 |
Гоголь - Репин - Запорожцы 3 глава
|
|
|
|
О, мудрая охотничья наука!
Тороча зайца, слушаю слугу,
И лижет старая седеющая сука
Кровавый сгусток в розовом снегу.
7
Двух вороных могучий бег,
Полозьев шум слегка хрустящий,
Морозный день и ветер мчащий
Лицу навстречу колкий снег.
О, как родны и ветла вех,
И дым поземки мутно-синий,
И кучера на шапке мех,
И на усах пушистый иней.
8
Темнее стал за речкой ельник.
Весь в серебре синеет сад,
И над селом зажёг сочельник
Зеленый медленный закат.
Лиловым дымом дышат хаты.
Морозна праздничная тишь.
Снега, как комья чистой ваты,
Легли на грудь убогих крыш.
Ах, Русь, Московия, Россия, -
Простор безбрежно снеговой,
Какие звёзды золотые
Сейчас зажгутся над тобой?
И всё равно, какой бы жребий
Тебе ни бросили года,
Не догорит на этом небе
Волхвов приведшая звезда,
И будут знать, и будут верить,
Что в эту ночь, в мороз, в метель,
Младенец был в простой пещере
В стране за тридевять земель.
Никто другой не станет ближе,
Чем Он, скуде' дымящих хат,
Когда сухой мороз пронижет
Веселый крик твоих коляд.
Март
За облысевшими буграми
Закаты ярче и длинней,
И ниже виснут вечерами
Густые дымы куреней.
В степи туманы да бурьяны,
Последний грязный, талый снег,
И рьяно правит ветер пьяный
Коней казачьих резвый бег.
Сильней, сильней стяни подпруги,
Вскачи в седло, не знав стремян:
Скачи на выгон, за муругий,
На зиму сложенный саман.
Свищи, кричи в лихой отваге
О том, что ты донской казак,
Гони коня через овраги,
За самый дальний буерак.
Пусть в потной пене возвратится
Твой конь и станет у крыльца;
Пусть у ворот ждет молодица
С улыбкой ясной молодца.
Отдай коня. Раздольно длинный
Путь утомил. И будешь рад
Вдохнуть в сенях ты запах блинный,
Повисший густо сизый чад.
|
|
|
Как раньше предки пили, пели,
Так пей и ты и песни пой.
Все дни на масляной неделе
Ходи с хмельною головой.
Но час придет. И вечер синий
Простелит сумрачную тень,
И в запоздалых криках минет
Последний день, прощёный день.
Сияй лампадами, божница,
В венке сухого ковыля.
Молиться будет и трудиться
Весь пост казачая земля.
Серьги
Ю.А. Т-вой
1
Где их родина? В Смирне ль, в Тавризе,
Кто их сделал, кому и когда?
Ах, никто к нам теперь не приблизит
Отлетевшие в вечность года.
Может быть, их впервые надела
Смуглолицая ханская дочь,
Ожидая супруга несмело
В свою первую брачную ночь;
Иль позор искупить, чтобы девичью
Побороть горечь жалоб и слёз,
Их влюбленный персидский царевич
Своей милой в подарок принёс.
И она, о стыде забывая,
Ослепленная блеском серёг,
Азиатского душного рая
Преступила заветный порог.
Сколько раз потом женские уши
Суждено было им проколоть,
Озаряя гаремные души,
Украшая горячую плоть;
Сколько раз госпожа на верблюде
Колыхала их в зное пустынь,
Глядя сверху на смуглые груди
Опалённых ветрами рабынь.
Но на север, когда каравану
Путь казачий разбой преградил,
Госпожу привели к атаману,
Атаман госпожи не щадил,
Надругался над ней, опорочил,
На горячий швырнув солончак,
И с серьгами к седлу приторочил,
Привязал за высокий арчак.
Или, может быть, прежде чем кинул
Свою жертву под гребень волны,
Разин пьяной рукою их вынул
Из ушей закаспийской княжны,
Чтоб потом, средь награбленной груды,
Забывая родную страну,
Засветилися их изумруды
На разбойном, на вольном Дону.
Эх, приволье широких раздолий,
Голубая полынная лепь,
Разлилась, расплескалась на воле
Ковылями просторная степь.
И когда эту свадьбу справляли
Во весь буйный казачий размах,
Не они ль над узорами шали
У Маланьи сверкали в ушах,
Не казачью ли женскую долю
Разделяли покорно они,
Видя только бурьяны по полю,
|
|
|
Да черкасских старшин курени.
Но станичная глушь миновала,
Среди новых блистательных встреч
Отразили лучисто зеркала
Их над матовым мрамором плеч.
Промелькнули за лицами лица
И, кануном смертельных утрат,
Распростерла над ними столица
Золотой свой веселый закат.
2
Что ж мне делать, коль прошлым так пьяно
Захмелела внезапно душа,
И, в полночных огнях ресторана,
По-старинному так хороша,
Ты сидишь средь испытанных пьяниц,
Дочь далеких придонских станиц,
И пылает твой смуглый румянец
Под коричневой тенью ресниц.
Колыхаются серьги-подвески,
Расцветают в зеленом огне,
И трепещут короткие блески
В золотистом анжуйском вине.
Что на речи твои я отвечу?
Помню окрик казачьих погонь,
Вижу близко, как весело мечут
Эти камни разбойный огонь.
Новочеркасск
Меня с тобой связали узы
Моих прадедов и дедов, -
Не мне ль теперь просить у музы
И нужных рифм, и нужных слов?
Воспоминаний кубок пенный
Среди скитаний и невзгод,
Не мне ль душою неизменной
Испить указан был черёд?
Но мыслить не могу иначе:
Ты город прошлых тихих дней,
И новый вихрь судьбы казачьей
Тебе был смерти холодней.
1
Жизнь шла размеренно, не скоро,
Не трудно, но и не легко,
И купол золотой собора
Кругом был виден далеко.
Зимой снега, разлив весною,
А летом ветер, зной и пыль,
Но не мечтал никто иною
Сменить- сегодняшнюю быль.
Служилый город и чиновный
Один порядок жизни знал,
И даже мостовой неровной
Вид никого не оскорблял.
По воскресеньям привозили
К базару уголь и каймак,
И на восток глядел средь пыли
В кольчуге бронзовый Ермак.
2
Зимою молодежь гранила
Московской улицы панель,
А летом в сад гулять ходила,
Где старой башни цитадель,
И где в киоске продавщица,
Блестя огнем задорных глаз,
Глядела, как меняет лица,
Стреляя в нос, холодный квас,
И отставные офицеры
В воспоминаньях прошлых дней
Венчали путь своей карьеры
Прогулкой чинной вдоль аллей.
3
Балы не редкостью бывали,
На них полковник и кадет,
Не уставая, танцевали,
Топча безжалостно паркет,
И иногда мелькал средь танца,
Мечтою институтских лет,
Лейб-казака иль атаманца
Мундир, пленяющий лорнет.
В театре с лихостью играли
В антрактах долгих трубачи,
И у подъезда ожидали
Извозчики и лихачи.
4
Был атаман главою края,
Слугой России и Царей,
И, облачением сияя,
Служил в соборе архиерей.
О Думе спорили дворяне
И об охоте невзначай,
Купцы о дегте и тарани,
В прохладных лавках сев за чай.
Блюли закон, моляся Богу,
Хулили злобу, блуд и месть;
Все казаки ходили в ногу
И отдавали лихо честь.
|
|
|
5
Учили те, кто побогаче,
Своих детей, поря за лень,
И реалист носил казачий
Лампас и с кантами чекмень.
Дул ветер зимний или жаркий —
Спал город мирно до зари;
Сквозил пролет к вокзалу арки,
Где проезжали все цари.
Черед часов был тих и плавен,
Крепка была родная лепь, -
Давно забыли, что Булавин
Дымил пожаром эту степь.
6
Степная быль дышала сонно,
Был тверд загар казачьих лиц,
Как воды медленного Дона,
Текла простая жизнь станиц.
Весну встречали в поле, сея,
Скотину выгнав из базов;
Под Пасху ждали иерея
К лампадам темных образов;
Косили в зной, возили кони
Снопы на шумное гумно,
Желтей червонца на попоне
Лежало новое зерно;
Зимой же спали, песни пели,
Деды, хваля минувший век,
Хлебали взвар и с хлебом ели
Арбузный мед, густой нардек.
7
Не к жизни бранной и беспечной
Взывал, спокойствием маня,
Средь вишняка дымок кизечный
Над мирным кровом куреня.
Страны померкнул образ древний.
Средь электрических зарниц
Никто не отличал деревни
От вольных некогда станиц.
Покоем грезили левады,
И стал казак с былым не схож,
Неся на чубе лоск помады,
Под рип резиновых калош.
8
Февраль принес с собой начало.
Ты знал и ждал теперь конца.
Хмельная Русь себя венчала
Без Мономахова венца.
Тебе ль стоять на Диком поле,
Когда средь вздыбленных огней
Воскресший Разин вновь на воле
Сзовет испытанных друзей?
Ты знал — с тобой одним расплата
За тишь романовского дня.
Теперь не вскочит пылкий Платов,
Тебя спасая, на коня.
9
Давно оплёванным призывом
Серели мокрые листки,
С тоской кричали и надрывом
Внизу вокзальные свистки.
В тумане сумрачно темнели
Бульваров мокрых тополя,
А партизаны шли и пели:
«Увидим стены мы Кремля».
Гудели пушки недалёко,
И за грехи своих отцов
Шли дети к смерти одиноко,
И впереди их Чернецов.
10
Кружились вихри снеговые
Над свежей глиною могил.
Знал Каледин, кого впервые
Он на кладбище проводил.
Мела метель. Покорно ждали
Неотвратимого конца,
Но эти дни зачаровали
Снегами юные сердца.
И стало тесно и немило
В глухих родительских домах,
Когда свой знак нашил Корнилов
На партизанских рукавах.
|
|
|
11
Зарю казачьего рассвета
Вещал речами мудро Круг,
Цвело надеждой это лето,
И тополей кружился пух.
Несли к собору из музея
Знамёна, стяги, бунчуки
И, дикой местью пламенея,
Восстав, дралися казаки.
А там, где раньше были дачи,
Полков младых ковалась крепь.
Блестел собор с горы иначе -
Иной теперь вставала степь.
12
И над дворцом зареял гордо,
Плеща по ветру, новый флаг;
Звучало радостно и твердо
И danke schon и guten Tag.
Открылись снова магазины,
Забыв недавнее давно,
В подвалах налили грузины
Гостям кавказское вино.
И всё собою увенчала
Герба трехвековая сень,
Где был казак нагой сначала,
Потом с стрелой в боку олень.
13
О, эти дни кровавых оргий, -
Ты для себя сам стал чужим.
Побед минутные восторги
Летели прочь, как легкий дым,
И был уверен ты заране -
Не властны в эти дни вожди,
И пламя буйное восстаний
Зальют осенние дожди.
14
Но вновь за мертвенной зимою,
В последний раз хмельна, красна,
Играла полою водою
Твоя последняя весна.
Молниеносные победы
Благословлял весенний дух,
И расцветали вновь обеды,
Молебны и речистый Круг.
15
Британцы, танки и французы.
Как дань восторгов и похвал,
Надели английские блузы
И гимназист, и генерал.
Кто не был бодр, кто не был весел,
Когда на карте за стеклом
Осваг победный шнур повесил
Между Одессой и Орлом?
И все надежды были правы —
На север мчались поезда.
Была тускла средь белой славы
Пятиконечная звезда.
16
Как был прекрасен и возвышен
Высокий строй газетных слов.
Казалось всем, что был уж слышен
Кремлевский звон колоколов.
Блестели радостные взоры;
Под громы дальних канонад,
Как порох, вспыхивали споры
Кому в Москве принять парад,
Кто устранит теперь препоны,
Когда еще повсюду мгла, -
Орел двуглавый без короны
Или корона без орла.
17
Дымилась Русь, горели сёла,
Пылали скирды и стога,
И я в те дни с тоской веселой
Топтал бегущего врага,
Скача в рядах казачьей лавы,
Дыша простором диких лет.
Нас озарял забытой славы,
Казачьей славы пьяный свет,
И сердце всё запоминало, —
Легко рубил казак с плеча,
И кровь на шашке засыхала
Зловещим светом сургуча.
18
Тамбов. Орёл. Познал обмана
Ты весь чарующий расцвет,
Когда смерч древнего бурана
Сметал следы имперских лет.
И над могилою столетий
Сплелися дикою гульбой
Измена, подвиги и плети,
И честь, и слёзы, и разбой.
19
Колокола могильно пели.
В домах прощались, во дворе
Венок плели, кружась, метели
Тебе, мой город, на горе.
Теперь один снесешь ты муки
Под сень соборного креста.
Я помню, помню день разлуки,
В канун Рождения Христа,
И не забуду звон унылый
Среди снегов декабрьских вьюг
И бешеный галоп кобылы,
Меня бросающей на юг.
|
|
|
Крым
1
Клубятся вихри — призрачнее птицы.
Июльский день. В мажарах казаки.
Склонилися по ветру будяки
На круглой крыше каменной гробницы.
Струится зной. Уходят вереницы
Далеких гор... Маячат тополя,
А казаки поют, что где-то есть поля,
И косяки кобыл, и вольные станицы.
2
По улицам бег душных, летних дней,
А в небе облака, как комья грязной ваты,
На синем шелке бухт корявые заплаты
Железных, дымных, серых кораблей.
По вечерам сторожевых огней
На взморье вещие сполохи —
Огни стремительной эпохи
Над древней скукою камней.
3
Легла на черепицу тень от минарета,
И муэдзин тоской благословил наш день.
В узорах стен дворца и розы, и сирень
Увядших цветников восточного балета.
Но будут волновать в тени сырой боскета
Чеканные стихи нас, спутница, вдвоём,
И отразит глубокий водоём
Знакомый лик любимого поэта.
4
Мы шли в сухой и пыльной мгле
По раскалённой крымской глине,
Бахчисарай, как хан в седле,
Дремал в глубокой котловине.
И в этот день в Чуфут-Кале,
Сорвав бессмертники сухие,
Я выцарапал на скале:
Двадцатый год - прощай, Россия.
Перекоп
Родному полку
1
Сильней в стременах стыли ноги,
И мерзла с поводом рука.
Всю ночь шли рысью без дороги
С душой травимого волка'.
Искрился лед отсветом блеска
Коротких вспышек батарей,
И от Днепра до Геническа
Стояло зарево огней.
Кто завтра жребий смертный вынет,
Чей будет труп в снегу лежать?
Молись, молись о дальнем сыне
Перед святой иконой, мать!
2
Нас было мало, слишком мало.
От вражьих толп темнела даль;
Но твердым блеском засверкала
Из ножен вынутая сталь.
Последних пламенных порывов
Была исполнена душа,
В железном грохоте разрывов
Вскипали воды Сиваша.
И ждали все, внимая знаку,
И подан был знакомый знак...
Полк шел в последнюю атаку,
Венчая путь своих атак.
3
Забыть ли, как на снегу сбитом
В последний раз рубил казак,
Как под размашистым копытом
Звенел промерзлый солончак,
И как минутная победа
Швырнула нас через окоп,
И храп коней, и крик соседа,
И кровью залитый сугроб.
Но нас ли помнила Европа,
И кто в нас верил, кто нас знал,
Когда над валом Перекопа
Орды вставал девятый вал.
4
О милом крае, о родимом
Звенела песня казака,
И гнал, и рвал над белым Крымом
Морозный ветер облака.
Спеши, мой конь, долиной Качи,
Свершай последний переход.
Нет, не один из нас заплачет,
Грузясь на ждущий пароход,
Когда с прощальным поцелуем
Освободим ремни подпруг,
И, злым предчувствием волнуем,
Заржет печально верный друг.
Отплытие
1
Уходит дымный контур Аю-Дага.
Остались позади осенние поля.
На юг идет за пеной корабля
Стальных дельфинов резвая ватага.
Вчерашних дней кровавая отвага
Теперь для нас неповторимый сон.
Даль придавил свинцовый небосклон,
Всё больше верст на циферблате лага.
2
Помню горечь соленого ветра,
Перегруженный крен корабля;
Полосою синего фетра
Исчезала в тумане земля;
Но ни криков, ни стонов, ни жалоб,
Ни протянутых к берегу рук, —
Тишина переполненных палуб
Напряглась, как натянутый лук;
Напряглась и такою осталась
Тетива наших душ навсегда.
Черной пропастью мне показалась
За бортом голубая вода,
И, прощаясь с Россией навеки,
Я постиг, я запомнил навек
Неподвижность толпы на спардеке,
Эти слёзы у дрогнувших век.
Архипелаг
1
Глядят карандашом набросанные рожи
С тугого полотна моей палатки.
Дым от костра, сиреневый и шаткий,
В закатный час задумчивей и строже.
Быть может, их чертил, в тоске с моею схожей,
Какой-нибудь француз в Алжире иль Марокко
И бросил карандаш, когда взревел сирокко
Раздольной волей вечных бездорожий.
2
Февральский день и тихий, и жемчужный
Белесо отразился в зеркале воды.
Прошли вдвоем. Чуть видные следы
Остались на песке. Шум лагеря ненужный
Лениво затихал. Ажурный контур гор
В молочной мгле суровей был и выше.
И оба вспомнили заснеженные крыши,
Лиловый дым, закат и на окне узор.
3
В полдневный час у пристани, когда
Струился зной от камня и железа,
Грузили мы баржу под взглядом сенгалеза,
И отражала нас стеклянная вода.
Мы смутно помним прошлые года,
Неся по сходням соль, в чувалах хлеб и мыло, —
В один забытый сон слилося всё, что было
И всё, что не было, быть может, никогда.
4
Прорезал облака последний резко луч.
Дохнуло море солью сыровато,
И краски расцвели внезапно и богато
На склонах смугло-желтоватых круч.
Минувшего нашел заветный ключ, -
Знаком залив, знакома эта влага:
Мне в детстве снился зной архипелага
И этот мыс на фоне сизых туч.
Стихи о Сербии
1
Не знал ни Саввы, ни Душана,
Казалось — ты глухой пустырь,
Когда плясала обезьяна,
И пел уныло поводырь.
Когда-то, где-то дрались смело,
Кого-то, кто-то угнетал...
Глядя' на бронзовое тело,
Тебя никто тогда не знал.
Да, что любили и что знали
Мы в те постыдные года,
Когда свои родные дали
Казались мрачными всегда,
И только здесь иные речи,
Иное чувство нам дано,
И стал нам дорог сыр овечий,
И это терпкое вино,
И эта тишь, и эти дымы
Твоих вечерних деревень -
Не мы ль теперь, тоской гонимы,
Благословляем мирный день;
Изведав горькую утрату,
Своей земли, теперь не мы ль
Твердим неверящему брату,
Ему неведомую быль.
2
За старой ригой поворот.
Легко идти по росным тропам
В вечерний час на огород,
Дыша гвоздикой и укропом.
О мирный труд! Шагает конь.
Чигирь скрипит. Вода струится.
Нет, дни пожаров и погонь
Теперь сплошная небылица.
И в этот час, средь синих верб,
Когда двурогий месяц встанет,
Как может верить старый серб
Словам о буре и о брани.
Мне - дальней родины позор,
Ему — его земля и травы,
И даст он молча помидор
Рукой мне грязной и шершавой.
3
Опять сентябрь в чужой стране.
Но не ищу судьбы укора,
Идя по розовой стерне
Тропой уклонной косогора.
Приюта нет — ну что ж, и пусть,
Меня влекут чужие дали, -
Вручу дорожным ветрам грусть,
Чужим полям отдам печали.
Я знаю, кто не тороплив,
Кто числит время ростом злаков,
Тому сентябрь везде счастлив
И благосклонно одинаков.
И с сердцем легким и простым,
Гляжу, весь мир благословляя,
Как над селом лиловый дым
Восходит ввысь, лениво тая.
4
Темней загар мужичьих лиц;
Трава в садах судне'й и суше,
И медью рдеют листья груши
Над пылью сельских черепиц.
И близки мне туманность вод,
От скирд протянутые тени,
И золотистых воскресений
Веселый сельский хоровод.
Здесь о Руси невнятен плач,
Народ осенним счастьем весел,
И над селом сентябрь повесил
Закатов праздничный кумач.
5
Свергались народов потопы,
И солнце тускнело в пыли,
Когда ты к преддверьям Европы
Ушел от родимой земли.
Осев у балканских подножий,
Приял обретённую твердь;
К лежащей в распластанной дрожи
Империи близилась смерть.
Но, сердцу глухому послушней,
Ты верил в свой заступ и меч, -
Не мог пренебречь равнодушней
Ты книги и мудрую речь.
И в краткое время расцвета
Не кинул насиженных нор,
И слеп от тлетворного света
Душана сверкающий двор,
И прочь, не оставив поверья,
Промчались, красуясь вотще,
На шлеме надменные перья
И знаки креста на плаще.
Когда же победно османы
Нахлынули, ширя набег,
Ты вышел встречать ятаганы,
В бараний закутавшись мех.
Под грузом блистательной Порты
Застыли недвижно века;
Но прятала нож полустертый
За пояс упорно рука.
О, сколько, упрямы и дики,
На кручах, в ущельях, полях
Вождей раздавалися клики
В рожденных внезапно боях;
Но редко кто помнил на свете
Про твой вековечный окрест,
Где серп вознесённый мечети
Венчал покосившийся крест.
И пусть по кровавой дороге
Ты вышел теперь на закат, —
Ты будешь чужой и убогий
Для Запада, младший мой брат.
Народам, изведавшим смены
И яды блестящих эпох,
Понятней Версальские стены,
Чем в скалах кустарник и мох;
Но русскому сердцу дороже
В пастушьем напеве свирель;
У женщины, с нашею схожей,
В руке вековая кудель.
И весь от загара ты бурый,
Огонь высекающий в трут,
И эти овчинные шкуры,
И потом пропитанный труд.
Неси же упорней и диче
Пращуров наших завет
К порогу славянских величий
Сквозь хлябь умирающих лет.
* * *
1
А. Туроверову
Ты говоришь: «Смотри на снег,
Когда синей он станет к ночи.
Тяжёлый путь за прошлый грех
Одним длинней, другим короче;
Но всех роднят напевы вьюг,
Кто в дальних странствиях обижен.
Зимой острее взор и слух,
И Русь роднее нам и ближе».
И я смотрю... Темнеет твердь.
Меня с тобой метель сдружила,
Когда на подвиг и на смерть
Нас увлекал в снега Корнилов.
Те дни прошли. Дней новых бег
Из года в год неинтересней, -
Мы той зиме отдали смех,
Отдали молодость и песни.
Но в час глухой я выйду в ночь,
В родную снежную безбрежность —
Разлуку сможет превозмочь
Лишь познающий безнаде'жность.
2
Нежданной дорогой с тобою мы двое
Идем неразлучно, мой спутник и брат,
И помним мучительно время былое —
Мелькнувшее детство свое золотое
И родины страшный, кровавый закат.
Я знаю: тоской и работой остужен,
Ты числишь устало пустынные дни;
Наш путь и далек, и уныл, и окружен,
Но будет порыв наш стремительно нужен,
Когда мы увидим огни.
Услышим звенящие трубы возврата
И, близко видавшие смерть,
Мы круто свернем на восток от заката,
И будет ничтожна былая утрата
Для вновь обретающих твердь.
Зори
1
Всё тот же Лувр и то же Тюльери,
Просторные, пустынные аллеи,
В воде бассейна медленные змеи
Весенней, догорающей зари.
И в окнах тот же рыжеватый свет —
Вечерний слиток золота и меди,
И на закат всё так же прямо едет
Со шпагою упрямый Лафайет.
2
О неземной, невероятной неге
Возвышенного бытия
Строфой классических элегий
Звенит фонтанная струя.
И сыпет золотом богато
Заката щедрая рука,
Загнув над крышею сената
Торжественные облака.
3
Прохожих редких чёток шаг.
Длиннее тени на газоне;
Ты ждешь, когда фонарь уронит
В канал серебряный зигзаг.
Как передать в простых речах
И этот вечер вешне-мглистый,
И этот блеск, сухой и чистый,
В твоих восторженных очах.
4
Весны волнующий намек
Опять уверит и обманет.
В рассветном уличном тумане
Мой путь не нов и не далек.
Давно надежд всех минул срок;
Но нужно ль сердцу биться глуше,
Грузя в вагон свиные туши,
Я вижу розовый восток.
Париж
Опять в бистро за чашкой кофе
Услышу я, в который раз,
О добровольческой Голгофе
Твой увлекательный рассказ;
Мой дорогой однополчанин,
Войною наречённый брат,
В снегах корниловской Кубани
Ты, как и все мы, выпил яд
Пленительный и неминучий,
Напиток рухнувших эпох;
И всех земных благополучии
Стал для тебя далек порог.
Всё той же бесшабашной воле
Порывы сердца сохраня,
Ты мнишь себя в задонском поле,
Средь пулеметного огня,
И, сквозь седую муть тумана
Увидя людные бугры,
Сталь неразлучного нагана
Рвешь на ходу из кобуры.
Что можем мы и что мы знаем?
В плену обыкновенных дней,
Упрямо грезя грозным раем
Жестокой юности своей,
С настойчивостью очевидца
Своей страны шальной судьбы,
Мы заставляем сердце биться
Биеньем бешеным борьбы.
Что ж, может быть, в твоей отраве,
Париж, смешон теперь наш бред —
Но затереть никто не вправе
Тех дней неизгладимый след;
Пока нам дорог хмель сражений,
Походов вьюги и дожди,
Еще не знают поражений
Не победившие вожди.
Как счастлив я, когда приснится
Мне ласка нежного отца,
Моя далекая станица
У быстроводного Донца,
На гумнах новая солома,
В лугах душистые стога,
Знакомый кров родного дома,
Реки родные берега;
И слёз невольно сердце просит,
И я рыдать во сне готов,
Когда вновь слышу в спелом просе
Вечерний крик перепелов,
И вижу розовые рощи,
В пожаре дымном облака,
И эти воды, где полощет
Заря веселые шелка.
Мой милый край, в угаре брани
Тебе я вымолвил - прости;
Но и цветам воспоминаний
Не много лет дано цвести.
Какие пламенные строфы
Напомнят мне мои поля
И эту степь, где бродят дрофы
В сухом разливе ковыля;
Кто дали мглистые раздвинет -
Унылых лет глухую сень, —
И снова горечью полыни
Дохнет в лицо горячий день:
Набат станиц, орудий гулы,
Крещенье первого огня,
Когда судьба меня швырнула
От парты прямо на коня.
Нам всем один достался жребий,
Нас озарил один закат,
Не мы ль теперь в насущном хлебе
Вкусили горечь всех утрат?
Неискупимые потери
Укором совести встают,
Когда, стучась в чужие двери,
Мы просим временный приют —
Своих страданий пилигримы,
Скитальцы не своей вины.
Твои ль, Париж, закроют дымы
Лицо покинутой страны
И беспокойный дух кочевий;
Неповторимые года
Сгорят в твоем железном чреве
И навсегда, и без следа.
Ужели все мы песни спели,
И больше песен нам не петь?
И много лет еще в отеле
Из окон будем мы смотреть,
Как над ребром соседней крыши,
Дыша весной на город зря,
В апреле медленней и выше
Цветет парижская заря;
Но в городском вечернем виде,
С шестиэтажной высоты,
Привыкший взор уже не видит
Необычайной красоты.
И в жидкой мгле весенней ночи,
Из года в год, без перемен,
Нам безысходный труд пророчит
Горящий в небе Ситроен.
Как далека от нас природа,
Как жалок с нею наш союз;
Чугунным факелом свобода
Благословляет наших муз,
И, славя несветящий факел,
Земли не слыша древний зов,
Идем мы ощупью во мраке
На зовы райских голосов,
И жадно ищем вещих знаков
Несовершившихся чудес,
И ждем, когда для нас Иаков
Опустит лестницу с небес.
И мы восторженной толпою,
В горячей солнечной пыли,
Уйдем небесною тропою
От неопознанной земли.
|
|
|
