Иоганн христоф фридрих Шиллер (1759-1805)

Деятельность младшего современника и друга Гёте, его соратника по движению «Бури и натиска» Шиллера знаменовала собой одну из вершин в развитии немецкого Просвещения. Вмес­те с тем его творчество открывало дорогу искусству нового, XIX века.

Первая драма Шиллера «Разбойники» была исполнена ге­роического пафоса. В звучных монологах атаман разбойни­ков громил «хилый век кастратов», сокрушался, что погасла «сверкающая искра Прометея», обличал неправедные законы, которые заставляют «ползти улиткой и того, кто мог бы взле­теть орлом».

Накал политических страстей не ослабевает у Шиллера и в его драмах «Заговор Фиеско в Генуе», «Коварство и любовь». Гибель героев драмы «Коварство и любовь», как некогда Ромео и Джульетты в трагедии Шекспира, прозвучала страстным обли­чением неправедных порядков, кастовых предрассудков и одно­временно — гимном в честь высокого достоинства человека, его права на счастье.

Действие четвертой драмы «Дон Карлос» происходит в Испа­нии. Но Шиллер оставляет немецкий материал не для того, чтобы написать историческую хронику чужой страны. Его замысел шире — осмыслить природу власти, сложное взаимодействие раз­ных сил, составляющих общество, идею тирании и просвещенной монархии, — актуальные и ныне проблемы.

Европейские просветители XVIII века верили в безграничные возможности разума. Им казалось, что если на земле восторже­ствует наконец человеческий разум, то сами собой отпадут суе­верия, предрассудки, сословная нетерпимость и даже тирания разоблачит себя. Эта философская посылка рождала надежду на просвещенного монарха, которого можно увлечь благородными идеалами и тем самым достичь успеха, ведь в руках правителя сосредоточены власть, сила, материальные средства. Потому-то французский писатель Вольтер написал книгу о Петре I и эпиче-окую поэму о Генрихе IV, а Дидро приезжал из Франции в Петер­бург, чтобы убедить Екатерину II провести в России реформы.

Надежды на просвещенное правление питал какое-то время ц Шиллер. Однако в драме «Дон Карлос» с образом Великого Инквизитора просветительской иллюзии суждено было рухнуть. Глубину этой сюжетной линии по достоинству оценил Ф.М. Дос­тоевский — образ Великого Инквизитора в романе «Братья Ка­рамазовы» преемственно связан с шиллеровским художественньм открытием.

После «Дона Карлоса» наступает десятилетний перерыв в драматургической деятельности Шиллера. Основное внимание он теперь уделяет истории: занимает кафедру истории Йенского университета, пишет большое исследование «История Тридца­тилетней войны».

Тем временем грянула Французская революция, отношение к которой у Шиллера было неоднозначным: он понимал ее значе­ние, но не одобрял практику казней и политического террора. Поэтому когда в 1792 году Национальное собрание Француз­ской республики предоставило Шиллеру права французского гражданина (революция поставила немецкому драматургу в зас­лугу, что он «своими сочинениями и своим мужеством служил делу свободы и подготавливал освобождение народов»), он от­казался от этой чести.

На фоне «тихих» углубленных занятий историей пламенным всплеском шиллеровской веры в человека, гимном дружбе и ра­дости прозвучала патетическая ода «К радости», в которой слыш­ны отзвуки боевых призывов «Бури и натиска».

Новый период деятельности Шиллера был насыщен напряжен­ными исканиями и осмыслением философских, социальных и эсте­тических проблем, которые выдвигала эпоха, освещенная отблес­ками Французской революции.

Философия Канта, особенно его этика и эстетика находятся в это время в центре внимания Шиллера. В разработке своей эсте­тической системы Шиллер во многом исходил из основных поло­жений кантовской эстетики «критического» периода, изложен­ной в «Критике способности суждения».

«Письма об эстетическом воспитании человека» (1795) Шил­лера стали программным документом, не теряющим своего значе­ния и сегодня.

Вот, к примеру, всего лишь один аспект, касающийся теории игры, ее значения в жизни человека.

Естественное чувство удовольствия, с которым связаны все формы игры, привели еще Канта к плодотворной мысли: игра происходит от той же деятельности, что и красота, и последняя является не чем иным, как действием, продуктом влечения к игре В «Критике способности суждения» Кант, говоря об искусстве которое можно рассматривать как игру, как занятие приятное само по себе, касается вопроса о свободной и разнообразной игре приятных чувствований и различает три группы: игру, основанную на счастье, звуковую игру (музыку) и игру мыслей.

Шиллер, следуя Канту, в своих «Письмах об эстетическом оспитании человека» отводит «стремлению к игре» роль созида­теля всего прекрасного. Пусть человек, сказано в его пятнадца­том письме, будет серьезен и, таким образом, направлен к достой­ному. Но пусть красотою он играет. И далее: «Человек должен только играть с красотою, и только с красотою одною он должен играть. Ибо, скажем это, наконец, сразу, человек играет только тогда, когда он в полном значении слова — человек, и он бывает вполне человеком лишь тогда, когда играет».

Не отсюда ли пошла популярная в наши дни «теория игры», породившая термин «homo ludens» — «человек играющий»?

После теоретических работ Шиллер вновь обращается к по­этическому творчеству. В «балладный» 1797 год им созданы по­этические шедевры, отмеченные драматизмом действия, красоч­ностью языка, живописной выразительностью изображаемых кар­тин жизни, реальной обстановки и природы.

Содержание баллад многообразно. Они написаны большей частью на античные и средневековые сюжеты, но их нельзя на­звать историческими. Это баллады-притчи. Драматические ситу­ации, изложенные в них, неся в себе моральный урок, являют при­мер человеческого поведения («Кубок», «Перчатка», «Ивиковы журавли», «Поликратов перстень»). Эти баллады и поныне печа­таются в изданиях для детей.

В это же время Шиллер, обогащенный историческими иссле­дованиями, вновь возвращается к драматургии: пишет истори­ческую трагедию из эпохи Тридцатилетней войны «Валленштайн», драму «Мария Стюарт» (из английской истории), роман­тическую трагедию «Орлеанская дева» (из истории Франции) и наконец драму «Вильгельм Телль», которая развивала новую тему в европейской литературе — тему национально-освободительно­го движения. (Ей суждено занять затем значительное место в лите­ратуре европейского романтизма.)

В последние месяцы своей жизни Шиллер работал над сюже­том из русской истории — трагедией «Дмитрий». Его увлекла идея самозванства, актуальная во все времена. В Доме-музее в Ваймаре и сейчас можно видеть на письменном столе поэта неза­конченную рукопись драмы и рядом книгу «История Московии».

Восприятие Шиллера в России, его популярность и слава — одна из интереснейших страниц нашей литературы и театра. Уже при жизни поэта появились переводы его произведений на русский язык. В первой половине XIX века завершается перевод bci художественных произведений Шиллера. Среди переводчиков м; видим имена крупнейших поэтов и писателей. Всегда, во все вре­мена успехом пользовались его драмы. Справедливо писал Ф.М. Достоевский, что французский Конвент, посылая Шиллеру — «другу человечества» патент на право гражданства, и не подозревал, что он окажется «гораздо роднее и гораздо нацио­нальное» на другом краю Европы. По словам Достоевского, он у нас «в душу русскую всосался, клеймо в ней оставил, почти период в истории нашего развития обозначил...»

Фридрих Шиллер подвел итог своему веку и предрек не менее кровавый впереди:

Где приют для мира уготован?

Где найдет свободу человек?

Старый век грозой ознаменован

И в крови родился новый век.

 

Французская революция, кровавые войны Наполеона, пере­краивающие карту Европы, феодальная раздробленность родной страны — такая общественная ситуация досталась первым ро­мантикам. Но, как это было уже не раз, глубочайшая политиче­ская отсталость парадоксально способствовала высокой концен­трации духовной энергии, расцвету поэзии, которая вновь стала королевой словесности, философии и эстетики, длившемуся бо­лее четверти века. Германия стала, по существу, родиной р о -мантизма. Здесь же возник и этот термин. Романтизм подхва­тил начинания Гердера, юного Гёте, Шиллера, выдвинул таких лириков, как Гёльдерлин, Новалис, Брентано, Эйхендорф, Ша-миссо, Уланд, наконец, Гейне, такого музыкального гения, как Шуберт, и целое созвездие композиторов-романтиков — от Вебера, Э.Т.А. Гофмана и Мендельсона до Шумана и Вагнера.

Кто же они, романтики? Что они защищали? Что отвергали?

Если просветители, апеллируя к разуму, пеклись о всеобщих законах, то романтики обратились к личности человека, мир} души. «Мир души торжествует победу над внешним миром и яв­ляет эту победу в пределах самого этого внешнего мира и на са­мом этом мире, — писал великий немецкий философ Гегель в «Лек­циях по эстетике», отмечая, что «этот внутренний мир составляет предмет романтизма».

Романтики первыми заметили процесс отчуждения человече­ской личности от общества, и они же первыми раскрыли глубокий трагизм этого отчуждения и обнаружили стремление преодолеть его. Романтики страстно защищали творческую свободу художника, его право на фантазию. Гений не подчиняется правилам, но творит их — эта мысль И.Канта была твердо усвоена теоретиками романтизма.

Трагический исход Французской революции, похоронивший мечты о свободе, ощущение того, что человек по-прежнему «уни­жен и оскорблен», а его существование безысходно, вызывало влечение к тайне, ко всему мистическому, загадочному, «ночно­му», характерному для всех романтиков. В поисках духовной опоры романтики, в отличие от просветителей, верящих в буду­щее. в грядущее царство разума, обратились к прошлому. В ис­точниках родного слова, в преданиях старины, народных обыча­ях песнях, сказках искали они оздоровляющую силу. И здесь Гер­мания опережала своих соседей. Немецкие романтики первыми открыли широкой читающей публике народное творчество и выз­вали целую волну последователей в Европе.

Из лиро-эпических жанров у романтиков была наиболее попу­лярна баллада, в прозе преобладали поэтические формы —сказ­ка, лирическая новелла. Искусству новеллы немецкая литерату­ра обязана прежде всего романтикам.

Немецкий романтизм в своем развитии прошел качественно различные этапы. Признанным центром раннего романтизма была Иена, Йенский университет, где еще недавно читал свои знаме­нитые лекции по истории Шиллер.

Какие же произведения созданы йенскими романтиками?

Незавершенный роман Новалиса —(1772—1801) «Генрих фон Офтердинген» считается энциклопедией романтизма. Роман оку­тан атмосферой сказки, юный герой романа ищет Голубой цве­ток, который стал воплощением таинственной поэтической муд­рости и символом немецкой романтической поэзии. Новалис был и выдающимся лириком: в «Гимнах к ночи» им как бы впервые открывается «ночная сторона» бытия, воспевается мрак и смерть. Это было новое мироощущение. У Новалиса нашлось много пос­ледователей.

Людвиг Тик (1773—1853) — мастер рассказа-сказки. Из-под его пера вышли одухотворенные картины волшебного леса, так­же ставшие своего рода символом немецкого романтизма. Кар­тины леса у Тика оказали воздействие и на литературу, и на не­мецкую живопись.

Знаменитые произведения Тика — фантастическая комедия «Кот в сапогах» (с элементами народных представлений и шут­ливого стиля итальянского драматурга Карло Гоцци), рассказ «Белокурый Экберт», в котором выражено ключевое для раннего романтизма представление о мире и человеке: человек затерян в мире могучих зловещих сил и часто без вины становится их игрушкой. Эти силы каким-то таинственным образом связаны с бо­гатством и корыстолюбием и обрекают на гибель.

Представление о демонической власти богатства пройдет за­тем через всю немецкую романтическую прозу.

Имена Ахима фон Арнима (1781—1831) и Клеменса Брентано (1778—1842) обычно называют вместе. Изданное ими трехтом­ное собрание народных песен «Волшебный рог мальчика» (1806— 1808) не только обессмертило, но и спаяло их имена.

Тексты народных песен подверглись здесь некоторой поэти­ческой обработке. Под видом народных песен вошли и стихи по­этов XVII века, и собственные поэтические сочинения Арнима и Брентано. Значение этой книги, вобравшей свод народной по­эзии за несколько столетий, было огромным. Сборник побудил к собирательской деятельности братьев Гримм, которые занялись сказочным фольклором и издали свои «Детские и семейные сказ­ки» (1812—1814). Сборник оказал также заметное влияние и на творчество композиторов-романтиков — Шуберта, Мейербера, Вебера, Шумана.

Остановимся подробнее на романтиках, более других повли­явших на развитие детской литературы.

Есть у Льва Николаевича Толстого притча, написанная для крестьянских детей и включенная писателем в его первую «Кни­гу для чтения». Называется она «Старый дед и внучек».

«Стал дед очень стар. Ноги у него не ходили, глаза не видели, уши не слышали, зубов не было. И когда он ел, у него текло назад изо рта. Сын и невестка перестали его за стол сажать, а давали ему обедать за печкой».

По-толстовски просто, буднично и оттого более пронзительно рассказано о том, как терпеливо сносил старик обиды —только вздыхал, и о том, как пристыдил родителей их маленький сыниш­ка Миша. Стал он мастерить что-то из дощечек и объяснил отцу:

«Это я, батюшка, лоханку делаю. Когда вы с матушкой старые будете, чтобы вас из этой лоханки кормить». Муж с женой погля­дели друг на друга и заплакали. «Им стало стыдно за то, что они так обижали старика; и стали с тех пор сажать его за стол и уха­живать за ним».

Это очень известный рассказ. Многие его помнят. Но не все знают, что автор его — не Л.Н. Толстой. Он лишь пересказал старую немецкую сказку, записанную некогда братьями Гримм.

Настойчивый страстный призыв к доброте и милосердию, ока­завшийся столь созвучным одному из самых совестливых гениев мира — Толстому, был лейтмотивом многих и многих гриммовских сказок, которые любят, можно сказать без преувеличения, во всех концах земли.

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: