{3} Пролог

Степанова Г. А. Идея «соборного театра» в поэтической философии Вячеслава Иванова. М.: ГИТИС, 2005. 139 с.

Пролог.............................................................................................................................. 3  Читать

Глава 1. Философия поэта............................................................................................ 11  Читать

Глава 2. Театральная теория поэта-символиста

2. 1 «Возникновение трагедии».......................................................................... 35 Читать

2. 2. Идея «соборного театра» или «театр будущего»...................................... 53 Читать

2. 3. От «театра будущего» к театру настоящего. Мифотворчество или театрализация?........................................................................................................................... 67 Читать

Глава 3. Драматургия Вячеслава Иванова.................................................................. 88  Читать

Эпилог.......................................................................................................................... 130  Читать

Библиография. ........................................................................................................... 132  Читать

{3} Пролог

Конец века — всегда повод мысленно вернуться в его начало. Не составил исключения в этом «духовном паломничестве» и конец века двадцатого. В апокалиптических пророчествах философов и поэтов прошлого рубежа веков вычитывались рифмы к рубежу нынешнему, в политических утопиях, казалось бы, давно показавших свою несостоятельность, предугадывались пути «светлого будущего», в театральных идеях великих мастеров того времени обнаруживались новые (хорошо забытые старые) способы вернуть зрителя в театральные залы.

Начало XX века породило огромное количество политических, общественных и прочих мифов. Его исход — еще большее число мифов об этих мифах.

«Культура — эманация памяти», «культура — культ предков», «она есть память не только о земном внешнем лике отцов, но и о достигнутых ими посвящениях», «искусство есть со-общение»[i]. Это одна из ключевых идей философа и поэта, филолога и историка, театрального теоретика, «властителя дум» начала XX века Вячеслава Иванова. Тем не менее, его главный призыв: «Утолить палящую жажду у озера подземной Мнемосины»[ii] оказался менее популярным у современников и менее любим потомками, нежели другой, принимаемый иногда слишком буквально: «Кто не хочет петь хоровую песнь, пусть удалится из круга, закрыв лицо руками. Он может умереть; но жить отъединенным не сможет»[iii].

Иногда Иванова считают теоретиком «новых форм коллективного сознания», игнорируя его четкое разграничение понятий «легион» и «соборность», подгоняя удобные фразы в свои готовые формулы.

Менее всего к Вячеславу Иванову применимы однозначные ярлыки-определения. Кто он? Философствующий поэт, продолжатель традиции русской философской лирики, наследник Ломоносова и Державина или же философ, стихотворения которого — поэтический комментарий к эстетической теории?

Первые статьи были написаны им в 1904 – 1905 годах: «Поэт и чернь», «Ницше и Дионис», «Новые маски», «Копье Афины», «Вагнер и Дионисово действо», «Символика эстетических начал», «О Шиллере», «Кризис индивидуализма». В 1904 году в журнале Д. Мережковского «Новый путь» и в 1905 году в журнале Н. Бердяева «Вопросы жизни» выходит историческое исследование «Эллинская религия страдающего бога». В 1903 году вышел первый поэтический сборник «Кормчие звезды», в 1904‑ м — второй — «Прозрачность». В том же 1904 году закончена {4} трагедия «Тантал». Теория театра, теория символизма, идеи индивидуального и соборного начал в искусстве и истории ярко и образно декларируются Ивановым в стихотворении, статье, трагедии.

Театральная теория поэта является частью его эстетической теории, его философии искусства. Идея «соборного театра» — попытка религиозно-философского осмысления феномена искусства на определенном витке исторического развития.

Основные идеи философии искусства Вячеслава Иванова — ключ для анализа его театральной теории и драматургии. В центре этой философии — теория «реалистического» символизма. Поэт разделяет символизм на «идеалистический», ассоциативный, выражающий психологическое состояние художника, и «реалистический», который снимает присутствующее до исполнения времен разделение «неба» и «земли», осуществляя активное проявление небесного бытия в материальной форме. Концепция «соборного театра» как искусства «реалистического» символизма, как ЭЙКОН (икона, образ, притча) «Реальнейшего» занимает важное место в системе его религиозно-философских взглядов.

Большое влияние на поэта оказали размышления Ницше о дионисийском, экстатическом начале трагедии. Значение исследований Вячеслава Иванова — в философском осмыслении истоков театрального искусства, связанном с его учением о личности и соборности.

Иванов утверждает онтологическую ценность личности, подчеркивая при этом опасность утраты личностного бытия, переход его в Небытие в результате крайне углубленной индивидуации личности. Это тот почти непреодолимый в современном искусстве барьер между «поэтом» и «чернью», выводящий театральное искусство — соборное по свой сути, за пределы его сакрального и сакраментального значения.

Среди множества мифов, сопровождающих жизнь и творчество Вячеслава Иванова, один является наиболее популярным. Это миф, который приписывает поэту стремление поставить Диониса и его культ на место Христа и христианской церкви, а дионисийское действо, из которого возникло театральное искусство, на место литургического богослужения.

Если же внимательно обратиться к тексту Иванова, то можно убедиться в том, что этот миф является несостоятельным. Известно и популярное замечание Андрея Белого по поводу практического претворения в жизнь теории «дионисийского действия» о том, что он предпочтет кружиться в вальсе с хорошенькой барышней, чем водить хоровод вокруг {5} трагического козла с действительным тайным советником. Показательна также статья А. Белого «Символизм и современное русское искусство», на которую Вяч. Иванов ответил в статье «Две стихии в современном символизме. Экскурс И: Эстетика и исповедание»: «Назвав Диониса как некое “во‑ имя”, начертанное на моем знамени, мой критик обвиняет меня в уклончивости, недоумевая: “Кто Дионис? — Христос? Магомет? или сам Сатана? Но ужели должно еще повторять, что, по моему воззрению, Дионис для эллинов ипостась Сына, поскольку он — " бог страдающий" ”? Для нас же, как символ известной сферы внутренних состояний, Дионис, прежде всего — правое как, а не некоторое что или некоторый кто — тот круг внутреннего опыта, где равно встречаются равно верующие и разно учительствующие из тех, которые пророчествовали о Мировой Душе < …> И опять-таки, поскольку я эстетик, я вправе оперировать с религиозно-психологическим феноменом дионисийства, не имея методологического права придавать этому феномену определенное религиозно-догматическое истолкование»[iv].

Дионис для поэта не «живой бог» (кстати, он никогда не писал по отношению к Дионису слово «бог» с большой буквы), а путь преодоления индивидуализма, способ рождения личного опыта, являющегося сверхличным по значению, но главное «метод внутреннего опыта».

Иванов подчеркивает, что в первопамяти культуры не остается неучтенным ни один творческий порыв. «Дионисизм» для него еще и своего рода метафора свободы творчества. Свою философию творчества он называет символической, раскрывающей во всех явлениях связь всего сущего и «знаменья иной действительности».

Выявление красоты смысла самих вещей — «художническая теургия». В статье «О границах искусства» поэт вслед за Владимиром Соловьевым утверждает, что существует «три ипостаси человеческого подвига: подвиг резца, подвиг меча и подвиг креста < …> или: духовная культура, государство и церковь». «Но в нашу задачу входит рассмотрение лишь первого подвига и обследование “заповедного предела”, который отмечает теургическую межу художества»[v].

Драматургия Вячеслава Иванова — попытка создания новой символистской драмы. Это сложный театральный и философский текст, требующий комментария, который невозможно составить без анализа и вне контекста всего его творчества.

О Вячеславе Иванове — «духовном вожде» русского символизма написано и много, и мало. Много литературы мемуарного характера. О нем писали: Г. Адамович, Е. Аничков, Н. Асеев, А. Ахматова, А. Белый, Н. Бердяев, А. Блок, В. Брюсов, о. С. Булгаков, М. Волошин, Л. Галич, {6} Е. Герцык, С. Городецкий, Н. Гумилев, М. Добужинский, Б. Зайцев, Ф. Зелинский, А. Измайлов, В. Ильин, А. Кугель, М. Кузмин, Н. Лосский, С. Маковский, О. и Н. Мандельштам, В. Мануйлов, В. Мейерхольд, Д. Мережковский, О. Мочалова, П. Муратов, В. Пяст, М. Сабашникова, Вл. Соловьев, Ф. Степун, о. П. Флоренский, о. Г. Флоровский, С. Франк, Г. Чулков, Л. Шестов, Эллис, К. Эрберг.

К этому ряду имен хочется прибавить и отдельно выделить мемуарный очерк Дмитрия Вячеславовича Иванова «Из воспоминаний», книгу Лидии Вячеславовны Ивановой (Иванова Л. Воспоминания: Книга об отце. М., 1992), вступительную статью О. Дешарт к собранию сочинений Вяч. Иванова, книгу М. Альтмана «Разговоры с Вячеславом Ивановым», освещающую бакинский период жизни поэта.

Здесь перечислены авторы лишь наиболее интересных и неоднозначных высказываний об Иванове. Частично переизданные, частично опубликованные на Западе, они складываются в объемный и многоцветный портрет.

Исследуя эти весьма субъективные источники, обращаешь внимание на их внутреннюю противоречивость, на сознательное соединение несоединимого, на бессознательную попытку создания портрета почти мифологического героя-«жреца», «верховного мистагога» «башни» в петербургский, наиболее плодотворный творческий период, «мудреца с Тарпейской скалы» (выражение З. Гиппиус), ведущего почти отшельнический образ жизни в последний период — в Риме.

Во Введении к собранию сочинений Иванова описание его детства, а также последних лет жизни приобретает почти агиографический, «житийный» характер. Начинается оно с описания гадания матери Вячеслава о судьбе ребенка по Псалтири. «Вышли слова: “Я был младшим в доме отца моего, мои пальцы настроили Псалтирь”. “Так оно есть. Так буди! — сказала мать, обрадованная, — станешь поэтом”»[vi].

Образ поэта — псалмопевца, поэта-славослова, неустанно твердящего «да» этому миру, проводится через все его жизнеописание: «Не даром само имя его — Вячеслав — значит славословие. Поэту, как Адаму в Раю, поручается наименовать “всякую душу живую”: “И ликам реющим их имя нареки” < …> Вячеслав Иванов не боится наименовывать; напротив, он спрашивает себя при виде каждой былинки, не забыл ли он воспеть и ее, создал ли он Богу славу и за это творенье»[vii].

Введение имеет замкнутую, кольцевую композицию, в конце его — рассказ о последней работе поэта. По заказу Ватикана «восьмидесятидвухлетний старец» пишет вступление и примечание к Псалтири. «Работу эту он закончил за несколько дней до смерти… Давно то было: о {7} судьбе своего пятилетнего Вячеслава под Новый Год мать гадала по Псалтири»[viii].

А вот эпитеты, которыми награждают его современники: «Царь самодержавный» (А. Блок), «Фауст нашего времени» и «Сирин ученого варварства» (А. Белый), «Вячеслав Великолепный» (Л. Шестов), «Поэт-иерофант, ведающий тайны» (М. Волошин), «Зачинатель нового театра» (В. Мейерхольд), «Виртуоз в овладении душами» (Н. Бердяев)… и т. д.

Рядом с восторженными встречаются и ироничные реплики. Например, «прекрасная модель» (Л. Галич), т. е. модель, экспонат, копия, которая хороша под музейным стеклом, но летать, как грязные непривлекательные подлинники, не может. Мысль, конечно, не бесспорная. Хотя, наверное, не стоит творить новых мифов и забывать о том, что Вячеслав Иванов был все-таки иным «властителем дум», чем, например, И. Северянин, и пользовался популярностью отнюдь не у массового читателя. Об этом с большой долей иронии пишет Л. Галич в рецензии на книгу «По звездам» (отражая, очевидно, психологию этого рядового читателя): «Автор этой замечательной книги нельзя сказать, чтобы не пользовался известностью. Имя у него прямо громкое. Нет такого гимназиста в России, в котором оно не будило бы самых веселых и приятных воспоминаний. Все знают, что это тот самый поэт, который вместо “аромат” говорит “вонь”, вместо “берут” — “емлют” и на которого поэтому так легко и удобно писать пародии. По пародиям его, собственно говоря, и узнали в так называемой большой публике. Подлинные же стихи и статьи этого поборника “всенародного искусства” читает, разумеется, не народ, а много-много человек двести. До всенародности ух как далеко»[ix].

Одним из творцов «мифического» облика поэта является Н. А. Бердяев — постоянный посетитель знаменитых «ивановских сред», которого долгие годы связывала с Ивановым тесная дружба. Бердяев оказался невнимательным и субъективным интерпретатором идей Иванова, в частности им достаточно односторонне были истолкованы такие ключевые понятия поэта, как «дионисизм», «дионисийский экстаз», «соборность».

Бердяев — автор самого резкого высказывания об Иванове: «Он был всем: консерватором и анархистом, националистом и коммунистом, он стал фашистом в Италии, был православным и католиком, оккультистом и защитником религиозной ортодоксии, мистиком и позитивным ученым»[x]. Эти обвинения опровергнуть совсем нетрудно. Так же, как и пресловутое утверждение о том, что, будучи профессором классической филологии в Бакинском университете, он был и заместителем наркома Азербайджана.

{8} Бакинский период жизни Иванова подробно освещен в статье Н. В. Котрелева «Вячеслав Иванов — профессор Бакинского университета»[xi], и в статье его ученика В. Мануйлова.

Воспоминания о В. И. Иванове имеют не только личное значение. Вокруг его имени возникают стойкие легенды, настолько искажающие его облик, настолько не соответствующие реальному прошлому, что наш долг сделать все, чтобы восстановить и сохранить для будущего истинные сведения об этом удивительном человеке. Так, в четвертом томе «Литературной энциклопедии» (1930) в статье об Иванове, написанной В. Михайловским, сказано: «С 1921 — в Баку, где был профессором, некоторое время ректором университета и замнаркомпроса Азербайджанской ССР… Эти же сведения повторяются в статье Л. П. Печко в Краткой литературной энциклопедии… На самом деле… он был профессором кафедры классической филологии с конца 1920 по май 1924 года. Наркомом просвещения Азербайджанской ССР в эти годы был старый коммунист, талантливый азербайджанец Буниат-Задэ, а его заместителем — известный лингвист, профессор В. Б. Томашевский, впоследствии ректор Ленинградского университета. Ни заместителем наркома просвещения, ни ректором В. И. Иванов не был, хотя мог быть избран в качестве ректора, когда эта должность замещалась по выборам в ученом совете университета. Вячеслав Иванович всегда очень смело и независимо высказывал свои идеалистические и религиозные убеждения и, конечно, при всем уважении и бережном отношении к нему, его не могли бы назначить на высокий пост в народном комиссариате просвещения или выбрать ректором только что образованного университета. Фантастические утверждения о высоких административных постах, занимаемых В. И. Ивановым в Баку, так же неосновательны, как и легенда о том, что по переезде в Италию он будто бы стал префектом Ватиканской библиотеки и кардиналом»[xii].

Вячеслав Иванов не был коммунистом и потому не мог быть ректором Бакинского университета, он не был фашистом и, сохраняя до конца 30‑ х годов советский паспорт, не мог занимать высокие посты в зарубежных университетах. Во вступительной статье к собранию стихотворений Иванова, вышедшему в серии «Библиотека поэта», С. С. Аверинцев пишет: «Так, в 1934 году фашистские инстанции отменили избрание Вячеслава Иванова профессором Флорентийского университета (по той же причине — из-за советского гражданства — поэт не смог принять профессуру в Каирском университете, находившемся тогда под властью британских колониальных чиновников). Горький писал П. С. Когану в 1929 году из Сорренто: “В. И. особенно следовало бы поддержать {9} здесь, он ведь в исключительной позиции: русский, советский профессор, с красным паспортом, читает итальянским профессорам лекции по литературе. Анекдот " исторический" ”»[xiii].

Иванов не был также и националистом в узком, примитивном смысле этого слова. Вячеслав Иванов не был и «нетеатральным» человеком, хотя не написал ни одной театральной рецензии. Еще одна легенда, повторяемая многими мемуаристами, гласит, что поэт никогда не был в театре.

Легенда несостоятельна уже потому, что поэт, находясь в тесной творческой дружбе с Всеволодом Мейерхольдом, вряд ли не посещал его знаменитые спектакли. В своей книге Лидия Вячеславовна Иванова пишет: «Мейерхольд ставил тогда Вагнера в Мариинском театре… Помню, как Мейерхольд говорил за столом о своей работе при постановке “Тристана”. Он жаловался на обычную жестикуляцию певцов и уморительно передразнивал их… Мейерхольд пригласил нас всех — старых и малых — на генеральную репетицию»[xiv].

Генеральная репетиция «Тристана и Изольды» Вагнера состоялась 28 октября 1909 года.

Еще одно свидетельство Л. Ивановой. Вячеслав Иванов с семьей, получив разрешение на выезд за границу, едет в Италию через Ригу и Берлин. «При въезде в Берлин читаем объявление: в опере дают Мейстерзингеров, если поспешим, успеем. Отправляемся чуть ли не с вокзала в театр, погружаемся в вагнеровский океан, вокруг на галерее благоговейная публика, некоторые дамы взяли с собой работу и вяжут…» «Комментарий Джона Мальмстада: “Судя по репертуару берлинских театров, помещаемому в газете " Berliner Tageblatt", Ивановы приехали в немецкую столицу 31 августа 1924 г. В это воскресенье, в 6 ¹/₂ вечера, в штате опере состоялось представление " Die Meistersinger Von Nurnberg" Рихарда Вагнера”»[xv].

Что же касается отсутствия в его творческом наследии театральных рецензий или хотя бы дневниковых заметок о конкретных современных театральных спектаклях, то можно заметить, что поэта никогда не интересовала фиксация конкретного факта. Он пишет о том, что этот факт собой символизирует. Даже о спектакле, состоявшемся на «башне» — «Поклонение кресту», Иванов написал не статью, не заметку, а стихотворение.

Историческое и филологическое исследование античной культуры интересует Иванова не меньше, чем ее современная интерпретация. Поэзия для него — один из высших способов познания.

{10} Вячеслав Иванов — поэт «платонической» природы. Система его религиозно-философских воззрений основана на мифопоэтической символике Платона и на платоновском утверждении символизма материального мира — «тени идей», отражения Единого — первичного вечного Сущего во множестве объектов, Его зеркальных образах.

12345678Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: