О некоторых вопросах агитации и пропаганды

Речь на совещании секретарей обкомов комсомола по пропаганде 28 сентября 1942 г.

Товарищи! Я не стану касаться организационных вопросов работы комсомола, — это уж ваше дело, вы сами решите, какая форма работы вам лучше подходит, — я же коснусь вопроса о формах агитации и пропаганды на сегодняшний день.
Сейчас я смотрю на комсомол несколько иначе, чем прежде. До войны я смотрел на комсомольцев как на зеленую молодежь, которой хочется погулять, повеселиться и не особенно хочется затруднять голову очень умными вопросами, как на молодежь, которая должна расти и физически укрепляться, чтобы стать в свое время зрелыми людьми и чтобы старость наступила возможно позднее.
Но вот началась война. Ясно, что теперь у комсомола, да и не только у комсомола, но и у всех людей, жизненный опыт приобретается гораздо быстрее. Поэтому, если сравнить наш комсомол с комсомолом других стран, то, конечно, наш комсомол гораздо более зрелый, и эта зрелость повышает возраст. В самом деле, теперь семнадцатилетние ребята должны уже готовиться в армию. Я говорю — готовиться. Когда их призовут — это другой вопрос, но они уже думают о вступлении в ряды Красной Армии.
А вся окружающая обстановка? Ведь агитация должна приспосабливаться к окружающим условиям. Сейчас в нашей стране, особенно в деревне, комсомол является весьма сильной общественной организацией. Ясно, что комсомол сейчас принимает куда большее участие в общественной, политической, экономической и культурной. жизни страны, а главное он в массе участвует в войне и, само собой разумеется, в агитации и пропаганде. И все это ему приходится проводить не только среди молодежи, но и среди всего населения. Таким образом, вы видите, что политическое значение комсомола сейчас выше, чем это было до войны. И поэтому комсомол должен вести большую работу по агитации и пропаганде и лучше овладевать ее формами.
Каждый исторический момент требует своей особой формы агитации и пропаганды. Несомненно, что в настоящее время у нас формы агитации не могут быть такими же, какими они были, предположим, два года тому назад. И это естественно. Если мы придем сейчас в массы с такими же формами агитации и пропаганды, как прежде, то они окажутся малодейственными, они не создадут у на--селения того впечатления, какое производили до войны. Например, если бы мы пришли на колхозное собрание какого-либо большого села и там выступили бы с речью, пересыпанной веселыми вставками, анекдотами или напыщенной, то два года тому назад эту речь, может быть, и встретили бы с удовольствием, посмеялись бы, поаплодировали, народ остался бы и доволен. А можно ли сейчас выступить с такой речью? Конечно, нельзя. Сейчас народ переживает большие невзгоды; много людей, которые потеряли близких им лиц; население сейчас выполняет огромную и очень тяжелую работу, а удовлетворение его потребностей сильно ограничено. Жизнь стала суровой. Люди стали сосредоточеннее, задумчивее. Следовательно, агитация и пропаганда должны соответствовать сложившейся обстановке и настроению людей.
Но какие же должны быть формы агитации и пропаганды и где их искать руководителям комсомола по агитации и пропаганде? Где их искать, на каких примерах следует учиться?
Надо сказать, что наша пресса небогата еще новыми формами агитации и пропаганды; она начинает только все более и более выявлять их. А где же больше учиться, как не у прессы, где выступают наиболее квалифицированные люди? Разумеется, самым лучшим материалом для агитаторов сейчас являются военные корреспонденции. Это естественно: ведь сейчас нет жизни вне войны. У населения нет переживаний, не связанных в той или иной мере с войной, с ее успехами и неудачами. В связи с этим и вы, руководители пропаганды среди молодежи, свое главное вдохновение в агитации и пропаганде должны черпать и из этих источников.
Есть ли такая возможность, имеются ли образцы для использования в агитационной работе?
Я считаю, что есть, хотя их и немного. Но с каждым днем в прессе появляется все больше зрелых статей, из которых уже можно черпать материал, можно до известной степени подражать им, учиться на них. Разумеется, когда я говорю — подражать, то речь идет не о механическом подражании: это малодейственный способ, а подражать нужно с известной переработкой, применительно к местным условиям, к данной категории населения, к характеру той аудитории, перед которой вам приходится выступать.
Я считаю статьи Тихонова и Симонова хорошими, например, военными корреспонденциями; в военных изданиях есть материал агитаторам. Вот вы все хотите приехать в Москву и получить тут помощь и указания, как агитировать. Но ведь трудно указать это, да и как можно передать, показать формы агитации? Каждый человек по-своему строит ее. Я считаю, что главный источник, где можно учиться агитации и пропаганде, — пресса. Я уже не говорю об официальных статьях, которые определяют содержание и общеполитическую линию пропаганды, очерчивают круг тех вопросов, которые стоят перед нами, — укажу лишь на те новые формы, которые появляются в нашей печати. Не знаю, читали ли вы последнюю статью Симонова «Дни и ночи». Я должен сказать, что она хорошо построена. Вообще его статьи дают реальную картину боев. В последней статье соблюдены все пропорции и соотношения. Статья написана сдержанно. С внешней стороны это как будто бы сухая хроникерская запись, а по существу — это работа художника, картина, долго не забываемая. Надо отдать должное — Симонов первый написал о борьбе сталинградских рабочих, особенно рабочих Тракторного завода, а ведь это имеет большое общественно-политическое значение.
Привожу его текст:
«В городе нет теперь просто жителей — в нем остались только защитники. И что бы ни было, сколько бы заводы ни вывезли станков, цех всегда остается цехом, и старые рабочие, отдавшие заводу лучшую часть своей жизни, оберегают до конца, до последней человеческой возможности эти цехи, в которых выбиты стекла и еще пахнет дымом от только что потушенных пожаров.
— Мы здесь не все отмечали, — кивает на доску директор. Он начинает рассказывать о том, как несколько дней назад немецкие танки прорвали в одном месте оборону и устремились к заводу. Известие об этом поступило на завод. Надо было чем-то срочно, до ночи, помочь бойцам и заткнуть прорыв. Директор вызвал к себе начальника ремонтного цеха. Он приказал как можно скорее закончить ремонт тех нескольких танков, которые были уже почти готовы. Люди, сумевшие своими руками починить танки, сумели в эту рискованную минуту сесть в них к стать танкистами.
Тут же, на заводской площадке, из числа ополченцев — рабочих и приемщиков — было сформировано несколько танковых экипажей. Они сели в танки и, прогрохотав по пустому двору, прямо через заводские ворота поехали в бой. Они были первыми, кто оказался на пути прорвавшихся немцев у каменного моста через узкую речку. Их и немцев разделял огромный овраг, через который танки могли пройти только по мосту. Но как раз на этом мосту немецкую танковую колонну встретили заводские танкисты.
Завязалась ожесточенная артиллерийская дуэль. Тем: временем немецкие автоматчики стали переправляться через овраг. В эти часы завод против немецкой пехоты выставил свою, заводскую — вслед за танками в овраге появились два отряда ополченцев. Одним из этих отрядов командовали начальник милиции Костюченко и декан кафедры механического института Пащенко, другим управляли мастер инструментального цеха Попов и старый сталевар Кривулин. На обрывистых скатах оврага завязался бой, часто переходивший в рукопашную. В этих схватках погибли старые рабочие завода: Кондратьев, Иванов, Володин, Симонов, Момотов, Фомин и другие, имена которых сейчас повторяют на заводе.
В этот день окраина заводского поселка преобразилась. На улицах, выходивших к оврагу, появились баррикады. В дело пошло все: котельное железо, броневые плиты, корпуса разобранных танков. Как в гражданскую войну, жены подносили своим мужьям патроны, и девушки прямо из цехов шли на передовые и, перевязав раненых, оттаскивали их в тыл. Многие погибли в тот день, но этой ценой рабочие ополченцы и бойцы задержали немцев до ночи, когда к месту прорыва подошли новые части».
Разве не хороша эта правдивая картина боев за Сталинград?
«Пустынны заводские дворы. Ветер свистит в разбитых окнах. И когда близко разрывается мина, на асфальт со всех сторон сыплются осколки выбитых стекол. Но завод дерется так же, как дерется весь город. И если к бомбам, к минам, к пулям, к опасности вообще можно привыкнуть, — то, значит, здесь к ней привыкли. Привыкли так, как нигде».
В этой же статье товарищ Симонов показал переживания людей. Вот один эпизод с девушкой-санитаркой из Днепропетровска, которая сопровождает транспорты раненых через Волгу. «Рядом со мной на краю парома сидела 20-летний военфельдшер — девушка-украинка по фамилии Щепеня, с причудливым именем Виктория. Она переезжала туда, в Сталинград, уже четвертый или пятый раз...
Паром уже приближался к сталинградскому берегу.
— А все-таки каждый раз немножко страшно выходить, — вдруг сказала Виктория. — Вот меня два раза ранили, и один раз очень тяжело, а я все не верила, что умру, потому что я же еще не жила совсеы, совсем жизни не видела. Как же я вдруг умру?
У нее в эту минуту были большие грустные глаза. Я понял, что это правда: очень страшно в 20 лет быть уже два раза раненной, уже пятнадцать месяцев воевать и в пятый раз ехать сюда, в Сталинград. Еще так много впереди — вся жизнь, вся любовь, может быть даже первый поцелуй — кто знает! И вот ночь, сплошной грохот, горящий город впереди, и двадцатилетняя девушка едет 128 туда в пятый раз. А ехать надо, хотя и страшно. И через 15 минут она пройдет среди горящих домов и где-то на одной из окраинных улиц, среди развалин, под жужжание осколков будет подбирать раненых и повезет их обратно, и если перевезет, то вновь вернется сюда в шестой раз».
Писатель мог бы представить храбрую девушку, не знающую ни страха, ни сомнений, как у нас обыкновенно бывает, но он показал человеческие чувства, человеческие переживания. Данная картина — замечательный материал для агитаторов и пропагандистов.
Характерно отметить, как в этой статье поставлен вопрос о славе и героизме. Я беру это для сравнения с тем, как подходят к этому вопросу другие корреспонденты.
Симонов пишет:
«Да, здесь (в Сталинграде) трудно жить, и даже больше того: здесь невозможно жить в бездействии. Но жить, сражаясь, жить, убивая немцев, — так жить здесь можно, так жить здесь нужно, и так жить мы будем, отстаивая этот город среди огня, дыма и крови. И если смерть у нас над головой, то слава рядом с нами: она стала нам сестрой среди развалин жилищ и плача осиротевших детей».
Агитаторы и пропагандисты должны отыскивать животворящие зерна русского слова и мысли и нести их народу.
Интересно и поучительно описание бойца нашей армии, борющегося на улицах за Сталинград. Петр Болото, один из четырех, не пропустивших отряда в 30 танков и подбивших противотанковыми ружьями 15, вспоминая о бое, когда они подбили 15 танков... вдруг улыбается и говорит:
— Когда на меня первый танк шел, я уже думал — конец света наступил, ей-богу. А потом ближе танк подошел и загорелся, и уже вышел не мне, а ему конец. И между прочим, знаете, я за тот бой цигарок пять скрутил и скурил до конца. Ну, может, не до конца — врать не буду, — но все-таки скрутил пять цигарок. В бою так: ружье отодвинешь и закуришь, когда время позволяет. Курить в бою можно, только промахиваться нельзя. А то раз промахнешься — и уже больше не закуришь — вот какое дело...
Петр Болото улыбается широкой, спокойной улыбкой человека, уверенного в правоте взглядов на свою солдатскую жизнь, — жизнь, в которой иногда можно отдохнуть и перекурить, но в которой нельзя промахнуться».
Есть здесь материал для пропагандиста и агитатора? Я считаю — богатый материал. Надо только прочесть его, продумать и умело передать аудитории. Разумеется, хорошие статьи удаются корреспондентам не часто, пожалуй, преобладают корреспонденции вроде «На берегу Терека». В наших газетах часто появляются статьи в такой форме:
«К вечеру, когда бой стал утихать, когда сотни немецких трупов остались в долине, когда догорали немецкие танки и оттягивались в тыл немецкие полевые орудия, все узнали... что старший сержант Рахальский, хорошо замаскировав пулемет, открыл уничтожающий огонь по наступающим немецким колоннам и уложил 50 человек. Честь и слава старшему сержанту Рахальскому!
Все узнали, что сержант Тупотченко, пренебрегая смертью, отбил у фашистов четырех раненых бойцов и вынес их с поля боя. Честь и слава сержанту Тупотченко!
Все узнали, что в рукопашном бою красноармеец Жиенко убил шестерых немцев. Честь и слава красноармейцу Жиенко!»
Вот вам совершенно другая форма изложения. Я бы не советовал следовать этой форме. Автор, как разгулявшийся богатей, раздает честь и славу, как вяземские пряники. (Смех.) Это неуважение к людям, проявившим подлинный героизм, неуважение и к читателю. Ибо автор как раз и не показал людей. Он перечислил по служебной записи: такие-то сделали то-то и добавил два слова: «честь и слава». Для чего эти выкрики: «честь и слава, честь и слава»? Славой играть нельзя. Красноармеец стреляет из винтовки, пулемета, он отбивает натиск немцев и убивает их, он должен это делать, как всякий боец в условиях боевых действий.
Совинформбюро — орган правительства, отмечая героические действия тех или иных бойцов и командиров, не раздает честь и славу, как это делают некоторые наши корреспонденты. Мне думается, что эти люди не придают должного значения смыслу слов русского языка. Они не понимают, что слава не раздается, а завоевывается. Сталинград, огромный, имеющий исторические боевые традиции город, уже два месяца в жестокой борьбе сдерживает орды врагов, нанося им такие потери, которые по существу стабилизировали остальной фронт. Здесь героическое происходит ежедневно. Это надо показывать на фактах, без риторики и громких фраз. Наши бойцы не нуждаются. в похвалах от репортера, — для них лучшей похвалой есть правдивое описание их действий. В агитации и пропаганде следует всячески избегать шумихи. Теперь не то время, чтобы аудитории можно было преподносить шумливые речи, риторику и поучительную дидактику. Это сейчас мало воспринимается. Если прийти сейчас на рабочее собрание или на собра-лие колхозников и начать произносить высокопарные речи, поучать, то могут сказать: «Что это вы нас поучаете?» Теперь нужно толково и терпеливо разъяснять людям то, что происходит в жизни, правдиво говорить о переживаемых людьми трудностях.
Если вы будете выступать с агитационно-пропагандистскими речами без выкриков, без риторики, без наставлений и поучительности, — я понимаю, конечно, что это трудновато бывает, — то, несомненно, ваша агитация и пропаганда будет иметь более действенный характер.
Особое место в нашей агитационной литературе занимают статьи Эренбурга. Я считаю, что у него можно по-. учиться и многое извлечь для агитации.
Как нужно относиться к статьям Эренбурга? Эренбург ведет рукопашный бой с немцами, он бьет направо и налево. Это горячая атака, и он бьет немцев тем предметом, который ему в данный момент попался в руки: стреляет из винтовки, вышли патроны — бьет прикладом, бьет по голове, куда попало. И в этом главная военная заслуга автора.
Можно ли из его статей пропагандисту и агитатору извлечь хороший материал? Безусловно, можно. Конечно, надо брать не одну какую-либо статью, а взять три-че-тыре-пять фактов, продумать их и использовать применительно к определенным условиям. Нельзя только подражать тому, что сказано, а нужно всякий материал проработать в своей голове.
Как видите, материал в нашей печати все-таки имеется. Есть ряд неплохих военных статей, особенно в «Красной звезде», которые могут быть вполне использованы. Они хорошо написаны и могут послужить неплохим материалом для агитатора и пропагандиста, в особенности комсомольца. Я хотел бы вам посоветовать в агитации и пропаганде избегать употребления вычурных слов. У нас любят иногда к этому прибегать. Например, в прессе часто встречается выражение «сверхметкий стрелок». Некоторые люди, вполне владеющие русским языком, задавали мне вопрос: «Скажите, как же он стреляет, что он сверх цели, что ли, стреляет?». Конечно, такой вопрос звучал ядовито. Кто-то употребил это вычурное выражение, и оно пошло гулять по газетам. Но это слово не выражает определенного смысла. Ведь если охотнику, который очень метко бьет дичь, сказать, что он сверхметкий стрелок, то он на это только рассмеется. В самом деле, что может означать такая «сверхметкость»? Что данный человек выполняет что-то сверх плана, сверх 100 процентов? Имейте в виду, что при этом теряется мерило меткости. Это выражение неправильно как с точки зрения русского языка, так и по существу. К тому же оно и просто вредит делу. Почему? А вот почему. Предположим, сверхметкий стрелок дает 100 процентов попадания, ведь сверх 100 процентов попадания дать нельзя, тогда, значит, человек, имеющий 80, или 90 процентов попадания, будет метким стрелком, при 70 процентах — хорошим, при 60 процентах — удовлетворительным. Вот к чему это приводит. А все это происходит оттого, что люди не придают значения смыслу слов, и употребление таких слов, как «сверхметкий», показывает лишь стремление к вычурности, а в результате приводит к бессмысленности. Агитаторы и пропагандисты должны избегать надуманных слов, — они ни к чему.
Нередко в газетных заметках можно встретиться с хвастовством. Недавно я прочел в газете описание одного боевого эпизода, в котором говорится, как командир роты лейтенант такой-то провел наступление в соответствии с возможностями роты и взял населенный пункт. Рассказав о всех стадиях боя, корреспондент добавляет, что лейтенант взял данный населенный пункт по-суворовски. Можно ли в данном случае так сказать? Можно, конечно, но все же термин «по-суворовски» нужно применять очень осторожно. Если мы будем применять этот термин к каждому относительно небольшому боевому действию взвода, роты, то этим мы снижаем его значение. Выходит, что действия Суворова — великого полководца, прославившегося в ряде блестяще проведенных военных кампаний, — корреспондент приравнивает к важному, но относительно ограниченному по своим масштабам боевому действию. Мы должны лейтенантов поднимать до Суворова, а тут вдруг за одно удачное действие сразу окрестить — «по-суворовски». Получается как будто бы хлесткое выражение: ах, по-суворовски, кажется и коротко и хорошо, а слушателя вряд ли вы этим удовлетворите. Надо, чтобы слова были действенными, чтобы выражения, оценка поступков человека были поскромнее, чтобы люди, которым вы их говорите, чувствовали, что слова сказаны не под настроением, а продуманно слово за словом.
Я хочу обратить ваше внимание еще на одно выражение, которое довольно часто употребляется в корреспон-денциях. Поскольку это выражение встречается почти каждодневно, оно может крепко запасть в память, а между тем оно также не совсем правильно и кое-кого путает. Корреспонденты сообщают: данная часть не отступила ни на шаг. Раз так сказали, два сказали, и пошло. И в то же время читают корреспонденцию с фронта, в которой говорится, что часть осталась на своих позициях, и думают: тут не сказано, что не отступили ни на шаг, а может быть, они все же отступили. (Смех.) Так вот, товарищи, когда говоришь или пишешь, особенно когда пишешь, надо думать не только о том, как сам понимаешь то или иное событие, а и о том, как его воспримут другие. В то же время призыв «ни шагу назад» имеет большой смысл, так как именно опасен первый шаг отступления, за которым неумолимо идет дальнейший отход.
К слову нельзя относиться небрежно. Небрежность в выражениях будет только мешать влиянию агитаторов и пропагандистов.
Все это я говорил о военной пропаганде. А как обстоит дело с нашей агитацией и пропагандой в тылу?
В том же номере «Красной звезды», где была помещена статья Симонова, о которой мы говорили, была также помещена статья К. Финна: «Женщины города Иваново». Должен сказать, что все мы сейчас так заражены мыслями и переживаниями, связанными с войной, что не всегда читаем статьи, в которых излагается жизнь и работа в тылу. А статья хорошая. Конечно, как и вся наша жизнь, она связывает тыл с фронтом. Автор рассказывает, как он встретился в сквере с женщиной лет тридцати, которая рассказала ему о постигшем ее горе, о том, как она это горе восприняла и переносит.
— Я вчера известие получила. Мужа моего убили на фронте. Вечером пришло письмо. Я только с работы явилась...
Она прожила с мужем двенадцать лет душа в душу. Детей у них не было.
— Так он мне и как муж, и как сын. Как-то я его любила особенной любовью. Если бы вы знали, какой он...
Она не могла произнести слово «был». Так, избегая этого слова, страшась его и вместе с тем страшась также говорить о муже, как о живом, смятенно, рваными фразами, похожими на выкрики, но без единой слезы, она рассказала о том, как, получив письмо, потеряла сознание, а когда пришла в себя, бросилась бежать из дому. Куда? Она не энала. Она шла по темным улицам Иванова, по городу, где родилась, где знала каждый камень, каждый дом. Было темно, но она нашла все те места, где раньше бывала с мужем, вспоминала о том, что говорил юн ей вот тут, на углу Социалистической улицы, или вот тут, на скамейке сквера у городского театра. И на мгновение ей казалось, что ничего не случилось, что вовсе не было никакой войны, что ее Вася жив, что он с ней. А потом снова приходило горе.
— А сегодня я вышла на работу. Я на толстом банкаброше работаю. Боялась, что не выйду, сил не хватит. Поборола себя. Сама себя уговорила: «Иди на работу, Маруся. Для него иди, для него, для Васи. Он одобрит». Я работала сегодня и чувствовала, что он, мой родной, стоит около меня. А подруги смотрят на меня, так виду не показывают, а за спиной моей тихонько плачут. И вот иду я сейчас с работы. И представьте себе: боюсь, как бы не пройти мне теми местами, где мы с Васей ходили».
Или вот повесть автора о том, как зародилась связь между батарейцами и ивановскими комсомолками:
«Дуся Лебедева в числе других работниц ездила на фронт, отвозила подарки бойцам и командирам. Ей пришлось побывать на одной из батарей.
— Очень хорошенькие там и молоденькие ребята.. Проворные. А как действуют замечательно! Когда я таш была, они немецкую кухню полевую разбили, а с ней вместе двенадцать фрицев. «Пожалуйте, — говорят мне,— Дуся, вот вам и большой подарочек в честь вашего приезда». А что меня поразило, так это чистота. Орудия у них прямо-таки языком вылизаны. Вообще большая аккуратность чувствуется на батарее.
И тогда же Дусе пришла мысль в голову о том, что стоит поближе связаться с артиллеристами, связать с ними свою бригаду девушек узами подлинной сердечной дружбы. Но Дуся тогда постеснялась сказать это артиллеристам. Только приехав в Иваново, посоветовавшись со своими девушками, она решилась и написала письмо бойцам батареи, которым предлагала соревноваться: «Вы бейте фрицев, а мы будем перевыполнять план».
Не правда ли, написано правдиво, а значит и хорошо,, лишь сумейте так же и использовать. Это для агитатора прямая находка.
Или вот, например, автор описывает, как установилась переписка этих девушек с теми батарейцами, которые не получают писем. Агитатор не должен пройти мимо этого» факта, столь важного в обстановке войны.
«Однажды девушкам написал новый военком батареи тов. Мальцев. Вот конец его письма: «Да, еще одна, просьба (по секрету). У меня есть бойцы, довольно хорошие ребята, не имеющие переписки с домом по причине,, сами представляете какой. Они довольно тоскуют, особенно, когда приходит почта, а письма им нет. Это действительно тяжело. Прошу вас, Дуся, продумать это и прислать мне хотя бы три-четыре адреса ваших девушек. Это даст мне возможность дать моим бойцам эти адреса и избавить бойцов от томительного ожидания. Прошу не посчитать это за грубость, а принять как просьбу для общего дела. А там уж бойцы сами предрешат направление этой переписки».
Дуся послала адреса. Завязалась переписка. И сейчас, когда приходит почта на «нашу батарею», письма получают не только те, кто имеет близких людей, а и те, чьи родные дома и села разрушены проклятым врагом.
Наверно, и бойцы «нашей батареи» в часы досуга говорят про девушек из далекого Иванова и называют их «наши девушки».
Затем автор приводит еще ряд эпизодов из жизни ивановских работниц. Описывает их жизнь и работу конкретно, реально, чувствуется, что здесь дан кусок подлинной жизни. Ничего нарочито не подчеркнуто, не натянуто. Это полезная статья для пропагандиста и особенно для агитатора. Вы считаете меня опытным агитатором. Я-то себя не считаю таким (смех), но я не смогу столько вам дать, сколько дадут эти статьи, если вы к ним серьезно отнесетесь и продумаете.
Такие статьи и все то новое, что появляется у нас в печати, с моей точки зрения, ценное и новое, вырабатывающее те формы агитации, которые наиболее действенны на сегодняшний день, появляются, скорее, в военной прессе. Видимо, военная пресса ближе к тем переживаниям, которые связаны с фронтом.
Вот, товарищи, и все, что я вам хотел сказать.
Как же сформулировать итоги нашей беседы? Я думаю так: наша пресса дает достаточный материал, нужно только умело его использовать. У нас есть способные авторы. Я останавливался только на статьях, вышедших за последние дни. Я не останавливался на пьесе Корнейчука «Фронт»; она имеет большое значение, дает ориентировку во многих вопросах, дает материал, над которым стоит подумать. Время, которое мы переживаем, очень суровое. Люди, как я уже говорил, выполняют огромную работу, которая поглощает все их силы. А вместе с тем жизненные условия, бытовая обстановка людей понизилась. Геройства, мужества, стойкости в нашем народе столько, что нет никаких оснований что-то создавать искусственно, что-то рекламировать; достаточно только брать материал из жизни народа, армии и говорить с чувством полного сознания о тех трудностях, которые несет народ, и о необходимости во что бы то ни стало побить врага. Если вы будете с такими материалами выступать перед народом, то я ручаюсь, что такой способ агитации будет наиболее действенным и будет иметь наибольшее влияние. (Аплодисменты).