Глава IX использование лошади в других случаях

От каждого афинского гражданина требовалось помогать государству как лично, так и имуществом, и хороший всадник с нетерпением ожидал случая продемонстрировать свое мастерство для блага государства и к собственной выгоде. Поэтому Ксенофонт не делает различий между «военной» и «гражданской» верховой ездой. Его лошадь, хотя и рассматривалась в мирное время как упряжная или для охоты, выбиралась в первую очередь как боевой скакун, и трактат Ксенофонта о верховой езде завершается приложением, посвященным кавалерийскому вооружению.

Даже на обед, проходивший за пределами города, богатый человек мог отправиться верхом. Так, рассказ о пиршестве в Пирее, где присутствовал Сократ, оканчивается описанием драматического представления любви Вакха и Ариадны, которое побудило неженатых гуляк дать клятву вступить в брак, а женатых вскочить на лошадей и помчаться к своим супругам. Сократ, конечно, пошел пешком с друзьями[319].

Верховая езда по узким улицам самого города была затруднительной, и богатый человек, возвращавшийся домой с наступлением сумерек, разгоряченный от езды, был вынужден последнюю часть пути идти пешком в темноте и грязи, к тому же рискуя подвергнуться нападению разбойников[320].

Ксенофонт поясняет, что сам он ездил верхом на лошади как для удовольствия, так и для удобства. Занятия гимнастикой сильно изматывали, тогда как верховая езда обычно была очень приятным занятием, ибо из действий, доступных человеку, она особенно напоминала полет. Достоинства верховой езды перед ходьбой как более быстрой и удобной восторженно превозносятся в «Киропедии». У всадника есть все преимущества кентавра. Вдобавок лошадь — это лишняя пара глаз. Наконец, наездник может сойти с коня, если ему нужно поспать или поесть[321]. Царь Агесилай, друг и покровитель Ксенофонта, также считал охоту и верховую езду подходящим развлечением[322]. Он очень любил своих детей, и «когда они были маленькими, часто скакал вместе с ними верхом на палочке. Когда один из друзей увидел его за этим занятием, Агесилай попросил не говорить об этом никому, пока тот сам не станет отцом»[323].

Вероятно, лишь немногие афиняне часто путешествовали по суше, за исключением периода военной службы. Но когда они это делали, даже богачи, судя по всему, в основном передвигались пешком. Один из друзей Сократа сказал как-то, что хотел бы отправиться в Олимпию, но боится утомительного путешествия. Философ заметил: ведь тому целый день приходится шагать по городу, и если все эти маленькие путешествия соединить в одно, то их будет достаточно, чтобы привести его из Афин в Олимпию за пять или шесть дней без особого напряжения. Еще один друг Сократа пожаловался, что измучен долгой дорогой. Его спросили, как он чувствует себя по сравнению со своим слугой, который шел вместе с ним и тащил поклажу, и тут же упрекнули за то, что он менее вынослив, чем раб[324]. Возможно, отсутствие достаточного числа постоялых дворов с хорошими стойлами побуждало людей не рисковать ценными животными в многодневных путешествиях. Кроме того, надо было также учитывать, что неподкованные копыта страдают от каменистых дорог.

Во время коротких путешествий передвигались верхом не только члены всаднического сословия, молодежь и атлеты. Оратор Демосфен, сколотивший немалое состояние отнюдь не на земледелии и служивший в пехоте или во флоте, как замечает его противник Эсхин, не был человеком атлетического телосложения, чья юность прошла в охотах на кабана и состязаниях борцов. Однако в 348 г. до н. э., будучи одним из уполномоченных, которым афиняне поручили вести переговоры о мире с Филиппом Македонским, Демосфен не только нанял вьючных животных для македонских послов, когда те собрались домой, но и сам поначалу сопровождал их верхом[325]. Чуть раньше, в начале IV в. до н. э., Лисий написал речь от имени мелкого торговца, старого и больного, чьи враги пытались лишить его пенсии, положенной немощным гражданам, поскольку он ездит верхом и поэтому его нельзя считать ни немощным, ни бедным. Он отвечал, что хотя сам и очень беден, но использовал лошадей, сданных ему в аренду богатыми друзьями для того, чтобы облегчить длительные путешествия, которые ему приходится совершать. В пути он пользовался двумя посохами, но это еще не доказывает, будто он вдвое богаче человека, который имел только один. И если бы у него было сколько-нибудь денег, то он не стал бы полагаться на чужих лошадей, а купил бы себе вьючного мула[326].

