Предложение и суждение

Суждение определяется как мысль, в которой что-либо утвержда­ется или отрицается. Языковой формой выражения суждения является повествовательное предложение. Суждение двучленно, включает субъ­ект (предмет речи) и предикат, т. е. то, что говорится о предмете речи. Обычно субъект совпадает с группой подлежащего, предикат — с груп­пой сказуемого.

Высокие белоствольные березы росли по обеим сторонам дороги.

Суждение — это познавательный акт, и с предикатом связано то новое, что приписывается предмету речи, но новое не всегда выража­ется сказуемым предложения. Коммуникативно и логически новым в суждении может быть любой член предложения. Универсальным сред­ством выделения логического предиката в языке является логиче­ское ударение, которое может падать на любой член предложения, выделяемый в таком случае интонационно, усиленным его произношением. Выделение логическим ударением члена предло­жения одновременно исключает возможное другое утверждение или отрицание, ср.:

Брат вчера уехал в Москву (а не кто-либо другой); см. другие примеры:

Брат вчера уехал в Москву. Брат вчера уехал в Москву. Брат вчера уехал в Москву.

В русском языке отмечаются и другие средства выделения в пред-142

ложении логического предиката, когда он не совпадает со сказуемым: определительные, указательные местоимения, частицы, вводные слова (ср.: этот, тот, каждый, только, лишь, вот, именно, конечно и др.), а также в определенных условиях порядок слов, например инверсия. В некоторых языках для выделения логического предиката используются особые морфемы и служебные слова (подробно об этом см.: 18, с. 113 и ел.). В русском языке мы также наблюдаем такое явление, когда, например, субъект суждения выражается морфемой (ср. окончание спрягаемого глагола в определенно-личных предложениях: Иду, Идешь и т. п.).

Если суждение двучленно, то предложение, как известно, может иметь, кроме главных членов — подлежащего и сказуемого, второсте­пенные члены предложения. Суждение всегда выражается в виде предложения, но не всякое предложение выражает суждение, т. е. утверждение или отрицание (ср. вопросительные, побудительные, ус­ловные предложения). В логике и языкознании однозначно не решен вопрос, какая форма мысли выражается в этих предложениях.

Односоставные предложения рассматривались в русской лингви­стической традиции как логические или психологические суждения, внутренняя двучленность которых не выражена отдельными членами предложения. В предложениях типа «Пожар/», «Чудесно/», «Красота/», «Светает.» и т. п. предмет суждения не имеет словесного обозначения, а состоит из непосредственного представления или же может быть понят из ситуации (см.: 19, с. 450—451; 20, с. 29, 49 и ел.). Поскольку в таких случаях отмечается непосредственное взаимодействие чувст­венных и логических форм мышления, то некоторые лингвисты видят здесь особый вид суждений, а именно: логико-психологи­ческое суждение. «Логико-психологическое суждение — это особая форма мысли, создающаяся сочетанием наглядно-чувственных образов и обобщенных образов-понятий» (21, с. 61).

Традиционное изучение суждения и его выражения в предложении, надо думать, повлияло на поиски чисто языковых средств выделения в мысли данного и нового содержания. Актуальное члене­ние предложения, в соответствии с которым в предложении выделяется данное (тема) и новое (рема), по мнению многих лингвистов, соотносится с двучленностью логического суждения и с вьщелением в нем собственно субъекта и предиката. Однако концепция актуального членения предложения основывается прежде всего на языковых признаках этого членения, хотя в своем изучении предло­жения не исключает логических и психологических аспектов (см.: 22, с. 239-245; 23).

О логической природе вопросительных, побудительных и условных предложений высказываются различные мнения. Ряд ученых считает, что в таких предложениях следует видеть особую разновидность мысли, имеющей познавательное значение, а потому так или иначе заключа-

ющей в себе суждение. Эти предложения содержат суждение в неявной форме, имплицитно. Например, вопросительные предложения: Кто принес эти книги? Кто ответит на этот вопрос? и т. п. предполагают утвердительный или отрицательный ответ. В.В. Виноградов пишет по этому поводу: «Ведь и в вопросе что-то высказывается, сообщается и понимается. Вопрос тоже может быть истинным или ложным. Искомый предикат в вопросе не раскрыт. Но и в прямом вопросе содержатся свернутые (имплицитные) или неопределенные предикаты, обеспечивающие самую возможность указать на искомый предикат» (24, с. 84). Подобные мнения высказываются о побудительных и условных предложениях. Подробно об отношении этих и других типов предложений к логическому суждению см.: (25; 26, с. 266—351; 27; 18, с. 113-165).

ЯЗЫК И СОЗНАНИЕ

В пособиях по теоретическому языкознанию нет четкого разграни­чения соотношений между, с одной стороны, языком и мышлением и, с другой,— языком и сознанием. Между тем эти соотношения прин­ципиально различны.

Проблема языка и мышления включает изучение прежде всего взаимоотношения языковых единиц с формами чувственного и абст­рактного мышления, закономерностей этого взаимоотношения, а так­же своеобразия вербального выражения мысли, различных психо­логических процессов, связанных с функционированием языка (апер-цепция, аналогия, ассоциация, конденсация (сгущение) мысли и др.). Изучение взаимоотношения языка и мышления затрагивает и такую фундаментальную проблему, как происхождение языка. Область мыш­ления шире области языка и сознания. Внутримозговые процессы не ограничиваются языковым мышлением. Психологическая деятель­ность человека шире, она включает наряду с абстрактными (логиче­скими) формами и неразрывно связанным с ними образным мышлением целый ряд других психологических процессов: работу памяти, волю, воображение, проявление различных чувств и др. Все эти психологические процессы происходят в тесной взаимосвязи и взаимообусловленности с собственно абстрактным мышлением. По­следнее способствует выделению, дифференциации этих процессов, их развитию, управлению ими; наконец, абстрактное мышление познает их. В довербальную эпоху мышление использовало для своего выра­жения другие знаки, материальные субстраты. Таким образом, область мышления шире области языка как в генетическом, так и в функцио­нальном отношении.

Если при исследовании языка и мышления внимание обращается на соотношение чувственных и абстрактных форм мышления с соот-144

ветствующими единицами языка (здесь учитывается прежде всего формальная сторона отношений), то проблема языка и сознания предусматривает исследование содержательной стороны этого соотношения, исторически изменяющейся в зависимости от условий жизни, деятельности, развития общества.

Формы чувственного и абстрактного мышления остаются неизмен­ными в течение всей доступной наблюдению истории человечества, в то время как сознание, будучи отражением жизни народа и действи­тельности, исторически изменчиво, поскольку обусловлено содер­жанием этих форм в ту или другую эпоху развития общества. Сознание формируется с помощью языка и одновременно с ним, используя, с одной стороны, знания, накопленные в течение многих поколений, с другой,— отражая условия жизни и деятельности обще­ства, особенности его мировосприятия и мировоззрения в ту или другую эпоху его развития. О тесной генетической и функциональной связи языка и сознания, об одновременности их формирования гово­рили ученые принципиально различных направлений. Известны вы­сказывания Маркса и Энгельса о древности языка и сознания: «Язык так же древен, как и сознание; язык есть практическое, существующее и для других людей и лишь тем самым существующее также и для меня самого, действительное сознание...» (28, с. 29). О языке как необходи­мом условии сознания пишет С.Н. Трубецкой: «Каждое слово наше доказывает факт коллективного сознания» (29, с. 497). Однако сужде­ния этих авторов требуют в данном случае известного уточнения, обусловленного лингвистическим отношением к этой проблеме.

Сознание народа в ту или иную историческую эпоху актуально отражается в письменной и устной речи — в непосредственном обще­нии, в произведениях художественной литературы, в трудах по разным отраслям знания, деловых бумагах, мемуарах, эпистолярном наследии... С помощью языка выражается любое знание, являющееся отражением жизни и деятельности народа в тот или другой период его истории. Содержание любого текста исторически обусловлено. О материальных и духовных сторонах жизни народа в ту или другую эпоху его истории мы узнаем из различного рода словесных произведений и материальных памятников. Употребляемые в таких произведениях слова и предложе­ния, как факты речи, наполняются индивидуальным смыслом, сопря­женным с конкретной, исторически обусловленной «предметной отнесенностью». В указанных речевых образованиях, выражающих актуальное содержание, язык выступает одновременно и как форма, способная выразить различное содержание.

Предметом теоретического языкознания не может быть обществен­ное сознание как таковое в тот или другой период его истории, находящее выражение в различных областях знания и деятельности людей. Такой аспект изучения общественного сознания не входит в компетенцию науки о языке. В то же время очевидно, общественное

сознание, реализуясь в языке, не может не влиять на язык. При этом мы, разумеется, не имеем в виду актуальное содержание, которое выражается с помощью языка и в котором так или иначе заключается общественное сознание. Это содержание также не стало объектом изучения языкознания, хотя участие языкознания в изучении отраже­ния сознания народа в реальном языковом общении, несомненно, было бы полезным и помогло бы общественным наукам, исследующим эволюцию общественного сознания.

Если при изучении проблемы языка и мышления языкознание обращает внимание на взаимодействие форм чувственного и абст­рактного мышления и языка, а точнее — на связь этих форм с основ­ными единицами языка — словом и предложением, то при изучении связи общественного сознания и языка теоретическая лингвистика исследует влияние сознания, его содержания, на язык как постоянно действующую систему, т. е. на язык как ф о р м у. Языкознание, таким образом, интересуют те факты влияния сознания на язык, которые в той или другой степени закрепляются в его системе, становятся воспроизводимыми в определенный период истории общества и языка либо постоянными его элементами. Факты воздействия общественного сознания на систему языка отражают определенные исторические процессы общества, имеют устанавливаемые во времени причины. Эти факты воздействия отнюдь не всегда лежат на поверхности. Легче определить историзмы и архаизмы, которые отражают характерные черты той или другой эпохи в жизни общества, его реалии, представ­ления и понятия. Все это входит в сознание людей, в их мыслительный багаж. Как известно, такие факты языка давно стали предметом описания лексикологии и лексикографии; без них не может обойтись любое историческое исследование или художественное произведение, описывающие ту или другую историческую эпоху.

Однако общественное сознание проявляется и не столь заметно и требует для обнаружения своего влияния на язык весьма внимательного наблюдения, обостренного языкового чутья, чувства времени. Слож­ность обнаружения связана с непрерывностью языка. В со­знании народа, в языке не происходит революций, переворотов, подобных социальным. Но в то же время язык не отгорожен ни от происходящих общественных событий, ни от сознания, отражающего эти события, от движения общественной мысли.

Содержание слова неоднослойно, оно не исчерпывается той отвле­ченной предметно-логической схемой, по которой выделяется класс предметов или явлений действительности. Такая логическая схема может не меняться исторически длительное время. И поэтому создается впечатление о неизменности всего содержания слова, которое обозна­чает один и тот же класс предметов в разные исторические эпохи. У нас также может создаться мнение, что мы вполне адекватно понимаем мысли наших далеких предков, коль скоро для обозначения предметов

и явлений определенного порядка используются современные нам слова и выражения. Однако речевое содержание таких слов и выраже­ний, их общественно-исторические смыслы складываются в опреде­ленную историческую эпоху из общественного понимания и знания соответствующих предметов и явлений действительности, степени проникновения в их природу, роли этих предметов и явлений в конкретных условиях общества и др. Кроме того, значения одних и тех же слов в разные исторические эпохи имеют неодинаковую глубину отражения сущности обозначаемого; иными словами, соотношение их «ближайших» и «дальнейших» значений будет различным. Поэтому содержание и смыслы одних и тех же слов и выражений в разные исторические эпохи развития общества не могут быть совершенно тождественными. Семантика языковых знаков имеет определенную структуру, состоящую из семантических слоев, разновременных по образованию и, следовательно, разной устойчивости и подвижности. И сравнивая тождественные по обозначаемому классу предметов слова, входящие в разные временные пласты, мы улавливаем их общую семантику только определенного уровня, но не в полном ее объеме. Здесь и обнаруживается роль сознания общества и человека.

Рассмотрим некоторые факты на примере современного русского языка. Хотя русисты считают, что к современному русскому литера­турному языку относится язык периода от Пушкина до наших дней, многое в языке заметно изменилось.

Большинству читателей «Евгения Онегина» кажется, что они адек­ватно воспринимают и понимают текст романа в стихах. Однако это далеко не так. Например, комментарий Ю.М. Лотмана к роману вскрывает многие значения и смыслы слов и выражений, которые были вполне ясны для сознания современников Пушкина, но для нас понимание этих значений и смыслов требует специальных литерату­роведческих и лингвистических исследований (см., например, коммен­тарий к словам и выражениям: Так думал молодой повеса; Сердца кокеток записных, Ученый малый, но педант, Там будет бал, там детский праздник, В своей глуши мудрец пустынный, Из Стразбурга пирог нетленный, Где каждый вольностью дыша, Племен минувших договоры, Игрок и гвардии сержант, Мне с плачем косу расплели и многие другие (30).

Немало слов в условиях общественно-политической жизни време­ни Пушкина имело явно осознаваемое современниками политическое, гражданское звучание. Так, например, слова вольнолюбивый, вольность имели антикрепостнический смысл, по сравнению с близкими с ними синонимами свободный, либеральный, свобода и др. Не случайно, что цензура не пропустила прилагательное вольнолюбивый при публикации стихотворения «К Чаадаеву». Об этом слове Пушкин писал: «Вчера видел я в «Сыне отечества» мое послание к Чаадаеву; уж эта мне цензура! Жаль мне, что слово вольнолюбивый ей не нравится: оно так

хорошо выражает нынешнее liberal, оно прямо русское...» (Письмо к Н.И. Гнедичу, 21 сент. 1821 г.).

Слова, входящие в современный ряд синонимов родина, отечество, отчизна имели заметные отличия, которые не отмечаются современ­ными словарями. Слово родина, по свидетельству В.В. Виноградова, «не имело того острого общественно-политического и притом револю­ционного смысла, который был связан со словом отечество (и отчасти со словом отчизна)» (31, с. 221). Родина преимущественно употребля­лась во времена Пушкина в значении «место, где кто-либо родился»; «Через 10 минут въехал он на барский двор. Он смотрел вокруг себя с волнением неописанным. Двенадцать лет не видел он своей родины* (Дубровский). И ср. с этим:

Увижу ль, о друзья! Народ неугнетенный

И рабство, падшее по манию царя.

И над отечеством свободы просвещенной

Взойдет ли, наконец, прекрасная заря» (Деревня).

Сознание общества, подобно мышлению, находит выражение и закрепляется не только в фактах языка. Сознание определяет поведение людей в обществе, цели и планы их деятельности, оценку всего окружающего, основанную на жизненном опыте, духовных достиже­ниях общества и пр. Сознание, таким образом,— это категория, созда­ющая общую духовную атмосферу жизни и деятельности людей. Результаты сознания выражаются в многообразных продуктах духовной и материальной жизни людей.

Отражающее конкретно-исторические условия жизни общества сознание воздействует на содержание языковых единиц в виде внешне не явных пресуппозиций, основанных на знании, общественной оцен­ке и роли тех или иных предметов и явлений действительности. Реализация таких пресуппозиций в употреблении слов приводит к определенным смысловым сдвигам и приращениям, налагаемым на классификационные, логические рамки значений слов, называющих эти предметы и явления. Такие изменения значений слов становятся фактом языка, закрепляя тем самым произошедшие изменения в общественном сознании. Вот, например, как пишет В. Катаев о затруднениях при обращении к молодой девушке в послереволюцион­ное время в связи с изменением общественных, этических норм в жизни общества:

«Стихи, по расчету молодого человека, должны были произвести сильнейшее впечатление на одну гражданку...

Пишу гражданка потому, что в то легендарное время дореволюционные слова вроде барышня, мадемуазель были упразднены, а слово девушка как обращение к девушке, впоследствии введенное в повседневный обиход Маяковским, еще тогда не вошло в моду и оставалось чисто литературным. Сказать же молодая особа было слишком в духе Диккенса, старомодно, а потому смешно и даже непристойно. Красавица — еще более смешно. Дама — оскорбительно-насмешливо. Оставалось гражданка — что вполне соответствовало духу времени, так как напоминало «Боги 148

жаждут» Анатоля Франса, книгу, которая с «Девяносто третьим годом» Гюго — за неимением советских революционных романов — была нашей настольной книгой, откуда мы черпали всю революционную романтику, эстетику и терминологию.

Теперь бы я просто сказал девушка, тогда же можно было сказать только гражданка, в крайнем случае молодая гражданка — не иначе!... А под тип таракуцки она не подходила...» (Трава забвенья).

Между тем в послереволюционное время языковой этикет испы­тывал затруднения и в обращении к мужчинам, поскольку старые формы обращения оказались неприемлемыми вследствие изменения в общественном сознании и социальном положении людей. Аналогич­ную ситуацию описывает Вс. Кочетов в романе «Молодость с нами»:

«...Она подумала о том, что при всех богатствах русского языка в нем нет хорошего слова, с которым можно бы было обратиться к этому сероглазому товарищу. Сказать: молодой человек — в этом есть нечто обывательское, глупое. Сказать юноша — ну прямо-таки из сладенькой повести о жизни ремесленного училища, в котором всех мальчишек высокопарно называют юношами. Что же остается? Грубое парень? Нет, для молодых мужчин не нашли, не придумали такого поэтического, красивого, нежного слова, которое хоть бы в слабой мере равнялось бы слову, найденному для молодых женщин... Вот тот юноша — парень —молодой человек,сслч вздумает обратиться к ней с чем-нибудь, он что скажет? Он скажет, конечно, девушка. Оле очень хотелось, чтобы сосед обратился к ней, спросил бы ее о чем-нибудь. И он обратился, он спросил. Он встал со своей скамьи, подошел к Олиной, и Оля вдруг услышала: «Юная леди! Извините, пожалуйста, сколько сейчас время?» Оля даже вздрогнула от удивления, которое тотчас сменилось возмущением. «Надеюсь это относится не ко мне? — ответила она гордо. «Именно к вам».— «Если ко мне, то, во-первых, я не леди, а во-вторых, говорят не «сколько время», а «который час». Понятно?»

Значение слова, его содержание и смысл — это не значение и функция отвлеченного математического символа, одинаково исполь­зуемого в разное время и в разных странах. И собственно предметно-логическая схема значения слова, его содержание, значимость, по Соссюру, и, наконец, его смысл — все это формируется в семантиче­ской системе определенного языка, в конкретно-исторических усло­виях общества, отражает субъективный подход к обозначаемому, интерес к нему общества в непосредственной практике общения. В.В. Виноградов, глубоко и разносторонне исследовавший социальные, исторические условия образования слов, динамику формирования их значений, оттенков, смыслов, писал об этих семантических процессах: «Обозначая явление, предмет, слово вместе с тем передает его связи и отношения в динамическом целом, в исторической действительности. Оно отражает понимание «кусочка действительности» и его отношений к другим элементам той же действительности, как они осознавались или осознаются обществом, народом в известную эпоху и при этом с широкой возможностью позднейших переосмыслений первоначаль­ных значений и оттенков» (32, с. 163).

Понимание и оценка обозначаемого, само понятие о нем меняется не только у общества, но и у отдельного человека в течение его жизни

в зависимости от его жизненного опыта, накопленных знаний, обра­зования, меняющихся общественных условий и пр. Это касается как тех предметов и явлений, которые давно известны человеку, так и тех, которые только входят в его опыт.

Общественное сознание, воздействуя на понимание и оценку вос­принимаемых предметов и явлений, отражается в содержании языко­вых знаков, в активизации определенных пластов лексики, проникает в глубинные области психологии и мировосприятия народа, в частно­сти, в образование внутренней формы слова и словесного образа. Чтобы словесный образ был однозначно воспринят всем говорящим сообществом и чтобы каждый член такого сообщества мог по одному признаку представить себе обозначаемое и тем самым понять значение слова, этот образ должен быть социально обусловлен, общепонятен, подготовлен сознанием народа.

Общепонятность образа, внутренней формы слова и образование на этой основе общеязыкового значения предполагает наличие у народа общего мыслительного запаса, определенной направленности мысли, иными словами,— исторически и социально обусловленного сознания народа. Только этим можно объяснить тот факт, что один признак может служить «смысловым знаком» для образования общепонятного значения. Без наличия общего сознания народа природа названия, свойственная языку, действующая на протяжении всей его истории, была бы невозможна.

Как форма мысли образ оказывается весьма отзывчивым к проис­ходящим процессам общественного сознания, его движению и изме­нениям. Человеческому мышлению свойственна ассоциативность, поэтому образ — неотъемлемая его форма, атрибут речеобразования человека. Выступая средством выражения актуального содержания, образ одновременно проникает в формальную организацию языка. Народное сознание обладает в ту или другую историческую эпоху известным запасом стереотипов речевого поведения, понимания и оценки совершающихся на глазах процессов и событий. Поэтому понятия'и представления, связанные с такими процессами и событи­ями, находятся постоянно в светлой точке сознания, употребительны, семантически активны, участвуя в образовании новых слов, выражений и значений, речевых образов и смыслов. Тем самым такие слова, обороты, значения индивидуально окрашивают речь говорящих, делая ее характерным признаком переживаемой народом эпохи, обусловли­вая историческую неповторимость и своеобразие выражаемых образов и представлений.

Речевые образы редко становятся фактом языка, т. е. постоянным, воспроизводимым в речи говорящих. Но в то же время, оставаясь элементом авторской речи, образы, в силу своей исторической обус­ловленности, художественной выразительности, важности обозначае-

 

мого и пр., могут стать характерным признаком своего времени, выразительным свидетельством духовной жизни народа.

Так, например, речевые образы «Слова о полку Игореве», несмотря на многие столетия, отделяющие автора «Слова» от нашего времени, остаются для нас живыми, зримо представляемыми картинами проис­ходивших событий, свидетельствами переживаний и чувств автора «Слова» и его героев.

«Тут два брата разлучились на берегу быстрой Каялы:

Тут кровавого вина недостало;

Тут пир закончили храбрые русичи:

Сватов напоили, а сами полегли за землю Русскую.

Никнет трава от жалости,

А дерево с горя к земле приклонилось».

«На Немиге снопы стелют головами,

Молотят цепами булатными,

На току жизнь кладут,

Веют душу от тела.

У Немиги кровавые берега

Не добром были посеяны —

Посеяны костьми русских сынов».

Только наличием нового взгляда на вещи в соответствии с сознанием народа в ту или другую историческую эпоху, необходимо­стью уточнить, подчеркнуть вновь замеченные признаки обозначаемо­го можно объяснить появление многих образных слов и выражений, речевых синонимов в уже имеющихся рядах синонимов. Синоними­ческая система языка пополняется за счет использования и переос­мысления понятий, вызывающих общий интерес, ассоциативно богатых, злободневных в определенные периоды развития общества. В их свете по-новому воспринимаются и обозначаются известные пред­меты и явления; они становятся индикаторами определенного периода времени в жизни общества, образа мыслей говорящих, свидетельствуя об особенностях восприятия действительности и ее оценке.

Ср. примеры из современных газет:

«Но реальная действительность не каждый раз с учебником стыкуется» (= согласуется, соответствует). «Я мог бы привести сколько угодно фактов несосты-кованности (= несогласованности, несоответствия), несбалансированности планов»;

«На днях Ляо Ченчжи и Сакамото стыковались (= встретились). Стыковка (= встреча) произошла, разумеется, не в космосе, а в «поднебесной», в Пекине»,

«Что, думаю, за фря, за червонная краля? И вижу выплыл к ней на орбиту (= встречу) и мой Герасим».

«Где бы не появился Бек, он тотчас втягивал окружающих в орбиту (= круг, сферу) своих увлечений»;

«...(Колхозы) поднялись прежде всего потому, что их председатели старались каждую копеечку так запустить на орбиту (= в оборот, в обращение), чтобы она возвратилась гривенником»;

«На орбиту (= дорогу, поприще) большого спорта вышел новый воспитанник экс-чемпиона мира...»;

«Искать свою орбиту (= призвание, место в жизни)»; «Говоря по-современному, именно тогда было запрограммировано (= заложены основания, запланировано) наше будущее, современное»;

«Из повести в повесть мечутся среди чужих семей и квартир люди, действующие в каком-то духовном вакууме (= пустоте, бессодержательности), герметически (= непро­ницаемо, изолированно) запертые в рамках своего окружения»;

«В отличие от космической невесомости литературная невесомость (= легкость, бессодержательность) не способствует высокому взлету» и т. п.

Общественное сознание отражается не только в подборе внутрен­ней формы слова, но и других языковых единиц, например фразеоло­гизмов. К тому же здесь образ более самостоятелен и устойчив, поскольку выражен сочетанием слов. Одновременно предикативная (характеристическая) функция фразеологизмов, как и у слов с синтак­сически обусловленным значением, способствует удержанию и акту­альности образа.

Однозначная мотивация с помощью образа значения как слова, так и фразеологизма обусловлена современным созданию образа обще­ственным сознанием. Нередко фразеологизм (а также и слово) пред­ставляет собой осколок какого-либо произведения народной словесности или связан с определенным историческим событием, содержание которых и мотивировало значение этих единиц. Такое произведение может быть утрачено, историческое событие может быть забыто, а следовательно, и те семантические условия, питавшие осо­бенный смысл фразеологизма или слова. Но то, что такие условия были, напоминает неожиданный, немотивированный смысл этих об­разований в современном языке. Ср., например, значение глагола везет и его производных {повезет, везение и др.: Ему в этом деле повезло: или значения фразеологизмов с собственными именами: где Макар телят не гонял (пас), не по Сеньке шапка, и Митькой звали, мели Емеля — твоя неделя, как на Маланьину свадьбу, Иван не помнящий родства, Феодот да не тот, во всю Ивановскую, с Коломенскую версту и т. п.). Этимология подавляющего большинства подобных фразеологизмов не раскрыта.

Изменение точки зрения на одни и те же явления действительности, их оценки в связи с изменившимися историческими условиями, с изменением и развитием сознания народа наблюдается не только в эволюции семантики языка, в развитии его понятий. В разные исто­рические эпохи сознание народа по-своему понимает и объясняет одни и те же исторические события, деятельность исторических лиц, про­изведения литературы, живописи, искусства, архитектуры... Каждая историческая эпоха по-своему понимает такие произведения, дает им свою оценку. Это происходит потому, что исторические события, лица, произведения литературы, искусства и др. всякий раз рассматриваются

в контексте все большего исторического времени, и в итоге все полнее и точнее выясняется место и роль событий, лиц, произведений в историческом движении народа и его сознания. Именно потому, например, говорят о жизни художественных произведений, об их развитии во времени.

Владение семантикой языковых единиц, и прежде всего слова как узловой номинативной единицы языка, предполагает ее включенность в определенный уровень сознания людей, обусловленный конкретно-историческими обстоятельствами жизни и деятельности общества. В каждый исторический период жизни и развития общества люди по-своему осознают и понимают окружающее. Их оценка прошлого не тождественна оценке предшествующих поколений, а настоящего — будущих. Слово существует в осознанном людьми социальном, мате­риальном и духовном контексте, воздействующем на понимание обоз­начаемых предметов, явлений, событий... Конкретно-исторические условия жизни общества определяют мировоззрение людей, их нрав­ственные принципы, этические нормы, эстетические вкусы, полити­ческие пристрастия, общим словом, их сознание. Исторически обусловленное сознание людей так или иначе не может не отражаться на значениях и смыслах слов, на их содержании, образности, отноше­ниях в системе языка, на их эмоциональных и стилистических харак­теристиках.

ЯЗЫК И ПОЗНАНИЕ

Язык традиционно рассматривается как орудие и средство познания действительности. В силу своей сложности и многогранности тема «Язык и познание» разрабатывается с разных точек зрения в современ­ных направлениях лингвистики и философии.

Получение и закрепление нового знания происходит в практиче­ской деятельности человека, в которую вплетена и речевая деятель­ность. Следовательно, познавательную роль языка нужно рассмат­ривать в единстве с практической деятельностью человека. Как орудие познания и естественная знаковая система язык закрепляет результаты познания в любой области человеческой деятельности. Но, разумеется, предметом языкознания не могут быть мыслительные достижения в тех или других областях знания. В этом случае языкознание сделалось бы универсальной наукой, наукой наук, что для него невозможно, непосильно. Как замечал Потебня, содержание языка, его знаков, может интересовать лингвистику лишь до известных пределов. Линг­вистический интерес к этой проблеме заключается прежде всего в исследовании той стороны строения языка, которая обеспечивает отражение и закрепление в знаках и их значениях результатов деятель­ности говорящего коллектива. В частности, каков внутренний, посто-

янно действующий, а следовательно, формальный меха­низм языка, работа которого служит получению нового знания в практической деятельности говорящих и закреплению его в языковых знаках? Как совершается в языке, в его единицах переход от старого знания к новому, к формированию его в прак­тической, в том числе и речевой, деятельности? Как совершенствуется в процессе эволюции языка этот внутренний механизм языка, выпол­няющий гносеологическую функцию?

Анализ языка с этой точки зрения показывает, что язык всей своей природой приспособлен к выполнению познавательной роли. Именно поэтому язык рассматривается как средство и орудие познания. Из­давна эта проблема вызывала интерес в философии. Так, современная аналитическая, или лингвистическая, философия придает важную роль в становлении и разработке многих философских категорий общеупот­ребительному языку, являющемуся их истоком. Человеческая практика общения использовала такие понятия и категории в течение истори­чески длительного времени. Поэтому анализ их применения в челове­ческой деятельности был бы полезен и для современной философии, где они стали предметом специальных штудий. Задолго до возникно­вения аналитической философии на генетическую связь философских абстракций с общеязыковыми понятиями и категориями, на целесо­образность их исследования в единстве указывал Потебня. Так, он полагал, что для правильного понимания общечеловеческой категории субстанции, качества и пр. «нужно знать, в каком виде она дана в языках. Это трудно, до конца даже неисполнимо, но лучше, чем, не достигая цели, уверять себя и других, что общечеловечность, кафолич-ность у нас в кармане» (7, с. 9). Философские и общеязыковые понятия и категории антропоморфны, генетически родственны, обусловлены средствами своего выражения: о них мы одинаково узнаем по их словесному выражению. «Сопоставления грамматических и фило­софских понятий могут казаться праздными лишь тому, кто полагает, что качество нашей мысли для нас самих не зависит от выражения» (7, с. 8).'

Специфический интерес к проблеме «Язык и познание», имеющий философскую окраску, проявляет концепция лингвистической отно­сительности (неогумбольдтианство, «гипотеза Сепира-Уорфа»). Дан­ное лингвистическое направление исследует различие между отраженными картинами мира разных языков, а также отношение этих картин к научной картине мира и к действительности. На основании отличий в отражении действительности в лексической и грамматиче­ской системе разных языков делается заключение об особенном ми-ровидении и миропонимании народа, его психологии, характере, культуре и др. К этой теме с объективной точки зрения обращаются в последнее время и отечественные ученые (33). В нашу задачу не входят анализ и оценка исследования этой проблемы в аналитической фило-154

софии, концепция же лингвистической относительности рассматрива­ется в разделе «История языкознания».

В лингвистической литературе последних лет стало распространен­ным мнение, что значения слов общеупотребительного языка пред­ставляют собой «наивные понятия», а потому семантика языка, в которой отразилась действительность,— это не более, как «наивная картина мира». Между тем закрепленные в языке понятия и создава­емая семантикой языка языковая картина мира (см. ниже) далеко не наивны; об этом писали многие ученые прошлого и настоящего столетия. Язык как орудие познания, как естественная знаковая сис­тема, закрепившая в своей семантике многовековой опыт духовной и материальной жизни народа, имеет исключительную познавательную ценность. В семантике общеупотребительного языка, в ее понятиях и категориях отложился итог развития мысли и речи народа. «Сам по себе язык,— писал Потебня,— содействует непрерывности предания, постоянству в капитализации мысли, и если предание порою преры­вается, то он в этом неповинен» (3, с. 60).

Первую классификацию предметов и явлений мира мы находим в языке. Понятия общеупотребительного языка достигают высокой сте­пени отвлечения и разработанно

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: