Славяне и финно-угры

Начальная летопись 1070-х гг., – древнейший из дошедших до нас памятников русского летописания, – рисует обстоятельства зарождения Русского государства так. Привожу перевод со своими комментариями в скобках: «Во времена же Кия, Щека и Хорива новгородские люди, называемые словене, кривичи и меря – словене свою область имели, а кривичи свою, а мери свою, каждый своим родом владея, а чудь – своим родом. И дань давали варягам (морским разбойникам) от мужа по белой веверице (беличьей шкурке? ), а когда (варяги) были у них, то те насилие творили словеном, кривичам, и мерям, и чуди. И встали словене, и кривичи, и меря, и чудь на варягов, и изгнали их за море, и начали владеть сами собой, и города ставить. И встали сами на себя воевать, и была между ними рать великая и усобица, и встали город на город, и не было у них правды. И сказали себе: «Князя поищем, который бы владел нами и урядил нас по праву»[xiii].

Словене и кривичи – союзы славянских племён, меря, весь и чудь – финно-угорских. Меряне имели своим центром город Ростов, весь жила в южном Прионежье, чудь – севернее, по рекам Онеге, Сухоне и Северной Двине до Белого мора. Помимо них и многих перечисленных в летописи союзов славянских племён, в Древнерусское государство изначально вошли финно-угорские племена муромы с центром в городе Муроме, а также водь, жившая по берегу Финского залива к западу от устья р. Невы, и карелы, занимавшие северо-восточное Приладожье и Прионежье. В устье р. Ижоры жили тяготевшие в Великому Новгороду ижоряне. В Повести временных лет, составленной в начале XII в., эти финно-угорские племена, вместе с емью, перечислены как платящие дань русским князьям.

Емь – «основное этническое ядро, из которого образовался финский народ»[xiv], в общем списке первоначальных племён не упомянуто, как и мурома, и ижоряне, совершенно точно входившие в состав Древней Руси. Однако уже в договоре Руси с Византией 944 г. упомянут с русской стороны дружинник из земли еми Петр Яминдов. В XI–XII вв. земля еми, занимавшая значительную часть современной Финляндии, была поддана киевским князьям[xv], а после распада Древнерусского государства осталась во владениях Великого Новгорода.

Пример еми наглядно показывает, что считать славян государствообразующим этносом, а финно-угров – только подданными, потому, что князья брали с них дань, неправильно. Первые князья, до заключившего договор 944 г. с Византией Игоря, ограничивались сбором дани со всех, славянских и неславянских племён. И, как свидетельствует тот же договор, воины этих племён собирались в дальние походы в их большую, общегосударственную дружину (в отличие от собственных, не слишком больших дружин).

Со времён княгини Ольги положение изменилось. На славянских и отдельных финно-угорских землях, где население перемешалось, были введёны регулярный сбор налогов и суд княжеских наместников, сначала по устным законам, а затем по зафиксированным в «Русской правде». Но мысли навязывать русский закон, администрацию и русскую православную веру финно-угорским племенам даже не возникало! Они сохраняли в составе Древней Руси свою веру и обычаи, ими управляли собственные народные собрания, князья и старейшины, оказывавшие влияние и на общегосударственные дела. Большим авторитетом в Новгородской республике пользовался, например, старейшина племени ижорян Пелгусий.

Разумеется, как и представители всех государствообразующих союзов племён, финно-угры могли высоко подниматься на общем военном и административном поприще. Достаточно вспомнить видного киевского боярина Микулу Чудина из эстов или новгородского боярина Ивана Фёдоровича Валита из карел. А выходец из племени емь Семён Емин в 1218 г. был избран на высшую военную должность в Новгородской республике – стал новгородским тысяцким[xvi].

 

С конца Эпохи викингов шведы, лучшие области которых разорялись усобицами, хотя и находились под влиянием более передового и воинственного королевства Дании, не могли предпринять в восточной Балтике ничего заметнее, чем пиратский набег. (Здесь уместно вспомнить, что конец разбойничьей Эпохи викингов пришёл вскоре после того, как королевой дикой Норвегии стала просвещённая дочь Ярослава Мудрого Елизавета, дочь которой Ингигерд затем взошла на датский престол. Впрочем, тогда и другие наши девушки жертвовали собой во имя просвещения варварских народов. Королева Анна Ярославна несла культуру во Францию, королева Анастасия – в Венгрию, а сестра Ярослава Доброгнева – в Польшу. В свою очередь дочь византийского императора принесла не меньшую жертву, выйдя замуж за сына Ярослава и приехав на Русь. ).

Но даже в набегах удача шведам не сопутствовала. В 1142 г. какой-то шведский князь с епископом на 60 судах-шнеках атаковал три шедшие из-за моря новгородских торговых ладьи. Мирные купцы-гости возмутились, распаковали тщательно укрытое от влаги вооружение, вступили в бой и покрошили до полутора сотен пиратов, а три шнека забрали себе в компенсацию ущерба[xvii]. В том же году отчего-то взялась за оружие емь: 400 воинов устроили в новгородских владениях грабежи, но были настигнуты и до единого истреблены ратниками из крепости Ладоги.

Как оказалось, эти дурные знаки появились не зря. Вскоре король Эрик Эдвардсон выступил в крестовый поход на независимые прежде ни от кого земли суми – племени, владевшего берегом Ботнического залива в районе современного г. Або. Легко закрепившись среди мирных финнов юго-западной части страны и заложив крепость, шведы быстро возмутили их насилиями, поборами и особенно принудительной христианизацией. Сумь, как все финно-угры, оставались весьма веротерпимыми язычниками, но покушение на свои древние святыни восприняли очень остро. Прибывший из Англии энергичный епископ Генрих в 1158 г. был убит, за ним последовали ещё двое епископов. Стоявший за крестоносными зверствами Римский папа Иннокентий III даже мрачно пошутил, что епископы в страну финнов посылаются «не столько для почётной кафедры, сколько для мученического венца».

Шведы, между тем, построив замки на подступах к Финскому заливу, совершили в 1164 г. отважный рейд по Неве на саму Ладогу. Её взятием они мечтали разом отрезать карело-финские земли за Невой и Ладожским озером от Руси, чтобы продолжить грабёж Финляндии без помех. Однако ладожане сожгли свои дворы вне стен крепости и во главе с посадником Нежатой пять дней отбивались от врага, заставив шведов отступить. 28 мая, в день священномученика Елладия, подоспевшее новгородское войско князя Святослава и посадника Захария « с Божиею помощию» разбило их на голову, уничтожив большую часть вражеских воинов. 43 шнека были захвачены. Чудом спасшиеся израненные шведы бежали, уместившись всего в 12 шнек.

Ответный поход готовился долго, и совершили его не новгородцы, а союзные им язычники-карелы. Это можно понять: удар пришёлся на Сигтуну – самый большой, богатый и укреплённый город Швеции, в котором, помимо прочего, новгородцы имели немалый интерес и держали свой торговый двор с каменной церковью святого Николая. Расположенная в центре страны Сигтуна стояла на озере Меларен, соединённым длинным проливом с Балтийским морем. Летом 1187 г. целый флот карел (возможно, при неофициальном участии русских) незамеченным прошел около 60 км. по проливу, так же скрытно преодолел изрезанное шхерами озеро и внезапно обрушился на политический центр Швеции.

Ни замки, ни валы, пройти по которым «можно было не менее чем в 6 часов», ни протянутая через залив цепь не остановили нападающих. Огромный город был стёрт с лица земли так основательно, что уже никогда не мог быть восстановлен. Новой столицей Швеции стал заложенный после Сигтунской катастрофы Стокгольм (превратившийся в город лишь в 1252 г. ). Но мстителям этого было мало. Резиденция главы шведской католической церкви в те времена была уже перенесена из Сигтуны в Упсалу. Но нападавшие одновременно с взятием города нашли и убили епископа Иоанна в Альмарстеке – мощном каменном замке недалеко от Сигтуны. Замысел операции, как и её исполнение, были поразительны. А новгородцы оказались «ни при чём»… За исключением того факта, что великолепные железные врата Сигтуны, несмотря на изрядный вес и габариты, были аккуратно доставлены в Новгород и украсили портал Софийского собора[xviii].

С крушением столицы вся Швеция долго лежала в обломках, на которых грызлись между собой претенденты на власть. Мысль о крестовых походах там занимала лишь отдельных романтиков, а идея вторжения в пределы Руси долго воспринималась как признак явного безумия. Новгородцы постарались укрепить эти настроения, в 1198 г. «пожаром опустошив Або»[xix]. Примерно к такой мысли приходили и немцы, потихоньку двигавшиеся в сторону Руси по южному побережью Балтики.

 

Drang nach Osten

Поход вдоль Балтийского моря на восток к моменту рождения князя Александра был освящённой веками традицией немецких воинов, колонистов и миссионеров. С X в., ещё со времён легендарного основателя Саксонской династии Генриха I Птицелова (919–936), немецкие дружины одна за другой уходили за р. Лабу (Эльбу), в земли воинственных, но крайне разобщённых славян. В отличие от русских, немцы всюду насильственно вводили свой язык, веру и закон, уничтожая на завоёванных землях любые следы самобытности, нередко просто истребляя всех иноплеменных.

В жестокой борьбе одно за другим были покорены или уничтожены жившие по южному побережью Балтики от современной Дании до Польши и рекам от Эльбы до Одера и Вислы племенные союзы славян: лютичей, вагров, поморян, лужичей, шпреян и др. На их землях возвысилась Саксония, маркграфство Бранденбург, герцогства Мекленбург, Силезия и Померания, архиепископства Майнц, Кёльн и Трир. На славянской земле вырос Берлин, крепость лютичей Бранибор превратилась в Бранденбург, город ободритов Великиград стал немецким Мекленбургом, Любеч – Любеком.

Однако «натиск на Восток», в котором за воинами двигались немецкие колонисты, шёл крайне медленно. Славяне упорно сопротивлялись, а временами, объединившись, давали сдачи. В середине XII в. князь бодричей (ободритов) Никлот отразил наступление 60 тыс. немецких крестоносцев, выбил со своей земли их союзников-датчан и изгнал иноплеменных колонистов. Лишь его сыновья признали себя вассалами германского императора на правах герцогов и положили начало Мекленбургской династии. Но против онемечивания они не смогли устоять, как и слезане, образовавшие при императоре Фридрихе Барбароссе герцогство Силезия, где уже во времена Александра Невского знать верила и говорила по-немецки.

Там, где славяне успели создать свои государства, немецкий натиск на восток встретил непреодолимое препятствие. Путь вдоль Балтийского моря рыцарям перекрыла Польша, а южнее её, в Центральной Европе – Чехия. Вассальные присяги славянских князей далёкому и, в общем-то, бессильному императору Священной Римской империи германской нации, распространение среди местной знати католичества, постепенное проникновение немецких колонистов (в основном в города) – все эти шаги немецкого наступления не могли изменить факта, что здесь славяне устояли, а Drang nach Osten захлебнулся. Оставалось обойти славянские земли по морю.

 

Лет за 50 до рождения Александра заинтересованным в новых землях немцам было уже понятно, что к востоку от р. Вислы до владений Великого Новгорода, державшего в своих руках значительную часть торговли на Балтике, лежат бескрайние и довольно заманчивые пространства, населённые языческими племенами. Торгуя с ними, основывая тут и там фактории и засылая католических миссионеров, немцы довольно быстро выяснили, что за Вислу им не пройти. Сразу за владениями преградивших им путь на восток гордых и непокорных ляхов лежали владения воинственных славян-пруссов и ятвягов, а дальше, между Неманом и Западной Двиной жили многочисленные балтские племена – прародители литовцев. Купцов здесь принимали, но воинские отряды и слишком ретивые миссионеры просто пропадали. По рассказам новгородских купцов можно было понять, что уж коли лихие дружины древнерусских князей, полтора века совершавшие походы на лихую литву и их соседей ятвягов, не смогли их усмирить, то десантом с моря занять эти земли и вовсе дело безнадёжное.

Зато на Западной Двине – внешнеторговой артерии русского города Полоцка – и за ней колонизация казалась более перспективной. Часть живших здесь балтских племён (земгалы, курши, ливы), согласно «Повести временных лет» начала XII в., состояла в подданстве Руси, и, как было известно немцам, в конце столетия платила дань Полоцку. До своей смерти в 1212 г. монах из г. Любека Арнольд в «Славянской хронике», охватывающей 1171–1209 гг., записал, что «Король Руссии из Полоцка имел обыкновение время от времени собирать дань с этих ливов»[xx]. Однако сам торговый город и князья Полоцкого княжества, кажется, не слишком держались за эти владения. Возможно, потому, что, как свидетельствует «Слово о полку Игореве», в конце XII в. торговый путь на Балтику по Двине перекрыла воинственная Литва, да так, что река превратилась в непроходимое «болото».

 

Крестоносный гамбит

Полоцкие власти никак не отреагировали на высадку немецкого миссионера Мейнарда в 1184 г. в устье Двины, в земле ливов. А чего русским было опасаться? Сами они были веротерпимы, а посланный архиепископом г. Бремена монах приехал и поселился в местечке Икшкиле тихо, вместе с купцами, которые появлялись здесь и раньше.

Далее крестоносный гамбит был разыгран, как по нотам. Скромная миссия Мейнарда была объявлена в Бремене целым Ливонским епископством, монах стал обижать ливов, покушаясь на их богов и требуя себе церковной десятины с их земель. Не удивительно, что вскоре Мейнард передал в Бремен истеричное письмо, что ливы едва не принесли в жертву своим богам его помощника Теодориха, а самого епископа не опускают домой, опасаясь, «что потом придёт христианское войско».

И машина завоевания завертелась. Вскоре папа Целестин III провозгласил крестовый поход на безбожных ливов, давая отпущение грехов «всем тем, кто, приняв крест, пойдёт для восстановления первой церкви в Ливонии» (так утвердилось на Западе название новой страны)[xxi]. Мейнард нервничал зря: ливы его преспокойно отпустили, как и его преемника епископа Бертольда. Тот и оправдал их мрачные предвидения: в 1198 г. вернулся в Икшкиле с бандой крестоносцев.

Ливам пришлось взяться за оружие. Участвовавший в резне Бертольд был убит (вообще восточная Прибалтика становилась кузницей католических мучеников). Оставшихся в живых ливов обложили данью в пользу церкви – по мере зерна с «плуга» (индивидуального распахиваемого участка). Но стоило крестоносцам уйти, как монахам вновь пришлось бежать.

Теперь все основания для «праведной» колонизации у немцев были. Бременский каноник Альберт фон Аппельдерн (с XV в. его стали именовать Бугсгевден, по соседней с Аппельдерном деревушке), получив сан Ливонского епископа, по благословению папы Иннокентия III собрал в Германии сильное войско и в 1200 г. высадился в устье Двины с 23 кораблей. Ливы были разбиты, а епископ на следующий год основал в Земгальской гавани крепость Ригу.

Хитрый Альберт, с одной стороны, сговорился с лидерами племён ливов и куршей, а с другой – учредил в 1202 г. Орден меченосцев (официально утверждённый папой Иннокентием III в 1210 г. ), чтобы постоянно иметь под рукой вооруженные крестоносные силы. Рыцари с отрядами солдат обходились епископу не дёшево – им отходила треть всех завоёванных земель. С другой стороны, именно они, а не епископ, их завоёвывали…

К сожалению Альберта, убыль личного состава крестоносцев в борьбе с аборигенами была велика. Епископу приходилось каждый второй год ездить в Германию, чтобы уговаривать новых рыцарей вступать в «братство» Ордена и надевать красивые белые плащи с изображением красного меча и креста[xxii]. Усиленно вербовал епископ и колонистов на свои земли, прежде всего в Ригу и другие строившиеся в Ливонии города, привлекая их богатством края и самоуправлением. Колонизация была кровавой, но развивалась поразительно успешно.

 

В 1201 г. немцы основали в устье Западной Двины крепость Ригу. В 1205 г., поднимаясь от Рижского залива по Двине и сжигая брошенные жителями города, крестоносцы подошли уже к полоцкой крепости Кокнесе в среднем течении реки. Правивший здесь князь Вячко (Вячеслав Борисович, внук смоленского князя Давыда Ростиславича) выехал к ним навстречу на одном корабле. «После рукопожатий и взаимных приветствий он тут же заключил… – сообщает немецкий свидетель событий, – прочный мир… По заключении мира, простившись со всеми, он радостно возвратился к себе»[xxiii].

В следующем году Рижский епископ Альберт, на словам его приближенного, «желая снискать дружбу и расположение Владимира (Все­сла­вича. – Авт. ), короля Полоцкого, какие тот проявлял к его предшественнику, епископу Мейнарду, послал ему через аббата Теодериха боевого коня с вооружением, но по дороге литовцы-раз­бой­ни­ки ограбили аббата. И он и спутники его потеряли все, что у них было, но сами остались здравы и невредимы и прибыли к королю. Вступив в город, они застали там ливов, тайно посланных их старейшинами, которые, стараясь склонить короля к изгнанию тевтонов из Ливонии, в льстивых и лживых словах сообщали ему все, что только могли коварно придумать или сказать против епископа и его людей. Они утверждали, что епископ с его сторонниками для них великая тягость, а бремя веры нестерпимо. Относясь к их словам с излишней доверчивостью, король велел всем находящимся в его королевстве как можно скорее готовиться к походу, чтобы, взяв необходимое на дорогу, на корабле или на плотах из бревен по течению реки Двины быстро и удобно подойти к Риге».

Доброе пожелание князя Владимира Всеславича избавить своих языческих подданных от крестоносного ярма столкнулось с тем, что племена Ливонии вовсе не стремились помочь друг другу в освободительной войне с завоевателями. Часть племён устранилась от борьбы, думая пересидеть опасность в сторонке, а отдельные вожди рьяно служили новым немецким хозяевам. Один из них, лив Кауп, после поездки в Рим стал преданным псом епископа Альберта. Во главе крестоносного войска из немцев и враждебных ливам земгалов он сжег собственный замок Дабрел, «где были его родные и друзья, язычники», которых Кауп, как это в обычае у предателей, люто ненавидел.

В такой обстановке немцам, под прикрытием мирных переговоров с Полоцком, удалось внезапным броском взять ливскую крепость Гольм и обезглавить сопротивление ещё до подхода русской дружины. Отрубленная голова вождя повстанцев, старейшины Ако, была торжественно доставлена епископу Альберту. «Радуясь со всеми, кто оставался дома, епископ возблагодарил бога, даровавшего церкви своей спасение силами немногих защитников». Получив поддержку лишь части ливонских язычников, князь Полоцкий после 11-днев­ной осады не смог взять Гольм и пойти на Ригу. После ухода русских войск немцы устроили террор, а Альберт, «взяв заложниками сыновей лучших людей по всей Ливонии», принудил большинство племён к крещению. Партизанская война против немцев и таких предателей, как Кауп, у которого повстанцы уничтожили всё имущество и стада, продолжалась, но в целом дело свободы было проиграно.

В 1207 г. князь Вячко вынужден был приехать в Ригу и «добровольно» уступить епископу «половину своей земли и своего замка» Кокнесе на условии совместной обороны от набегов Литвы. Безопасно подошедшие к крепости немцы прокрались в неё на рассвете, когда все ещё спали, перевязали русскую дружину и доставили князя Вячко в Ригу. Епископ «с почетом принял его, подарил ему коней и много пар драгоценной одежды; во время праздника пасхи (6 апреля 1208 года) самым ласковым образом угощал его и всех его людей и, усыпив всякую вражду… с радостью отпустил его домой» – в сопровождении отряда немцев для закрепления замка за крестоносцами. В Кокнесе Вячко их почти всех перебил. Так и не дождавшись помощи из Полоцка, князь сжёг город и ушёл с дружиной на Русь. Не поддержавшие его племена леттов и селов, которых Вячко защищал, были крестоносцами «преданы жестокой смерти», как «изменники». Убиты были и многие русские поселенцы в Подвинье.

В том же 1208 г. немцы захватили у селов их главную крепость Селспилс. Продолжая движение вверх по Двине, они в следующем году нежданно атаковали русский город Ерсике – политический центр южной Латгалии. Правивший здесь православный «король Всеволод … – как считали крестоносцы, – всегда был врагом христианского рода, а более всего латинян. Он был женат на дочери одного из наиболее могущественных литовцев (князя Даугерутэ. – Авт. ) будучи, как зять его, для них почти своим, связанный с ними сверх того и дружбой, часто предводительствовал их войсками, облегчал им переправу через Двину и снабжал их съестными припасами, шли ли они на Русь, Ливонию или Эстонию».

Всеволод об этих обвинениях не знал и был захвачен врасплох. После беспорядочного боя князь прыгнул в лодку и спасся, переправившись через Двину, но его «королева была захвачена и представлена епископу с ее девушками, женщинами и всем имуществом. Тот день, – с обычным для крестоносцев бесстыдством хвастает автор немецкой хроники, – все войско оставалось в городе, собрало по всем его углам большую добычу, захватило одежду, серебро и пурпур, много скота, а из церквей колокола (в Ерсике было несколько православных храмов. – Авт. ), иконы, прочее убранство, деньги и много добра, и все это увезли с собой, благословляя бога за то, что так внезапно он дал им победу над врагами и позволил без урона проникнуть в город. На следующий день, растащив все, приготовились к возвращению, а город подожгли… После этого епископ и все войско, разделив между собой добычу, с королевой и всеми пленными возвратились в свою область, а королю было предложено придти в Ригу, если только он еще хочет заключить мир и получить пленных обратно».

Чтобы вырвать жену из лап разбойников, Всеволод вынужден был приехать в Ригу и принять самые унизительные условия, принеся «свое королевство в вечный дар церкви пресвятой Марии» и став вассалом Рижского епископа. Полоцкий князь не признал этот «дар», тем более что крестоносцы уже довели порабощённых балтов «до нужной кондиции» и всю страну сотрясали восстания. К нападениям на владения епископа и Ордена присоединились жители Готланда и отразившие нашествие завоевателей эсты. Не удивительно, что епископ Альберт поспешил послать в Полоцк посольство с просьбой о мире.

В 1210 г. именно в Ерсике состоялись его переговоры с епископом Альбертом. Стороны едва не взялись за оружие, но вдруг князь Владимир Полоцкий согласился на условия немцев и подписал «вечный мир». Его владения в Ливонии переходили крестоносцам, а Полоцк вместо этого получал от немцев ежегодную дань вместо той, что собирал прежде с Ливонии. Коварный Альберт признал полоцкого князя своим сюзереном, а главное – обещал русским купцам «свободный путь по Двине». Не удивительно, что к этому договору, как полагают исследователи, присоединился и Смоленск[xxiv].

Уже в 1212 г., немного уладив свои проблемы, Альберт сделал вид, что никогда не признавал себя вассалом Полоцка, а лишь «иногда платил за ливов». В 1215 г. последняя русская крепость на Двине Ерсике была стёрта крестоносцами с лица земли. Правда, двинской торговый путь оставался для русских открытым. Возможно, поэтому Владимир Полоцкий и не спешил с карательным походом на крестопреступников. Собрав войска лишь через несколько лет после нарушения немцами договора, князь внезапно умер. Его ещё более нерешительные преемники довольствовались шатким миром с немцами, а те, в свою очередь, не трогали владений Полоцка и старались, по мере сил, защищать от лихих литовских набегов торговый путь по Двине.

«Странный мир» крестоносцев с Полоцким княжеством и Смоленском можно понять. У епископа Альберта было довольно хлопот с Орденом и призванными им на помощь датчанами, не говоря уже о войнах с литовцами, эстами и покровительствовавшими последним русскими из Пскова и Новгорода. Уже один Орден создавал ему огромную головную боль.

 

Меченосцы и Рига

Рыцарей, которым пришлось противостоять Александру Невскому, обычно называют меченосцами. Однако название «меченосцы» (gladiferi, ensiferi) – позднейшее, при жизни их Ордена не употребительное. Ливонское братство воинов Христа (Fratres militiæ Christi Li­vo­niae), по-немецки Орден братьев меча (Schwertbrü derorden) просуществовало недолго, всего 35 лет, с 1202 по 1237 г., когда официально превратилось в наместничество (ландмейстерство) Тевтонского ордена. Его возглавляли лишь два магистра: таинственно убитый братом-рыцарем Винно фон Рорбах (1202–1209) и павший в битве с литвой под Шауляем Волквин фон Винтерштайн (1209–1236).

Братство состояло из братьев-рыцарей, братьев-свя­щен­ни­ков и «служащих братьев» из простонародья – простых воинов и работников, строивших и обслуживавших рыцарские замки – центры военных округов-командорий. Знатнейшие рыцари служили командорами и фогтами, управлявшими и судившими на завоёванных землях. Они составляли при магистре совет-капитул.

«Братьев-рыцарей» всегда было очень мало, несколько десятков, но за каждым из них, по немецкому обычаю, стояли сотни воинов (а не на десятки, как, например, во Франции). По существу немецкий рыцарь, у себя на родине, прежде всего на завоёванных славянских, венгерских или французских землях, был командиром сильного воинского отряда и начальником большого военного округа. Даже один брат мог совершить карательную экспедицию или начать строительство замка, которым Орден закреплял завоёванные территории.

«Для кого завоёванные? » – таков был главный вопрос, отражавший изначально двойственную природу Ордена братьев меча. Призванные в Ливонию Рижским епископом, рыцари и священники, солдаты и работники Ордена формально имели цель защитить в его лице католическую церковь среди буйных и, если верить самому Альберту Бугсгевдену, упорных в своих заблуждениях язычников. Проще говоря, Орден должен был служить епископу.

При этом в структуре Ордена существовало своё священство. Он не хуже епископа мог представлять церковь, т. е. выступать субъектом католической экспансии под рукой папы римского. Однако на дворе стояли Средние века, и даже папа не мог отменить вассальные отношения, обозначающие, от кого феодал «держит» землю, т. е. кому он служит. Завоёванные земли жаловал братьям под управление епископ Альберт, считавший, что меченосцы служат ему и вроде бы не имеют «своей» земли, – несмотря на то, что они мигом простроили собственную крепость Венден.

В 1209 г., когда епископ выехал в Германию, конфликт из-за земельной собственности и подчинённости (что было в те времена одно и то же) крайне обострился. Брат-рыцарь из Вестфалии Викберт, по сообщению «Рифмованной хроники Ливонии» отстранённый магистром от управления землями вокруг Вендена, пытался перейти на службу епископу, но был схвачен братьями и заточён. Возвращение Альберта вынудило братьев отпустить «повинившегося» Викберта в Ригу, где под присмотром епископа вынужден был жить и сам магистр Венно. Заманив магистра в свой дом, Викберт секирой, с которой никогда не расставался, отрубил голову Венно и главному брату-священнику Иоанну.

Орден был буквально обезглавлен, но находившиеся в Риге братья лишь теснее сомкнули ряды. Они взялись за оружие, захватили Викберта в епископской капелле, где он искал спасения, «и, осудив гражданским судом… предали жестокой смерти», – сообщает хронист епископа Генрих Латвийский. Рыцарская «Рифмованная хроника» уточняет, что Викберт был четвертован. А спешно избранный магистр Волквин возглавил борьбу за владение Орденом своей землёй.

Спор рассматривал не император, которому рыцари приносили вассальную присягу на владения в Германии и на завоёванных землях Франции, Венгрии, Италии и западных славян, а римский папа, как сюзерен Рижского епископа. Современник событий монах Арно­льд из Любека рассказал об этом так (в переводе С. А. Аннинского): «Братья говорили, что им принадлежит третья часть всех языческих земель, какие господин епископ сумеет приобрести либо словом проповеди, либо военной силой. Так как епископ решительно отказал им в этом, возник между ними тяжкий спор: рыцари много усилий употребили в курии римской, действуя против епископа, но он, тем не менее, подтвердил свое решение».

Если Арнольд ничего не напутал и Альберт временно победил, то не надолго. Уже 20 октября 1210 г. плачевной памяти вдохновитель крестоносной резни папа Иннокентий III издал буллу о разделе Ливонии, адресованную Рижскому епископу и магистру Волквину. Булла высочайше утверждала существование Ордена, подчинённого епископу лишь в лице магистра, а в массе его сочленов подчинённого лишь магистру.

Что это означало? Для людей XIII в. смысл буллы был вполне ясен, а нашим современникам его можно объяснить на простом примере. Завоеванными немцами порубежными землями (например, на Эльбе) руководили воинственные графы и маркграфы. Первые передавали власть по наследству, вторые служили лишь назначаемыми чиновниками сюзерена. Магистр был вассалом епископа, но избирался независимыми от него братьями Ордена, то есть положение Братства меча уподоблялось графству.

Соответственно, по воле папы за воинскую защиту епископства братья получали треть захваченных крестоносцами земель: «чтобы, следовательно, братья держали от рижского епископа третью часть тех земель, то есть Лэттии и Ливонии». Но они получили право на дальнейшие самостоятельные завоевания, делясь землями с их утверждёнными папой (в будущем) новыми епископами: «По землям, которые после того приобретут названные братья с помощью божьей вне Ливонии и Лэттии, они ни в чем не будут ответственны перед епископом рижским, и он ни в какой мере не будет их тревожить в этом отношении, а будут они договариваться разумным образом с будущими там епископами и соблюдать то, что апостольский престол сочтет нужным решить об этом».

Мечта Альберта Буксгевдена создать в Ливонии церковное княжество наподобие Майнцкого, Кёльнского или Трирского провалилась, хотя он так и не оставил своих претензий на полную власть. А братья-рыцари, как и хотелось папе, ещё энергичнее бросились на завоевание новых языческих земель, где тоже не получали бесконтрольной со стороны Рима власти, деля её (как и собственность) с епископами. Т. о. при любой ситуации в выигрыше оказывался Рим.

 

Как только земли современных латышей были с грехом пополам поделены, братья-рыцари (при поддержке епископа Альберта! ) в поисках «своих» новых земель ринулись на восток, во владения многочисленных и довольно воинственных эстов. Любопытно, что серьёзную поддержку немцам оказывали предки латышей, увидевших возможность отмстить соседям за старые обиды.

Но племена финно-угров, в отличие от балтов, оказалось сложнее расколоть и покорить. Тем более что за спиной у них стоял Господин Великий Новгород. Уже в 1209–1210 гг. новгородцы, вопреки традиции, предприняли масштабную акцию крещения населения (скорее всего – знати) в южной Эстонии. Видимо, русские надеялись отнять у крестоносцев главный мотив «Натиска на восток», ещё не понимая, что идея борьбы с язычеством была для крестоносцев лишь удобным предлогом для завоеваний. К тому же католики считали богомерзким всякое христианство, непокорное римскому папе. Если в 1204 г. они не моргнув глазом разорили центр православного мира – Константинополь – и разграбили храмы почти во всех европейских владениях Византии, то крещение эстов тем более не могло их остановить.

В 1211 г. крестоносцы штурмом взяли крепость Вильянди (переименовав её в Феллин) и залили кровью эстонскую область Саккала. В ответ против них поднялось множество племён. Пока немцы вели с ними тяжёлые бои, в 1212 г. Новгород при поддержке Пскова двинул в землю эстов сильную армию под командованием Мстислава Удатного – по словам немецкого хрониста, она насчитывала 15 тысяч воинов[xxv]. Русские повоевали землю эстов до самого моря и восстановили подданство местного населения Новгороду.

Такой простой и внятный аргумент, как меч, сильно затормозил продвижение крестоносцев, действовавших в Эстонии грабительскими набегами. В 1216 г., когда эсты умоляли князя Владимира Полоцкого двинуться на Ригу, псковичи прислали войско в захваченную немцами землю Уганди со стольным градом Отепяа и установили здесь своё налогообложение. В ответ, как только русские ушли, немцы построили здесь замок. На этот раз вся Эстония, включая даже жиителей острова Сааремаа, откликнулась на призыв русских глашатаев к освобождению Отепяа.

В 1217 г. под городом развернулись ожесточённые бои новгородских, псковских и эстонских воинов с крестоносцами. Через 20 дней братья-рыцари капитулировали и покинули замок, заключив с Новгородом мир. Ободренные победой эсты под водительством князя Лембиту попытались освободить и город Вильянди в земле Саккала. Но из 6-тысячное войско было истреблено 3-тысячным отрядом магистра Волквина, сопровождаемым толпами ливов и латгалов.

Новгородцы под командой князя Всеволода Мстиславича, псковичи и эсты выставили 16 тысяч воинов для взятия крепости Венден – немецкого форпоста в Восточной Эстонии. Они сокрушили передовые отряды рыцарей, но после двухнедельной осады вынуждены были отступить. И русские, и немцы чувствовали, что в войне наступило равновесие сил.

В 1219 г. епископ Альберт решительно его нарушил, призвав на северные земли эстов датчан. Захватив крепость эстов Линданисе, те назвали её Ревель (современный Таллинн). С этой базы войска датского короля Вальдемара в 1220 г. захватили почти весь север Эстонии и… столкнулись с немцами. Потомки викингов действовали решительно. Язычников они крестили, а тех, кто уже принял крещение у Братьев меча, перекрещивали, считая факт принятия христианства актом признания подданства. Немцы не сдавались и где могли – перекрещивали эстов вновь. Датчане таких выкрестов ловили и вешали как государственных преступников, – жаловались немцы[xxvi].

К моменту рождения княжича Александра в 1221 г. Альберт жестоко пожалел о своей выходке с призванием датчан. Король Вальдемар (помимо прочего – сюзерен части Померании и о. Рюген) попросту запретил гражданам Любека возить людей и товары в Ригу. Скрепя сердце, епископ признал датского короля сюзереном всей Ливонии и Эстонии. А тот «даровал» часть земли, которую предстояло завоевать, только Братьям меча! (В Риге по этому поводу даже случился бунт, который братья-рыцари безжалостно подавили).

Интересно, что в том же 1221 г. в прибалтийские события вмешался дядя Александра, владимиро-суздальский великий князь Юрий Всеволодович. Он направил в Новгород княжить своего сына Всеволода[xxvii] и войско под предводительством брата – Святослава Всеволодовича. Русские решительно двинулись на Венден, выжгли городские посады, даже разорили (в союзе с литовцами) окрестности Риги, и ушли восвояси с немалой добычей. В отместку немцы совершили набег в принадлежавшую Новгороду область Ингрию.

В 1222 г. Прибалтика обратила на себя внимание ещё более знаменитого государя – императора Священной Римской империи германской нации Фридриха II Штауфена. Утомлённый бесчисленными жалобами епископа Альберта на датчан, просвещённый государь жалует «право» на земли к востоку от Ливонии… Ордену, как своему (а не папскому) вассалу[xxviii]. Этот небольшой, казалось бы, штрих в процессе «Натиска на восток», как отдалённый раскат грома, предупреждает о надвигающейся грозе: жесточайшей войне императора и папы друг против друга.

Действия русских в 1223 г. – в год трагичной для нас битвы на Калке – показывают православного великого князя владимиро-суз­да­ль­ского как вполне возможного союзника императора. Почти год эсты, поднявшие всеобщее восстание против захватчиков, с помощью денег и даров пытались «призвать королей русских на помощь против тевтонов и всех латинян». Юрий Всеволодович на этот раз послал в бой своего лучшего полководца – Ярослава Всеволодовича, отца Александра, которого новгородцы призвали на «стол»[xxix]. С «низовыми» (великокняжескими), новгородскими и псковскими полками тот занял в Эстонии города Юрьев и Отепяа, а зате

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: