Эпистемологический анархизм» Пола Фейерабенда

Пол Фейерабенд (1924-1994) – американо-австрийский философ и методолог науки. Уроженец Вены, изучал историю, математику и астрономию в Венском университете. Научную карьеру начал в 1951, работая в Англии, с 1958 – в ряде северо-американских университетов и в университетских центрах Западной Европы. С 1967 Фейерабенд – профессор Калифорнийского университета (Беркли). Основные сочинения: «Против метода. Очерк анархистской теории познания» (1975), «Наука в свободном обществе» (1978), «Проблемы эмпиризма. Философские заметки» (1981) и др. В научном творчестве опирался на идеи критического рационализма (Поппер), исторической школы в философии науки (Кун), испытал влияние марксизма (В.Холличер) и идеологии контркультуры (Франкфуртская школа).

В 1970-е Фейерабенд создает концепцию «эпистемологического анархизма». Если Кун релятивизировал научное знание и принципы научной рациональности, связав их с научным сообществом, то П. Фейерабенд сделал последний шаг в этом направлении и заменил научное сообщество отдельным индивидом. Это и дало в итоге «эпистемологический анархизм».

Анархизм отвергает существование каких-либо общих норм и стандартов рациональности. Фейерабенд показывает, что все правила, формулируемые современными методологами, нарушались всегда и каждым ученым, внесшим вклад в развитие науки. Более того, развитие науки необходимо связано с нарушением общепринятых принципов и норм научной деятельности. Если рациональность состоит в следовании определенным правилам рационального действия, то в реальной науке рациональность, т.е. соблюдение определенных правил, смешана с иррациональностью, т.е. с их нарушением. И это неизбежно, ибо в противном случае наука вообще не смогла бы развиваться.

К какому же выводу в конечном итоге приходит Фейерабенд? «Познание не выражается в ряде совместимых теорий, приближающихся к некоторой идеальной концепции; оно не является постепенным приближением к истине. Познание представляет собой скорее возрастающий океан взаимно несовместимых (и, может быть, даже несоизмеримых) альтернатив, в котором каждая отдельная теория, каждая волшебная сказка, каждый миф являются частями одной совокупности, взаимно усиливают, дополняют друг друга и благодаря конкуренции вносят свой вклад в развитие нашего сознания. Ничто не является вечным, и ни одно мнение не может быть опущено в этом всеобъемлющем процессе. Эксперты и простые люди, профессионалы и любители, поборники истины и лжецы – все они участвуют в соревновании и вносят свой вклад в обогащение нашей культуры. Задача ученого состоит не в том, чтобы «искать истину», «восхвалять бога», «систематизировать наблюдения» или «улучшать предсказания». Все это – побочные эффекты деятельности, на которую главным образом направлено его внимание и которая состоит в том, чтобы «делать слабое сильным», как говорили софисты, и благодаря этому поддерживать движение целого».

Отличить науку в таком изображении от любой другой формы духовного общения людей, скажем от религиозных диспутов или обмена рассказами о своих душевных переживаниях, вряд ли возможно.

Неопозитивистов вдохновляло стремление жестко отделить науку от идеологии, религии, бессмысленной болтовни, спекулятивных или пропагандистских конструкций. Они попытались сделать это, окружив город науки стенами демаркационных установок, рвами правил и норм рациональности, воздвигнув бастионы методологических запретов и ограничений. Пришедшие на смену попперианцы и представители «исторической школы» постепенно стали разрушать стены, засыпать рвы, ослабляя жесткий демаркационизм неопозитивистов. Город ученых раздвигал свои границы, устанавливал связи с окружающими областями духовной культуры, наполнялся реальной жизнью. Но это стирание границ привело к тому, что город исчез. Наука полностью потеряла какие-либо определенные очертания, растворившись в духовной культуре общества и ее истории. Рассматриваемое направление западной методологии вновь возвратилось к тому, с чего когда-то начинали неопозитивисты. Круг замкнулся.

Концепция Фейерабенда представляет собой наиболее последовательное развитие и завершение тех тенденций, которые проявлялись уже в неопозитивизме и попперианстве. Изменение образа науки от логического позитивизма до эпистемологического анархизма, каким бы радикальным оно ни представлялось поверхностному наблюдателю, по существу, происходило на одной и той же философской основе.

Анархизм в понимании Фейерабенда малопривлекателен в политическом измерении, но незаменим для эпистемологии и философии науки. В русле основных идей постпозитивизма Фейерабенд отрицает существование объективной истины, признание которой расценивает как догматизм. Отвергая как кумулятивность научного знания, так и преемственность в его развитии, Фейерабенд отстаивает научный и мировоззренческий плюрализм, согласно которому развитие науки предстает как хаотическое нагромождение произвольных переворотов, не имеющих каких-либо объективных оснований и рационально не объяснимых.

Развитие научного знания, по Фейерабенду, предполагает неограниченное приумножение (пролиферацию) конкурирующих теорий, взаимная критика которых стимулирует научное познание, а успех любой из них определяется умением автора-одиночки «организовать» его.

Так как наука не является единственной или предпочтительной формой рациональности, то источником альтернативных идей могут быть любые вненаучные формы знания (магия, религиозные концепции, здравый смысл и т.д.). Столь же правомерно, считает Фейерабенд, и теоретическое упорство авторов научных концепций, т.е. отказ от альтернатив в познании независимо от критики создаваемых научных теорий. «Поиск обретает несколько направлений, возникают новые типы инструментов, данные наблюдений входят в новые связи с иными теориями, пока не установится идеология, достаточно богатая, чтобы снабдить независимыми аргументами каждый факт... Сегодня мы можем сказать, что Галилей был на верном пути, ибо его напряженные усилия в направлении весьма странной для того времени космологии дали в конце концов все необходимое, чтобы защитить ее от тех, кто готов поверить в теорию, если в ней есть, например, магические заклинания или протокольные предложения, отсылающие к наблюдаемым фактам. Это не исключение, а норма: теории становятся ясными и убедительными только после того, как долгое время несвязанные ее части использовались разным образом. Абсурдное предвосхищение, нарушающее определенный метод, становится неизбежной предпосылкой ясности и эмпирического успеха».

Отрицая единые методологические стандарты и нормы научного познания, Фейерабенд приходит также и к методологическому плюрализму. «Может быть успешным любой метод», – постулировал свое кредо Фейерабенд. «Все дозволено» – универсальная норма познания. Исходя из факта теоретической нагруженности языка научных наблюдений, он высказывает сомнения в возможности эмпирической проверки научных построений и настаивает на принципиальной несоизмеримости научных теорий (например, общих космологических картин реальности) ввиду невозможности сравнения их с общим эмпирическим базисом.

Согласно Фейерабенду, гипотетико-дедуктивная модель объяснения опирается на неприемлемое допущение о том, что значения терминов остаются инвариантными в ходе всего процесса объяснения. Реально же, с точки зрения Фейерабенда, то обстоятельство, что, принимая новую теорию, мы одновременно трансформируем понятия и «факты», из которых исходили ранее. Новые теории, по мысли Фейерабенда, всегда несовместимы со старыми теориями и включают в себя отрицание последних. Наш повседневный язык включает в себя теории, вследствие чего мы не в состоянии избежать теоретических допущений, ограничиваясь исключительно употреблением понятий, включенных в повседневные дескриптивные выражения. (В этом контексте Фейерабенд четко оппонирует представителям философии обычного языка.) У Ньютона, по мнению Фейерабенда, «формы, массы, объемы и временные интервалы – фундаментальные характеристики физических объектов, в то время как в теории относительности формы, массы, объемы и временные интервалы суть связи между физическими объектами и системами координат, которые мы можем менять без какой бы то ни было физической интерференции». (Поппер подчеркивал некорректность такого подхода: несоизмеримость может быть присуща лишь религиозным и философским системам; теории же, предлагающие рациональное решение аналогичных проблем, могут сопоставляться.)

К тому же, по мнению Фейерабенда, поскольку знание идеологически нагружено, постольку борьба альтернативных подходов в науке во многом определяется социальными ориентирами и мировоззренческой позицией исследователей. Ввиду этого, по Фейерабенду, каждый исследователь вправе разрабатывать свои концепции, не сообразуясь с какими-либо общепринятыми стандартами и критикой со стороны коллег. Авторитаризм в любой его форме недопустим в научной идеологии. В «свободном обществе», идею которого отстаивал Фейерабенда, все традиции равноправны и одинаково вхожи в структуры власти. Свобода – продукт разновекторной активности индивидов, а не дар амбициозных теоретических систем, исповедуемых власть предержащими. «Релятивизм пугает интеллектуалов, ибо угрожает их социальным привилегиям (так в свое время просветители угрожали привилегиям священников и теологов). Народ, долго тиранизированный интеллектуалами, научился отождествлять релятивизм с культурным и социальным декадансом. Поэтому на релятивизм нападают и фашисты, и марксисты, и рационалисты. Поскольку воспитанные люди не могут сказать, что отвергают идею или образ жизни из-за того, что те им не по нраву (это было бы постыдно), то они ищут «объективные» причины и стремятся дискредитировать отвергаемый предмет».

Противоречия в развитии науки, негативные последствия научно-технического прогресса побудили Фейерабенда к призыву отделить науку от государства подобно тому, как это было сделано с религией: избавить общество от духовного диктата науки. Согласно Фейерабенду, «наука оказывается гораздо ближе к мифу, чем это готова признать научная философия. Это одна из многих форм мышления, выработанных человеком, и не обязательно лучшая из всех. Она шумна, криклива, нескромна, однако ее врожденное превосходство по отношению к другим формам очевидно только для тех, кто заранее приготовился решать в пользу некоторой идеологии, или для тех, кто принимает ее, не задумываясь даже о ее возможностях и границах. Поскольку же принятие или отказ от принятия какой-либо идеологии должны быть личным делом индивида, то отделение государства от церкви должно быть дополнено отделением государства от науки – этого нового, самого агрессивного, и самого догматического религиозного института».

Вступая в конфликт с академической философией науки, Фейерабенд выразил новые тенденции в развитии этого исследовательского направления, открыл новые перспективы в решении его внутренних проблем, расширяя предмет и методологический инструментарий современной эпистемологии. Для Фейерабенда характерно обсуждение методологических вопросов в широком социокультурном контексте. В решении конкретных проблем философии науки Фейерабенда воплощает современные тенденции философствования: установку на гносеологический, методологический и мировоззренческий плюрализм, широкую трактовку рациональности, синтез позитивистских и социально-антропологических ориентаций, стремление к культурологическим, герменевтическим и антропологическим методикам анализа знания. Концепция Фейерабенда вносит экологические и гуманистические мотивы в эпистемологию, с нее берет начало новейшее направление в социокультурном анализе знания – антропология знания (Е.Мендельсон,в.Элкана), исходящая из соизмеримости знания и человеческих способностей и потребностей.

Таким образом, большинство западных методологов истолковывают научное знание субъективистски – как переработку чувственных переживаний субъекта. Поэтому западные методологи, как правило, избегают говорить об истине как цели научного познания. Но если научное познание лишается одной общей цели – стремления к истине, объединяющего всех ученых, то наука распадается на отдельные научные сообщества, между которыми нет никакой связи, и эти сообщества ведут между собой конкурентную борьбу. Рационализм, не опирающийся на понятие истины, не способен понять реального развития науки и неизбежно склоняется к релятивизму и агностицизму.

Различные образы науки, создаваемые представителями западной методологии, и выдвигаемые ими стандарты и нормы научной рациональности представляют собой гипертрофирование, раздувание отдельных черт и черточек реального процесса познания, их абсолютизацию.

И, наконец, третьим недостатком западных методологов является то, что они, как правило, не видят той материальной основы, на которой только и может развиваться наука,– общественной практики. Нельзя понять науку, если не учитывать ее связи с практикой, с материальным производством. Оторванная от практики наука действительно предстает либо как «игра» по неизвестно откуда взятым правилам, либо как спонтанное самопроявление человеческого духа.