Этот способ передвижения, бывший, похоже, обычным для стариков и немощных, а также для женщин, если когда-либо им приходилось отправляться в путешествие, часто изображается на вазовой живописи. Так, мы видим Гефеста, хромого бога-кузнеца, которого с триумфом везут на Олимп с дионисийской свитой. Гефест сидит верхом на муле либо прямо, либо свесив ноги на бок и, как правило, без седла. Правда, иногда под ним имеется подобие стула, поставленного на спину мула боком и снабженного горизонтальной доской в качестве подставки для ног, обычно на правом боку мула. Всадники также могли использовать обычные вьючные седла или же перекидывать через спину животного плащи и одеяла[327].

Животных, использовавшихся для этой работы, иногда вели при помощи удил и уздечки, но обычно на них надевали простой недоуздок с чумбуром, закрепленным под подбородком. Всадник мог держать животное сам или же доверить погонщику мулов (в случае с Гефестом в его роли выступает один из пьяных силенов). Это отдавало всадника во власть погонщика, который мог злорадствовать над молодым щеголем, если того начинало трясти от быстрой езды. Он даже иногда начинал спорить о том, кто должен сидеть в тени животного, когда они останавливались для полуденного отдыха[328].

Это, по-видимому, был единственный вид верховой езды, использовавшийся женщинами в древних Афинах. (Слова «всадница» в классической литературе не существовало. ) Длинные платья, доходящие до щиколоток, делали для женщин невозможной езду верхом, а чего-либо, напоминающего современное боковое седло, еще не изобрели. Неуклюжее кресло могло быть заменено толстым сложенным одеялом[329], и часто богини, нимфы и легендарные героини не без риска для себя забирались на непокрытую спину лошадей, баранов, лебедей, драконов, морских коньков и прочих животных. Однако для простых смертных подражать столь небрежной посадке было небезопасно. Вероятно, в реальной жизни мулы и ослы использовались чаще, чем лошади. Софокл сажает героиню своей трагедии Йемену на «афинского жеребенка» для путешествия, но, возможно, ее платье не позволяло ей сидеть верхом (хотя здесь и упоминается лишь фессалийская солнцезащитная шляпа, оттеняющая ее лицо)[330].

У светской дамы не было никакой возможности для верховой езды — ни ради удовольствия, ни в качестве физического упражнения. Когда Исхомах говорит, что его жена совершает моционы и потому сохраняет здоровый цвет лица, не пользуясь косметикой, то он не имеет в виду, что она выезжает вместе с ним на поля по хозяйственным делам. Его супруга не сидит на одном месте, как рабыня, но старается, и да помогут ей в этом боги, стоять у ткацкого станка, как положено хозяйке, чтобы учить других или учиться у них, следит за кухней, наблюдает за выдачей припасов ключницей и обходит дом, проверяя, все ли находится на своем месте, сочетая, таким образом, выполнение своих обязанностей с прогулкой. Кроме того, она должна замешивать муку, вытряхивать и складывать плащи и одеяла. Это поддерживает ее крепкое здоровье, хороший аппетит и привлекательную внешность[331].

Женщины в Афинах не часто выбирались за город. Жены более бедных граждан могли посплетничать с приятельницами-селянками или держать в городе овощные лавки. Но благородная дама, чей муж имел большое хозяйство, которое требовало постоянного надзора, и множество слуг, находившихся у нее на посылках, едва ли выходила из дому, за исключением важных семейных событий (например, похороны) и религиозных празднеств. Некоторые из этих празднеств были исключительно женскими[332], а в других они участвовали вместе с мужчинами. И когда эти празднества требовали продолжительного присутствия на людях, то благородных дам привозили мужья в роскошных колесницах. Так, Демосфен упрекает своего противника Мидия за то, что он подвозил на паре сикионских серых лошадей свою жену на Элевсинские мистерии и вообще туда, куда она желала. (Мидий был кавалерийским офицером, который, похоже, в среднем возрасте покинул военную службу; у него, по словам Демосфена, даже не было собственного скакуна и он одалживал его для смотров, а когда ему приходилось отправляться на войну, то он восседал на украшенном серебром седле[333]. ) Позднее великолепные выезды богачей по пути в Элевсин возбуждали столько зависти, что под страхом крупного штрафа женщинам вообще запретили ездить в Элевсин на колеснице. По преданию — правда, не вызывающему особого доверия, — первым человеком, попавшим под действие этого закона, был сам его инициатор, Ликург. С другой стороны, «блестящие кортежи и позолоченные экипажи» действительно имели преимущество (с точки зрения ревнивого мужа), ибо жена оказывалась на виду. Рассказывается, что законодатель Солон попытался предотвратить тайные встречи путем наложения запрета для женщин выходить из дому, разве что в колеснице, перед которой несли факел[334]. На свадебных процессиях невеста также ехала в колеснице, и именно такая процессия, видимо, изображена на фрагменте вазы, хранящейся в Копенгагене и датируемой концом V в. н. э.: мужчина и женщина, несущие цветочные гирлянды, стоят в богато украшенной колеснице; за ними следует спешившийся всадник, также увитый гирляндами и плотно закутанный в плащ[335].

Ясно, что в классических Афинах женщины не ездили сами. (Героиня трагедии Еврипида Федра в данном случае не доказательство. ) С другой стороны, в Спарте во время праздника Гиакинфий девушки ездили на легких плетеных, искусно украшенных экипажах. Ксенофонт подчеркивает скромность Агесилая, рассказывая, что экипаж его дочери не был роскошнее, чем у кого-нибудь другого. Другие девушки даже правили беговыми колесницами (в то время как юноши скакали на нарядно убранных лошадях). И поскольку управление беговыми упряжками требовало практики, то, вероятно, спартанские девушки также ездили на них и в других случаях, следуя в этом обычаям героической эпохи[336].

Возможно даже, что спартанские девушки ездили верхом, как то утверждают римляне[337]. По крайней мере, в этом им не мешали бы их платья, короткие и открывающие бедра. Также сообщается, что они принимали участие в охоте, и Ксенофонт заканчивает свой трактат об охоте замечанием о доблести тех, кто любит данный вид спорта — как мужчин, так и женщин. Однако он говорит о пешей охоте (с собаками, сетями и копьями) и его примеры взяты из мифов[338]. Спартанские дамы ввели в своей среде моду на беговые упряжки, хотя они, конечно же, не управляли ими на больших состязаниях, а в Олимпии даже не могли наблюдать за ними. По словам Ксенофонта, царь Агесилай был озабочен тем, как удержать спартанцев от трат на скаковых лошадей. Так что он убедил свою сестру Киниску вписать колесницу в Олимпии под своим собственным именем, дабы на ее примере стало ясно, что невелика слава от победы, которую может одержать женщина[339]. У нее было много подражателей в эллинистический период, когда женщины, судя по всему, часто вели менее замкнутую жизнь, чем это было в классических Афинах. Мы даже встречаем эпизод, когда царевна садится на лошадь, чтобы остановить бегущих воинов своего отца[340]. Однако бесспорное доказательство того, что в классических Афинах такого не случалось, приведено в «Лиси-страте» Аристофана. Поэт говорит о верховой езде как об одном из видов деятельности, в котором женщины могут превзойти мужчин, если займутся этим. Однако комедиограф не может подкрепить свое утверждение примером из жизни, а лишь упоминает об изображениях амазонок художником Миконом[341]. Здесь можно добавить, что хотя легенда об амазонках и получила широкое распространение, неизвестно, была ли у нее историческая основа. Более того, традиция об амазонках как великолепных наездницах возникла, судя по вазовой живописи, не ранее середины VI в. до н. э. — в первоначальном варианте предания о них ни о чем подобном речи не шло. Возможно, она была навеяна рассказами о сарматских женщинах, которые в отличие от женщин других кочевых племен Причерноморья, передвигавшихся в крытых повозках, скакали на лошадях и вместе с мужчинами присматривали за стадами и даже участвовали в битвах. В причерноморские степи амазонки были перенесены также несколько произвольно. В более древних сказаниях местом их обитания, возможно, считалась Малая Азия[342].

В свою очередь, не следует думать, что изображения на вазах последовательниц Вакха, менад, которые скакали верхом на мулах, отражали реалии жизни.