Освоение территории и формирование структуры культурного

ВВЕДЕНИЕ

Если исходить из соображений объективной реальности, данное учебное пособие лучше было бы назвать «первым приближением к ландшафтному пла­нированию», указав при этом, что таких приближений должно быть не менее шести-семи. В самом деле, ландшафтное планирование в России — не более чем красивое и модное словосочетание, составленноеиз слов, употребляемых часто, но оттого не ставших более понятными: «ландшафт» и «планирование». Есть опасение, что термин получит распространение и «затрется» or непра­вильного использования быстрее, чем оформится соответствующая ему сфера деятельности. Собственно,это уже ипроисходит: о ландшафтном планирова­нии более всего говорят дизайнеры дач, возводящие «эдемы» на месте быв­ших картофельных нолей и фрезерных торфоразработок, а также городские озеленители, разбивающие дорогостоящие клумбы перед зданиями админи­страций субъектов Российской Федерации.

Специалисты, в особенности, те, которые занимаются ландшафтами боль­шую часть жизни, как всегда немного запаздывают в силу присущего им по­нимания необычайной сложности задач, во-первых, и опасения по поводу несовершенства применяемых средств и методов, во-вторых. Риск и в самом деле велик: ландшафтное планирование при условии правильного его исполь­зования может стать замечательным инструментом территориального разви­тия для многих регионов российской провинции с их депрессивной экономи­кой, зарастающими полями, загрязненными реками и редеющими лесными массивами.

Однако следует признать, что реалии эпохи диктуют появление мыльных пузырей и цветастых химер раньше оформления полезной и целесообразной сущности. Ландшафтный дизайн, утвердивший себя в качестве техники рас­становки декоративных растений на пространстве в несколько соток, прочно заслонил древнее искусство ландшафтного обустройства и отодвинул на зад­ний план тонкие истины ландшафтной экологии. Между тем, как косметика немыслима на нездоровом лице, так и любое украшательство преждевремен­но и неуместно в пределах загрязненного, изуродованного ландшафта с гряз­ными почвами, нарушенным дренажом, искаженной пластикой рельефа.

Вообще ландшафтному планированию как разделу конструктивной «эко­логической географии» в России давно не везет: сначала ландшафт попросту игнорировали даже в тех сферах деятельности, которые были «номинирова­ны» как природоохранные; впоследствии «ландшафтные подходы», были про­декларированы в ряде отраслей природопользования (например, лесной), но по большей части так и остались нереализованными ввиду того, что любые

инициативы в этой сфере требуют коренной ломки сложившихся представле­ний и наработанных навыков хозяйствования.

Следует отметить, что сама возможность экологической организации тер­ритории подвергалась и подвергается сомнению как практиками: хозяйствен­никами, администраторами всех уровней (что неудивительно), — так и теоре­тиками-учеными, в том числе и экологами. Последнее обстоятельство пред­ставляется важным: оно во многом повлияло на распределение средств и на­правленность научных исследований в экологии и поэтому требует некоторых пояснений.

Современная экология как наука об окружающей среде возникла в резуль­тате распространения теоретических построений экологии биологической (на­уки о взаимоотношении организма со средой) на всю сферу взаимоотноше­ний человека с миром природы. При этом был упущен из внимания тот оче­видный факт, что в рамки биоэкологии, хорошо объясняющей структуру и свойства природных сообществ, человек может быть вписан только как всеяд­ный хищник, «консумент второго порядка». Созданные этим «хищником» ре­алии: поля и луга, города и деревни, дамбы и плотины — биологическая экология традиционно принимает за нечто внешнее, нарушающее биологи­ческое строение экосистем. И если поведение приспособившихся к дикой при­роде племен с присваивающим типом хозяйства еще как-то может быть объяс­нено в рамках схем и построений классической экологии, то уже существова­ние этносов, преодолевших начальную стадию развития и перешедших от охоты и собирательства к производящему хозяйству, в эти схемы совершенно не укладывается. Ибо каждый этнос на взрослой стадии своего развития за мно­гие столетия превращает осваиваемый им природный ландшафт в ландшафт культурный. Последний сложнейшими нитями связан с коллективной лично­стью народа, его национальным характером и традициями и потому воспро­изводится из поколения в поколение.

На протяжении тысячелетней истории развития этноса «вмещающий лан­дшафт» поддерживается и воспроизводится благодаря функционированию многих и пока еще слабо изученных нормативных традиций, определяющих поведение человека в ландшафте. Распашка земель, устройство сенокосов и пастбищ, регулирование стока тысяч малых рек с помощью мельничных пло­тин, усадебное строительство, «заказ» леса (чтобы «топор, соха и коса не ходили») — вот лишь некоторые, отдельные сюжеты масштабного многове­кового процесса ландшафтного обустройства России. Именно тонкая пленка культурного ландшафта (городского ли, сельского ли — неважно), а не абст­рактная окружающая среда является истинной средой обитания современного человека. Следовательно, не пресловутая охрана природы, а сохранение и раз­витие культурного ландшафта страны составляют главный смысл экологии.

Экологическое понимание культурного ландшафта (КЛ) как антропоэко-логической системы, в рамках которой измененные человеком и вновь им созданные элементы ландшафта принимались бы за равноценные природным, оказалось недоступным для многих экологов (в особенности для биологов с классическим университетским образованием). В этой связи человек и его де­ятельность редко рассматривались как организующий элемент устойчивости экосистем. Неслучайно взоры экологов в последние годы обращены к биораз­нообразию как системному параметру благополучия природы. Однако биораз-

 

пообазием невозможно управлять:оно оказывается производным от ландшаф­тной мозаики территории.

Создание национальных сетей живой природы, развитие систем адаптив­ноголандшафтного земледелия, зеленое благоустройство крупных мегаполи­сов, организация систем туристического траста, заповедание обширных тер­риторий в виде системы особо охраняемых «диких» земель — одним словом. экологическая организациятерриторий — наиболее актуальная задача гармони­зации взаимоотношений между Человеком и Природой, стоящая перед мно­гими государствами.В разных странах реализуютсяразличные подходы к эко­логической организации территории и осуществляются различные модели ландшафтного планирования в зависимости от традиций освоения, земле­пользования, а также, разумеется, в соответствии с представлением об иерар­хии стоящих перед обществом задач. В нынешней России работы по экологи­ческой организации территории важнее, актуальнее, чем где-бы то ни было: во-первых, в связи с достигшими мифических размеров запустением и необу­строенностью территории, во-вторых, из-за своеобразия той исторической эпохи (смена форм собственности, масштабный земельный передел, мощная волна градостроительного освоения), в которой мы находимся.

В странах Запада с устойчивыми традициями землевладения и землеполь­зования культурный ландшафт почтиповсеместно ухожен и обустроен, а эко­логические проблемы — это проблемы технологические, т.е. проблемы несо­вершенства производственных технологий, которые решаются либо посред­ством внедрения более экологичных цепочек, либо путем выноса производ­ства в страны третьего мира. С легкой руки идеологов Greenpeace и среди оте­чествен пых экологовукрепилось убеждение в том. что экология — это прежде всего загрязнение окружающей среды (радионуклидами, тяжелыми металла­ми, пестицидами и т.п.). Однако внимательный анализ показывает, что в ус­ловиях России многие экологические проблемы вызваны не только техноло­гическими нарушениями, но и обшей неустроенностью ландшафта, разруше­нием важнейших основ его существования, пренебрежением к структуриро­ванию пространства и географической слепотой целого поколения.

Абсолютное и безраздельное господство ведомственного подхода в приро­допользовании, планировании и проектировании привело к растаскиванию среды обитания па отдельные пласты и фрагменты. Ведомственность завела в теоретический и практический тупик многих участников экологическогодви­жения, понимавших природу (но меткому выражению В.Л. Каганского) «как склад ресурсов, частей и тел» и продолжающих организовывать кампании то по охране малых рек, ю реликт флоры, то эндемика фауны.

Небудучи в состоянии упорядочить природопользование через работу с пространством и ландшафтное обустройство, мы полагаем возможным ре­шить любую проблему посредством запрещения или ограничения деятель­ности — прием, весьма адекватный российской социальной действительно­сти. История свидетельствует: наиболее действенные регламентации — это народные традиции, являющиеся одновременно и выражением выработан­ных за века экологических норм, и выражением коллективной (бытовой) этики. К сожалению, традиции не вечны и живут до тех пор, пока сохраня­ются исторические формы взаимоотношения этноса с природой, которые в нашей стране за последние полтора столетия по меньшей мере трижды под-

5

вергались кардинальной ломке. В постиндустриальном обществе на смену традициям приходят нормы права, однако ландшафт в России до сих пор не стал объектом права.

В Российской Федерации по настоящее время отсутствует правовая база для использованияландшафтного планирования, развития его средств и ме­тодов. Ландшафты как реальность не упоминаются в важнейших законах Рос­сии, в том числе базовом для всего экологического права Федеральном зако­не «Об охране окружающей среды» от 10.(11.2002 № 7-ФЗ. Мы не найдем также упоминания о ландшафтах в подавляющем большинстве действующих СНиПов и СанПиНов, которые непосредственно определяют порядок важ­нейших процедур освоения территории и природопользования, формируют комплекс мероприятий по защите природы и реализации прав человека на благоприятную среду обитания. Специалисты, занимающиеся нормотворче­ством, также просмотрели ландшафт как инструмент и цель создания здоро­вой городской среды, поэтому возводимые в наших городахэлитные кварталыне радуют глаз.

Между тем нормативное регулирование природопользования тогда конст­руктивно, когда способствует экологически целесообразной организации тер­ритории и находит отражение в проекте деятельности: районной планировке, ландшафтном плане или землеустроительном проекте.

Накопив большой опыт негативных оценок тина «нельзя», «неправильно», «испортили природу», экологи еще только учатся формулировать предложе­ния в стиле «сделайте так и будет лучше». Это закономерно, так как урезанность ведомственных представлений долго не позволяла увидеть первопричи­ны большинстваэкологических проблем и обратиться к организации террито­рии, обустройству культурного ландшафта как средству и объекту оптимиза­ции среды. Серьезный переход от провозглашения экологического апокалип­сиса к реальной экологической деятельности предполагает, прежде всего, признание культурного ландшафта одним из основных объектов внимания и заботы специалистов.

Ландшафтное планирование (ЛП) — сфера деятельности, которая находит­ся на стыке географии, районной планировки, градостроительства и землеуст­ройства. Поэтому неудивительно, что продуктивные концепции отечествен­ного ЛП разрабатываются в настоящее время в разных отраслях, что порожда­ет известный терминологический разнобой и затрудняет формирование об­щепризнанной теоретической базы.

Идея о том, что природная структура территории вомногом детерминиру­ет мозаику культурноголандшафта и, следовательно, должна каким-то обра­зом учитываться в во всех видах природопользования и региональныхпланах, получила отражение в различных отраслевых концепциях. Очевидно, что, тер­мины «ландшафтное краеустройство», «территориальное экологическое пла­нирование», «экологическая организация территории», «экологическое пра­вовое зонирование», «ландшафтное зонирование», «ландшафтное землеуст­ройство и земледелие» не вполне равнозначны, хотя область взаимного пере­крытия отображаемой ими реальности достаточно велика. Следовательно, су­ществует реальныйповод попытаться сформулировать некие стартовые поло­жения, которые могли бы быть признаны основаниями будущей базовой кон-цешши культурного ландшафта.

 

 

1. Ландшафт — феномен культуры, отражающий пространственные реалии
жизни социума, с одной стороны, и система,эмерджентные свойства кото-
рой позволяют ей выступать в качестве цели и средства (объекта и инструмен­
тария) экологического планирования.

2. Экологический кризис — территориальный конфликт, отражающий про­странственные аспекты деградации культурного ландшафта и пространствен­ную напряженность, порожденную экологическими коллизиями.

3. Основополагающей идеей ландшафтного планирования является идея
экологического каркаса территориикак средостабилизирующего природно-
антропогенного (природно-техногенного) образования, который должен быть
сформирован на разных иерархических уровнях (страна, регион, местность) в
целях:

 

• локализации и буферизации опасных очагов воздействия па природу и
человека;

• сохранения типичных и уникальных природных экосистем;

• поддержания природных основ функционирования ландшафтов и есте-­
ственной связи составляющих его компонентов (почв, вод, биоты);

• целесообразного распределения в пространстве фрагментов культурного
ландшафта;

• создания и поддержания благоприятных сред обитания различного типа
(городской, сельской и др.).

Как уже упоминалось, специфика российского варианта ЛП заключается прежде всего в том, что определяющую роль в становлении его теории играет развитие прикладных (отраслевых) аспектов ландшафтного планирования, свя­занных:

• с экологическими разделами территориального планирования;

•регулированием градостроительной деятельности и экологическим обуст­ройством городов;

• экологической организацией сельского хозяйства;

• лесоводством и лесопользованием на ландшафтной основе;

• ландшафтным планированием в сфере туризма и рекреации;

• ландшафтным планированием и проектированием частных владений;

• ландшафтным планированием акваторий (равнинных водохранилищ, озер
и рек), в частности с проектированием водоохранных зон рек и обустрой­-
ством крупных водных объектов.

Вторжение ЛП в эти отрасли требует весьма внимательного отношения к косвенным, но очень важным (для ЛП) возможностям, предоставляемым со­временной нормативно-правовой базой для оптимального функционирова­нии экологического каркаса, а также для решения проблем синтеза элементов природной и историко-культурных сред. Автор убежден, что косвенное право­вое сопровождение процедуры ландшафтного планирования — процесс впол­не реальный уже и в сегодняшних условиях несмотря на многие досадные лакуны в экологическом и гражданском праве.

Развитие ландшафтного планирования потребовало обобщения и перера­ботки современных представлений об экологических аспектах организации территории регионов, переоценки биоэкологических и географических под­ходов к экологическому планированию, выявления специфики формирова­нию экологического каркаса в пределах ландшафтов разного типа. В этом смысле

можно утверждать, что становление теории ландшафтного планирования весьма конструктивно для развития смежных разделов социальной и физической гео­графии, архитектуры и градостроительства, биогеографии и популяционной экологии.

Ландшафтное планирование на Западе — одно из самых модных направле­ний; ландшафтный планировщик — элитная профессия, которую можно по­лучить только в немногих американских, английских, французских или гол­ландских университетах. В последние годы соответствующие специальности открываются и в российских вузах в качестве профиля специализации образо­вательного направления география».

 

Глава 1

КУЛЬТУРНЫЙ ЛАНДШАФТ КАК ЦЕЛЬ И СРЕДСТВО ЭКОЛОГИЧЕСКОЙ ОРГАНИЗАЦИИ ТЕРРИТОРИИ

1.1. Модель ландшафта в территориальном планировании:

основные свойства

Не секрет, что долгий и непростой путь внедрения ландшафтного плани­рования в России вомногом обусловлен сложностью и неоднозначностью трактовок самого понятия «ландшафт». Длящаяся десятилетиями борьба раз­личных географических школ за «единственно верное понимание» феномена ландшафта закончилась закономерным признанием права на параллельное существование нескольких трактовок, которые воспринимаются исследовате­лями как познавательные модели, созданные с разными целями и различа­ющиеся по содержанию отобранных признаков, но тем не менее истинные — каждая в своих условиях. Модель отображает не сам по себе объект-оригинал, а то, что нас в нем интересует, т.е. то, что соответствует поставленной цели. Цель моделирования диктует, какие стороны оригиналадолжны быть отраже­ны в модели. Ландшафтные планировщики также имеют дело не столько с натурным ландшафтом, сколько с его моделями, получившими отображение на соответствующих схемах, картах, геоинформационныхсистемах и т.д. Свой­ства используемой модели должны быть априори продекларированы, иначе корректность (и возможность) самой процедуры экологической организации территории может быть поставлена под сомнение. На наш взгляд, гипотети­ческая модель ландшафта, используемая для территориального планирова­ния, базируется на следующих предположениях.

1. Человечество неотделимо от мира природы, не может и не должно рас­
сматриваться как внешний по отношению к природе фактор прежде всего
потому, что человек — активный созидатель ландшафта, а его практика по
освоению природы системна, так как подавляющее большинство действий,
совершаемых человеком по интуиции, на самом деле являются реализацией
неосознанных, но объективно существующих (хотя и с трудомформализу-­
емых) критериев функциональности (пользы), эстетики (красоты и вкуса).

2. Трактовка ландшафта как системного объекта традиционно привлекала
внимание исследователей к процессам вещественною и энергетическою об­
мена в геосистемах. Однако для культурного ландшафта как открытой систе­-
мы, в рамках которой человек вступает во взаимодействие с природой, не
менее важным оказывается информационный аспект, поскольку достигаемое
(благодаря человеческим усилиям) динамическое равновесие направлено в
сторону усложнения организации биосферы. Осваивая территории, человек
организует ландшафт как в результате прямого воздействия, так и косвенно.
С позиций общей теории систем информационная сторона процесса освоения
заключается в снятии неопределенности: чак. внесением удобрения в поле
снимается (хотя бы частично) неопределенность будущего урожая в зоне не-

устойчивого земледелия, строительством плотин — неопределенность очеред­ного вешнего паводка, когда девять десятых годового стока проносится через поперечное сечение русел рек бесполезно и небезопасно для расположенных в речной долине селений.

Освоение природы есть раскрытие ее как «вещи в себе» в данность для чело­века — культурный ландшафт. Поэтому словосочетание «природный ланд­шафт» — результатпроизвольного использования бытового термина, (воз­никшего в эпоху активнейшего хозяйственного освоения Северной Европы) в современном научном лексиконе. Подобный подход позволяет оставить в стороне казуистический вопрос о границе между природным ландшафтом и культурным ландшафтом. Увиденная природа есть ландшафт; ландшафт, в котором первопроходцы проложили хотя бы одну тропу, — это уже КЛ, по­скольку места в нем оценены и предуготовлены к освоению.

3. Человек преображал природу, имея в виду цель — образ желаемого
будущего, т. е. модель состояния ландшафта. Реализация этой модели всегда
осуществлялась в рамках определенной исторической эпохи, и это обсто­
ятельство с неизбежностью делает рукотворный ландшафт феноменом куль­
туры. В этом смысле КЛ — это модель природы, которая воспроизводится и
функционирует в культурной (этноисторической) среде (рис. 1.1). Рис. 1.1
изображает культурный ландшафт в рамках модели — многоместного отно­шения между объектом-оригиналом (природой), субъектом (человеком) и
моделью (ландшафтом). Историческая эпоха накладывает на природный фон
своего рода матрицу, овеществление которой приводит к формированию
культурного ландшафта.

4. Культурный ландшафт — освоенное пространство, оно всегда субъективно
структурировано. Места в ландшафте — основные элементы жизненного про­странства; их композиция складывается из той смысловой и эмоциональной
нагрузки, которой они номинированы. Будучи вложенным в физическое, ландшафтное пространство непосредственно формирует конфигурацию жизнен­ного «поля» оби тающего в нем человека. Концепция места в ландшафте вклю­чает в себя не столько предетаачение об основных ориентирах евклидовой системы координат (вертикаль, горизонталь, справа, слева), сколько пред­ставление о центрах и целях, в которых мы выражаем значимые события сво­его существования [14].

5. Культурный ландшафт — социальное пространство, в котором физически
объективированы линии и узлы социального поля. Напряженность этого поля
функционирует одновременно и как принцип дифференциации (членения)
пространства, и как принцип видения, т.е. как категория восприятия и оце­нивания (ментальная структура). Исторически всякое освоение предполагает
прежде всего присвоение и уже затем структурирование, поэтому, будучи ос­
военным, ландшафт запечатлевает в себе «немые» реалии социального поряд­ка. И любые элементы КЛ: особняки дворянских усадеб, крестьянские огоро­ды, княжеские зверинцы, охотничьи пушки и заколы на реках — служат
вещественными доказательствами подобного запечатлевания матрицы социального устройства.

6. Культурный ландшафт — национальный (этнически укорененный) ландшафт,
поскольку содержит в себе воплощение признанных этносом ценностей [2] —
всего того, что делает КЛ вторым домом, или, по замечательному выражению

 

Ф.Разумовского, «ландшафтным продолжением личности народа» [33]. Отсю­да сформулированные Л.Н.Гумилевым и его последователями историко-эт-нографические представления о вмещающем ландшафте.

7. Культурный ландшафт — историческое пространство, выражающее фор­мы существования различных пространственно-временных отношений — так называемых хронотопов (термин введен исследователем древнеримской куль­туры Г.С.Кнаббе). В рамках разных хронотопов формировались совершенно различные пространственные модели освоения, которые, в свою очередь, вызывали к жизни и разные типы КЛ. Изучение хронотопов и соответству­ющих им типов КЛ наполняет ландшафтоведение новым содержанием, по­скольку позволяет обнаруживать закономерности междисциплинарного поряд­ка. Так, хронотопы тоталитарных эпох в разных странах обнаруживают изве­стную параллель: имперское освоение всегда и повсюду уничтожало этнически укорененные типы КЛ, превращая пространство в территорию — некий суб-

страт дляразвертывания сугубо сырьевой деятельности с неизменно негатив­ными экологическими последствиями.

Подобной участи не избежал и русский сельский провинциальный ланд­шафт, который в начале XX в. был представлен общественному сознанию убо­гим, отсталым, т.е. был намеренно и осознанно «обнулен», а потом освоен заново как территория (целина), при этом многие исторические его элементы подверглись прямому уничтожению либо были заброшены и разрушены вре­менем. Следовательно, не только различия в природныхусловиях разных эпох освоения, но и социальные особенности проработки пространства влияют на внутреннюю организацию культурного ландшафта;и в этом обстоятельстве — очевидное и бесспорное влияние метафизики ландшафта на его физику — структуру, организацию и функционирование.

8. Культурный ландшафт как система функционален, поскольку обеспечивает поддержание всего комплекса условий для жизни человека. Несмотря на достижения технического прогресса по большому счету средой обитания че­ловека по-прежнему остается тончайшая ландшафтная «пленка» биосферы мощностью от верхушек крон самых высоких деревьев до ближайшего к по­верхности земли водоносною горизонта.

Функционирование КЛ как системы тесно связано с се открытостью, пред­полагающей возможность «входа» — управляющего воздействия, к каковым могут быть отнесены вес виды хозяйственной активности человека (расчистка от девственного леса и распашка, освоение водных путей и регулирование стока, устройство дорог, поддержание плодородия и др.).

В идеале для выбора управляющего воздействия на систему необходимо предварительно сравнить последствия возможных вмешательств в ход природ­ных процессов, не выполняя их реально, однако в действительности человек постоянно экспериментирует (сознательно или поневоле), неоднократно вы­зывая региональные (местные) иобщие (системные) экологические кризисы. Очевидно, что экологические кризисы, вызванные освоением и (или) изме­нением природного фона в неблагоприятную по отношению к формируемому КЛ сторону, имели место и в прошлом.Так, уже первый этап земледельческо­го освоения центра Русской равнины сначала фатьяновцами. а затем и фин­но-угорскими племенами вызвал системный экологический кризис, который выразился в накоплении долинного аллювия, активизации эоловых процес­сов и погребении темноцветныхокультуренных почв под свежим наилком пойм, песками материковых дюн и делювиальными шлейфами коренных скло­нов и надпойменных террас.

С этих позиций можно утверждать, что природа для человека — сложная система, в модели которой — культурном ландшафте — как бы все время ощущается недостаток информации для эффективного управления. Осваивая пространство, формируя культурный ландшафт, человек познает законы при­роды; стремясь к построению более совершенной среды обитания, учится со­творчеству с нею. В этом смысле освоение территории и создание культурного ландшафта — это творческий процесс, весьма далекий от завершения и в настоящее время.

9. Культурный ландшафт подвержен изменениям; изменяясь, он трансфор­
мируется и эволюционирует. Трансформация КЛ детерминирована сменой
одного хронотопа другим, вследствие чего прежняя структура перестает соот-

ветствовать вновь принятой модели. Тогда для обеспечения новых функций приходится изменять состав и структуру вмещающеголандшафта, перестра­ивая их частично или полностью.

Похоже, что адаптированность культурных ландшафтов (сформированных в рамках разных исторических эпох), их родство природе принципиально раз­личны. Хронотопы тоталитарных эпох не только античеловечны, но и неэко­логичны, гак как построенные в такой культурной среде ландшафты неста­бильны. Следовательно, природа, контролируя экологичность рукотворного лан­дшафта, выступает критерием человечности культурной среды, а также соци­ума в целом. Иными словами, природа «поправляет» человека, выбраковывая те, или иные управляющие воздействия в системе «культурный ландшафт — природа».

10. Кризисам, по-видимому, принадлежит важная роль в развитии КЛ: несо­ответствие новых целей и старой структуры рождает внутри КЛ напряженность отраслевого и, что важнее в контексте ландшафтного планирования, простран­ственного порядка. В этом случае управляющие воздействия могут быть направ­лены на формирование более эффективной структуры, причем, если ранее под эффективностью полагали только экономические аспекты, в конце XX в. при­рода «заставила» нас увидеть прежде всего экологические императивы.

Открытость КЛ как модели позволяет осознанно воздействовать на се струк­туру и функционирование — в этом обстоятельстве заключена возможность (и необходимость) экологической организации территории, в том числе сред­ствами ландшафтного планирования. Еше более важно то обстоятельство, что регулирование напряженности структуры геоэкосистемы может происходить и путем целенаправленной трансформации самих интересов, а это уже задача культуры.

Освоение территории и формирование структуры культурного

Ландшафта

Освоение любой территории — сложный и во многом противоречивый процесс, контролируемый как природными, так и социальными факторами. Россия и ее необъятные просторы не составляют в этом смысле исключения: такие масштабные исторические явления, как первичное заселение террито­рии и распашка земель, внутренняя колонизация и становление русской го­сударственности, происходили па фоне непрерывно меняющихся природных условий, которые то благоприятствовали этим явлениям, то, наоборот, тор­мозили их развитие, иногда поворачивая вспять сам процесс освоения.

С позиций ландшафтного планирования основными результатами воздей­ствия человека на природу можно считать, во-первых, распространение волн влияния человеческой деятельности в «море» дикой природы, во-вторых, постепенное накопление в ландшафте антропогенных черт, сопровождающе­еся переходом естественных ландшафтов в категорию антропогенно изменен­ных, а зачем и собственно антропогенных ландшафтов.

Анализ исторических данных, материалов писцовых и межевых книг, ста­рых картографических источников позволяет сделать вывод о неровном, вол­новом характере освоения пространства центра и севера Русской равнины

[171. С I тысячелетия до н.э. и на всем протяжении II тысячелетия вплоть до новейшего времени процесс освоения представлял собой непрерывное чере­дование волн распространения человеческого влияния и внедрения антропо­генных ландшафтов (селитебных, земледельческих, пасторальных) в структу­ру естественной ландшафтной мозаики. За каждой из таких волн, как бы рас­плескивающих влияние человека на все большее пространство, с неизбежно­стью следовала эпоха кризиса и спада, т.е. забрасывания и запустения ранее заселенных, распаханных, залуженных и осушенных земель и возврата их в сферу влияния природных ландшафтообразуюших факторов.

До последнего времени развитие социальных кризисов ставили в причин­ную зависимость от известных исторических событий, остававшихся в народ­ной памяти и получивших отражение в летописях и других исторических сви­детельствах (внешние интервенции, междоусобные войны и т.п.), однако на уровне сегодняшних представлений можно утверждать, что своеобразным триг­гером — «спусковым крючком», провоцировавшим кризисную цепь событий, выступали экстраординарные явления природы: засухи, резкие похолодания, устойчивое увеличение количества осадков в вегетационный период, вызыва­ющее повсеместное заболачивание и т.д.

В соответствии с теорией этногенеза Л.Н.Гумилева выраженные фазы при­родных циклов приводили к взрывообразному pocтy и перемещению этносов — так называемым великим переселениям народов. Переселения, в свою оче­редь, приводили к перераспределению ареалов и фокусов человеческой ак­тивности во вмещающем природном пространстве.

Продолжительность каждой последующей исторической волны освоения сокращалась по сравнению с предыдущей. Однако в силу своеобразия и спе­цифики природного фона для каждой волны освоения была характерна своя мозаика соотношения освоенных и девственных участков. Ареалы пика осво­ения (фазы территориальной экспансии), принадлежащие к разным волнам, не вполне совпадали между собой в пространстве, как не совпадали между собой и съежившиеся ареалы периодов природных катастроф, геополитиче­ских кризисов и хозяйственного упадка. Это несовпадение закономерно; оно определяется, во-первых, флуктуациями климата и соответствующей есте­ственной трансформацией ландшафтов, во-вторых, совершенствованием тех­ники (методов орудий и способов) хозяйства, в-третьих (но, не в последних), своеобразием культурной, геополитической и экономической обстановки каж­дой очередной волны освоения, иными словами, своеобразием хронотопа.

В силу этих же причин каждая последующая волна освоения, с одной сто­роны, размынала предыдущий рисунок соотношения освоенных и нетронутых участков, с другой стороны, наследовала отдельные, наиболее устойчивые элементы этого рисунка. Так, однажды найденные, нащупанные в ландшафте места уже не выпадали из зоны человеческого внимания, поскольку обладали рядом полезностей, были красивы и (или) удобны. Человеческий глаз, не­сомненно обладающий системным восприятием, способен выбирать из мно­гих мест лучшие. Неслучайно и нынешние туристы, путешествующие по тро­пам девственного леса или сплавляющиеся по рекам, тяготеют к обжитым стоянкам, на которых и признаков освоенности (кроме кострища и пожух­лой, пожелтевшей под палатками предшественников травы) никаких нет. Это обстоятельство объясняет устойчивость древнеосвоенных локусов в современ-

ном ландшафте и их передачу по наследству от одной исторической эпохи к другой.

Например, места селитьбы в культурном ландшафте Русской равнины практически повсеместно были угаданы еще 10 — 15 веков тому назад. Так, с одной стороны, опо­лья северо-восточной Руси — безлесные равнины, долгое время считавшиеся сугу­бо природным образованием, — на самом деле связаны с «ядерными" районами полевого пашенного земледелия. Неслучайно при раскопках малых городов и сел российской провинции мы обнаруживаем многослойные поселения с остатками ма­териальных свидетельств культур позднего неолита и бронзы (фатьяновцы), железно­го века (финно-угорские племена). Именно в этих очагах возникали древние русские поселения — Москва и Ярославль, Тверь, и Владимир, Углич и Ростов, Переславль-Залесский и Рязань.

С другой стороны, пространства, отнятые у природы в условиях климатического оптимума и занимающие не самое выгодное (маргинальное) положение в КЛ, могли быть заброшены в следующую фазу в условиях избыточного увлажнения и похолода­ния, поскольку усилия, необходимые для их поддержания в культурном состоянии, превышали наличные возможности сельской общины. На территориях центра и севе­ра России, которые и поныне входят в зону неустойчивого земледелия, в периоды спада хозяйственной активности ландшафтные особенности часто выступали в роли лимитирующего фактора. В условиях общего избытка увлажнения и повсеместного распространения глеевых и глееватых почв чередование нескольких дождливых и прохладных вегетационных периодов подряд могло привести к заболачиванию и вы­падению из пахотного клина многих слабодренированных участков. Очевидно (и тому есть доказательства), что распаханная седловина между холмами или залуженное низкое притеррасье речной долины снова и снова возвращались в лоно природы, числясь в залежах и неудобях при очередной переписи.

Таким образом, современная нам структура культурною ландшафта, при­близительно выражаемая мозаикойбелых и зеленых контуров листа топогра­фической карты, имеет длительную историю и содержит в себе ряд гетероген­ных элементов, унаследованных от разных хронотопов. Рисунок освоения ока­зывает существенноевлияние на современные социально-экономические про­цессы, когда специфика нового производства вступает в противовес с якобы рудиментарными элементами прежней мозаики территориальной организа­ции жизнедеятельности человека. Из этих противоречий, в частности, выро­сла российская проблема «неперспективных» деревень, когда многие древние элементы культурного ландшаф

12345678910Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: