 |
4.10. О Петербурге, построенном на костях.
|
|
|
|
Обвинения Петру. О строительстве Петербурга на костях согнанных мужиков знает чуть ли не каждый школьник. Город на костях – одна из самых популярных легенд о Петре. Царя обвиняют в том, что он построил города в чухонском болоте, месте с ужасным климатом, что при постройке и заселении Петербурга погубил огромное число людей и, наконец, что жертвы были излишни – ведь для балтийской торговли вполне годились Рига и Ревель (совр. Таллин).
Нужно сразу заметить, что последний пункт несправедлив, хотя его озвучил Ключевский. Петропавловскую крепость (1703–1704) воздвигли до взятия Риги и Ревеля (1710). Город Санкт‑ Петер‑ бурх строили до заключения мира со Швецией (1721). В отличие от Ливонии с городом Ригой, устье Невы где строился Петербург, исторически принадлежало России – это древняя Ижорская земля, уступленная Швеции по Столбовскому миру (1617). В первое десятилетие после основания Петербурга Пётр не был уверен, что сохранит Ливонию при заключении мира со Швецией, но Ижорскую землю он надеялся удержать как древнюю вотчину Московских государей. По‑ существу, у Петра не было другого места для русского города и порта на Балтике. О выгодах расположения города в устье Невы писал в своих записках пленный шведский офицер, Ларс Эренмальм. Он выражал опасение, что благодаря Петербургу Россия увеличит силы и богатство, «ибо из Петербурга, учитывая текущие сюда судоходные реки и удобства самого местоположения…. товары могут быть легче, чем из Архангельска, вывезены в другие страны Европы». По его мнению, «со временем Петербург станет одним из превосходнейших городов на Балтийском море».
Устье Невы не было «приютом убогого чухонца». До прихода шведов здесь жили русские и местные финские народы – ижора и водь (чудь). Как писал в конце XVIII в. Ф. О. Туманский, «все окрестные крестьяне…. между чюдью и чухонцами делают различие… Чюдь они называют чюдью, а эстонца чухною». Славяне пришли в эти края с берегов Ладоги и из Новгорода в VIII–X вв. Уже в IX в. Водская пятина вошла в состав Новгородского княжества. Ижорцы и водь приняли православие и столетиями были союзниками русских. Собственно финны появились в Ижорской земле в XVII в. вместе со шведами. Вопреки Пушкину, Петербург вознесся не «из тьмы лесов, из топи блат». Помимо города Ниен при крепости Ниеншанц, в черте современного Петербурга, находилось не менее трех десятков деревень. [216] От Нотеборга у Ладожского озера до Ниена вдоль берегов Невы и дорог сплошной чередой шли поселения, особенно многочисленные от устья реки Ижоры до истока будущей реки Фонтанки. На месте Инженерного замка и цирка находилась большая усадьба Аккерфельта, у истока Фонтанки – мыза майора Эриха фон Коноу с обширным садом, превращенным Петром в Летний сад, в районе Смольного – село Спасское. [217]
|
|
|
Петербург, конечно, не Неаполь. И даже не Германия. «Прилежный и много путешествующий» немец Геркенс высказывается по этому поводу: «Климат в этой местности и зимой, и летом очень суров, холоден, с ветрами, туманами, дождем или снегом и вследствие многочисленных болот весьма нездоров. Обыкновенно свыше полугода длится постоянная морозная зима, а в остальное время, помимо июня и июля, по большей части стоит сплошь апрельская и осенняя погода». Не нравился здешний влажный климат и москвичам, переселяемым в новую столицу. Но назвать его нездоровым, будет преувеличением. История города доказала, что он вполне пригоден для жизни. Другое дело, что сырой петербургский климат мог способствовать повышенной смертности строителей из центральных областей России. А именно в огромной смертности подневольных людей, согнанных на стройку, обвиняют Петра современники.
|
|
|
Иностранцы о строительстве Петербурга. Большинство приезжих иностранцев уважали Петра, но записывали то, что слышали, а слышали они ужасные вещи. Датский посланник Юст Юль в 1710 г., отмечает в записках, что при сооружении Петропавловской крепости «от работ, холода и голода погибло, как говорят, 60 000 человек». Геркенс, посетивший Петербург в 1710–1711 гг., пишет, что Петербургскую крепость построили быстро: «Но поскольку люди не были привычны к такой работе, жили в скверных условиях и на худом содержании, то многие, – говорят, даже свыше ста тысяч человек – при этом погибли и умерли».
Согласно ганноверцу Христиану Веберу, проведшему пять лет при царском дворе (1714–1719), потери русских при строительстве были намного больше: «Это как бы бездна, в которой изнемогает и гибнет бесчисленное множество Русских подданных. Люди, знающие основательно это дело, уверяют, что при возведении крепости в Таганроге… погибло более 300, 000 крестьян, и ещё более на Петербургских и Кроншлотских работах, частию от голода, а частию вследствие болезней, развившихся от болотистой почвы». Секретарь прусского посольства при царском дворе Иоганн Фоккеродт, заступивший должность в 1718 г., писал о 200 тысячах погибших при возведении Петербургской крепости. Обри де ла Мотрэ был скромнее, в 1726 г. он записал, что в городе на Неве погибло более чем 80 тыс. работников. Зато англичанин Ф. Дэшвуд в 1733 г. нашел, что при основании Петербурга и Кроншлота погибло 300 тыс. человек.
На фоне таких потерь блекнет сообщение пленного шведского офицера Ларса Эренмальма, писавшего, что при строительстве Петербургской крепости за 1703–1704 гг. «было погублено свыше 50–60 тысяч человек». Уроженец Выборга, Эренмальм, не пишет о нездоровом климате Петербурга, хотя отмечает частые наводнения. Не пишет он о гибели пленных шведов, мостивших Невский проспект. Открытый враг России заметно уступает её друзьям в оценке потерь строителей. Всё же большинство иностранцев указывает 100 тыс. погибших и более. Эта оценка получила признание в просвещённых кругах Европы и России.
Поэты о Петербурге на костях. Адам Мицкевич писал о создателе Петербурга:
|
|
|
Вогнать велел он в недра плавунов Сто тысяч бревен – целый лес дубовый, – Втоптал тела ста тысяч мужиков, И стала кровь столицы той основой.
Польскому классику вторит классик украинский. Шевченко волновали лишь украинские казаки, зато, человек простой, он не лезет за словом в карман, проклиная Петра:
О боже наш милосердний!
О царю поганий,
Царю проклятий, лукавий,
Аспиде неситий!
Що ти зробив з козаками?
Болота засипав
Благородними костями;
Поставив столицю
На їх трупах катованих!.
Русские писатели и поэты – «совесть нации» (но не Пушкин! ), легко согласились с обвинениями в адрес крупнейшего деятеля отечественной истории и признали его преступником перед русским и прочими народами. В 1847 г. Михаил Дмитриев написал стихотворение «Подводный город», где старик‑ рыбак рассказывает мальчику как море за грехи затопило богатый город:
Богатырь его построил,
Топь костьми он забутил,
Только с Богом как ни спорил,
Бог его перемудрил!
В начале ХХ в. Дмитрий Мережковский представлял себе, что Петербург – это «исполинская могила, наполненная человеческими костями. И кажется иногда в жёлтом тумане, что мертвецы встают и говорят нам, живым: «Вы нынче умрёте! ». Этот пафос снижают стихи Саши Чёрного, где ошалевший от российской жизни обыватель ругает основателя Города:
Пётр Великий, Пётр Великий! Ты один виновней всех: Для чего на север дикий Понесло тебя на грех? Восемь месяцев зима, вместо фиников – морошка. Холод, слизь, дожди и тьма – так и тянет из окошка Брякнуть вниз о мостовую одичалой головой…
Негодую, негодую… Что же дальше, боже мой?!
Саша Чёрный не верил в кровавую мистику Петербурга: он видел страшное не в прошлом, а в повседневном, и обращал его в фарс. Другие верили в Петербург на костях, в их числе, Алексей Толстой в «Дне Петра» (1918) – верил пока его не перековал Сталин.
Историки XIX в. о гибели строителей Петербурга. Карамзин считал Петербург «блестящей ошибкой» Петра. Под ошибкой он понимал «основание новой столицы на северном крае государства, среди зыбей болотных, в местах, осужденных природою на бесплодие и недостаток». По его мнению, Пётр «мог заложить на берегах Невы купеческий город для ввоза и вывоза товаров; но мысль утвердить там пребывание наших государей была, есть и будет вредною». Историк вопрошает: «Сколько людей погибло, сколько миллионов и трудов употреблено для приведения в действо сего намерения? Можно сказать, что Петербург основан на слезах и трупах. Карамзину никто из историков не возразил, даже большой почитатель Петра Соловьёв. Нашлись и другие критики строительства Петербурга. Так Костомаров, сострадавший украинцам, в сочинении «Закон Божий (Книга бытия украинского народа)» (1845) писал в шевченковском стиле, что царь Пётр «положил сотни тысяч казаков в канавах и на их костях построил себе столицу».
|
|
|
Чрезвычайно резко выступил Ключевский: по его словам, «едва ли найдется в военной истории побоище, которое вывело бы из строя больше бойцов, чем сколько легло рабочих в Петербурге и Кронштадте. Пётр называл новую столицу своим «парадизом»; но она стала великим кладбищем для народа». Расчётов погибших Ключевский не делал. Между тем, он не мог не знать труд П. Н. Петрова «История Санкт‑ Петербурга с основания города…» (1884), где приведены данные о числе строителей и распорядке их работ. Петров обратил внимание, что в списках из года в год встречаются «с одной и той же местности все те же имена». Автор подверг критике свидетельство Ф. ‑ Х. Вебера о сотнях тысяч погибших:
«Разработав в первый раз, уцелевшие подлинные дела о земском наряде работников в Петербург, [мы] увидели невозможность допустить сказку Вебера, хотя 150 лет и неопровергнутую. Мы увидели по спискам канцелярии строений, из года в год, имянные перечни одних и тех же работников, из одних и тех же мест, что доказывало жизнь и деятельность их, а не умирание». [218]
Петров был возмущён «басней» о гибели под открытым небом зимой 1710/1711 г. десятков тысяч рабочих. Он писал:
Поводом басни о вымирании на морозе работников, неимевших жилищ, был, однако, для Вебера факт подлиннаго призыва, в его время, на два зимния месяца плотников и землекопов для рытья Зимнедворцового канала и устройства набережной с забитием свай. Неверны тут только два обстоятельства: особенной смертности не было между рабочими и, зимою помещены они были в деревянных палатках с печами; чередуясь посменно на работах». [219]
Историки ХХ в. о потерях при строительстве Петербурга. Находкам Петрова долго не придавали значения. И. Н. Божерянов в книге, посвященной 200‑ летию основания Петербурга (1903), согласился со свидетельством иностранцев о гибели 100 тыс. строителей. П. Н. Столпянский (1923) также считал, что на стройках Петербурга была высокая смертность, но указывал меньшее число погибших: «Шестьдесят тысяч крестьян, рабочих и солдат легло костьми в первой половине XVIII в. при постройке крепости, она покоится на костях 60 тысяч русских людей». Первым историком, заявившим, что иностранцы на порядок завысили число погибших, был С. П. Луппов. В книге «История строительства Петербурга…» (1957) он писал:
|
|
|
«Нельзя не видеть, что цифры смертности рабочих, приводимые иностранцами, сильно преувеличены. Это отмечал ещё П. Н. Петров в своей «Истории Санкт‑ Петербурга»…. Тем не менее отрицать большую смертность работных людей в Петербурге всё же не приходится. Русские источники подтверждают этот факт… Таким образом, болезни и смертность среди рабочих на строительстве Петербурга были обычным явлением, и если потери людьми выражались не десятками тысяч человек, как писали иностранцы, то по всей вероятности погибали тысячи». [220]
Согласно Ю. М. Овсянникову (1987) на стройках Петербурга умирал каждый третий работник. [221] Столь высокую долю смертности Овсянников рассчитал, исходя из сообщения о гибели тысячи человек в Петергофе и Стрельне в 1716 г. и данных о трёх тысячах рабочих, отправленных годом раньше на строительство дворцов в Стрельне и Петергофе. Нет нужды объяснять ненадёжность обобщений по двум цифрам из разных лет. Другую крайность представляют расчёты О. Г. Агеевой (1999), получившей минимальную смертность строителей. По её оценке, за 1703–1715 гг. на строительстве города скончалось около двух тысяч рабочих. Агеева ссылается на «Ведомость о першпективной дороге» 1717 г., где есть сведения, что за 1716 г. на стройке будущего Невского проспекта из 3262 работных людей умерло 27 человек, т. е. 0, 74 процента. Далее, она пишет:
«Если допустить, что процент умерших на строительных работах был тем же, что и на строительстве под Петербургом перспективной дороги, то в 1703–1715 годах на петербургских постройках могло умереть менее 2 тысяч человек. Вероятно, в первые год, два, три смертность по каким‑ то причинам была на порядок более высокой… Случаи гибели людей, скорее всего, повторялись и в некоторые последующие гг….. Разовые случаи такого рода, видимо, и вызвали повышенное внимание к смертности на петербургских работах, породив слухи об их гибельности. Итак, очевидно, что цифры в 50 и более раз завышены». [222]
В отличие от Агеевой, Е. В. Анисимов (2003) считает, что «проверить и систематизировать сведения о причинах гибели людей, как и вообще дать сводные данные о потерях работных, практически невозможно», поскольку о смертности в Петербурге сохранились только «отрывочные, краткие данные». По его мнению, «…при такой массе строителей за 15 лет смерть 100 тысяч человек не кажется невероятной»[223].
Расчёты Е. А. Андреевой смертности строителей с 1703 по 1712 гг. Детальные расчёты числа людей, погибших на строительстве Петербурга, приведены в диссертации Е. А. Андреевой (2006). [224] Андреева начала с оценки числа людей, работавших на строительстве Петербурга с 1703 по 1712 г. Первоначально люди работали в три смены – каждая по 2 месяца. Первая смена прибывала к 25 марта и работала до 25 мая, вторая – с 25 мая по 25 июля, третья – с 25 июля по 25 сентября. С 1708 г. перешли на работу в две смены – с 1 апреля по 1 июля и с 1 июля по 1 октября. Царь требовал при трехсменной работе по 6666 человек в смену, а при двусменной работе – по 20 тыс. человек (от 12 до 24 тыс. ). Царские указы в полной мере не выполнялись. Наряды на крестьян – «посошан», выполнялись в среднем на 65 % и на мастеровых – на 75 %. Всего, по расчётам Андреевой, на стройке с 1703 по 1712 г. работали около 190 тыс. присланных крестьян – «посошан» и 13 тыс. мастеровых (плотников, каменщиков).
Сложнее было с данными о смертности. Как пишет Андреева, «сведения о смертности есть только за отдельные годы и по небольшой части присылаемых работников, поэтому невозможно точно подсчитать, сколько людей погибло на строительстве Петербурга в 1703–1712 г. Выявленные нами фрагментарные сведения дают различный процент скончавшихся даже в один год. Так, в 1704 г. смертность среди посошан разных городов на шлиссельбургских работах составляла от 2, 3 до 13, 25 %». Смертность мастеровых варьировала от 0, 19 до 11, 11 % и была ниже, чем смертность мастеровых на Воронежских верфях. Исходя из общего числа работников – 190 тыс. посошан и 13 тыс. мастеровых, максимальной их смертности – 13, 25 и 11, 11 % и средней смертности – 6–8 %, автор рассчитала число умерших строителей с 1703 по 1712 гг. Получилось, что при максимальной смертности потери за десять лет составят около 26, 5 тыс. человек, а при средней смертности – 12–16 тыс. человек. [225] Андреева заключает:
«При сопоставлении количества погибших по среднему и максимальному проценту получается, что смертность среди первых строителей будущей столицы в 1703–1712 г. находилась в пределах 12–26 тыс. человек, что более чем в 6 раз меньше приводимых иностранцами минимальных цифр потерь». [226]
Кроме присланных крестьян и мастеровых, отмечает Андреева, в строительстве участвовали солдаты (особенно, в 1703 г. ), инородцы, каторжники и пленные шведы (с 1710 г. ). Общая их численность не известна, но она составляла лишь небольшой процент от числа посошан и мастеровых.
Смертность строителей с 1713 по 1717 гг. По числу работных людей, затребованных Петром на строительство Петербурга в 1713–1717 гг. основные сведения есть у Луппова. [227] В эти годы царь снизил свои запросы: в 1713 г. он затребовал прислать 33 778 человек (вместо 40 тыс. ), с 1714 г. – по 32 253 человека в год. Всего за 5 лет царем было затребовано 162 790 человек. Как и в прежние годы, реальное число высланных рабочих было значительно меньше. В 1714 г. – 20 322 человека, т. е. 63 % от запрошенных, в 1715 г. – 18 366 человек, т. е. всего 57 % от затребованных царем. Если взять средний процент высланных по большей цифре – 63 %, то получится, что с 1713 по 1717 г. в Петербурге работало около 103 тыс. строителей.
Данные о смертности в Петербурге с 1713 по 1717 г. явно неполны. Самая большая смертность была в 1716 г., когда согласно письму А. Д. Меншикова: «В Петергофе и Стрельне в работниках больных зело много и умирают беспрестанно, ис которых нынешним летом больше тысячи человек померло». [228] О средней смертности можно судить по письму, посланному Петру I в 1717 г. обер‑ комиссаром Петербурга князем Алексеем Михайловичим Черкасским: «По примеру прошлых лет беглых и умерших в год 1000 человек, иногда и больше». [229] Вероятно, беглых было больше, чем умерших – в письме они упомянуты первыми. Если даже положить, что убыли в год составляла не 1000, а 1500 человек (Черкасский мог занизить число убывших) и умерших было не меньше, чем беглых, то за четыре обычных года (1713–1715 и 1717) потери от смертности составят 3 тыс. человек. Вместе с 1000 погибших в 1716 г. получим, что с 1713 по 1717 г. умерли 4 тыс. человек., т. е. из 103 тыс. строителей погибло 3, 88 %. Общие потери на строительстве Петербурга с 1703 по 1717 г. составят 16–30 тыс. человек.
Условия жизни строителей Петербурга. С 1718 г. Пётр ограничил набор людей на строительство Петербурга, хотя наряд на высылку 8 тыс. людей из ближних мест не был отменен. В 1721 г. натуральная повинность на поставку работных людей в Петербург была отменена окончательно. Теперь хватало рабочей силы по вольному найму. Но и раньше присланные строители работали не бесплатно. Труд крестьян посошан оценивался в 1 руб. в месяц (стандартная плата в те годы). Сначала крестьяне получали 50 коп. в месяц, а остальное им выдавали «хлебным жалованьем». Позднее жалованье стали полностью выдавать деньгами. Мастеровым также платили 1 руб. в месяц, но им ещё выдавали «хлебное жалованье». Пленные шведы получали как мастеровые. В особом положении находились «переведенцы» – мастеровые, переселенные с семьями в Петербург. Их паёк был вдвое больше, чем у временных работников, и кроме того им полагался земельный надел – 6 десятин (6, 5 га) на семью. [230] С самого начала часть работ выполнялась по подрядам, т. е. была основана на вольнонаёмном труде.
Труд работных людей, посылаемых в Петербург на три месяца, был изматывающий. Рабочий день продолжался от восхода до заката солнца. 10 апреля 1704 г. Меншиков подписал следующую инструкцию по строительству Петропавловской крепости:
«1. Работным людям к городовому делу велеть ходить на работу как после полуночи 4 часа ударит или как из пушки выстрелят, а работать им до 8 часа, а со 8‑ [ми], ударив в барабан велеть им отдыхать полчаса, не ходя в свои таборы… 2. После того работать им до 11 часов, а как 11 ударит…. чтоб с работы шли… и велеть им отдыхать два часа. 3. Как час после полудня ударит, тогда иттить им на работу, взяв с собою хлеба, и работать велеть до 4‑ х часов после полуден, а 4 часа ударит, велеть им отдыхать полчаса з барабанным о том боем. 4. После того иттить им на работу и быть на той работе покамест из пушки выстрелено будет».
Трудовой день при постройке Петропавловской крепости длился 15–16 часов, из них 12–13 часов отводилось на работу и 3 – на отдых. Сходный распорядок был и на других работах. Обеденный перерыв сокращался осенью и, особенно, зимой. Так, на работах Адмиралтейства (1708–1709) перерыв на обед длился летом 3 часа, осенью и весной – 2 часа, зимой – 1 час. За прогульный день брался штраф в размере семидневного заработка, за час прогула вычиталось жалованье за один день. В воскресные дни работать не полагалось, но это правило часто нарушалось. Неудивительно, что тяжко работающие, плохо устроенные, спящие вповалку люди часто болели, а многие умирали. Ответственные за работы и сам Пётр пытались бороться с болезнями среди строителей (больные продолжали получать оплату), но явно недостаточными средствами.
Лечение строителей Петербурга. В царской резолюции 1704 г. указано заболевших строителей Петербургской крепости отсылать «в особые учрежденные им места», сообщать о них коменданту и отмечать их имена в росписях. Вероятно, речь шла о подобии лазаретов. В том же году год доктор Г. М. Карбонари писал из Шлиссельбурга, что он с молодым лекарем «трудится день и ночь и ходит за больными сколько возможно; теперь уже большая часть встали» и просил прислать аптекаря с лекарствами, рейнского вина и «иных вещей». Шлиссельбургский комендант В. И. Порошин сообщал о сделанных из сосновых верхушек бочках, которые он передал «дохтуру к лекарствам», а также о том, что по просьбе доктора «к лекарствам болных салдат дано вина… девяносто пять ведр». Для борьбы с дизентерией, аптекарь Левкенс изобрел водку из сосновых шишек, которая продавалась по 4 руб. 32 коп. за ведро и в 1705 г. её в Петербурге продали 231, 5 ведра. В городе явно нехватало докторов и лекарств и солдат лечили рейнским вином, а работных людей – настойкой из сосновых шишек.
Для профилактики заболеваний Пётр считал полезным применение рыбьего жира. Известно его указание о закупке на 1704 г. рыбьего жира для 40 тыс. работных людей «на семь недель». [231] Понимал он и значение карантина. В 1709–1710 гг. в Лифляндии распространилась «моровая язва» (чума). В Петербург моровое поветрие не дошло из‑ за выставленных застав и запрета на передвижение. Подполковник Долгорукий доносил Меншикову о поставленных на дорогах караулах и об отправке солдат для исполнения царского указа: кто будет без царского указа и без подорожных за подписью царя, Меншикова или ландрихтера[232] «насильно» брать подводы, тех присылать в Петербург и «тамо, не смотря персоны, кто бы он ни был, безо всякого милосердия вешать». С 1710 г. в Петербурге активно развернулось строительство больниц. В 1710 г. больница сооружается при Кронверке[233] Петропавловской крепости. В 1711 г. построили больницы на Адмиралтейском острове и на реке Тосне. К декабрю 1713 г. на Петербургском острове на Малой Неве находились 18 изб солдатских лазаретов, а позади Кронверка располагались 11 «казарм с печми», где держали заболевших каменщиков и работных людей.
Миф об украинских костях в земле Петербурга. Несмотря на усилия Петра и комендантов Петербурга, им не удалось избежать больших потерь работных людей от болезней и смерти. Сказывался и низкий уровень медицины начала XVIII в. Вместе с тем, эти потери на порядок меньше астрономических величин, перекочевавших из записок заезжих иностранцев в труды историков, писателей и общественное сознание. Мифом являются и бесчисленные украинские кости в земле Петербурга, о чём горюют Шевченко и Костомаров (миф подхватили украинские националисты, и он бытует на Украине по сей день). Украинцы Петербург не строили. Их вклад ограничился посылкой 199 мастеров в числе 4720 мастеровых людей, которых по царскому указу от 18 августа 1710 г. «велено выслать в Петербург на вечное житье». Казацкие кости действительно лежат в земле Северо‑ Запада, но не в Петербурге, а в Приладожье. В 1721 г. Пётр направил в помощь крестьянам на сооружение Ладожского канала солдат и украинских казаков (10–15 тыс. ). [234] Смертность была ужасная. По оценке украинских авторов около 30 % казаков погибли. [235] От 3‑ х до 5‑ и тыс. украинцев, но не сотни тысяч, остались в ладожской земле.
Петербург построен на сваях, а не на костях. Археологические раскопки не подтверждают легенды, что земля Петербурга полна костями его строителей. В 1950‑ е годы археолог А. Д. Грач обнаружил множество костей в огромных выгребных ямах начала XVIII в. Оказалось, что это кости животных. [236] Позднее, захоронения раннего Петербурга нашли в разных местах, но среди них не было крупных. Иногда результаты раскопок противоречат ранним сообщениям. В 1726 г. Обри де ла Мотрэ отмечал, что при строительстве дома английского купца Г. Эванса на углу Невского проспекта и Фонтанки «было найдено множество черепов тех несчастных людей, что погибли при рытье этого протока». Недавно П. Е. Сорокин при проведении раскопок в том же месте – возле дворца Шереметевых (наб. р. Фонтанки, д. 34), обнаружил кладбище XV–XVI в. Скорее всего, останки этих людей описаны в записках де ла Мотрэ. Сказанное не значит, что не будут найдены кладбища петровского времени: все‑ таки при строительстве города умерли тысячи. Но не 50 тыс., не 100 тыс. и, тем более, не сотни тысяч. Всё‑ таки Петербург был построен на дубовых сваях, а не на костях.
|
|
|
