение определением или именем действующего лица ²: из 13 «любить» и ате «человек», за которыми следует 1а, получается название деятеля ame-13-la «человеколюбец, тот, кто любит людей»; 15-пуе-1а (букв, «любить-меня-тот») «тот, кто любит меня»; lo-wo-la (букв, «любить-тебя-тот») «тот, кто любит тебя»; do-wd-la (букв.

¹ Сведения о языке эве заимствованы из кн. D. Westermann, Grammatik
der Ewe-Sprache, 1907, § 91—92, 176.

² Вестерман, цит. соч., § 149.

I

«работа-делать-тот») «рабочий». Возьмем, например, выражение wu asi акэ (букв, «ударять-рука-грудь») «наниматься»; на основе этого выражения, распространенного за счет па «давать», которое используется как морфема дательного падежа, и ате «человек», образуется с помощью 1а сложное имя деятеля: asi-wu-ako-na-ame-la (букв, «рука-ударять-грудь дат. пад. человек-тот») «тот, кто нани­мается к другому».

Таким образом, относительное предложение в языке эве харак­теризуется наличием «относительного местоимения» si, множ. ч, siwo в препозиции и 1а в постпозиции, в тех случаях, когда отно­сительное предложение предшествует главному. Ясно — и Вестер­ман говорит об этом вполне определенно ³,— что данное «относи­тельное местоимение» является не чем иным, как указательным местоимением si, и что в действительности оно не предшествует относительному предложению, но следует за предшествующим существительным (субстантивным антецедентом), как в приведен­ных примерах. Именно таким образом должна рассматриваться структура предложений, подобных нижеследующим:

lakle si miekpo etso la («леопард-тот мы-видели-вчера-который») «леопард, которого мы видели вчера»;

lakle siwo miekpo etso la («леопард-те мы-видели-вчера-кото-рый») «леопарды, которых мы видели вчера»;

la si uekpo la, menye kese wonye о («животное-то ты-видел-который это не (menye) обезьяна-он есть не») «животное, которое ты видел, не обезьяна».

devi siwo mede suku o la («дети-те не-шли-школа-не-который») «дети, которые не шли в школу».

Если субстантивный антецедент отсутствует, с помощью пре­фиксации местоимения е субстантивируется само si; например, esi mekpo la («он-тот я-видел-который») «тот, кого я видел».

Мы видим, что в формальной структуре синтаксиса языка эве «относительное предложение» получается путем превращения гла­гольного предложения в именное выражение с помощью местоимен­ных определителей. Полученная таким образом синтагма затем присоединяется как приложение (аппозиция) к существительному или местоимению, наподобие прилагательного в определенной форме.

В языке туника (Луизиана) ⁴ имена образуют класс, формально отличающийся от других классов, например местоимений, глаголов и т. д. Существительное, являющееся само по себе неопределенным,

³ Вестерман, цит. соч., § 93: «Относительное местоимение si есть то же са­
мое, что указательное, и можно было бы поэтому с таким же успехом назвать si
указательным местоимением предшествующего существительного».

⁴ Наш анализ основан на описании Mary R. Haas, Tunica, 1941 (HAIL, IV).
Мы использовали § 4.843 и 7.45.

•' 227

становится определенным, если перед ним стоит артикль ta-, t-или местоимение, указывающее обладание; существует два ряда та­ких местоимений-префиксов — для указания на обладание отчуж­даемое и неотчуждаемое соответственно. Артикль и местоимение взаимно исключают друг друга.

Примечателен тот факт, что только существительные, получив­шие подобным образом определенность, способны принимать флек­сии склонения, включающего три падежа: падеж «окончательный» (deiinitif, соответствует приблизительно номинативу-аккузативу), падеж «неокончательный» (non-definitif, не имеет показателей скло­нения, рода и числа) и падеж местный. «Окончательный» падеж тре­бует употребления суффиксов рода и числа; это единственный падеж, в котором формально выражены род и число имени. Так, с префи-гированным артиклем ta- мы получаем из ta+ £эпа «вождь» + ku муж. р. ед. ч.— tacbhaku «(определенный) вождь»; из ta- 4- naka «воин» + sema муж. р. множ. ч.— tanakaseman «(определенные) воины»; из t(a) + ala «тростник» + h£ жен. р. ед. ч.— talahc «(оп­ределенное) количество тростника». Местоименный префикс со значением обладания (посессивности) встречается в терминах род­ства:?esiku «мой отец», из?i- преф. 1-го л. ед. ч., неотчужд. + esi «отец» + ku муж. р. ед. ч.; РэЬзуапё «ее сестра», из?и- преф. 3-го л. ед. ч., неотчужд. + ahaya «сестра» +пб(1)жен. р. ед. ч. С пре­фиксом отчуждаемого обладания образованы:?ihk?oniseman «мои люди», из?ihk- преф. 1-го л. ед. ч. +?oni «лицо» + sema муж. р. множ. ч.;?uhk?onissman «его люди», где?uhk- преф. 3-го л. ед. ч. муж. p.; tisasiniman «еесобаки», из ti(hk)- преф. 3-го л. ед. ч. жен. р. + sa «собака» + sinima жен. р. множ. ч.

Таким образом, мы замечаем, что аналогичные суффиксы рода и числа могут добавляться к спрягаемой глагольной форме и пре­вращать ее в «относительное предложение». При этом суффиксация может наблюдаться одновременно и в именном антецеденте и в гла­гольной форме или только в глагольной форме.

Первый случай представлен следующим примером: tonissman taberit?e kicun?uk?eraseman «люди, которые сидели в лодке» ': tonislman «люди (определенные)», из артикля t (a)- +?6ni «лицо» + -sima муж. р. множ. ч.; taherit?e «(определенная) лодка», из артикля ta- + herit?e «большая лодка»; послелог ki£un «внутри»;?uk Iras eman, из?uk?era «они сидели», 3-е л. множ. ч. + sema суфф. муж. р. множ. ч. Примером второго случая может служить: toni hip?ontass-man «люди, которые танцевали», где toni «(определенные) люди», из t(a) +?oni, как и в предыдущем примере, на этот раз не имеет суффикса рода и числа; этот суффикс присоединен к глагольной форме hip?ontas4man, из hip?onta «они танцевали» + -sema муж. р. множ. ч. Показатели рода и числа, присоединенные в виде суффик-

⁶ Mary R. Haas, Tunica Texts, 1950, «Univ. of California Publications in Linguistics», VI, № 1, стр. 62 d,

сов к глагольной форме, превращают ее в глагольное сказуемое, характерное для «относительного предложения».

Иначе говоря, перенесение суффикса, принадлежащего именной определенной форме, на глагольную форму превращает эту по­следнюю в глагольную определенную форму, то есть, если поль­зоваться обычной терминологией, в «относительное предложение».

Обратимся теперь к другому типу американоиндейских языков, представленному большой группой языков — атапаскской,— и по­смотрим, как выражается «относительность» сначала в языке на-вахо, а затем в языке чипеви.

В языке навахо⁶ в функции «транспозиции в относительность» (fonction «relativante») и с именами и с глаголами одинаково исполь­зуются энклитические частицы: в большинстве случаев это частицы -1 и -г (долгая гласная с низким тоном); первая частица указывает состояние или действие мгновенное, вторая — состояние или дей­ствие длительное. Так, от?acid «он кует» образуются?acid-i «тот, кто находится в процессе ковки» и?acid-i- «тот, кто кует по про­фессии, кузнец»; от na.lniS «он работает»—na^-lni§i «тот, кто ра­ботает». Подобным же образом от глагольных форм можно обра­зовать прилагательные: neskPah «оно толстое»—neskPahi- «тол-стый7 толстяк»; xasti'n c?osi «человек, который худ»; PasziJ- yazi «женщина, которая мала ростом». Точно так же в относительные выражения превращаются и глагольные предложения: bina- Padin букв, «его глаза (bi- обладание + па^-? «глаз») отсутствуют» = «он слеп» превращается в bina.?adin-i «чьи глаза отсутствуют, слепец». Аналогичным образом из префикса?i^-+ T^en «жениться» + + показывающая относительность энклитическая частица -г по­лучается dinePi-^ehi- «человек, который женится».

В языке чипеви⁷ (Альберта, Канада) мы также встречаем частицу -i с функцией относительности. С одной стороны, с ее помощью об­разуются относительные существительные: ya-1-tei «он говорит» — —yaltey-i «проповедник, жрец»; de-l-d8er «это трещит» — deld6er-i «трещотка, болтун»; с другой стороны, относительные предложения: tP^hj sas-xsl 0etj-i (букв, «тот-медведь-с он спит-который») «тот, кто спал с медведем»; tPahu sas-xlt nefitj-i (букв, «когда медведь-с, он лег-спать-который с тех пор») «с тех пор, как он лег спать с медведем».

Сходный синтаксический механизм мы обнаруживаем в шумер­ском языке ⁸, где прибавление суффикса -а к именной форме делает ее определенной и где тот же суффикс -а, стоящий после самостоя-

⁶ Мы использовали материалы кн.: Berard Haile, Learning Navaho, I—IV,
St Michaels, Arizona, 1941—1948. Примеры взяты в частности из т. I, стр. 50, 92,
128, 164; из т. III, стр. 37; из т. IV, стр. 167.

⁷ Цит. по статье F. К. L i в «Linguistic Structures of Native America», ed. by
Hoijer, 1946, § 12 d, стр. 401 и § 45 1, стр. 419—420.

⁸ См. многочисленные примеры у R. J est i n, Le verbe sumerien: Determinants
verbaux et infixes, стр. 162 и ел.

тельного предложения, превращает его в предложение относитель­ное: lu ё mu-du-a-§e «для человека, который построил храм» (Ш «человек», е «храм», mu-du-a-Se = префикс mu + du «строить» + + суфф. а + £е «для»), букв, «человек он построил храм тот-для». Еще пример: Gudea PATESI-Laga&^ki lu E-ninnu- ^dNingir-suka indua «Гудеа, Патеси из Лагаша, человек (=тот), который построил Енинну бога Нингирсу». Относительная глагольная форма indua расчленяется на префикс in + du «строить» + суффикс относитель­ности -а. Но это -а появляется также в Ningirsu-(k)a «тот, который от Нингирсу», где оно служит определителем имени. Определителем подчинительной синтагмы, как и определителем относительного предложения, является, следовательно, один и тот же формальный показатель -аэ.

В синтаксисе арабского языка ¹⁰ относительное предложение характеризуется как «качественное определение», наравне с при­лагательным или словосочетанием, образованным предлогом и уп­равляемым словом. Особо нужно подчеркнуть параллелизм, ко­торый обнаруживается в синтаксической характеристике прилага­тельного и относительного предложения. Прилагательное может иметь форму либо неопределенную:?imamun?3dilun «справедливый имам», либо определенную: al?irnsmu'l?adilu «(определенный) справедливый имам» (прилагательное является определенным, когда определенным является существительное).

Точно так же и относительное предложение может выступать как неопределенное и как определенное. Когда имя, от которого зависит относительное предложение, стоит в неопределенной форме, относительное предложение имеет нулевой показатель: darabtu rajulan ja?a букв, «я ударил (какого-то) человека, он пришел» = «... (неопред.) человека, который пришел»; kamaBali Ч himari yahmilu asfaran «как осел, он везет книги» = «как осел, который везет книги», kana lahu 'bnun summiya muhammadan «у него был сын, он был назван Мохаммадом =... которого назвали...». Но когда имя, ко­торому подчинено относительное предложение, имеет определен­ную форму, относительное предложение содержит местоимение, которое в предложении, представляющем собой определенный ва­риант приведенного выше неопределенного относительного пред­ложения, имело бы вид alladi: darabtu 'rrajula 'Had! ja?a «я ударил (определенного) человека, который пришел». Это «относительное слово» alladi является собственно указательным местоимением и, следовательно, по самой своей функции указателем (детерминати-

⁹ Сходную интерпретацию дал в настоящее время V. Christian, Beitrage
zur sumerischen Grammatik, 1957, Sitzber. Osterreich. Akad., Phil.-hist. Kl Bd
231, 2, стр. 116.

¹⁰ A. Socin —К. Brockelmann, Arabische Crammatik, 11-е изд., 1941,

вом). Оно склоняется и согласуется: al-bintu allatl kana Pabuha waziran «девушка, отец который был визирем» (букв, «которая ее отец был визирем»). Отличительным знаком определенности относи­тельного предложения является местоименный указатель, который выполняет ту же функцию, что и префигированный артикль — пока­затель определенности прилагательного. Между этими двумя ти­пами определителей существует известный параллелизм, который ясно выступает при следующем сопоставлении: 1) прилагательное в неопределенной форме (нулевой показатель): Pimamun Padilun; неопределенное «относительное предложение» (нулевой показатель): (darabtu) rajulan ]a?a; 2) прилагательное в определенной форме: alPimamu'lPadilu; «относительное предложение» в определенной форме: (darabtu)'rrajula'lladi ja?a. Единственное различие заклю­чается в присутствии формы «относительного местоимения» аПаЙГ, жен. p. allatl, и т. д., которое представляет собой усиление префикса, передающего определенность, или артикля (al) дейкти-ческим элементом -1а-, за которым следует морфема, показывающая род и число: -dl муж. р. ед. ч., -tl жен. р. ед. ч.; -3ani муж. р. дв. ч., -tani жен. р. дв. ч. и т. д.

В целом «относительное предложение» в арабском языке имеет тот же синтаксический статус, что и квалификативное прилагатель­ное, и так же, как и прилагательное, оно может выступать в форме как неопределенной, так и определенной.

Теперь мы можем обратиться к языкам индоевропейским. И первым условием плодотворного исследования, условием, осущест­вить которое, вероятно, труднее всего, здесь является отказ от традиционной схемы, в рамках которой факты оказываются раз и навсегда расставленными по определенным местам. Сравнительный синтаксис не сумел еще здесь освободиться от мерок, которые нельзя даже назвать греко-латинскими, потому что — как мы надеемся показать дальше — они не применимы ни к греческому языку, ни к латыни.

Согласно классической концепции, относительное предложе­ние — единственный тип придаточного предложения, существова­ние которого может быть отнесено к периоду, предшествовавшему диалектному дроблению, — строилось в общеиндоевропейском язы­ке по модели, известной нам из санскрита, греческого или латыни или же из современных западноевропейских языков. Оно состояло из местоимения, выступающего в приложении (аппозиции) к имен­ному антецеденту и управляющего глагольным предложением. Этот тип представлен санскр. ayam... yo jajana rodasi «тот, кто по­родил небо и землю» (RV. I, 160, 4); греч. av6pa...og \xak<x zioKka. rikby%Q'x\ «человек, который столько блуждал» (а 1); лат. Numitori, qui stirpis maximus erat «Нумитору, который был величайшим по роду...» (Liv. I, 3,10). Никто, разумеется, не станет оспаривать

того факта, что этот тип фразы был весьма употребительным и даже стал начиная с известного исторического периода моделью относи­тельного предложения. Вопрос, однако, заключается в том, воз­можно ли отнести это явление в таком его виде к общеиндоевропей­скому состоянию, и тут сравнение языков между собой нам ничего не даст, поскольку индоевропейское состояние не что иное, как ре­троспективная проекция некоторой исторически засвидетельство­ванной ситуации, а ее происхождение и функция остаются тогда от нас совершенно скрытыми. Однако уже простой перечень фактов, известных по наиболее древним языкам, показывает, что употреб­ление «относительного местоимения» не совпадает с рамками «от­носительного предложения», выходит далеко за границы употреб­ления последнего и не может быть сведено к модели, ставшей сейчас для нас привычной. Это и побуждает нас пересмотреть обычное определение.

Необходимо поэтому проанализировать те случаи использования относительного местоимения, которые не совпадают с понятием «относительное предложение» ^и. Из соображений удобства мы сгруп­пируем приводимый материал в соответствии с основой относитель­ного местоимения. Известно, что индоевропейские языки подразде­ляются на группу, в которой местоименной основой является *уо- и в которую входят индо-иранские, греческий и славянские языки (сюда же мы отнесем и некоторые варианты, например др.-перс, hya-, так же как *to-, которое использовалось в греческом языке гомеровского эпоса наряду с *уо-), и на группу, в которой исполь­зуется основа *kwo-/*kwi- и которая включает, в частности, хеттский и латинский языки.

При описании относительных предложений, вводимых местоиме­нием *уо- в индо-иранских языках и в гомеровском греческом, так и не удалось найти место некоторым случаям, когда это местоимение связано с именными формами без глагола. Речь идет о синтагмах, в которых *уо- играет роль определительного слова между сущест­вительным и прилагательным или даже просто при имени, которому оно предшествует или за которым следует. Эти факты известны дав­но. Они упоминаются во всех исследованиях по синтаксису древне­индийских и древнеиранских языков, но упоминаются как особен­ности, не поддающиеся никакому объяснению, или — на худой конец—как предложения без глагола, «именные» предложения.

Мы же, напротив, считаем, что употребление относительного местоимения в этих неглагольных синтагмах по меньшей мере столь же древне, что и в обычном типе относительного предложения, и — обстоятельство в данном случае еще более важное— что функция

¹¹ Вряд ли нужно говорить, что мы не описываем здесь разновидностей отно­сительного предложения в индоевропейских языках, но только конструкцию индоевропейского типа. Мы намеренно ограничились лишь существом дела. Умно­жить число примеров, а их можно найти во всех учебных пособиях, было бы нетрудно, но это без пользы увеличило бы объем работы.

 

 

местоимения *уо- определяется одновременно и конструкцией негла­гольной и конструкцией глагольной.

О первом, неглагольном типе конструкции вспоминают реже всего. Представляется поэтому небесполезным привести в качестве иллюстрации хотя бы несколько примеров. Обратимся сначала к фактам ведийского языка ¹².

Поскольку местоимение уа- связывает с существительным или местоимением именное определение, которое в противном случае должно бы было с ними согласовываться, а при наличии уа- оста­ется в номинативе, данное местоимение играет по существу роль подлинного определенного артикля. Именно так его всегда и при­ходится переводить *: visve maruto ye sahSsah «все Маруты, те, сильные» (RV. VII, 34, 24); am! са уё maghavano vayam ca... nis tatanyuh «те, благородные, и мы... хотим проникнуть» (I, 141, 13). Независимость синтагмы с уа- в отношении падежа видна, например, в kakstvantam ya auSijah «Каксиванта (акк.), тот, потомок Усиджа» (I, 18, 11); agnim... data yo vanita magham «Агни (акк.), тот, бла­годетель, завоеватель даров» (II, 13,3); indram... hanta yo vrtram «Ин-дру (акк.), тот, победитель Вртры» (IV, 18, 7);s6mam... bhuvanasya yas patih «Сому (акк.), владыка мира» (V, 51, 12); ср. также в опре­делениях с несколькими однородными членами: tvam visvesam varunasi raja, ye ca deva" asura ye ca martah «ты, Варуна, повели­тель'всех, те, боги, о Азура, или смертные» (II, 27, 10); pasun... vayavyari aranyan gramyaS ca уё «летающие животные, те, дикие, или те, домашние» (X, 90, 8); vi janlhy aryan уё ca dasyavah «раз­личай арийцев и те, (которые) Дасью!» (I, 51, 8); antar jatesv uta уё janitvah «среди тех, кто родился, и те (кто) должен родиться» (IV, 18,4)' и т. п.

Подобное использование уа- в именной синтагме, примеров ко­торого в одной только Ригведе мы насчитываем десятки ¹³, имеет параллель в авестийском языке, где оно получило еще большее распространение. В Авесте местоимение уа- имеет значение опреде­ленного артикля при многочисленных и разнообразных именных определениях ¹⁴: агэгп yo ahuro mazda «меня, тот, (который) А. М.»

¹²См. Delbr fick, VergleichendeSyntax, III, стр. 304 и ел.; Wackernagel — Debrunner, Altindische Grammatik, III, стр. 554—557 (с библиографией); более новый краткий обзор употреблений в работе: L. Renou, Grammaire de la langue vedique, § 446 и ел., где справедливо подчеркивается (§ 448) архаический характер употребления уа- в качестве артикля.

* На языки, имеющие артикль; по-русски мы передаем его указательным ме­стоимением тот. — Прим. ред.

¹⁸ В. Порциг (IF, 41, стр. 216 и ел., приводит 51 пример для mandalas в Ригведе (II—VII).

¹⁴ Примеры см. Bartholomae, Worterbuch, колонка 1221 и ел.; ср. Rei-chel t, Awestische Elementarbuch, § 749 и ел. Описание фактов авестийского языка было предметом сообщения на XXIV Международном конгрессе ориенталистов в Мюнхене 29-го августа 1957 г.: Hansjakob Seller, Das Relativpronomen ira jungeren Awesta,

(Y., 19, 6); tam dagnam ya hat^m vahi&ta «эта религия, та, (которая) лучшая для сущих» (Y., 44, 10); vlspe mainyava dagva уаёёа уагэпуа drvanto «все духовные дейвы и те, варниенские другванты» (Yt., X, 97); fravaSibyoyamainyavanam yazatanam «(им), Фравартисам, (которые) от богов духовных» (Y., 23, 2); отсюда индивидуализи­рованные обозначения типа: тШгб уб vouru. gaoyaoitiS «Митра, тот, обширных пастбищ»; ае§а druxS ya nasuS «та, Друк (которая) Насу»; aego spa yo urupig «собака, та, (которая) урупи» (Vd., 5, 33). Во всех древних примерах подобного типа автономия уа- в отношении падежа — всегда номинатив — является правилом. И только бла­годаря последующей нормализации на местоимение и на вводимое им определение распространяется согласование: dagum yim apaoSsm «дейва, того, (который) An.» (Yt., 8, 28); imam dagnam ya,m ahuirim «эту веру, ту, (которая) ахуров» (Yt., 14, 52). Точно так же и в древ-неперсидском языке именно в связи с этим древним употреблением следует оценивать кажущуюся аномалию darayava(h)um hya mana pita «Дария (акк.), тот, (который) мой отец» по сравнению с более обычным оборотом gaumatam tyam magum «Гаумата, того, мага», где все слова связаны согласованием.

Ту же ситуацию мы наблюдаем в греческом языке гомеровского эпоса. Здесь необходимо еще раз привлечь внимание к конструк­ции — используемой настолько широко, что она дает устойчивые обороты типа формул,— состоящей из местоимения og, ocrng, осгте «который» с именными определениями в неглагольных синтагмах, где оно играет роль артикля, при независимости синтагмы от ан­тецедента в отношении падежа. Этот тип конструкции хорошо из­вестен: Иг\Ы8ц\..., og ц&у' apicTTog «Пелид, тот, (который) на­много лучший» (П 271) Teoxpog,og apiatog 'A^aiuv «Тевкр, тот, (ко­торый) лучший из ахейцев» (N 313); Kpovoti Jtatg, og toi сто'пцд, «сын Кроноса, тот, (который) супруг» (О 91); та еШтса, og %' sni6si)T]g «(имущество), которого жаждет всякий, (кто) неимущ» (Е 481); <Ш,О1, og rig 'kyamv «другие, всякий из ахейцев» (У 285); eyrifxev 'A^ai&v og ug apiorog «женился, из ахейцев (который) лучший» (X 179); Zrjva, og^ tig те 6euv apiatog «Зевса, (который) лучший из богов» (W 43); oivov... acpuaaov S6uv, oug fxexa tov Яаршта-xog ov ob (piAaaaeig «они налили сладкое вино, (которое) самое прият­ное после того, (которое) ты сохраняешь» ф 349—350) и т. д. Это не «именные предложения», но синтагмы, в которых местоимение, вводящее именное определение, выполняет функцию артикля. Если взять это положение за отправную точку, то мы замечаем, что между og, связанным с именной формой, и 6g, связанным с формой гла­гольной, нет разницы по существу. Местоимение не изменяет своего качества, когда вводит глагол: 6g к' km8evr\c, «который неимущ» и og ке Gav-ficriv «который умрет» (Т 228) совершенно аналогичны. Если мы считаем естественным, что в последовательности %pr\ tov fiiv xaTa9ajiTs[xev, og ке Gav^aiv «нужно, чтобы был похоронен тот, который умрет», «относительное местоимение» 6g стоит в номи-

нативе, следует признать в равной степени регулярным, что и в gg и' eniSeu^g местоимение остается в номинативе, каким бы ни был падеж.антецедента. "Og имеет функцию «артикля» и в «относи­тельном предложении», совершенно так же, как и в именной син­тагме og \iiy' A'piOTog «который намного лучше». В ведийском языке в (agnim) yo vasuh «Агни (акк.), тот, (который) добрый» (V, 6, 1), как и в уб no dve§ti «тот, (который) нас ненавидит» (III, 53, 21), местоимение выполняет одну и ту же функцию, как это показывает и параллелизм конструкций. В авестийском языке местоимение-артикль появляется как в определительной именной синтагме, на­пример уб yimo хёаёЧб букв, «тот, Йама, (который) великолепный» (Yt, 5, 25), так и в относительной глагольной форме, например уа da a§T§ «те, награды, (которые) ты раздашь» (Y., 43, 4). И в том и в другом случае с помощью уа-, связанного в первом примере с имен­ной формой, а во втором — с формой глагольной, выражается ка­тегория определенности.

Нет больше оснований сомневаться в том, что эта двойная функ­ция присуща местоимению *уо- уже в общеиндоевропейском. Яв­ные соответствия между индо-иранскими языками и греческим на­ходят подтверждение и в славянских и балтийских языках. Столь важная категория, как определенная (членная) форма прилага­тельного, в древних славянских и балтийских языках есть не что иное, как присоединение к прилагательному местоимения *уо-для определения существительного. Это местоимение фиксируется в постпозиции, но даже и это не является новшеством в порядке слов, потому что и в ведийском уа- часто встречается в постпозиции: sa rairl paritakmya ya «эта ночь, (которая) убывающая, та» (RV.V, 30, 14). Таким образом, в древнем состоянии славянских и балтийских языков местоимение *уо- имеет две функции: функцию определи­тельную (именную) в определенном (членном) прилагательном и функцию относительную (глагольную) в форме, распространенной за счет частицы ie, ср. ст.-слав, местоимение нже. К историческому периоду эти две функции уже разъединились, и местоимение i2e впоследствии было вытеснено основой вопросительно-неопределен­ного местоимения, но свидетельство славянских и балтийских языков относительно первоначальных синтаксических функций местоимения *уо- не становится от этого менее убедитель­ным ¹⁵.

Что касается хеттского языка, то здесь форма местоимения была иной — kuiS, однако это не вносит никаких существенных из­менений в описанную нами общую картину. Синтаксическим функ-

¹⁵ В работе Мейе — Вайяна (A. Meillet — А. V ai 11 ant, Le Slave commun, P., 1934, стр. 446) конструкция прилагательного в определенной форме рассматри­вается как черта, сближающая иранские, славянские и балтийские языки. В дейст­вительности же это явление общеиндоевропейское, как мы стремимся показать во всем нашем изложении. [Русский перевод: А. Мейе, Общеславянский язык,' М., 1951, стр. 358.— Прим. ред.]

циям kuiS ^le, для которых в хеттских текстах находятся много­численные примеры, мы придаем особое значение. Мы видим, что ато местоимение широко используется в относительных предложе­ниях, обычно предшествующих главному, например: kuiSmat iyezi apeniSuwan uttar na&^URU HattuSi UL huiSs'uzi akipa «тот, кто это сделал, эту вещь, тот не остается в живых в Хаттуша, но умирает»; IR^MES-IA-waza kue§ da§... nuwaraSmu arha uppi букв, «каких моих слуг ты взял, пришли их мне обратно!» Эта конструкция весьма употребительна. Но в равной степени многочисленны примеры ¹⁷, в которых местоимение связано и согласуется с именной формой без глагола. Некоторые из них можно было бы принять за именные пред­ложения, правда без большой уверенности: kuit handan apat iSsa «quod iustum, ho*", fac, что справедливо, то делай». В большинстве примеров местоимение, несомненно, играет роль — и мы должны теперь ее за ним признать — средства определения имени, роль квазиартикля: SallayaSkan DINGIR^MES-a§ kuiS SalliS «(среди) ве­ликих богов тот великий»; memiyaS kuiS iyawas «то, что делать»; kuii dan pedaS DUMU nu LUGAL-uS apaS ki§aru «тот сын второго ранга, тот пусть станет царем»; nuza namma GUD^HIA UDU^HIA DUMU. LU. ULU^MES UL armahhanzi armauwantes'-a kuieS nuza apiya UL haSsiyanzi «звери и люди больше не зачинают; те, (которые) бере­менные, больше не разрешаются от бремени» ¹⁸; hantezzies (ma) kuieS MADGALATI nu SA ^L"KUR kuieS KASKAL*»-* «те сторожевые посты и те дороги врагов»; naemaza kuieS EN^MES DUMU^MES LUGAL-ya «те, те властители и государи»; surama§(ma) kuisS^LU-^MES SAG «вы, те, (которые) сановники». Было бы искусственным и не­правомерным каждый раз восстанавливать связку; определения часто относятся к такому типу, который исключает глагол «быть». Сле­дует признать, не пытаясь втиснуть данную конструкцию в класс глагольных, чего она не допускает, что kuis ведет себя подобно уа-индо-иранских языков и что оно сочленяет именные синтагмы, со­вершенно аналогичные тем, какие мы видели в индо-иранских язы­ках. Функциональное сходство в данном случае тем более разитель­но, что в хеттском языке используется иная местоименная основа. Теперь мы подошли к латыни, которая занимает в этом отноше­нии весьма своеобразное место. Поскольку в латинском языке как средство синтаксической связи используется qui, латынь попадает в одну группу с хеттским. Однако такая группировка позволяет тем более ярко увидеть то, что, по-видимому, их различает. Мы только что видели, что хеттский язык отвечает древнему индоевро-

^1в См. Е. A. Hahn, «Language», XXI (1946), стр. 68 и ел; XXV (1949), стр. 346 и ел.; J. Friedrich, Hethitisches Elementarbuch, § 336. [Русский перевод: И. Фридрих, Краткая грамматика хеттского языка, М., 1952, стр. 166—167.— Прим. ред.]

,, (§) 18 Отрывок из мифа о Телипину (Laroche, RHA, 1955, стр. 19).

¹⁷ Некоторые из приводимых ниже примеров взяты из текстов, изданных
Э. фон Шулером: Е. von Schuler, Hethitische Dienstanweisungen, Graz, 1957,
стр. 14, 17, 41 (§ 8-9).

¹⁸ О

I

пейскому состоянию, так как местоимение выступает в нем в двух синтаксических конструкциях. Можно ли обнаружить эту двойную синтаксическую функцию у латинского qui? Подобный вопрос может оскорбить чувства латиниста. Относительное местоимение qui, управляющее глагольным предложением, представляет собой в ла­тинском языке явление настолько общеизвестное, что его берут в качестве модели относительного предложения вообще. Напротив, qui, стоящее в сочинительной связи с именной формой, покажется такой аномалией, которую невозможно совместить с синтаксисом относительных конструкций в латыни; ни в одном описании латин­ского языка не дается ни одного подобного примера. Тем не менее нужно поставить вопрос: не использовалось ли и в латыни, как и в других языках, местоимение как определитель имени? Структурные соображения побуждают нас признать такую теоретическую воз­можность и попытаться ее проверить. Молчание, хранимое по этому поводу грамматиками, нельзя считать ответом, поскольку поднятый здесь вопрос никогда раньше не ставился.

После обследования текстов и сбора материала, самый замысел чего первоначально казался слишком смелым, нам удалось обна­ружить в древних латинских текстах желанное подтверждение. В связи с тем, что эти факты, насколько нам известно, нигде не были отмечены, необходимо изложить их более подробно.

Фест (Festus, 394, 25) сохранил для нас формулу, которой обоз­начали всю совокупность сенаторов, включавшую, помимо patres «отцов», тех, кто в качестве conscripti «записанных» должен был по­полнить их число: qui patres qui conscripti букв, «которые отцы, которые записанные» (ср., кроме того, Festus, sub voce: allecti «отобранные» 6, 22; conscripti «записанные» 36, 16). Мы видим в qui patres qui conscripti тот же тип синтагмы, который мы встречали с уа- в ведийском языке для уточнения членов при перечислении: уй gungur уа" sinlvali у£ гака" уа sarasvati (II, 32, 8). Другая формула^, также древняя, приведена у Варрона (Lingu. Lat., V, 58), который обнаружил ее в Книгах Авгуров (Священных Книгах): hi (sc. dei) quos Augurum Libri scriptos habent sic «divi qui potes» pro illo quod Samothraces Geoi 6ovccTot «эти (то есть боги), которых Книги Авгу­ров записали как «боги, которые могущественные», вместо того, что самофракийцы называли 6eot 8trvaTot («боги властительные»). Архаичность формы potes соответствует синтаксическому архаиз­му — qui в роли определителя имени в обороте divi qui potes, унаследованном от ритуала кабиров (ср. В а р р о н, там же: hi Samothraces dii, qui Castor et Pollux «эти боги самофракийцев, ко­торые Кастор и Поллукс»), и этот оборот ни в коем случае нельзя исправлять на divi potes «боги могущественные», как это делается в современных изданиях ^1в. Третий пример мы находим на этот раз в художественном тексте, у Плавта: salvete, Athenae, quae nutri-

¹⁹ К сожалению, так обстоит дело в издании Кента (Kent) в «Loeb Classical Library», I, стр. 54, который, следуя за Летусом (Laetus), исправляет divi qui

ces Graeciae «привет, Афины, кормилица Греции!» (Stich., 649). Даже если это подражание древним формулам, что вполне возмож­но, или окказиональное употребление, то, во всяком случае, не­сомненно, что конструкция подлинна: qui прямо связывает опреде­ление с обращением, и, таким образом, Athenae, quae nutrices Grae­ciae полностью соответствует в языке гат: 0wa... уэт a&a vahiSta" hazaoeam... ySsa «я умоляю тебя, который сторонник²⁰ Аши Ва-хишты» (Y. 28, 8). Наконец, также у Плавта, мы находим несколько случаев, когда qui, выполняя функцию квазиартикля, употребля­ется с причастием среднего рода множ. числа: ut quae mandata... tradam «чтобы передать эти поручения» (букв, «которые поручен­ные») (Merc, 385); tu qui quae facta infitiare «ты, который пытаешь­ся отрицать факты» (букв, «которые совершенные») (Amph., 779); omnes scient quae facta «все узнйют эти факты» (букв, «все уз

⇐ Предыдущая11121314151617181920Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: