 |
Сезон «зеркальных перевертышей»
|
|
|
|
Глава 2
СЕЗОН «ЗЕРКАЛЬНЫХ ПЕРЕВЕРТЫШЕЙ»
В три часа ночи Богданов встал из‑ за пульта вычислителя, снял с головы эмкан и кивнул Станиславу Томаху, сидевшему рядом в одних шортах.
– Порядок. Причина ошибки во втором ряду комплексного переменного. Рагимантас надеялся на свой гений математика, и… даже автомат не успел бы пройти все этапы решения задачи за то время, что оставалось у него до взрыва.
– Я рад и не рад, – хрипло ответил Станислав, вставая и потягиваясь мускулистым атлетическим торсом. – Жаль, что так случилось, и хорошо, что бремя вины не ложится на работников управления. Скверно, если аварии случаются вопреки всем принятым мерам, но уж совсем плохо, когда они случаются по вине спасателя. Может быть, поспим здесь? Все равно до утра времени кот наплакал…
– Нет. – Богданов накинул рубашку. – Жена будет волноваться. Я обещал, что буду сегодня… то есть вчера вечером уже.
– Тогда и я пойду.
Станислав запросил диспетчера вычислительного центра, сообщил, что машина освободилась, и не успел выключить виом, как изображение в нем сменилось: открылась темная комната, внутри которой угадывалась раскрытая постель, а в светлом конусе передачи стоял хорошо сложенный молодой человек. Лицо у него было открытое, слегка скуластое, глаза дерзкие, карие, губы большие, но твердые. Портила это лицо только нерешительная полуулыбка.
– Простите, что так поздно, – быстро сказал молодой человек: это был Филипп. – Не помешал? Я искал Станислава, и мне дали этот телекс.
– Знакомьтесь, – повернулся Томах к Богданову. – Это Филипп Ромашин – конструктор ТФ‑ аппаратуры. Я говорил тебе о нем.
– Никита, – назвался Богданов, разглядывая Филиппа, подумал: красивый юноша, однако чего‑ то ему недостает… уверенности, что ли? – Собственно, я удаляюсь, – продолжал он, надевая куртку и собираясь уходить, – а вы поговорите. В восемь ко мне, Слава.
|
|
|
– Если проснусь, – отозвался Томах. – Ну, что нового, Филипп? Что‑ то в последнее время я тебя редко вижу. Где пропадаешь? Ты, кажется, должен был играть за Континентальный кубок? Прости, не смог тебе позвонить…
Дальнейшего разговора Богданов не слышал. Выйдя из вычислительного центра, он вызвал пинасс и, чувствуя усталость во всем теле, сделал несколько упражнений дыхательного йога‑ тренинга. Усталость отступила.
Свет в парке был выключен, громада центра едва угадывалась на фоне ночного неба, но Богданов знал, как обманчива эта наружная спокойная неподвижность огромного здания, постоянно включенного в непрестанное тревожное бдение аварийно‑ спасательной службы, связанного неизмеримой сетью с десятками станций, баз и патрулей УАСС, [6] с отделами одной из обширнейших – увы, но это так – служб человечества. Тем не менее миллиарды людей спокойны в своих поисках, стремлениях, экспериментах, рискованных действиях именно потому, что УАСС – действенная, оперативная и всюду успевающая служба, работа которой видна не всегда и не всем, но результативность не требует доказательств. Сколько же их, всматривающихся в черноту эмканов, глубь виомов, зелень индикаторов на пультах, мчащихся в патрульных машинах над Землей, в пространстве, у всех освоенных планет? Сколько их, близких по мысли и сердцу людей?
Богданов запрокинул голову, окидывая взглядом серебристую вуаль Млечного Пути, пробормотал:
– Легион!..
Подошел пинасс, мигнул зрачком индикатора, открывая колпак. Богданов сел, тут же запищал зуммер видео на руке. Над браслетом встало облачко света и превратилось в тяжелую голову Керри Йоса, начальника отдела безопасности Управления аварийно‑ спасательной службы. Богданов машинально отметил время – без десяти три ночи, перевел его на среднесолнечное. Получилось без десяти пять по ССВ. Не одному Станиславу звонят посреди ночи, мелькнула мысль.
|
|
|
– Не спишь? – осведомился Йос скрипучим голосом. – Что‑ то я тебя плохо вижу. Где ты?
– Только что закончил со Славой цикл расчетов по аварии на сто третьем спутнике. Ты был прав – Рагимантас сделал ошибку, не дав сигнал на СПАС. [7] Ближайший оперативный когг мог успеть, но…
– Я говорил.
– А мы проверили. Я сейчас выбрался из ВЦ, [8] в парке нет света. Что случилось?
– Жми в управление, сколько тебе надо времени?
– Минут двадцать пять, если срочно.
– У нас не бывает не срочно. Даю тебе сорок минут. Кстати, у тебя нет знакомого специалиста по ТФ‑ связи?
– Нет… впрочем, погоди. – Богданов вспомнил недавнее знакомство с Филиппом Ромашиным. – Есть один специалист, конструктор ТФ‑ аппаратуры.
– Годится. Хватай его, где бы он ни был, и тащи в управление. Все.
Виом погас. Богданов немного посидел, чувствуя холодок тревоги, заползающий в сердце, потом вызвал сто семнадцатую комнату вычислительного центра, откуда только что вышел. К счастью, Станислав еще был там.
– Слава, тут такое дело: вызывает Керри, а что случилось, не говорит. Вероятно, что‑ то серьезное, иначе он не стал бы нас тревожить ночью. Еще ему нужен специалист по ТФ‑ связи. Твой Филипп хороший инженер?
– Он инженер‑ синектор. [9]
Богданов уважительно прищелкнул языком.
– Неплохо! Охарактеризуй его вкратце.
– Тридцать один год, мастер спорта по волейболу, холост. Родители погибли во время первой разведывательно‑ контактерской экспедиции на Орилоух. Вот и все, если коротко. Могу добавить, что я его знаю с детства, жили в одном доме.
– Неплохо, – повторил Богданов. – Вызывай его немедленно, только не пугай. Где он живет?
– Живет‑ то он недалеко, в Басове, восьмой круг Москвы, минут десять лета до ближайшего метро, но неужели Керри не нашел специалистов в техническом секторе?
– Не знаю, значит, не нашел. Дай координаты управления твоему Филиппу и добирайся туда сам, сроку у тебя сорок минут, а я на минуту заскочу домой, предупрежу жену. Чует мое сердце, что освобожусь не скоро.
|
|
|
Богданов закрыл колпак, вскрыл запломбированную крышку спидометра ключом, имеющимся только у работников аварийно‑ спасательной службы, и отключил ограничитель скорости. Пинасс задрал нос и со свистом пошел в небо. А в следующее мгновение Богданов увидел летящий навстречу, прямо ему в лоб, такой же каплевидный аппарат с алой мигалкой. Он успел врубить экстренное торможение (Какого лешего?! Ненормальный он, что ли, встречный киб‑ водитель?! ) и растопырился в кресле, упираясь ногами в переднюю стенку, ожидая страшного лобового удара. Но ничего не произошло! Шедшая навстречу машина врезалась в пинасс неощутимо, как призрак, и растаяла, будто ее и не было. Зато богдановский пинасс оказался почему‑ то развернутым носом к парку.
– Что это было? – спросил Богданов у киб‑ водителя, вытирая вспотевший лоб. – Почему ты не затормозил?
– Не было приказа.
– А движущийся навстречу аппарат – не приказ?!
– Пространство впереди было свободно на глубину радарной видимости.
– Как это свободно?! А этот… «призрак»?
– Мы пересекли слой воздуха, отражающий все предметы, как зеркало. Шедший на нас аппарат был моим отражением.
Богданов посидел с минуту, растирая ушибленное колено, и скомандовал поворот. «Чертовщина какая‑ то, – подумал он уже спокойно. – Или я плохо знаю физику атмосферы? Что‑ то не припомню, чтобы кто‑ то описывал явления „зеркального воздушного слоя“. Придется запросить информарий физиков, некомпетентность для безопасника недопустима…»
Богданов еще больше бы удивился, если бы узнал, что его часы с этого момента стали отставать от эталонов точного времени на пятьдесят минут.
Сопровождаемый Томахом, продолжая недоумевать по поводу неожиданного вызова, Филипп шагнул в дверь и остановился. Кабинет начальника отдела безопасности УАСС представлял собой в данную минуту поляну в глубине тропического леса. Сложно и сильно пахло зеленью, тиной, цветами и еще чем‑ то терпким и незнакомым, но дышалось легко и свободно, совсем не так, как в настоящем тропическом лесу.
|
|
|
Томах смело двинулся через всю «поляну» к группе людей, обступивших какой‑ то прозрачно‑ хрустальный шар. Филипп не решился идти за ним, хотя все это тропическое великолепие было иллюзией, созданной аппаратурой видеопласта.
Один из стоящих у шара обернулся, тотчас же лес вокруг исчез, а за ним и половина людей, из которых остались трое; появилась обстановка кабинета: гнутые янтарные стены, с искрами в глубине, висящий над черной бездной пола пульт видеоселектора, прозрачный шар с роем золотых пчел внутри, семь кресел у стола.
– Проходите, – сказал хозяин кабинета, на виске которого иногда словно сам собой шевелился розоватый, едва заметный косой шрам.
Филипп, испытывая неловкость, прошел вслед за Томахом и сел рядом. Пока Керри Йос разговаривал с кем‑ то по виому, он исподволь осмотрел кабинет, шар, гадая, что это за устройство, и, осваиваясь со своим новым положением, стал изучать руководителя одного из самых легендарных отделов Управления аварийно‑ спасательной службы.
Керри Йос среди других ничем особым не выделялся – таково было первое впечатление. Невысокий, с плечами разной высоты; лицо тяжелое, с массивным подбородком, близко посаженными не то серыми, не то карими глазами; нос картошкой, прямые губы. «Красавцем его не назовешь, и кого‑ то он мне напоминает…» – подумал Филипп.
Станислав, очевидно, понял его состояние, хмыкнул, наклонился к уху соседа, которого Филипп видел впервые. Тот еле заметно улыбнулся и неожиданно подмигнул Филиппу, отчего конструктор снова почувствовал себя не в своей тарелке: как‑ никак в отдел безопасности его приглашали в первый раз.
Керри Йос закончил разговор и выжидательно посмотрел на присутствующих.
– А где Никита? Слава, разве он был не с тобой?
– Он ушел раньше, потом позвонил из кабины такси. Собирался на минуту заскочить домой…
– Понятно, подождем минуту. А пока давайте знакомиться. Меня зовут Керри, я начальник отдела безопасности.
– Это Филипп Ромашин, – представил Филиппа Томах. – С ним мы знакомы давно, практически с детства.
– Тектуманидзе, – представился улыбчивый сосед Томаха, судя по загару и чертам лица – грузин.
– Бассард, – коротко представился четвертый незнакомец.
– Филипп – конструктор ТФ‑ аппаратуры и мастер спорта по волейболу планетарного класса, – добавил Томах.
– Неплохо, – с уважением сказал Керри Йос, – весьма неплохо. У нас будет время познакомиться поближе. Где же все‑ таки Никита? – Он наклонился к столу и вытащил из него «бутон» микрофона. – Андр, созвонись с Богдановым…
|
|
|
– Не надо, – раздался с порога голос заместителя начальника отдела. – Товарищи, со мной произошла любопытная история. – Никита прошел к столу.
Теперь Филипп мог разглядеть его лучше, чем давеча во время знакомства. Замначальника отдела был худощав, среднего роста, с неторопливыми движениями, полной уравновешенностью мимики и жестов и с пронзительными глазами ясновидца. И голос у него был глубокий и хорошо поставленный.
Богданов закончил рассказ о «столкновении» с «зеркалом», и Филипп тут же вспомнил свое недавнее приключение. Но рассказать об этом постеснялся.
– Все ясно, – сказал Керри Йос, – и не такое бывает с безопасниками ночью. Но я не понял, почему ты задержался.
– Как задержался? – удивился Богданов. – Я был в пути всего двадцать минут, причем включая крюк домой.
– Да? – в свою очередь удивился начальник отдела. – А где ты был еще пятьдесят минут?
– Пятьдесят минут? – Никита поднял руку с браслетом видео, вызвал отсчет времени и показал присутствующим. – Путаете вы что‑ то, друзья, вот, пожалуйста, двенадцать минут четвертого.
Керри Йос включил командный отсчет, киб‑ секретарь сообщил:
– Поясное время четыре часа две минуты сорок секунд.
Богданов побледнел.
– Чепуха какая‑ то!
– И я так думаю, – сухо сказал Йос. – Если это неизвестное науке явление, то его назовут твоим именем. Найдешь причину задержки – доложишь. Это действительно странно. Но к делу. Вызывал я вас вот по какой причине: три дня назад к системе звезды Садальмелек был послан транспорт с грузом. На финише транспорт не появился.
В комнате стало совсем тихо.
– Второй случай, – тихо обронил взявший себя в руки Богданов.
– Верно, второй, но главное – оба произошли в диаметрально противоположных точках пространства. Вы помните первый случай – не прошел ТФ‑ посыл к гамме Суинберна. Средний радиус стационарной ТФ‑ связи пятьдесят парсеков. До Садальмелека – сто десять. Первая и вторая промежуточные станции просигнализировали, что груз прошел нормально, но на финише не появился. То же было и в случае посыла к системе Суинберна: до гаммы Суинберна сто восемьдесят парсеков, все три промежуточных передатчика дали «добро» и… груз к месту назначения не прибыл!
– Может быть, транспортники сорвались с трассы? – спросил Бассард, шевеля косматыми бровями. – Ведь был случай лет пять назад…
– Нет, – покачал головой Филипп. – В результате срыва летят и сами ретрансляторы – взрываются генераторы поля. Здесь же у вас станции отработали нормально… – Он прервал речь и недоверчиво посмотрел на Керри. – Но это же нонсенс! Для приема ТФ‑ передачи нужен как минимум ТФ‑ приемник. Иного просто не может быть!
– Да? – холодно бросил Йос. – Тогда где‑ то существуют ТФ‑ приемники, установленные… – он помолчал, – установленные не людьми.
Наступила тишина. Ее через минуту нарушил Богданов:
– Накладок нет?
Керри Йос, чуть прищурясь, покосился на него.
– Технический сектор в отличие от нашего ошибается редко. Эксперты перерыли все ТФ‑ станции в контролируемой нами области космоса – грузы исчезли бесследно. Но если верить словам Ромашина… – Начальник отдела запнулся. – Простите, Филипп, я оговорился, просто неудачный оборот речи. Я хотел сказать, исходя из вашей информации, следует сделать вывод, что грузы ушли к чужим станциям.
– Теперь понятно. – Богданов переглянулся с Томахом. – Значит, мы вышли на передовые посты чужой цивилизации, так?
– Это вам и предстоит выяснить, – сказал Керри Йос, и было в обыденности его тона нечто такое, от чего Филипп ощутил в душе тревогу и неуверенность. До него только теперь дошел смысл слов «чужая цивилизация».
– Мы пригласили вас, Филипп, вот почему, – продолжал начальник отдела. – Эксперты сектора сейчас все в разъездах, а вы опытный специалист по ТФ‑ связи. Не могли бы вы помочь нам? Придется, конечно, на некоторое время покинуть Землю.
Филипп не удивился вопросу, он ждал его, и все же ответить сразу было трудно, мысли разбежались.
– Вы знаете… в общем‑ то, специалист я… вот если начальник бюро Травицкий…
– К сожалению, времени на переговоры у нас нет, да и немолод Кирилл Травицкий, такие беспокойные путешествия ему не по плечу. У вас есть иные причины для отказа?
– Да… н‑ нет, причин, собственно… тренировки в сборной, разве что, – забормотал Филипп, ненавидя себя за растерянность. – Я приглашен в сборную Земли, и тренер будет недоволен… если это надолго.
– Тренера я беру на себя, – сказал Томах. – Из формы ты не выйдешь, ручаюсь. Кстати, а насколько действительно рассчитана командировка?
– На неделю, – подумав, сказал жизнерадостный Тектуманидзе. – Может быть, на две, максимум на три.
– Вполне определенно, – усмехнулся Томах. – Плюс‑ минус год.
– Согласны? – Керри Йос остался серьезным и спокойным, и Филипп вдруг понял, кого он напоминает, вернее, откуда в нем иногда мелькают знакомые черты: сдержанность, спокойствие, готовность к действию, быстрота оценки собеседника, внутренняя убежденность и сила. Эти черты были присущи и Томаху, и Богданову, и, наверное, всем работникам аварийно‑ спасательной службы, и отражали они не случайное явление, а доминанту характера, состояние души и тела.
– Согласен, – сказал Филипп хрипло.
– Спасибо. Тогда – завтрак, сборы, и в дорогу. Слава, побеспокойся обо всем необходимом. Старт «Тиртханкара» через три с половиной часа.
– Пошли, – будничным тоном сказал Томах и встал. Ему было не привыкать.
Они вышли, зажмурились от смены освещения: коридор был залит ярким солнечным светом.
– Слава, – сказал Филипп, – а зачем такая спешка? Подождали бы экспертов из технического сектора и спокойно занялись проверкой этих ваших ТФ‑ ретрансляторов.
– А чужая цивилизация? – напомнил Томах. – Мы открыли пока всего одну цивилизацию, исследовав двести сорок звезд, цивилизацию Орилоуха, да и та оказалась негуманоидной, отказывающейся от исследования космоса. А здесь, похоже, она, по крайней мере, не уступает нашей в темпах освоения Галактики! Понял? Нам нельзя не спешить.
– Да‑ а, работа у тебя – не позавидуешь! Добровольцы – шаг вперед! Так? А кто такой Бассард?
– Что, не понравился?
– Как тебе сказать… угрюмый он какой‑ то, непропорциональный и недоброжелательный.
– В наблюдательности тебе не откажешь. Генри Бассард – начальник второго сектора УАСС, того самого, который отвечает за безопасность системы Садальмелека и всего созвездия Водолея; я имею в виду – безопасность исследователей. Ну, Бог с ним, со вторым сектором, тебе еще представится случай познакомиться с Бассардом поближе. Я заметил твою мину, когда ты оценивал нашего Керри. Как он‑ то тебе показался?
Они вышли под прозрачный купол центрального метро управления, где располагалось более двухсот кабин мгновенного масс‑ транспорта.
Станислав нашел свободную и посторонился:
– Входи. Ну так как? – повторил он вопрос.
– Вполне нормальный… я хотел сказать, обыкновенный. – Филипп вошел в светлую, с белыми «мраморными» стенами кабину. Станислав с некоторым трудом втиснулся следом: оба были широкоплечие, мускулистые, хотя Филипп весь – порыв, движение, а Станислав – невозмутимое «хищное» ожидание.
– Нормальный! – фыркнул Томах. – Обыкновенный! Он просидел на Орилоухе почти три года после той злополучной разведывательно‑ контактерской экспедиции, во время которой погибли твои родители. Именно после этого случая и организовали в УАСС отдел «слепого контакта», страхующий работу специалистов Института внеземных культур. Керри был первым начальником ОСК.
Станислав рассказывал что‑ то еще, но Филипп его не слышал. Он вспомнил, как домой к ним пришла целая делегация работников управления и Комиссии по контактам, чтобы сообщить о гибели отца и матери, и как он не поверил, и что потом, в кошмаре пустых комнат… Грозный Орилоух, планета, физически почти тождественная Венере: океанов нет, плотность атмосферы «на дне» равна половине плотности воды, температура – плюс пятьсот градусов по Цельсию. И странная небиологическая «цивилизация жидких кристаллоподобных форм», разум, отказывающийся от любых контактов с другими разумными существами и без всяких объяснений уничтожающий гостей… первая открытая вне Земли цивилизация… А Керри Йос провел в этом аду три года!..
– Да‑ а, – занемевшими губами произнес Филипп. – Три года на Орилоухе – это много!.. Куда теперь?
Томах пожалел, что затеял разговор об Орилоухе.
– В кафе, знаю одно приятное местечко. Я, например, голоден. После завтрака будет время попрощаться. Тебе есть с кем?
– Не знаю, – пробормотал Филипп, вспоминая вдруг улыбку Аларики. – Разве что с Травицким?
Станислав набрал код выхода, ткнул пальцем в квадрат пуска, и их швырнуло в солнечный свет.
Керри Йос подвел Богданова к хрустальному шару, что‑ то щелкнуло, и внутренность шара наполнилась светом и жизнью. Это была объемная и почти масштабная модель второй спирали Галактики, так называемый Рукав Стрельца, в который входила и звезда‑ карлик Солнце.
– Есть еще одна проблема, – сказал Йос. – Более тревожная, чем остальные. Система Золотоволосой, планета Рыцарь…
– Орилоух на радиоязыке аборигенов, – уточнил Бассард.
– Да, Орилоух, мы тоже все чаще употребляем это название. Над планетой вращаются две наши орбитальные станции, одна обитаемая, вторая резервная, законсервированная. Вчера оттуда пришел сигнал: резервная станция вскрыта, кто‑ то ее посетил.
– Ого! – сказал Тектуманидзе. – Интересно. Неужели орилоуны?
– Исключено.
– Тогда кто‑ то из персонала рабочей станции.
– Тоже исключено. Раз в полгода на станцию отправляется смена техников для проведения профилактических работ, эта смена и обнаружила следы чьего‑ то присутствия. Защита станции не пробита, продолжает работать, но следы тем не мeнее есть.
– Насколько я помню, у этих станций многослойная изоляция плюс ТФ‑ экран.
Керри молча нашел звезду, о которой они говорили, тронул в этом месте прозрачный шар кончиком щупа: шар отозвался тихим звоном.
– Но сквозь ТФ‑ экран не может проникнуть ни одно материальное тело!
– Мы не можем! – мрачно, с нажимом сказал Керри Йос. – Мы. А они, значит, могут.
– Кто они? Не орилоуны же в самом деле.
– Все эти сообщения нуждаются в проверке, – веско сказал Бассард. – Лично я сомневаюсь в их истинности. Наследить на станции могли и сами техники еще в прошлое посещение.
– Сто сорок три парсека, – пробормотал Керри Йос. – До Садальмелека сто десять, до гаммы Суинберна сто сорок три. И все три звезды в разных секторах, и все три – на границе исследованной нами зоны. О чем это говорит?
– Не знаю, – помолчав, сказал Богданов.
– И я пока не знаю. А если не знает отдел безопасности…
– Значит, надо объявлять «Шторм» по управлению?
– Ну, «Шторм» не «Шторм», а хотя бы степень АА: готовность службам наблюдения за пространством, усиление патрульного обеспечения, косморазведке перейти на формы «Экстра».
– Не рано ли? – Бассард скептически поджал губы. – Вы представляете последствия тревоги?
Они посмотрели друг на друга, четыре специалиста, знающие цену неожиданностям.
– Ну, Керри, что ты, право… – позволил себе улыбнуться Тектуманидзе. – Нас же двадцать миллиардов!
– Успокоил, – грустно усмехнулся начальник отдела. – Действительно, нас двадцать миллиардов, из них восемнадцать на Земле и в Системе, остальные у других звезд. И я подумал: а не много ли это для других звезд?
Бассард задвигал своими бровями Карабаса Барабаса из детской сказки.
– Что ты этим хочешь сказать?
Керри посмотрел на браслет видео, в квадратике которого проступили цифры времени, и медленно проговорил:
– Sapienti sat…[10]
«Тиртханкар», дежурный спейсер УАСС – километровый цилиндр, увенчанный чудовищной гребенкой генераторов разгона, – вышел из собственного ТФ‑ коридора в мегаметре от дрейфующей в свободном пространстве ретрансляционной ТФ‑ станции. До ближайшей звезды было немногим меньше семи парсеков, мизерность плотности космического звездного поля ощущалась здесь с особенной остротой, поэтому казалось, что станция давным‑ давно заброшена и не функционирует – уж очень неэффективно выглядела она на фоне звездной пыли Батыевой дороги, как звали Млечный Путь древние монголы. Именно с этой станции и ушел в неизвестном направлении транспорт с грузом, перед тем как спохватившиеся диспетчеры из Истории, второй планеты Садальмелека, куда направился груз, растерянно докладывали Земле, что к Садальмелеку пришло только волновое эхо передачи, а сам груз исчез в неизвестности.
Станция была автоматической, точно такой же, как и все промежуточные ретрансляторы, усиливающие стационарный ТФ‑ туннель между станциями метро Солнечной системы и планет у других звезд. Обслуживающий персонал появлялся здесь раз в два года для профилактических осмотров силовых агрегатов и настройки дубль‑ систем. Но сейчас на ней не было ни одной живой души. Состояла она из двухкилометрового диаметра колец, соединенных тремя спицами изоляторов и создающих между собой приемно‑ передающий объем. Кольца были сделаны из металла и опутаны спиралями эмиттеров, окутанных в свою очередь «шубой» нежного голубоватого сияния.
Прибывших в первую очередь интересовали не силовые конструкции, а отсеки управления, прилепившиеся к кольцам и напоминающие драгоценные камни на перстнях.
Филиппу как специалисту было интересно бродить в лабиринтах энерголовушек и антенн, запрятанных в телах колец, сравнивать инженерные решения конструкторов Земли почти двадцатилетней давности с современными. Вместе с ним бродил по станции и Богданов, задавая иногда такие дельные вопросы, что Филипп только диву давался и однажды даже спросил, не работал ли инспектор когда‑ нибудь в Институте ТФ‑ связи.
– Не пришлось, – с улыбкой, смягчавшей пронзительный огонь в глазах, ответил Богданов. – Но я всегда интересовался ТФ‑ теорией и ее воплощением в действительность. Потому что от ТФ‑ транспорта – один шаг до перемещения в пространстве усилием мысли, а это моя мечта.
– Почему? – удивился Филипп.
– Тогда сама собой отомрет спасательная служба, каждый из нас сможет прийти на помощь другому, как бы далеко тот ни находился. Правда, тут возникает еще одна проблема – проблема мысленного общения, парасвязи. Причем проблема не физическая, а морально‑ этическая. Мысленный контроль над мгновенным перемещением в пространстве установить можно, а воспринимать чужую боль, страх, беду мы пока не научились.
– Для этого надо все время ощущать людей рядом, мысленно ощущать, эмоционально видеть их пси‑ сферу, желания и стремления. По‑ моему, это уже иные качества, другая энергетика тела, физические характеристики. Останется ли тогда от человека что‑ нибудь человеческое?
– Останется, – развеселился Богданов. – Доброта и стремление к совершенству. Разве не так?
На осмотр станции ушло два условных дня, хотя Филиппу помогала бригада инженеров спейсера под началом Станислава Томаха. К концу этого срока Филипп проникся к Богданову симпатией и уважением, малоразговорчивый и противоречиво‑ спокойный – по оценке Филиппа – заместитель начальника отдела безопасности оказался не только знающим дело специалистом и остроумным собеседником, но и тактичным и сдержанным человеком, в чем сказалась двойственность его натуры. По виду, мгновенной реакции на любой жест и беспокойному блеску глаз он должен был быть очень подвижным, нервным, суетливым человеком, на самом же деле богдановская выдержка даже вошла в поговорку, такого самообладания не было у «железного» Томаха, и это изумляло Филиппа и заставляло самого относиться к себе жестче, требовательней.
Отсек управления «левым» кольцом ретранслятора, как назвал его Томах, или «входом резонатора», как он назывался в паспорте, прятался под прозрачным куполом, способным выдержать ядерный взрыв, три одинаковых помещения с тремя совершенно одинаковыми компьютерами, координирующими работу оборудования станции. Два из них были дублирующими, но включенными постоянно в параллель с основным во избежание срыва канала.
При первом осмотре аппаратуры Филипп вдруг обратил внимание на панель терминала обратной связи, установленную специально для профилактического контроля работы компьютера, в рабочем режиме терминал был без надобности. Прямо над сенсором включения пульсировала необычайно красивая звезда, изменяющая со временем спектр излучения: три вспышки рубинового света, три оранжевого, три желтого, потом зеленого, голубого, фиолетового, и снова вся серия с начала… Озадаченный Филипп полюбовался чистыми переливами света и включил информ эксплуатации, однако в описании аппаратуры отсека не нашлось упоминания об индикаторе со сменой спектра. Судя по ответу информа, такая индикация не применялась на ретрансляторах вообще. Но «звезда» продолжала отсчитывать вспышки как ни в чем не бывало, а главное, источником света, как выяснилось, был просто участок панели, не имеющий подвода питания!
Филипп облазил весь терминал, сделал анализ материала панели и вынужден был сдаться: все параметры компьютера были в пределах нормы, а материал светящегося участка ничем не отличался от соседних. «Звезда» словно смеялась над ним, совершенно безобидная на вид, преобразившая панель в деталь сказочной декорации.
Может быть, это новейшая доработка оборудования? Но доработчики обязаны были оставить запись о реконструкции. Забыли? Маловероятно, хотя и не исключено. Что же это такое?
Ничего не придумав, Филипп поделился открытием с Богдановым, который отреагировал совершенно спокойно.
– Ну и что? – сказал он. – Вернемся и спросим у обслуги ретранслятора, не копались ли здесь доработчики. Нам важнее другое: узнать причину срыва груза.
На самом деле Богданов был очень и очень встревожен, но поделился своей тревогой только с Тектуманидзе.
Вечером второго дня, возвращаясь из очередной вылазки с Богдановым на станцию, Филипп, повинуясь больше инстинкту, чем сознательному решению, завернул вдруг в небольшой зал отдыха спейсера, откуда в коридор просачивались звуки музыки. Кто‑ то, вероятно, забыл закрыть дверь, и Филипп, прежде чем войти, с минуту размышлял, что привело его сюда.
В зале царил красноватый полумрак, и был он пуст, лишь в дальнем углу, где мерцал созданный видеопластом костер, кто‑ то сидел за столиком, уронив голову на скрещенные пальцы рук.
Музыка стихла. Сидевший поднял руку, пошевелил пальцами – зазвучала новая мелодия, Филипп вздрогнул. Это была старинная мелодия «Знак беды», напоминавшая о горечи утрат. Она всегда вызывала у Филиппа лирически‑ грустное настроение, а что такое настроение, как не климат сердца? И климат сердца у Филиппа после разрыва с Аларикой долго носил дождливый характер.
Откуда же здесь эта мелодия?..
Душу защемило так, что Филипп прикусил губу, бездумно глядя на трепет оранжевых языков пламени. Музыка продолжала свое нежное, тающее журчание.
Человек за столом встал и растворился во мраке. Но Филипп вдруг с суеверным страхом понял – женщина! Он не верил ни в совпадения, ни в мистику, ни в предчувствия, но в этот раз ощутил в себе такой властный зов сердца, что не раздумывая шагнул в зал.
Женщина стояла у громадного черного провала в стене – один из внешних виомов был включен в направлении Южного галактического полюса, – стояла, будто падая в абсолютную черноту пространства; взгляд невольно начинал искать искры света в этой темноте и не находил.
Филипп подошел, мучимый сомнениями, остановился, глядя на абрис женской фигуры. Женщина повернула голову… Он не ошибся, это была Аларика.
– Это ты, – сказала она низким спокойным голосом, будто они расстались час назад, будто не разделял их океан времени глубиной в пять лет, и неизвестности, и почти угасшей боли потери. Почти?.. – Не думала, что встречу тебя среди безопасников.
– Я всего лишь эксперт по ТФ‑ аппаратуре, и то временно. – Голос у него оказался таким же спокойным, и он усмехнулся про себя: в глубинах памяти шевельнулась надежда, но это была такая эфемерная ее тень, что здравый смысл легко расправился с нею. И все же… не умерла в душе память рук, память губ, память тела… Память голоса, движения, мысли… и память сердца… «О память сердца, ты сильней рассудка памяти печальной…» – всплыли вдруг строки. Чьи? Впрочем, какая разница? Случайные встречи только подчеркивают закономерность разлуки… – Я тоже не ожидал встретить тебя на спейсере.
– Я по‑ прежнему врач‑ универсалист «Скорой помощи» УАСС, хотя работаю в этом амплуа мало, практически один раз в месяц, дежурным врачом. Так получилось, что это мое дежурство совпало с экспедицией «Тиртханкара».
– Почему же я не видел тебя со времени старта?
– Была занята и… хотя вру. Просто не хотела, чтобы ты меня видел.
– Что же изменилось сегодня? На спейсере этого типа можно прожить год и не встретиться.
Аларика отвернулась к виому. Танцующее, немигающее пламя искусственного костра делало ее профиль загадочным, как изваяние древней богини.
– Мне рассказал о тебе друг моего мужа Никита Богданов. А я хотела проверить.
– Богданов? Друг мужа? – Вопрос прозвучал недостаточно естественно и спокойно. Он приказал себе быть посдержанней, но в грудь снова плеснуло волной грусти, и Филипп вдруг представил Аларику в объятиях мужа – абстрактной фигуры, смахивающей на Мая Реброва. Это отрезвило.
– Да, некоторое время они работали вместе. – Аларика осталась спокойной и ровной. – Он ведь тоже был спасателем, хотя и не безопасником. А ты все там же?
Темнота скрыла запылавшие щеки Филиппа. Вопрос прозвучал как незаслуженная пощечина. Грусть окончательно прошла, появилась злость.
– Все там же, – подтвердил он почти весело. – И по‑ прежнему играю в волейбол, как ты сама могла убедиться. Я спортсмен настроения, как отметил Ребров, я обидчив и самолюбив и не осуждаю себя за это. Каждый из нас пять лет назад решил по‑ своему: в силу эмоций – я, в силу неведомого мне расчета – ты…
– Я… – повторила она задумчиво. – Тебе не кажется, что ты довольно часто употребляешь местоимение «я»?
– Может быть, но мы не об этом. Ты мне тогда ясно сказала, что спорт – это несерьезно, это на год, на два, пока ты молод, и неопытен, и на вершине успеха… Неверно! Моя вершина еще впереди, и с высоты пяти лет, пока мы не виделись, я могу только повторить свои слова: волейбол, спорт – это на всю жизнь! Потому что большой спорт всегда приносил радость людям, и тем, кто им занимался, и тем, кто просто «болел». Потому что в каждом из нас живет дух соревнования, а для меня волейбол – не просто игра для себя и для зрителей, это в первую очередь школа жизни, где есть все: радость победы и горечь поражения, ярость атаки, и гнев ошибки, и напряжение мысли, и действие, в котором ты выкладываешься весь до конца! – Филипп выдохся и остановился. – Впрочем, прости, я, как всегда, увлекаюсь, в этом я не изменился.
Она молчала, вспоминая, как впервые встретила Сергея Реброва.
В тот вечер Филипп, на свою беду, пригласил ее на встречу с друзьями – был праздник Отмены Границ, он обещал познакомить ее с легендарными безопасниками, асами аварийно‑ спасательной службы. Торжество было в разгаре, после фейерверка они заполнили с веселым шумом один из старинных банкетных залов Москвы, Филипп на минуту оставил ее одну – заметил кого‑ то из знакомых, и в это время в зал вошел Ребров.
Среди этих сильных парней он не был ни особенно широкоплечим, ни особенно красивым, ни особенно значительным, и все же она мгновенно выделила его из толпы, так и не поняв в тот момент, чем же он заставил обратить на себя внимание. Лишь потом, через несколько дней, после двух встреч с ним – он тогда тоже заметил ее сразу, – она поняла: Сергей Ребров был целеустремленным и уравновешенным во всех отношениях. Такого самообладания, как у него, твердых убеждений, принципов и уверенности в себе Аларика не встречала ни у кого из своих прежних знакомых, и это решило ее судьбу, а заодно и судьбу Филиппа…
– Прощай, – сказал Филипп, делая шаг к двери. – Спокойной ночи.
– Постой. – Она подошла к столику, костер погас, вспыхнул белый свет. Щурясь от смены освещения, они разглядывали друг друга. Конечно же, пять лет наложили отпечаток, он стал мужественнее, сильнее, хотя губы все еще хранили тень нерешительности или безволия, она – чуть полнее, женственнее… красивее, что ли? Как это выразить словами? Мы четко знаем, что такое уродство, а что такое красота?.. В памяти всплыли строки, прочитанные когда‑ то Станиславом на дне рождения Аларики:
А если так, то что есть красота?
И почему ее обожествляют люди?
Сосуд она, в котором пустота,
Или огонь, мерцающий в сосуде? [11]
Слава умеет выбрать четверостишие, выражающее душу поэта, подумал Филипп. Стихи стары как мир, а воспринимаются как откровение…
– До свидания, – уже свободней произнес он. – Ты мне очень помогла сегодня, спасибо. Ты еще что‑ то хочешь сказать?
– Хорошо, если я ошибаюсь. – В глазах Аларики мелькнули упрямые огоньки. – Но и ты в одном ошибся. Пять лет назад я решила не в силу расчета, а в силу любви. Я любила Сергея.
Филипп
|
|
|
