 |
Глава 18. Бегство в Солнце
|
|
|
|
Глава 18
БЕГСТВО В СОЛНЦЕ
В глухой вздыхающей и шепчущей темноте возникли невидимые ласковые струи, коснувшиеся огромного окаменевшего тела Кузьмы. Он их почувствовал, однако не смог увидеть и определить, что это такое и почему их прикосновение так приятно.
Струи исчезли. Кузьма ощутил укол и стал проваливаться в темноту как в омут. Каменный панцирь, сковавший тело, треснул, начал отваливаться, но этот процесс сопровождался вспышками боли, Кузьма напрягся, закричал, не слыша своего голоса, и тут же появились нежные, ласковые струи, унимающие боль, а откуда‑ то из невероятной дали донесся тихий, успокаивающий гул, несущий заботливое тепло.
Темнота начала отступать, рассеиваться, в ней проявились светлые прожилки и пятна. Нежные струи превратились в удивительно мягкие пальцы, перебирающие волосы на голове, а гул – в убаюкивающий ласковый женский голос.
– Катя… – прошептал Кузьма, сбрасывая с себя остатки «панциря» и силясь разлепить глаза.
– Очнулся… – донесся до него чей‑ то шепот.
– Лежи тихо, – влилась в уши райская музыка голоса Кати. – Тебе нужен покой. Я рядом, все нормально, спи…
– Ка… тя… – Кузьма улыбнулся и стал тонуть в тишине. Но не испугался этого, просто уснул…
Следующее его пробуждение было гораздо более приятным.
Стоило ему выбраться из душной пещеры полной неподвижности на свет, как он стал различать чьи‑ то негромкие голоса, увидел смутные тени, попытался протереть открытые глаза и очнулся окончательно.
Он лежал в светлой просторной комнате с закругленными углами и матово‑ белыми стенами, на необычной кровати, напоминающей большую люльку. Рядом стояла хрустально‑ серебряная, играющая разноцветными огнями колонна вириала какого‑ то медицинского аппарата, подсоединенного к кровати. Еще два аппарата вырастали из стены и зорко следили за лежащим целой системой окуляров и антенн.
|
|
|
У огромного – во всю стену – окна стояли и разговаривали трое: мужчина и две женщины. Одна из них угадала движение больного и быстро подошла. Это была Екатерина. Приблизилась и вторая.
– Мама, Катя… – сказал Кузьма с блаженной улыбкой. – Где я?
– Я говорил – рано, – проворчал мужчина. – Мысли и женщины вместе не приходят. Он еще ничего не соображает.
– Дед!..
– Лежи, не напрягайся, – сказала мама, заботливо поправляя покрывало. – Как ты себя чувствуешь?
– Нормально… спасибо… так я в клинике? Сколько же я здесь пролежал?
– Двое суток.
– Не может быть!
– К сожалению, может. Тебе достался слишком мощный разряд парализатора. Стрелок дозировкой не озаботился.
Кузьма полежал, привыкая к своему положению.
– ЮЮ задержали?
– Ушел. Не волнуйся, задержим, он в розыске, – сказал Филипп. – А вы с Хасидом еще получите за свою самодеятельность по полной программе.
– Это не самодеятельность… Нам Ян разрешил… – все поплыло перед глазами Кузьмы.
На колонне вириала перемигнулись огни, и тотчас же к голове Кузьмы придвинулись два манипулятора с сеточками, подул холодный ветерок с запахом озона, стало легче.
Катя взяла Кузьму за руку, встретила его прояснившийся взгляд, но только покачала головой. Она выглядела потерянной и грустной. Кузьма представил, сколько ей пришлось пережить, и погладил пальцы девушки, уловив ответную ласку.
– Где Ходя? – посмотрел он на деда. – С ним все в порядке? Он подтвердит, что мы действовали от имени Лапарры.
– Полковник Хаджи‑ Курбан продолжает нести службу в экипаже «солнечного крота». Выздоравливай, потом поговорим.
– Он вернулся?!
– Это его работа.
|
|
|
– Мне тоже надо вернуться на борт «крота».
– Не дури. После парализатора тебе надо восстанавливаться по крайней мере три дня. Пошли, Дениз. – Филипп взял невестку под локоть. – Нам еще надо решить кое‑ какие неотложные проблемы.
Мама наклонилась над Кузьмой, поцеловала в висок, погладила по щеке и вышла вместе с дедом. Катя дождалась, пока за ними закроется дверь, быстро поцеловала больного в губы и села рядом с кроватью на выросший из пола стул, продолжая держать Ромашина за руку. Он улыбнулся.
– Это ты меня гладила? Я чувствовал… так приятно!.. Давно здесь?
– Почти двое суток. Мне разрешили, я даже спала здесь.
Кузьма зажмурился, счастливо улыбаясь, потом вспомнил бой с командой ЮЮ, выстрел из парализатора, помрачнел.
– В меня стреляла моя жена…
– Я знаю, – кивнул Катя. – Не надо копаться в прошлом, лучше давай поговорим о будущем.
– Ты считаешь, оно у нас есть?
– Что ты имеешь в виду?
– А ты?
– Я говорила о нас с тобой.
– А я о будущем человечества. Представляешь, что будет, если нам не удастся нейтрализовать «огнетушитель дьявола»?
– Не представляю. Я чувствую, что все закончится благополучно и без твоего участия. Ты свое дело сделал.
– Нет, я должен быть там, вместе со всеми, с Ходей, с твоим дедом. Понимаешь? Должен! Никто не сможет лучше меня настроить «паньтао» и включить в нужный момент.
– Лежи уж, герой. – Катя снова поцеловала его в губы. – И без тебя найдутся специалисты. Слава богу, что ты пришел в себя. Наконец‑ то я могу на пару часов слетать домой и привести себя в порядок. Выдержишь тут без меня, никуда не сбежишь?
– Сбегу, – пообещал он. – Хотя лучше было бы сбежать вдвоем. Мне здесь нечего делать.
– Полежи хотя бы еще денек, потом я тебя заберу. Обещай мне вести себя хорошо.
– Обещаю, но только в обмен на… – Кузьма подумал. – На поцелуй.
– Обойдешься, – с притворной строгостью сказала Катя, направляясь к выходу из палаты, потом вернулась бегом, поцеловала его так, что он чуть не задохнулся, и убежала.
Кузьма остался лежать со счастливой улыбкой на губах, с сожалением подумав, что лежит в клинике, а не дома у Лапарры. Там‑ то он не отпустил бы Катю просто так.
– Эй, есть кто живой? – позвал он.
– Слушаю вас, – вежливо отозвался палатный инк.
|
|
|
– Включи мне программу новостей.
– Вам нельзя волноваться.
– Включи, не то выпрыгну в окно, – пригрозил Ромашин.
Стена слева от кровати потеряла плотность, приобрела консистенцию туманной пелены и превратилась в виом. В глубине голубой сияющей бездны вспыхнула радуга, образовала земной шар, бегущих по нему коней, фон из голубого стал темно‑ фиолетовым, по нему поплыла череда планет Солнечной системы, по которым проскакало стадо лошадей: это была эмблема программы мировых новостей. Затем эмблема переместилась влево, а на ее месте протаяло черное окно с ведущими передачи: очень красивой девушкой по имени Полина, бывшей «мисс Вселенная», и приятной наружности седым мужчиной. Они перечислили основные события дня и начали программу с сообщения об успешном продвижении к ядру Солнца «солнечного крота».
Виом вспыхнул непередаваемо густым оранжевым светом, показывая недра светила с более темным рисунком «стеблей», «петель», «жил» и «клубней» – уплотнений и разряжений в солнечной плазме, а также более светлых участков, обозначавших очаги «предварительного ядерного разгона». Температура в этих очагах достигала таких значений, что уже могли идти термоядерные реакции протон‑ протонного цикла. [61] За те двое суток, что Кузьма пролежал в клинике без сознания, «крот» успел пройти почти треть пути до ядра – то есть около двухсот двадцати тысяч километров.
– Мне надо быть там… – прошептал Кузьма, залитый потоком ало‑ оранжевого сияния.
К вечеру ему стало намного лучше, и он даже встал, чтобы пройтись по палате и постоять у окна, полюбоваться дивным весенним пейзажем за стенами клиники: пойма реки, обширные луга, кромка леса, неторопливо плывущие по безмятежному небу облака, сверкающие шпили какого‑ то мегаполиса на горизонте.
Катя прибегала дважды, занятая какими‑ то таинственными неотложными делами, и пообещала просить медперсонал, чтобы Ромашина отпустили из клиники на следующее утро. Скрепя сердце Кузьма позволил уговорить себя и теперь маялся, не зная, чем заняться. От нечего делать подключил к видеосистеме палаты игровую программу и начал строить виртуальный мир, моделировать ситуацию в ядре Солнца, и в это время в палату зашел Филипп Ромашин.
|
|
|
Директор был озабочен, скуп на слова и торопился. Он молча выключил аппаратуру виртуального моделирования, усадил внука на кровать и сел на стул сам.
– Ну‑ ка повтори, что вам с Ходей сказал Лапарра, когда информировал об ультиматуме?
Кузьма пожал плечами.
– Да ничего особенного. Сказал, что Катю пленили и потребовали код линии метро «крота». Потом посоветовал захватить Оскара, выяснить, где прячут Катю, и освободить. Это все. А что?
– Он не имел права отпускать вас. Ни под каким видом!
– Почему? У него оставалось всего шесть часов на раздумья. Как бы он освободил Катю, если бы не отпустил нас?
– Для этого существует множество других способов. Он мог бы послать мне сообщение.
– А если он боялся утечки информации? А так нас никто не ждал, операция прошла успешно…
Филипп усмехнулся.
– Успешно… Министр в ярости обвинил нас в превышении власти и срочно созвал Совет безопасности. Ребров снят. Юэмей Синь переведена в начальники отдела криминальной полиции. Как говорится: ни одно доброе дело не остается безнаказанным. Вот тебе и успешно…
Кузьма проглотил ком в горле.
– Я не знал… извини… а ты? Тебя оставили?
– Пришлось идти на поклон к премьеру. Мы еще кое‑ что могём. Ладно, не расстраивайся, все скоро изменится. Возвращайся в институт, работай.
– Вы же хотели зачислить меня в штат службы безопасности.
– Пока нет смысла. Потерпи дня три‑ четыре, все решится. Катю береги, она практически беззащитна, нет у нее никого, кроме тебя.
– А друзья, дед?
Филипп отвернулся, прижал ухо пальцем, получая сообщение от дежурного, грузно встал.
– Я пошел. Не раскисай тут и в игрушки не играйся. О нашем разговоре никому ни слова.
– Конечно, дед, я понимаю, мог бы и не предупреждать. Черт, как плохо все повернулось! Если бы мы знали тогда… А где Оскар?
– Пришлось вернуть папаше… в обмен на некоторую лояльность по отношению к семейству Ромашиных. Он пообещал нас не трогать.
– И вы ему верите?
– Упаси боже! Но какой‑ то малый резерв времени у нас есть.
– Значит, Оскар сейчас на Земле?
– Нет, вернулся с полковником Хаджи‑ Курбаном на «крот».
Кузьма встал, сжав кулаки.
– Тогда мне тоже надо вернуться! Наших там всего трое против пятерых.
– Может быть, даже меньше. Но тебе не надо туда идти! Знаешь поговорку? Если господь хочет наказать зайца, он дарит ему храбрость.
– Но почему?! – вскричал Кузьма. – Я уже здоров, и меня никто не заменит! И я действительно не боюсь!
|
|
|
– Я запрещаю тебе даже думать об этом! – тяжело проговорил Филипп и вышел.
Дверь за ним бесшумно закрылась, оставляя пациента палаты наедине со своими эмоциями и мыслями.
– Вот вздорный старик! – в сердцах сказал Кузьма. – Уел‑ таки… Я боюсь, и еще как! Но ведь храбрость, как говорил классик, это когда только я сам знаю, как я боюсь…
Постояв минуту у окна, бездумно глядя на красноватый закат, предвещавший ветер, Кузьма очнулся и начал торопливо собираться.
Уник отыскался в стенном шкафу, туфли тоже. Тайфа нигде не было. Чертыхнувшись, Ромашин переоделся, потушил свет в палате, не отвечая на вопросы инка, выглянул в окно – палата располагалась на третьем этаже клиники, – и прыгнул вниз.
Через полчаса он сел в такси, которое доставило его к ближайшей станции метро; ею оказалась вторая Тульская. Затем Кузьма позвонил Кате из виом‑ пузыря связи, сказал, не давая ей открыть рта, что отбывает на Солнце, попросил беречься и отключил связь. В кабине метро он набрал код метро «крота», сохранившийся в памяти. Вышел он уже в финиш‑ кабине «подсолнцехода».
* * *
«Крот» вибрировал и трясся так, что нейтрализаторы инерции и гасители колебаний не справлялись, и часть вибрации передавалась модулям отсеков, в том числе – рубке управления и жилой зоне. Но если пилот не мог покинуть рабочее место надолго, то остальные члены экипажа предпочитали отсиживаться в своих каютах, а точнее – отлеживаться в гамаках, специально взятых именно для такого случая.
Лежал и Кузьма, прибывший на борт «крота» шестого мая, в самый разгар тряски.
Приняли его спокойно, если не сказать – равнодушно, и лишь Оскар, попавшийся ему в коридоре, заметил со своей обычной самоуверенно‑ ехидной улыбкой:
– Битому неймется? Ну‑ ну… все впереди.
Кузьма прошел мимо молча, словно не заметил генерала, хотя был готов задушить его голыми руками.
С Хасидом они встретились в зоне отдыха, и безопасник, не ожидавший появления друга, поведал ему последние новости. Особенно тревожным было известие о странной атмосфере среди экипажа, практически отказавшегося заботиться о системах «крота» и контролировать движение машины к цели. Даже Беата Полонска, женщина неукротимой энергии и любознательности, потеряла интерес к происходящему и проводила время в основном в своей каюте, нехотя откликаясь на вызовы.
Кузьма предположил, что все это результат огромного психологического давления на души членов экспедиции, эффекта «ожидания смерти», и Хасид с ним согласился, но легче обоим от этого не стало. А Лапарра даже не поинтересовался, чем закончился их поход. То ли уже знал все от Оскара или директора УАСС, то ли был слишком занят управлением и прокладкой курса. И это обстоятельство тоже не могло не беспокоить безопасника и его друга. Однако, что бы ни происходило на борту «крота», аппарат по‑ прежнему упорно «грыз» плазму солнечных недр и продвигался к ядру, преодолевая каждый час примерно три с половиной тысячи километров.
Седьмого мая он пересек границу слоя «ядерного возбуждения» с температурой в полтора миллиона градусов, и вибрация в отсеках машины усилилась. Ходить по ее коридорам стало почти невозможно: позвоночник выдерживал не больше полминуты, а потом начинал нестерпимо болеть. Объяснил это явление Уве Хесслер.
– Мы идем через зону высокочастотной плазменной турбулентности, – сказал он. – Турбулентность же вызвана образованием коллапсирующих каверн и плазмонов – плазменных волн различных типов, интенсивно взаимодействующих друг с другом.
– Почему они коллапсируют, эти ваши каверны? – вяло поинтересовался Хасид; этот разговор состоялся после полудня седьмого мая по интеркому – все лежали в гамаках.
– Каверны образуются из‑ за микроядерных взрывов, – обрадовался появлению собеседника доктор Хесслер. – В этом слое все время возникают очаги термоядерных реакций, получается небольшой взрыв, в плазме возникает газовая полость с высоким давлением диаметром до сотен метров, затем реакция прекращается, и каверна схлопывается, коллапсирует. В результате образуется волна давления, передающаяся со скоростью, намного превышающей звуковую, которую воспринимает наше защитное поле, а вместе с ним и корпус «крота». А так как такие микровзрывы происходят часто, получается вибрация.
– И скоро она закончится?
– Как только мы пересечем «границу Сахарова» – границу слоя, за которым идет «буферная» зона. Давление достигает миллиарда атмосфер, скорость движения частиц плазмы начинает превосходить фазовую скорость расширения каверн, частицы убегают от поляризационной «шубы» и образуются Т‑ солитоны – струи термоядерных реакций. Их всего шесть типов: альфа, бета, гамма, дельта, сигма и каппа. В альфа‑ солитонах происходит реакция слияния ядер углерода‑ двенадцать с ядрами водорода, образуется азот‑ тринадцать, плюс нейтрино и гамма‑ излучение. Потом в бета‑ солитоне азот‑ тринадцать распадается на…
– Не так быстро, профессор, – остановил физика Хасид. – Голова плохо воспринимает информацию. Как долго нам ждать вашу «буферную» зону?
Хесслер помолчал, обиженный остановкой, потом сухо сообщил:
– Не меньше двадцати часов.
Раздался чей‑ то стон, потом голос Гредаса:
– Господа соларнавты, может, развернемся да полезем назад, домой? Мочи нет терпеть!
Это заявление вызвало оживление у экипажа, послышались даже смешки и шутки, но непрекращавшиеся гул и тряска заставили вскоре всех замолчать. «Кротом» снова завладела «тишина».
Кузьма включил внешний обзор и оказался внутри пузыря, окруженного сияющей оранжевой бездной. Видеосистема «крота» работала отменно, подкорректированная специалистами после ходовых испытаний, и создавала эффект непосредственного наблюдения человеческими глазами происходящих вокруг процессов. Кузьма увидел «лес» ветвистых саксаулов – пересечений плазменных волн, более темных, чем основной фон недр Солнца; мерцание вспыхивающих и гаснущих звезд – термоядерных каверн; пробивающиеся откуда‑ то снизу, из глубин светила, переливчатые золотые языки огня – солитонные струи, а когда включался нейтринный телескоп, еще ниже (или глубже) проявлялась темно‑ бордовая крупноячеистая решетка – граница ядра Солнца, вечно кипящего термоядерного «котла». До него оставалось еще триста тысяч километров пути, почти трое с половиной суток. Где‑ то там, в невообразимой плавильне, торчал «футбольный мяч дьявола» и делал свое черное дело – поглощал плазму и охлаждал солнечное ядро.
Вибрация пошла на убыль раньше обещанного Уве Хесслером срока – спустя шестнадцать часов. Объяснялось это просто: командир «крота» и пилот увеличили скорость движения аппарата, и он преодолел слой высокочастотной плазменной турбулентности быстрее. Правда, при вхождении в «буферную» зону с ее солитонными струями вибрация полностью не ушла, просто стала ультразвуковой, слух лишь изредка улавливал тонкие пронзительные свисты и писки стен помещений, но терпеть эти звуки было несравненно легче. Хотя и возникало сомнение в прочности корпуса машины, терзаемого непрерывной дрожью.
Хасид стал исчезать из своей каюты, не сообщая Кузьме, чем он занимается. Оживились и другие члены экипажа, потянулись в «общественные» места – в рубку и в зону отдыха с бассейном. Начал «выходить в люди» и Кузьма, стараясь избегать встреч с Оскаром. В один из таких полубесцельных походов по верхнему уровню «крота» он обнаружил на стене коридора, рядом с люком в отсек «паньтао», самое настоящее «зеркало».
– Привет! – сказал Кузьма первое, что пришло в голову.
«Зеркало» равнодушно отразило его кривую физиономию с выпученными глазами и не ответило.
Кузьма подошел ближе, разглядывая плоский двухметровый лист зеркальной субстанции, воровато оглянулся и сунул палец в блестящую поверхность. Палец вошел в нее, не встречая сопротивления, как в более холодный слой воздуха.
«Доэкспериментируешься, – неодобрительно проговорил внутренний голос. – А если это „мертвяк“? »
Кузьма выдернул палец, вызвал Хасида. Безопасник появился через две минуты, сосредоточенный и невозмутимый. Оглядел «зеркало», погрузил в него палец, как Ромашин, покачал головой.
– Это не к добру.
– Вы о чем, полковник Хаджи‑ Курбан? – тотчас же раздался голос Лапарры.
Друзья переглянулись.
– Мы обнаружили «зеркало».
– Где?
– В переходном тамбуре к отсеку «паньтао».
Пауза.
– Ждите, я сейчас подойду.
– Дэв, регламент переходного тамбура, – быстро сказал Хасид.
– Слушаюсь, сэр, – раскатисто отозвался инк.
Хасид схватил Кузьму за плечи, развернул к себе.
– Слушай внимательно! Тебе надо срочно бежать на Землю! Лапарра не тот, за кого себя выдает. Почти все члены экипажа зомбированы! Я нашел в каюте Хесслера программатор. Они хотят запустить «паньтао» мимо цели, чтобы «огнетушитель» не пострадал. На Земле об этом никто не узнает. Времени мало. Передай деду, чтобы выслал сюда десант.
– Но как же… – растерялся Кузьма. – Почему Лапарра? Ты уверен?
– Не теряй времени, беги!
– А ты?
– Я их отвлеку, ничего они со мной не сделают. Ну иди же!
Хасид встряхнул Кузьму, подтолкнул его к эскалатору. Кузьма, как сомнамбула, деревянно переставляя ноги, пошел прочь, потом очнулся, оглянулся на провожавшего его глазами безопасника, вскинул вверх сжатый кулак и вприпрыжку помчался вниз. Скатился на второй уровень, миновал зону отдыха и свернул к жилой зоне, где были установлены кабины метро. Однако дверь каюты не открылась ни на мысленную команду, ни на голос. Она была блокирована!
– Дэв, открой доступ к метро! – позвал инка Кузьма.
– Приказ командира, – ответил Дэв сожалеющим тоном. – Никого не пропускать.
– Куда это вы собрались, милейший? – раздался сзади скрипучий голос.
Кузьма оглянулся. На него с легкой улыбкой смотрел одетый в «кокос» Гарри Ширер, поигрывая красивой тростью с инкрустациями. Представитель СЭКОНа с момента старта «крота» в Солнце нигде не появлялся, ни с кем не беседовал и не встречался, и Кузьма буквально забыл о его существовании.
– Уж не сбежать ли хотите, милейший? – продолжал доктор многих наук и мастер по рукопашному бою. – А меня с собой возьмете?
Кузьма посмотрел на трость в его руке и понял, что оружие вытащить не успеет.
|
|
|
