Кольца Тюнена в пространстве российской провинции

Ранее мы рассмотрели в самом общем виде теоретические аспекты про­странственной экономики, не принимая во внимания специфики историче­ских и национальных особенностей развития той или иной страны. Между тем такого рода особенности накладывают свой весьма заметный отпечаток на проявления общих закономерностей, определяя, кроме всего прочего, и воз­можности экологической организации территории.

С этих позиций современный этап развития регионов российской провин­ции характеризуется рядом особенностей, которые должны быть учтены при любых попытках реализации «импортных» подходов к ландшафтному плани­рованию, уже зарекомендовавших себя в мировой (европейской или северо­американской) практике.

Следует понимать, что Россия и российское общество переживают в на­стоящее время очередное социотрясепие: осуществляется, может быть, не очень заметный, но масштабный и стремительный (по историческим меркам) зе­мельный передел, происходит изменение форм собственности, появляются новые типы землепользования, землевладения и природопользования. В рос­сийской 1лубинке происходит своеобразная переоценка ценностей, смена ориентиров социального и экономического развития.

В предыдущую советскую эпоху территория регионов была востребована как комплексный ресурс в разных сферах жизни общества (градостроитель­ство, сельское хозяйство, недропользование, лесопользование и т.д.), что позволяло провинции существовать (пусть и не слишком благополучно), но достаточно стабильно. Постепенно, начиная с послевоенного времени и на протяжении последних 20 — 30 лет, выстраивалась система расселения, отча­сти унаследовавшая главные узлы прежней мелкодисперсной сетки, отчасти формирующая новые. В этот период территория любого сельского района ос­ваивалась сельским хозяйством со всеми его отраслями (животноводством,

зерновым хозяйством, овощеводством к др.)- Разумеется, освоение было дале­ко не идеальным: так, в областях Нечерноземья выпали из хозяйственной сетки многие знаменитые прежде села, находившиеся в чрезвычайно выгод­ных с обще1еографичсской точки зрения локусах — древнеоевоенных местах, в окружении живописного ландшафта, в то время как советское сельскохо­зяйственное производство зачастую перекочевывало в малопривлекательные деревни, оказавшиеся ближе к новым дорогам и в силу этого обстоятельства востребованными.

С конца 1950-х до середины 1970-х годов в результате укрупнения деревень и целенаправленной политики вложения средств подверглись запустению многие тысячи деревень и сел во всех центральных и северных областях Рос­сии, что явилось результатом описанной выше деформации исторических уз­ловых районов. Но, так или иначе, освоение советской послевоенной эпохи оставляло территорию востребованной, живой, создавало рабочие места, от­части консервировало и (в « центральныхместах») лаже развивало унаследо­ванную сельскую систему расселения. Нельзя не признать, что именно на «пике застоя* (с 1970-хдо середины 1980-х годов) одновременно с забросом многих «неперспективных» деревень возникли и отстроились многие крупные цент­ральные усадьбы совхозов и колхозов, укрепились отделения, возниклино­вые школы, дома культуры, больницы и комбинаты быта, магазины и биб­лиотеки.

После начала перестройки в середине 1980-х годов ситуация сталакорен­ным образом меняться. Достаточно проанализировать динамику показателей практически любого сельского района российского Нечерноземья, чтобы уви­деть общую картину: развалились многие хозяйства, закрылись фермы, пого­ловье скота упало втрое —впятеро по сравнению с так называемой эпохой застоя, заброшены и заросли мелколесьем и кустарником тысячи гектаров пастбищных и сенокосных лугов, сократилось в пять раз число единиц сель­скохозяйственной техники, прекращена распашка огромных пространств. Эко­номический кризис отрасли закономерно привел к распаду системы расселе­ния, ведь сельское хозяйство на протяжении многих веков являлось для рос­сийской провинции пространствообразующим (и ландшафтообразующим од­новременно!) фактором, в этой связи само понятие землеустройства в его традиционном виде в настоящее время во многом утратило свой смысл.

Сельское хозяйство (наряду с лесоводством и охотой) — единственная от­расль, требующая «жизни в ландшафте», глубокого взаимодействия с ним. Закономерно, что пространственным следствием кризиса сельского хозяйства является кризис сельского социума и депопуляция российской провинции — село вымирает; в периферийных районах областей центра и севера России за пять лет в земли запаса списываются до 25 бывших деревень, соответственно неизбежно закрываются три —пять школ.

На этом фоне практически на всей территории страны быстрыми темпами идет неявное градостроительное и рекреационное реосвоение провинции. Под видом второго жилья или дач на земле, выкупленной за гроши или взятой в аренду, возводятся коттеджи, которые в любой другой стране считались бы капитальными сооружениями и обошлись бы владельцам недешево, причем деньги оставались бы на территории и способствовали ее развитию. Одновре­менно идет такое же скрытое сырьевое использование местности, с продол-

жающейеясплошной рубкой леса целыми делянками, отловом рыбного стада (только Пошехонский берег печально известного Рыбинского «моря» опуты-вается к зиме 500 км сетей), отстрелом промысловой фауны, добычей песка, крупного валунного камня, щебенки и т.д.

Длительное отсутствие официальной частной собственности на землю на фоне наличия жесткого и давно определившегося спроса превратило российскую провин­цию в классическую «страну контрастов», где на фоне покосившихся изб ветеранов колхозного строя красуются роскошные дачи жителей ближних и дальних городов. Так незаметно осуществляется сценарий развития, стягивающий все силы и средства (в том числе человеческие ресурсы) в одном направлении — от периферии к центру; возникает ситуация -'вторичной колонизации», при которой, казалось бы, потенциаль­но не обделенная ресурсами провинция становится все более обнищавшей на фоне богатеющего центра. Уродливые территориальные диспропорции и достигшая пика миграция в города ставят под угрозу основы расселенческого устройства страны. Новый экономический порядок, все более усиливая различия между центральными и периферийными местами в пространстве, переводит нижние уровни — деревни, села, поселки городского типа, малые города — в поселения без перспективы, обну­ляя экономическое значение соответствующих ареалов. Эта ситуация кризисна в сво­ей основе и пагубна особенно для России и населяющих ее этносов, поскольку наци­ональный характер русских и татар, башкир и мордвы сформировался, в общем-то, а деревне, в усадьбе.

Пространственные выражения подвижек «социально-демографических плит» еще только начинают осознаваться, причем пока на интуитивном уровне, недостаточном для того, чтобы предпринимать некие адекватные складываю­щейся ситуации шаги. Если 20 — 25 лет назад для каждого сельского района в отдельности составлялись Схемы районных планировок, в рамках которых просчитывалисьперспективы экономики, угадывалис ь будущие контуры систе­мы расселения, то в последние десятилетия проблемы разработки стратегии территориального развития представляются администраторам всех уровней далеко ие основными. Между тем не только «социалистическое хозяйство» нуждается в территориальном планировании — пионером генерального пла­нирования и районной планировки в XX в, является капиталистическая Бри­тания — классический труд Питера Холла «Городское и региональное плани­рование»[42] может служить прекрасным примером серьезности подхода и уровня аналитики сложнейших проблем регионального развития.

Насколько типичны изменения пространственного поля экономики пост-перестроечкой России? Как и каким образом они могут быть учтены в эколо­гических аспектах территориальногопланирования?

В постиндустриальную эпоху региональные и локальные сельскохозяйствен­ные системы Европы и Северной Америки подверглись кардинальным изме­нениям в связи со снижением транспортных издержек и с массовым отводом сельскохозяйственных земель под быстро расползающуюся городскую заст­ройку.

Оригинальная модель фон Тюненане могла отчетливо проявиться в Совет­ской России в силу планового хозяйства и затушеванности рыночных меха­низмов (земля была навечно закреплена за колхозами и совхозами, которые именно в пригородах были, как правило, наиболее крупными (3 — 6 тыс. га). Усилившаяся поляризация экономики привела к тому, что в самое последнее время тюненовские кольца стали ощущаться и в России, причем, по оценкам

экономико-географов [12], их выраженность и конфигурация определяются тремя основными факторами: степенью освоенности территории, специ­ализацией сельского хозяйства, величиной города-аттрактора.

На слабо освоенных северных и восточных пространствах России, где контрасты «центр —периферия» как правило, очень велики, почти все растениеводство и стой­ловое животноводство примыкает к городам, оставляя периферии экстенсивное па­стбищное хозяйство. Из-за запустения сельской местности к этой же схеме органи­зации все быстрее приближаются и некоторые области Центральной России. На бо­лее освоенных, южных территориях Черноземной зоны с интенсивным сельским хо­зяйством контрасты «центр —периферия» в сельской местности выражены несколь­ко слабее.

Среди прочих факторов проявления колец Тюнена в России Г.В.Иоффе и Т.Г.Не­федова [12] выделяют следующие:

• исторически укорененное использование маргинальных (худших по плодородию
и положению) земель из-за постоянного дефицита продовольствия;

• разреженность сети городов — фокусов хозяйственной активности (многие сель­
ские районы в качестве центра имеют крупное село или поселок городского типа);

• практика территориального планирования советской эпохи, способствовавшая
стягиванию производственных мощностей и внедрению технологических новшеств
новых в пригородную зону;

• радиально-лучевая топология транспортной сети постсоветского пространства,
характеризующаяся наличием, как правило, одного крупного городского центра в
каждой области и расходящихся от него транспортных лучей;

• традиционный барьерный эффект административных (областных, республикан-­
ских) границ, усиливавшийся принятой в советскую эпоху политикой максимально
возможного самообеспечения регионов.

В совокупности эти факторы создали хотя и не полные, но достаточно явные структурные подобия тюненских изолированных государств. Однако в последнее вре­мя наблюдаются и встречные процессы эрозии квазитюненского ландшафта, среди них:

• "выдавливание» сельского хозяйства из ближайших пригородов волнами коттедж­
ного и дачно-рекреационного землепользования;

• увеличение удельного веса сильных хозяйств, связанных с городскими перера­
батывающими предприятиями пищевого комплекса, снабжающих город продоволь­
ствием;

■ сильная депопуляция и сжатие экономического пространства вокруг крупных горо­дов (когда на 5% пригородной территории вокруг Ярославля проживает 17% сельского населения области и производится пятая часть сельскохозяйственной продукции).

Таким образом, в экономическом пространстве России реализуются про­тиворечивые тенденции — отчасти она вое производит свои квазитгопенскис структуры с их сложившейся организацией сельского хозяйства областного уровня. Отчасти эти структуры подвергаются сильнейшей эрозии. Осмысление этого феномена экономистами, социологами и географами сильно запаздыва­ет, между тем мы уже должны найти средства его учета в терминах территори­ального планирования.

Выводы

1. Географическая наука может и должна- планирования, к компетенции которого рассматриваться к качестве научно- относится и ландшафтное планирование, методической базы территориального Ландшафтное планирование ориентиро-

вано на решение широчайшего круга за- кий рост и социальное единство и ста-

дач,связанного с тремя подсистемами бильность, сохранение этнического сво-

любых территориальных систем: приро- еобразия).

дой, хозяйством, населением, что, в 3. Специфика современнойситуа-

свою очередь, диктует необходимость ции — отсутствие четко разработанной

увязки приоритетных целей (экономичес- философии экономическогоразвития ре-

ких. социальных и экологических) в еди - шопов российской провинции. Речь идет

ную концепцию комплексного террито- о стратегии, основанной на тщательном

риальногоразвития. анализе целей, стратегии, учитывающей

2. Ландшафтноепланирование — не- создавшуюся экономическую и социоде -

сомненнофизическое или простран- мографическую ситуацию, традиции

ственнос планирование, так как речь идет природопользованияи перспективы нс-

о создании реальной структуры, функ- сырьевого использования ценностейок-

циональнаязадача которой определена: ружающей среды. Пока такой философии

это оптимизация экологической ситуа- и стратегии нет (ни для центральною

ции и счет поддержания (или воссозда- региона, ни для всей страны В целом),

ния, реконструкции) средостабилизиру - Мы можем лишь констатироватьвслед за

юшей способности ландшафтов в преде- классиком территориального планирова-

лах данного региона. ния ПитеромХоллом, что не для всех

Профессиональное планированиепроблем можно найти простое решение

территориального развития регионов тре- в пространственно-планировочных гер -

бует от участников четкою представле- минах [42].

ния о «граничных областях»: за предела- В любом случае мы должны понимать,
ми поставленной задачи неизбежно ос- что истинные сложности возникают на
тается ряд проблем социального поряд- этапе увязки экологических задач с че­
ка, анализом которых занимаютсядру- ловеческой деятельностью, точнее, они
гие отрасли (знания — начиная от эконо- возникаютпри попытке вписать постро-
мической географии и заканчиваясоци- енный экологами средостабилизирую-
ологией. Важно ощущать эту границу, щий каркас в современные экономичес -
представлять посылы и требования, иду- кие реалиипространственного существо-
шиеот социума в целом (экономичес- вания общества.

Глава 3

ЛАНДШАФТНОЕ ПЛАНИРОВАНИЕ КАК ИНСТРУМЕНТ ЭКОЛОГИЧЕСКОЙ ОРГАНИЗАЦИИ ТЕРРИТОРИИ

3.1. Лакуны действующих подходов к организации территории

В предыдущих главах мы попытались показать, что стихийная экономиче­ская экспансия еще не является залогом процветания страны и социума. Не­обходима разработка специальной стратегии территориального развития, в рамках которой прорабатываются условия реализации следующих целей:

достижение общественного согласия и формирование здоровых институтов общественных отношений;

рациональное размещение в пространстве регионов различных видов де­ятельности;

сохранение и развитие культурно-исторического наследия;

поддержание средостабилизирующей способности природных и культур­ных ландшафтов.

В принципе стратегия территориального развития должна задаваться комп­лексом посылов, исходящих от различных социальных и общественных инсти­тутов, однако одним из наиболее серьезных последствий советской эпохи явля­ется то обстоятельство, что в регионах России освоение территории и хозяй­ственная деятельность во многом остаются привилегией не социума, но ве­домств. Поэтому вес перекосы ведомственных подходов ложатся тяжелым гру­зом на социально-экономическое и экологическое состояние регионов (рис. 3.1).

Ярким примером ведомственного эгоизма — стремления преследовать свои ве­домственные цели (зачастую в ущерб другим ведомствам и региону в целом) — мо­жет служить деятельность недропользователей (добыча нефти и газа до сих пор со­провождаются геохимическим загрязнением многих тысяч гектаров, освоение золо­тых россыпей заканчивается изуродованными долинами таежных рек; даже триви­альная разработка гравийно-песчаного компонента водно-ледниковых холмов в Не­черноземье оставляет после себя сотни нерекультивированных карьеров) либо ле-сохозяйственников, вырубающих якобы перестойные (а на самом деле — экологи­чески ценные) леса. Жизнеспособность ведомственного эгоизма подпитывается его псевдоэффективностью в краткосрочном плане — возможностью получать гаранти­рованный и быстрый доход, исповедуя старый, как мир, принцип: «после нас хоть потоп...».

Следствием ведомственного эгоизма является борьба за доминирование в де-ятельностном поле регионального развития — крупные ведомства, выходя на новый уровень задач, начинают смотреть на регион как на подведомственный ресурс и под­менять цели регионального развития собственными целями; в результате отраслевые ориентиры начинают играть определяющую роль в выборе социально-экономических альтернатив, а различного рода отраслевые бизнес-планы и проекты функционально замещают документы территориального планирований. Опасность такого замещения кроется в урезанности ведомственных представлений о территории: сколь бы не

 

изощрялась отраслевая наука, для нее любая территория остается «вещью в себе-, следовательно, предложения, разработанные в ведомственной логике, не могут быть конструктивными для территории в целом, так как эти предложения являются произ­водными от одной плоскости, одного среза и т.д. в этом обстоятельстве — основная причина неудачи попыток перехода на ландшафтно-ориентированное отраслевое природпользование (лесопользование, агротехнику и т.д.).

Процедура оценки воздействия на окружающую среду (ОВОС), заимствованная отечественными экологами с Запада, также не стала тормозом на пути реализации ведомственных проектов. По сложившейся традиции ОВОС в России выполняют об­служивающую функцию, облегчая очередному инвестиционному проекту прохожде­ние государственной экологической экспертизы [43]. Не секрет, что лишь в едини­чных случаях инженерно-экологические изыскания, соответствующие по содержанию процедуре ОВОС, проводились на предпроектной стадии для выбора оптимального варианта размещения намечаемой деятельности (будь то жилая застройка, промыш­ленный объект или новый трубопровод). Обычно ОВОС выполняется в составе проек­та, причем на последнем этапе его подготовки, когда инвесторы "вспоминают» об экологических аспектах предприятия. Соответственно результаты ОВОС оценивались экологической экспертизой в неумолимой логике бинарных оценок типа «да —нет», что не предполагает анализа альтернативных вариантов размещения. Таким образом, пространственно-планировочные аспекты оказывались за чертой серьезной аналити­ческой работы, а вся процедура ОВОС так и не стала инструментом соблюдения тер­риториальных интересов регионов и местного самоуправления.

По идее обеспечить сбалансированность процесса освоения территории призван регламентационно-правовой подход посредством разработки и применения разли­чных видов правоустанавливающей документации. В постперестроечный период были пересмотрены или созданы заново кодексы (Градостроительный, Земельный, Вод­ный, Лесной) и другие нормативные акты. Однако и здесь есть, остаются существен­ные проблемы, заключающиеся в противоречивости отдельных кодексов и ощутимом вакууме по части правовой практики их применения. Особенно сильны противоречия между новым Градостроительным кодексом и Земельным кодексом, а также создан­ными до Градостроительного кодекса РФ нормативно-правовыми документами, в ча­стности Федеральном законом «Об экологической экспертизе» от 23.11.95 № 174-ФЗ. Сохраняется размытость правовых положений, определяющих различные виды вла­дения землей, общая «подвешенность» вопроса о частной собственности на землю, порядке ее аренды, продажи и наследования. Эти обстоятельства на фоне рекомен­дательного характера градостроительных проработок, определяющих пространствен­ную стратегию развития общества (территориальные планы, схемы функционально­го зонирования, генеральные планы городов и населенных пунктов], также ослабля­ют возможности экологической организации территории.

Следует признать, что почти роковым для ситуации оказался невысокий уровень экологической культуры российского общества в целом. Реконструкция института частной собственности на землю и средства производства вывела на авангардные роли в новых субъектов освоения территории: частных предпринимателей, арендато­ров, единичных и коллективных собственников и т.д. Немедленно обнаружилось, что активная деятельность в пространстве ландшафта требует тонкой культуры его «по­требления», развитых навыков самоограничения и понимания необходимости согла­совывать личные территориальные амбиции с интересами соседей и потребностями общества в целом. Чрезмерные амбиции, неумеренные аппетиты и пространственное невежество новых собственников зачастую обходились стране слишком дорого — утраченными ресурсами, экологическими рисками, нездоровой средой и изуродован­ным ландшафтом.

В этом смысле перед российским социумом стоит задача особенной важности — отстоять право личности и общества на жизнь в здоровой окружающей среде. Безус-

 

ловно, зрелое гражданское общество способно скорректировать любые отраслевые перекосы, поставить заслон недобросовестным инвесторам, заставить чиновников принимать не узковедомственные, а действительно перспективные для района, об­щины, города решения. Однако институты гражданского самоуправления в России проходят самые первые стадии становления, и этот чрезвычайно болезненный про­цесс затруднен целым рядом обстоятельств, среди которых невысокая степень соци-альной активности городских жителей, низкий образовательный и имущественный уровень сельского населения, усугубляемый кризисной демографической ситуацией в цепом (очень похоже, что через 15 — 20 лет в сельских муниципальных округах цен­тра и севера России просто некому уже будет «самоуправляться»).

В совокупности все охарактеризованные выше причины приводят к серь­езным деформациям пространственной организации жизни общества, кото­рые еще более усугубляются современной практикой землеустройства, во многом прямо противоречащей интересам развития регионов. Крайне невы­сокое качество работы органов землеустройства неизбежно в ситуации, ког­да идеология, возникшая в эпоху доминирования сельскохозяйственного ис­пользования земель, автоматически перенесена на новую эпоху, в рамках которой колхозы и совхозы — далеко не единственные, не главные, а самое важное, не самые перспективные землепользователи по крайней мере в ус­ловиях центра и севера Европейской России с ее традиционно неустойчи­вым земледелием. Землеустроители плодородного российского юга также «не заметили» достижений ландшафтного подхода в агротехнике и планирова­нии.

Разработка ущербных земельных кадастров, в которых никак не учтена ланд-шафтно-экологическаи ценность территории, отвод земель по принципу «уча­сток за участком» на фоне общего доминирования «геодезической техноло­гии» в деятельностном поле землеотвода приводят к пагубным результатам. Роковым обстоятельством послеперестроч ного периода является явное отста­вание разработок верхнего территориального уровня от изменения ситуации на местах. Иными словами, судьба конкретного земельного участка или фраг­мента территории, как правило, решается раньше, чем будет выявлена его роль и значение в общей территориальной мозаике региона. Это обстоятель­ство на фоне сильнейшего «давления снизу» (сотни тысяч землеотводов за последние годы в любом субъекте Российской Федерации) привело к повсе­местному грубейшим нарушениям положений Градостроительного кодекса РФ и норм экологического права. Вот только некоторые наиболее типичные при­меры: вторжение в пределы красных линий исторической застройки сел и малых городов, особо охраняемых природных территорий (ООПТ), водоох­ранных зон, охранных зон памятников истории и культуры. Повсеместно обы­чным стало возникновение новых социальных границ — «новорусское огора­живание». Следствием этих обстоятельств явилась утрата ценных ландшафтных элементов провинциальной и этнической сельской среды, утрата раритетов культурного ландшафта, общее снижение пейзажной ценности ландшафтов, сокращение свойства общедоступности мест в ландшафте, свойства традици­онно важного для россиян.

«Застройка — это объективная реальность, с которой приходится считаться, — замечает М.Е.Кулешова [22], — но кто сказал, что она должна проходить в таких уродливых формах? К сожалению, органы местного самоуправления, как правило, не

намерены и не занимаются разработкой и утверждением соответствующей градост­роительной документации, не придавая этому вопросу должного внимания. Дело в том, что Градостроительный кодекс РФ не обязывает принимать эти документы, он только фиксирует область их правоприменения, порядок разработки и утверждения. Отсутствие же таких документов поддерживает состояние правовой неопределенно­сти, а значит, создает условия, благоприятствующие административному волюнтариз­му и частной вседозволенности. В результате многие сельские ландшафты непопра­вимо искажаются неупорядоченной застройкой, ведущейся без учета градостроитель­ных традиций региона».

Возникновение нормального земельного права с возможностями купли-продажии передачи в наследство земельных участков порождает сонм мест­ных земельных конфликтов, связанных с перекосами постперестроечной зе­мельной политики, некорректным землеустройством и многочисленными ог­рехами землеустроителей, районных архитекторов и экологов, уже «проиг­равших» тысячи гектаров земель высокой историко-культурной и экологиче­ской (средостабилизирующей) ценности.

Очевидно и другое: по некоторому недоразумению никто из противников и сторонников частной собственности на землю не хочет открыто признать, что речь, по сути, идет о собственности на ландшафт, потому что всякий владелец захочет вместе с куском пашни (не очень-то пока и востребованной, например в Нечерноземье и на всем севере России) получить и участок со­снового леса, и сенокос возле ручья, а то и целый кусок террасы над малой рекой — и это нормальное и понятное стремление, но именно это и заставля­ет нас вновь и вновь вспомнить о ландшафтном планировании. Градостро­ительное освоение (во всех его ипостасях), видимо, станет на ближайшие десятилетия важнейшим фактором развития российской провинции, опреде­ляющим и конфигурацию экономического пространства, и потребности в сре-достабилизируюших свойствах ландшафтной мозаики, и способы сохранения и использования раритетов историко-культурного наследия. Не только строи­тельство жилья улучшенного типа (малоэтажного, элитного, коттеджного) в городских пригородах, но и рекреационноеблагоустройство пригородной зоны, строительство дач и домов в сельской местности, проектирование элементов туристской сети, интенсификация сельскохозяйственногопроизводства — все это потребует тщательного анализа территориальной ситуации в целях удер­жания в приемлемых рамках социально-экономической ситуации, сохране­ния экологическогокаркаса, биоразнообразия и просто пейзажных свойств российского ландшафта.

Работы по планированию регионального экологического каркаса, состав­ляющие сердцевину стратагемы ландшафтного планирования, необходимы для того, чтобы зафиксировать самые перспективные для сохранения живой при­роды территории, способные реально выполнять средостабилизируюшие фун­кции в общерегиональном масштабе, и оставить их по возможности нетрону­тыми либо тронутыми лишь частично, зарезервировать их для системы туриз­ма и рекреации. Но, чтобы выделить такие территории, надо сначала увидеть земли, где развитие (застройка, освоение) предполагается. Следовательно, необходима предваряющая отработка функционального зонирования и ланд­шафтного планирования, проведенные на основе эколого-хозяйственной оцен­ки территории.

Таким образом, российскому государству и обществу предстоит ясно опре­делить свои территориальные приоритеты амбиции и сформировать внутри многочисленных властных структур еще одну (возможно, взамен многих дру­гих), которая бы вплотную занималась проблемами территориального разви­тия.

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: