 |
Нижняя Мезия 23 страница
|
|
|
|
Сердце бешено колотилось в ушах.
– Сейчас явятся, явятся же… – бормотал Малыш.
Он слышал, как катятся камни под чьими-то ногами, мужчины спускались вниз, но не слишком быстро – склон крутой, можно легко сломать себе шею.
Наконец Малыш развязался и встал на ноги – теперь можно бежать к своим. Но Малыш не побежал, а, прихватив с собой пару ремней, какими прежде был связан, полез наверх, совершая рывки от одного дерева к другому. Он не ведал, что будет делать и как ему спасти Криспа, но один он возвращаться не собирался. Нет, ни за что! Первого же дака, самого шустрого, он попросту приложил к ближайшему стволу головой. Тот даже не успел пустить в ход ни кинжал, ни фалькс. Фалькс Малыш брать не стал – на таком склоне несподручно, вооружился кинжалом и полез наверх.
– Малыш! – донеслось снизу, будто ветер зашелестел в ветвях.
Легионер оглянулся. Приск и Кука карабкались по склону наверх.
– Ну, держитесь! – быком взревел Малыш.
В этот миг увидел он, как над деревьями, там, на горе, где его недавно пытали, полыхнул огонь, поднимаясь выше деревьев. Судя по всему, загорелись те самые ели, наполовину засохшие, возле хижины.
– Крисп!
Когда Малыш первым добрался до вершины, то понял, откуда взялось пламя. Похоже, кто-то поджег крышу на хижине, нижние подсохшие еловые лапы тут же вспыхнули – и теперь огонь резвился вовсю, уже и трава на поляне горела.
Расправа была короткой и скорой. Перерезали всех – и мужчин, и женщин, – кто не успел удрать по пологому склону с другой стороны.
Остались лишь трупы. Тело Криспа висело на столбе неподвижно. В первый момент Малышу показалось, что пленник уронил голову на грудь. Потом понял – головы у него нет вовсе. Малыш завыл страшно – точь-в-точь волк, кинулся к столбу, зубами и ногтями впился в ремни, оторвал тело от столба и, взвалив на плечо, понесся вниз. Приск и Кука помчались следом. Бежали на запад. Кука пробовал отобрать тело убитого у Малыша – тот не отдавал.
|
|
|
Уже вечером, когда солнце скатывалось за склоны гор, разведчики столкнулись с конной турмой Второй Маттиакийской когорты, что возвращалась в лагерь. Те тоже припозднились, скакали во весь опор и едва не сбили Малыша, когда разведчик вывалился на дорогу им под копыта. Ругаясь, всадники осадили коней.
– Пятый Македонский… – прохрипел Малыш.
Один из всадников забрал тело Криспа, другие посадили измученных разведчиков на своих лошадей, а сами побежали рядом. Через полчаса они въехали в лагерь.
* * *
Кубышка в больнице временного лагеря наложил пластыри на ссадины Малыша, примочки – на ушибы, особенно на шишку на затылке, дал выпить какого-то настоя, после чего Малыша потянуло в сон. Кубышка за прошедшие месяцы сильно похудел – теперь бы никто и не назвал его Кубышкой – щеки запали, живот исчез. И еще медик стал слишком уж часто прикладываться к фляге с вином. Больных пользовал этим лекарством – не стеснялся, добавляя мак и коноплю.
Малыш спал, во сне они с Криспом купались в речке Эск, переплывали поток наперегонки, а потом каким-то чудом очутились в Данубии, река неслась в ущелье белых скал с чудовищным ревом. Мимо по настилу – тому самому, что сооружал сам Малыш и все прочие ребята из их контуберния, – неспешно шествовали всадники, шли легионеры в ярко начищенных лориках. Шли при параде, прицепив на шлемы перья и гребни, вынув щиты из чехлов.
– На помощь! – заорал Малыш, но его никто не услышал, Данубий понес его и Криспа все дальше и дальше, пока Малыш ни увидел, что между волн мелькает еще одна голова, и сразу понял – даже не разглядев еще лица, что это голова Квинта. И тогда он сообразил наконец, что вовсе не Данубий несет его, а ледяной Стикс забирает душу безвозвратно.
|
|
|
Малыш заорал от ужаса и проснулся. Он был весь в поту и дышал тяжело. Кажется, наяву он так не пугался еще, как в этом сне, ощутив себя мертвецом.
Рядом на походной кровати, сооруженной из досок, сидел Приск.
– Плохо? – спросил Приск и протянул Малышу флягу с вином.
Легионер глотнул кислого неразбавленного вина, вернул флягу.
На соседней койке умирал молоденький солдат из вспомогательных войск, метался, теребил ставшими прозрачными пальцами край грязного одеяла. Тошнотворный сладковатый запах, идущий от его койки, говорил, что у парня по телу разлился внутренний огонь.
– Умирает? – спросил Малыш.
– Похоже на то, – кивнул Приск. – Много смертей. Даки напали в нескольких местах. Перебили фуражиров и разведку.
– Наших?
– Только Крисп.
– Можно я к вам? Назад в палатку?
– Идем…
* * *
Вместо восьми их теперь стало пятеро. Малыш вошел, огляделся мрачно и спросил Тиресия:
– Ты что, не мог предупредить?
– О чем?
– Что мы в плен попадем?
– Я не знал.
– Ну да, все всегда знаешь, а тут не знал.
– Я знаю только то, что предопределено, а смутное не вижу. Я даже не вижу, останусь ли я лично жив или умру.
– А я… – спросил Кука.
– Никого не вижу, – ответил Тиресий. – Мы все идем по лезвию, по вершине хребта. Скатимся в одну сторону – умрем. В другую – уцелеем.
* * *
Утром, когда разведчиков Валенса вновь отправили искать дорогу, Кука спросил Приска:
– Запомнил то место, где Малыш угодил в засаду?
– Примерно, – отвечал Приск. – К тому же будет нетрудно найти. Скорее всего, над тем холмом все еще вьется дымок.
– Отлично. Пойдем туда и проверим…
– Что проверять-то? Есть там даки или нет? Хочу тебе напомнить, мы не даков ищем, а…
– Скирон! – перебил его Кука. – Малыш видел Скирона. Ты ведь знаешь, для чего послан этот парень… Раз Малыш удрал, значит, может указать место. Скирон наверняка решит, что мы наведаемся на поляну, оставит нам послание.
– С чего ты взял?
– Я бы оставил.
Приск нехотя кивнул: пожалуй, в словах Куки имелось рациональное зерно. Если римскому лазутчику удастся незаметно вернуться и оставить послание, он так и сделает.
|
|
|
– Пошли, – согласился Приск.
Нужную гору они нашли не сразу. Хотя подобных двойных вершин вокруг было не так уж и много, но поначалу они выбрали совсем другую и долго карабкались наверх, чтобы ничего не найти, кроме нагромождения камней, увенчанных бараньим черепом. Кто это оставил и зачем, было неясно, разрывать то ли могилу, то ли жертвенник легионеры не стали – по виду камней было ясно, что их складывали сотню лет назад.
Потом они увидели дымок, едва различимые завитки серого в прозрачном воздухе, и двинулись на его зов. Не ошиблись. С первого взгляда узнали место – следы сами говорили за себя: сгоревшая хижина, обугленные стволы елей. Судя по всему, язык огня метнулся вниз по склону, но хлынувший дождь загасил пламя, и только рядом с хижиной все еще тлела одна из елей.
Столб, к которому прежде был привязан Крисп, тоже обуглился, а вот на отверстие, где прежде был вкопан столб Малыша, кто-то сдвинул плоский камень. Приск отвалил его. В углублении, наполовину присыпанном землей, что-то лежало. Приск протянул руку и вытащил лоскут плохо обработанной кожи, внутри был свиток коры, перетянутый сыромятным ремешком. Приск развернул. Свиток был густо исписан, но напрасно Приск пытался разбить надпись на слова – ничего не получалось, хотя буквы были латинскими. [187] Единственное, что разобрал Приск ясно, это условный рисунок – была обозначена какая-то долина, река, на ней два кружочка.
– Валенс будет читать! – заявил Кука, отбирая свиток. – Марш отсюда, пока кто-нибудь еще не пожаловал.
Он вновь замотал послание в кожу, стянул ремешком и привесил к себе на пояс. Так, будто он его отыскал. С другой стороны – идея была Кукина, ему и свиток в руки. Что-то Кука не так сделал, но что – Приск в тот момент не понял, а когда сообразил, было поздно.
«Возможно, это письмо указывает, как нам обойти основные силы даков и выйти к столице, – подумал Приск. – Если так, то война может закончиться к осени…»
Они спустились там, где прежде них скатился по склону Малыш, сметая камни и мелкие деревца своим бревном, – тропой даков воспользоваться не решились.
|
|
|
– Надо быстрее выгребать к лагерю! – заявил Кука.
Кто бы спорил! Они двинулись напрямик и тут же уперлись в бегущую с соседнего склона реку. Выглядел этот бурный ручеек хулиганисто, но казался неопасным в силу своей узости. Кука первым ступил в него. И поплатился. Поток ударил его неожиданно, подло, швырнул на камни, перевернул, впрочем, Кука тут же поднялся и в следующий миг был уже на другой стороне.
Перебравшись следом, Приск первым делом глянул на пояс товарища. Свертка, притороченного кожаным ремешком, больше не было, его похитил ручей. Осел! Под тунику надо было прятать находку! Гай, ничего не говоря, дернул за обрывок ремешка.
– Орк! – заорал Кука так, что нимфа Эхо завопила в горах на все лады.
«Орк, Орк, Орк», – понеслось отовсюду. Кажется, где-то зашуршали камни, приходя в движение от этого яростного крика.
– Тише ты! – шикнул на него Приск.
– Надо искать!
Кука скинул и шлем, и волчью шкуру, служившую разведчику плащом, полез в воду, туда, где, по его разумению, оторвался сверток. Но напрасно он плескался в ледяном потоке – свитка не было. Приск ждал на берегу, оглядывая окрестности, нет ли поблизости кого-нибудь из местных. Никого не было. Божество ручья сделало свое дело без помощи человека. Реки и горы были на стороне своих.
Кука выбрался из ручья какой-то серо-синий, спешно оделся.
Отогревшись, Кука двинулся вниз по ручью, но вскоре добрел до небольшого водопада. Ручей рушился вниз, скрывая вход в небольшую пещеру. Приск и Кука спустились по камням, но в чаше, что выбил водопад, падая с высоты, тоже не было Скиронова послания. Приск забрался в пещеру. Здесь, накрытые промасляной кожей, лежали наспех сложенные тюки со шкурами, мешки с беличьими и лисьими мехами, ритуальные мечи с золотыми рукоятями, золотые ритоны и серебряные кубки, накладные пряжки и серебряный, явно ритуальный шлем. Дух ручья вознаградил их за потерю. И, если судить по тому, сколько сокровищ скрывала пещера, послание Скирона было бесценно.
– Прихватим с собой вместо свитка, – предложил Приск. – Унесем, сколько можем, назавтра приведем отряд.
– Ты не скажешь про свиток? – спросил после паузы Кука.
– Тебе решать. Идея искать записку была твоя. Ты нашел – и ты потерял. Я не доношу. Но если хочешь знать мое мнение, я бы сказал Валенсу.
– Зачем? – подозрительно прищурился Кука.
– Не знаю… – Приск пожал плечами, – Мое правило – лучше сказать правду, чем соврать. Во всяком случае, с такими людьми, как Валенс, лучше так. Он простит ошибку, подлость не простит.
Кука нахмурился. От раздумий лоб его морщился так, будто одна волна, набегая, сменялась другой. Приск не мешал ему думать – смотрел на горы сквозь завесь падающей воды.
|
|
|
«Наверное, прежде в этой пещере обитала нимфа ручья», – думал он.
– Нет, не скажу, – вынес свой вердикт Кука. – Ты клянись, что не скажешь.
– Я на своих не доношу. Но может быть…
– Нет, мы не скажем, – отрезал Кука.
Он запихал в мешок с мехами два золотых ритона и отдал поклажу Приску, себе взял тюк потяжелее – что-то вроде кожаного колчана с ритуальным оружием и шлемом.
Они двинулись назад. Им никто не препятствовал, никто не преследовал, никто не нападал. Видимо, все местные покинули эти места.
Или… просто наблюдали?
* * *
Известие, что контуберний из центурии Валенса нашел клад в горах, мгновенно облетело лагерь. Легат Наталис поручил одному из военных трибунов лично заняться извлечением клада.
– Учти, – сказал Валенс, провожая военного трибуна, – даки могли там устроить засаду. Я бы так и сделал.
В ответ послышался нагловатый смех. Видимо, охрана в три сотни бойцов казалась трибуну вполне достаточной. Умом Адриана новый трибун-латиклавий не отличался. Приск и Кука повели отряд к водопаду.
Назад вернулось не больше центурии. Кука был ранен в плечо крючковатой стрелой, правда, похоже, не отравленной. Военному трибуну фальксом отрубили правую руку. На двух телегах везли вместо золота и мехов раненых. За убитыми пришлось отправляться целой когорте. Однако золото римляне добыли – даки не успели перепрятать сокровища, так быстро явились к пещере римляне. Не сумели они и перебить все три центурии – сами полегли прежде.
Две сотни жизней на десять тюков добра – такой счет выставили Дакийские горы.
* * *
Теперь в разведку Приск отправился вместе с Тиресием, пока Кука выздоравливал и валялся сначала в госпитале, а потом в палатке.
Их задача была отыскать выход к Тибуску, где уговорено было соединиться с Траяном. На условной и весьма фантастической карте место это было обозначено четко. А вот как дойти туда, какими дорогами или тропами – было неведомо. Уже трижды приходилось разведчикам возвращаться, так и не отыскав пути, и вновь отправляться на поиски. Теперь, всякий раз, отправляясь в путь, Приск вспоминал о том восторге, какой он испытывал в тот вечер, когда отдавал Адриану нарисованную в горах восточнее Алуты карту. Восторг победителя. Он был уверен в успехе. Как и Адриан. Глаза военного трибуна так и горели. Это была его тессера на выигрыш в игре под названием «Империя». Оказалось, они оба ошиблись, хотя все рассчитали верно.
Или не все?
В полдень разведчики очутились на разделительном гребне. Отсюда короткие и бурные реки текли на север, более длинные и, быть может, лишь чуть-чуть менее бурные – на юг. Хребет напоминал широкую спину огромного монстра, который сотни лет назад залег в спячку в этих горах и теперь никак не мог проснуться. На северо-западе виднелась довольно широкая долина, видимо, туда и должна была спуститься армия наместника Лаберия Максима.
Приск долго вглядывался из-под руки, пытаясь заметить дымки вдалеке – свидетельство того, что Траян подошел к Тибуску.
Но видел лишь горы и лес.
– Гляди, там кто-то едет, – сказал Тиресий и указал объект куда ближе.
Приск вгляделся. Да, теперь и он разглядел группу всадников. Две женщины, с ними два мальчика и двое мужчин пробирались горной тропой, уверенные, что здесь их не настигнут римляне. Мужчины шли пешком. Вся группа двигалась медленно, один из мужчин постоянно спотыкался и один раз упал. Приск с Тиресием без труда успевали выйти им наперерез.
– Кони у них хорошие, – заметил Тиресий. – Но устали. Кобыла под теткой хромает. А дети и вовсе валятся из седел. Один варвар ранен. Давно они идут. Захватим?
– Зачем? – спросил Приск.
– От этих женщин и детей многое зависит. Похоже, эта женщина из знатных, недаром их этой тропкой везут, вдали от прочих.
– Ну и как ты думаешь? Нам выпадет удача?
– Это уже от нас зависит.
– Ну так постараемся!
Разведчики принялись спускаться по склону, цепляясь за деревья, под конец уже бежали. Тиресий вытащил припрятанные в колчане под волчьей шкурой короткие дротики и протянул один Приску.
– Целься в того, что в войлочной шапке, – посоветовал предсказатель Приску. – Я беру на себя второго.
«Ага, раненого – ловко рассудил, – усмехнулся Приск про себя. – Мне вождя отдал! »
Но возражать не стал. И не промахнулся. Знатный дак в войлочной шапке беззвучно вскинул руки и повалился на бок. Тиресий так же безупречно снял второго. Одна женщина и оба мальчика тут же спешились и укрылись за камнями. Та женщина, что осталась в седле, хлестнула кобылу и помчалась, рискуя сломать шею и лошади, и себе. Римляне скатились по склону. Тиресий кинулся к лежащим – проверить, не притворяются ли поверженные даки – такое случалось. Приск вскочил на лошадь одного из мальчишек и пустился в погоню. Гонки на горной тропе – ну это поопасней, чем гонки колесниц в Большом цирке! Приска охватил хмельной восторг. Я сейчас нагоню ее, сейчас! Сейчас! И – покатился вниз. Копыта лошади увязли в горной осыпи. На свое счастье, всадник успел соскочить прежде, чем лошадь опрокинулась. Приск кинулся бегом за женщиной – ее лошадь едва трухала, да и не разгонишься особенно в горах. Приск нагнал беглянку, ухватил узду, рванул на себя. Женщина выхватила из-под плаща кинжал. Но лошадь захрапела, шарахнулась в сторону, женщина нанесла удар в воздух. Приск схватил беглянку за плащ и сдернул с лошади. Она пыталась сопротивляться, кусалась, пришлось ударить ее головой о камень раз, другой, не сильно, но так, чтобы она присмирела. Приск связал ей руки ремнем, перекинул через седло и повел лошадь под уздцы назад.
Когда они вернулись, Тиресий, довольный, уже связал руки пленникам.
– Знаешь, кого мы захватили? – спросил, прищурившись.
Приск отрицательно покачал головой.
– Сестру Децебала.
– Сестра – это та, что у меня, или та, что у тебя?
– У тебя, конечно, – отозвался Тиресий. – Тебе всегда достается самая ценная добыча.
Приск посмотрел на пленницу. У нее были каштановые волосы и узкие серые глаза, широкие скулы и большой чувственный рот. В чертах явно проступало сходство со странной девушкой без имени с перевала Боуты, что разговаривала по ночам с мертвым Луцием.
Приск покачал головой: быть может, Судьба, в самом деле, свела его с царевной.
* * *
После удачи с захватом царской сестры Приска и Тиресия с отрядом отправили к Траяну – сообщить о том, что за птица угодила в силки наместника Лаберия Максима. Отправили без добычи, только с донесением: наместник опасался, что даки попытаются отбить ценную пленницу. Поездка была не самая простая. Приходилось ехать горными тропами, едва не срываясь с кручи, порой – идти пешком, ведя коней в поводу. И главное – найти армию Траяна в лабиринте Дакийских гор, который порой казался запутанней Лабиринта Минотавра. Однако нашли наконец дорогу и добрались.
Траян узнал посланцев.
– А, разведчики! А где же ваш смуглый товарищ? Что ж он не приехал? Ликорма! – обратился император к вольноотпущеннику. – Отведи посланцев к Адриану. Это его прежние сослуживцы по Пятому Македонскому. Племянник будет рад.
И все? Приск и Тиресий двинулись за провожатым, ошарашенные.
– А награда? – изумился Тиресий. – Разве нам не положена награда? – спросил у Ликормы.
Кажется, предсказатель в первый раз ошибся.
– Вас наградят потом, когда будет завершена кампания и одержана победа, – объяснил вольноотпущенник. – Император ничего и никогда не забывает. Но никогда не награждает сразу. Разве что германцам раздает золото и серебро за отрубленные головы. Они радуются этому, как дети. Вы тоже получите свое, будьте уверены.
Вольноотпущенник, которого прежде и Тиресий, и Приск видели во время инспекции лагеря, ставший еще более уверенным в себе и важным, провел друзей в палатку Адриана.
Человек, которому через двадцать (ах нет, уже через пятнадцать) лет была обещана вся империя, занимался разбором посланий Сената. Походный складной стол был завален пергаментами, на сундуке стопкой были сложены запечатанные восковые таблички. Прямо на одном из пергаментов стоял серебряный кувшин с вином. И, если судить по цвету, вино было неразбавленным.
– А, старые друзья… – Адриан поднял руку в приветствии. – Присаживайтесь, если найдете куда сесть.
Друзья отыскали – уселись на походную койку Адриана.
– Что скажешь, прорицатель? – спросил тот насмешливо. – Ты все еще не видишь, на чьей стороне победа?
– Не вижу, – подтвердил Тиресий. – Знаю только, что в этом году до снега нам Сармизегетузы не взять.
Адриан помрачнел.
– Что же, война затянется еще на год?
– Вполне возможно, – подтвердил Тиресий. – Раз мы не пошли дорогой через Алуту. Там нас ждала удача.
– Траян другого мнения, – отрезал Адриан. Прищурился, ехидно глянул на Приска. – Твоя карта не убедила императора.
– Дело не в карте. – Приск был уверен в том, что свою работу он выполнил хорошо.
– Да, дело не в карте, – согласился Адриан. – А в том, что Траян заранее решил, что пойдет путем Теттия Юлиана. Если он что-то решил, то переубедить его невозможно. Надо построить на его пути каменную стену, чтобы его остановить. Или даже две стены с башнями. Пейте. – Он протянул им кувшин. – Я успею набраться позже, за обедом. Траян любит пропустить стаканчик и бывает недоволен, если остальные за его столом трезвы. Если мне придется каждый день обедать с дядюшкой и так надираться, то еще пятнадцать лет я точно не протяну…
Адриан бросил выжидательный взгляд на Тиресия.
Не сразу Приск сообразил, что Адриан пытается выведать: не сократился ли долгий срок ожидания, и, быть может, власть над империей достанется молодому честолюбцу лет через пять-шесть.
Тиресий понял невысказанный вопрос и отрицательно покачал головой.
* * *
На другой день прибыл от царя Децебала посол. Старик с длинными белыми волосами и такой же белой бородой, с темной, выдубленной горными ветрами и горным солнцем кожей. Он был в белой рубахе с узором по низу рукавов и подолу. Старик ехал на белой тихой лошади, с длинной редкой гривой. За послом тянулась свита из двенадцати конных дакийцев. Посланные остановились довольно далеко, а вперед вышел толстенький неуклюжий варвар, ведя в поводу мула. Толстяк вынул из седельной сумки шляпку огромного гриба-трутовика и передал ее Ликорме – предупредительный вольноотпущенник не подпустил посланца к императору.
– Это посол? – спросил Траян, усомнившись. – Он больше похож на жреца.
– По-моему, он несколько опоздал, – заметил Лициний Сура.
– Приехал посол на муле и упал, – засмеялся Ликорма, запуская гулять по миру анекдот, который наверняка понравится в Риме.
Хотя посол ни с какого мула не падал и прискакал на лошади в сопровождении нескольких всадников, а на муле ехал его слуга со странным посланием.
– Прочитай! – приказал Траян переводчику.
– Это латынь, – сообщил тот, пробежав первые слова, вырезанные на трутовике. – Начертано очень коряво.
– Читай, – кивнул, хмурясь, Траян.
– «Император Траян Нерва Август…» – начал переводчик.
– Титулатура неверна! – раздраженно прервал его Траян.
– Варвары! – пожал плечам Ликорма. – Чего от них ждать, если у них нет пергамента для послания, и они шлют письмо на грибах.
Подобострастно-самодовольная улыбка мелькнула на его лице. Сказал он это достаточно громко, чтобы слышали даки.
– Это письмо не для пергамента! – Седой дак надменно выпятил подбородок. Белые космы растрепал ветер. Говорил он на латыни, но с акцентом.
– Кажется, у него акцент все же сильнее, чем у нашего Адриана! – хмыкнул Сура.
В последние годы Адриан старательно выправлял произношение, но анекдот про ужасную варварскую латынь племянника уже сделался достоянием гласности, и теперь спасти репутацию молодого человека уже не могли никакие уроки ораторского искусства. Можно подумать, латынь Траяна лучше!
– Ну, всегда можно чем-то оправдать свое невежество, – сказал, глядя в глаза послу, Ликорма.
Как бывший раб, он знал толк в унижении.
– Продолжай! – Траян небрежно махнул рукой переводчику.
– «…ты нарушил заключенные договоры, – переводчик решил не перечитывать заново так разозливший Траяна титул, – заключенный от имени римского Сената и народа…» – Читавший замолчал и уставился на Траяна, видимо, опять ожидая гневной реплики.
– Продолжай, – бесстрастно кивнул Траян.
– «Децебал предлагает тебе подтвердить мирные соглашения и покинуть пределы Дакии, – видимо, все же чтец кое-что опустил в «грибном» послании, – а взамен царь Дакии обязуется возместить тебе средства, потраченные на подготовку данного похода…»
Послание было грубым не только в начертании. Надо же так написать – возместить расходы! Как будто Децебал слал письмо к затрапезному соседу и намекал на бедность противника, который явился сюда с одной-единственной целью – поживиться. А ведь он попал точнехонько в цель. Именно так – не покарать, не наказать, не предотвратить. Нет и нет! Римляне явились сюда за добычей. Наверное, это было обиднее, чем выбранный для надписи гриб, чем язвительные шуточки Ликормы в адрес посла.
Траян почувствовал, как краска заливает ему лицо. Уже много-много лет он не краснел. Кажется, со школьных дней. Но тут кровь ударила ему в лицо.
– Он заплатит, – голос императора задрожал от ярости, – но не сейчас, а после моей победы. В десять раз больше, нежели я потратил! Передай своему царю: мои войска только что захватили его сестру и племянников. Надеюсь, это немного остудит пыл Децебала?
– Или его разъярит, – пробормотал Адриан.
Битва при Тапае
Лето – осень 854 года от основания Рима [188]
Дакия
В августе армия Траяна и армия Лаберия Максима встретились в том месте, где вытекающая из ущелья Бистра вливалась в текущий с юга Тибуск. [189] По заранее разработанному плану Траян должен был выйти на левый берег Тибуска, а наместник Лаберий Максим – на правый, в этом была вся изящность штабной задумки. Но, как всегда, планы разошлись с делом, и обе армии встретились на левом берегу. Здесь заложили крепость и начали оборудовать переправу, когда посланные на ту сторону галльские всадники донесли, что, похоже, в ущелье римлян поджидают. Значит, Децебал все же решился дать сражение. Наконец-то! Вопрос теперь был в том, что царь намерен делать – выйти в долину, где Теттий Юлиан семь лет назад сумел разбить дакийскую армию, или попытаться запереться в ущелье, чтобы не пропустить римлян через долину Бистры, не дать им прорваться к Сармизегетузе.
Приближался сентябрь. Времени для наступления просто не оставалось. Римляне не знали, когда в Дакийских горах выпадает снег, но Декстр, приглашенный на совет Адрианом, заявил, что если армия до октября не доберется до стен Децебаловой столицы, то в диких горах, где расположена столица даков, им попросту нечего делать.
Впереди – справа и слева к реке Бистре – подступали горы. Пройти дальше, чтобы подобраться к Сармизегетузе, можно было, если миновать узкий проход в горах, переправиться через верховья реки Стрей и залезть в горы, где пряталась эта самая Сармизегетуза. Таков был замысел, который казался вполне логичным в Риме или в Виминации, но здесь, в Дакийских горах, выглядел почти недостижимым. Было ясно, что римлян Децебал намерен задержать. Теперь каждый день, проведенный на месте, был в пользу Децебала, но против римлян.
– Надо было идти вдоль Алуты, – в который раз напомнил о своем мнении Адриан.
– Главное – выиграть сражение. Тогда Децебал сразу запросит мира, – заявил Траян.
Адриан с сомнением покачал головой…
Римляне все лето добирались сюда, к Бистре, так что одолеть остаток пути прежде, чем выпадет снег, они никак не успевали. Если у Децебала хватит ума (а с этим, кажется, у него все в порядке), дакийский правитель не станет кидаться в сражение, а попросту не позволит римлянам подняться к Сармизегетузе до холодов, и тогда непрошеные гости уйдут сами. Не будет даже намека на успех. Ни одной крупной битвы, ни одной победы, о которой можно кричать на Форуме и в Сенате, ни одного золотого в качестве контрибуции, ни добычи, ни повода для переговоров. Траян хмурился – видимо, и сам этого опасался, понимал: Децебал переиграл императора. А то немногое, что удалось захватить в качестве добычи, никогда не покроет фантастических затрат на кампанию.
– Он будет драться! – заверил дядюшку Адриан. – Не только тебе нужно предъявить победу, как показывают друзьям шкуру убитого льва. Децебал обязан показать ненадежным союзникам и сомнительным друзьям, кто владеет этими горами. Если я что-нибудь понимаю в политике, он вот-вот устроит нам кровавую потеху.
Адриан не ошибся. Он вообще ошибался редко.
* * *
Адриан подошел к построенной в ряд центурии Валенса.
Други! Не может ли кто-либо сам на свое положиться
Смелое сердце и ныне же к гордым дакийцам пробраться
В мраке ночном? Возьмет ли врага он, бродящего с краю? [190]
Адриан заменил в строке Гомера «троян» на «дакийцев», но, кажется, никто не заметил подмены. Разве что Приск.
– Я пойду! – сказал Малыш.
– Я с ним! – вызвался Кука.
– Я… – начал было Приск.
– Хватит! – Адриан поднял руку. – Если не вернутся первые двое, следующие пойдут на ту сторону. Прошу: не безумствуйте.
Но Адриан зря опасался: Малыш и Кука благополучно возвратились и даже притащили, как было приказано, пленника. Вот только выбить из дака ничего ценного не удалось: он лишь хохотал и кричал, что Децебал перережет всех римлян, как свиней. В конце концов он умер под пыткой.
Во второй раз Валенс отправил на разведку всю свою центурию. Часть разведчиков не вернулась – наверняка новички попались в руки варварам, однако Куке и Приску удалось пройти по горам вдоль реки и уже потом приблизиться к долине ночью. Петляя в черноте ущелья, река отражала оранжевые капли сотен и тысяч костров. Армия царя насчитывала никак не меньше пятидесяти тысяч – если судить по становищу, лагерем это было назвать трудно.
Вернувшись, Приск нарисовал Адриану на куске пергамента увиденное. Тот мрачно кивнул, подарил Приску золотой аурей и ушел докладывать императору. Впрочем, даже Приску было уже ясно: на эту сторону Тибуска даки переправляться не станут. Будут ждать, пока переправу начнут римляне. Траяну придется форсировать реку – не стоять же им здесь, ожидая, пока в воздухе замелькают первые снежинки. Следующий ход в этой войне – за Траяном. И ход один-единственный – переправляться через Тибуск и прорываться вверх по Бистре. Что именно ждет впереди, сказать было трудно – склоны гор покрывали густые леса. Возможно, там прячутся тысячи и тысячи варваров. А может быть – ни одного.
|
|
|
