Практическое задание 3. Тема «Реализация системного подхода к анализу явлений в журналистском тексте»

Практическое задание 3

Тема «Реализация системного подхода к анализу явлений в журналистском тексте»

Текст для анализа: Аграновский А. Избранное в 2 т. М., Известия, 1987. – Т. 1. Очерки. - С. 264-272

Труба

Анатолий Аграновский

 

Человек не способен уничтожить то, что создано его руками. Сегодня сделать, завтра сломать, и снова сделать, и опять сломать. Люди не пригодны к сизифову труду. В старину попов за воровство, за пьянство приговаривали толочь воду — об этом есть у Герцена. И они брали ступу и толкли, и хоть работа эта не из пыльных, а, говорят, сходили от нее с ума. Заставить человека, разумного и свободного, делать бессмыслицу — зада­ча неимоверно трудная.

Однако на современном уровне развития техники удалось решить и эту задачу. С помощью специализации и разделения труда. Один Сизиф в первую смену вкатывает камень в гору. Потом во вторую смену приходит другой Сизиф и скатывает ка­мень с горы.

И все довольны.

Специализация тут, как видите, совершенно необходима. Дорожники, проложив новую дорогу, не станут ее ломать. Но пришлите электриков, и они, что называется, с открытой душой выроют яму посреди мостовой и опустят свой кабель, а следом явятся водопроводчики и выроют свою яму, для своих нужд. Эту работу по принципу «не рой другому яму» я наблюдал не раз. И думал: почему возможна она? Прежде, до этой поездки, у меня был простой ответ: потому, что каждой бригаде оплачи­вают все сызнова — рытье и засыпку, битье и заливку. Теперь я знаю, что не в этом дело. Не только в этом.

Трубу укладывала бригада Лузгина. Были в ней комсомоль­цы-добровольцы, были демобилизованные солдаты, были мест­ные, вербованные и даже один «условно-досрочный»: его выпу­стили до срока, а за что сидел, он не любил говорить. Работал, впрочем, хорошо, как и все в бригаде. Дармоеды в ней не дер­жались. Сам Лузгин был хмурый сибиряк, худой и бородатый. Говорить он был не горазд, но дело знал, и его слушали. Они работали в тоннеле, от этого им было особенно тяжело. Тянули на себе, как бурлаки, километровый трос, обвязывали отрезки стальных труб по три-четыре центнера весом, поэтому в тоннеле урчала электролебедка, и с жутким скрежетом, рассыпая искры по бетонному полу, труба уползала в сумрач­ную глубину. Там кончалась механизация, там ей не было ме­ста. «Ломом давай! » — «Еще раз, легче... » — «Руки, руки бере­ги! » — «Еще раз взяли! » — «Так... заваривай». Они знали, что задание срочное, народ подобрался артельный, работа лади­лась, и от того, что она ладилась, было хорошее настроение у бригады и дело шло еще лучше.

Вообще, я должен заметить, расхоложенность, расхлябан­ность, перекуры и прочее порождаются чаще всего внешними причинами. Если на участке имеется все, что нужно для дела, если нет повода болтаться и есть возможность заработка, людям невозможно, стыдно, глупо не работать. Я забыл сказать: в ту пору бригада Лузгина отказалась от выходных.

К исходу третьей недели они укладку в основном закончили. На металлических «этажерках» в несколько ниток вытянулись под землей прямые чистые трубы, и зрелище это радовало глаз, как радует всякая на совесть сделанная работа. Но тут началь­ник участка сказал бригадиру, что трубы двух диаметров (337 и 89 мм) надо разрезать на куски и выбросить.

- Почему? — спросил Лузгин.

- Будем заменять.

Ясно! — сказал Лузгин, и желваки у него на скулах за­ходили. — А почему раньше об этом не подумали?

- Ошибка проектной организации... Ребятам скажешь, на заработке это не отразится.

Резать послали Кешу Бурдукова, классного бензорезчика. Человек он молчаливый и материться не стал. Он повернулся и пошел, но, как говорили мне после, «лицо у него было! ». И все шли в тоннель, как на похороны. А резать — что, отвернул Кеша краны, отрегулировал струю и, чуть отступив от шва, одним движением — по живому, по сделанному... Эх!

Главное, тут не вышло разделения труда. Люди были те же, время — то же. Пройди хоть полгода, и они смогли бы объяснить себе (или принять объяснение), что переделка эта нужна, бла­готворна. А тут даже объяснять им никто ничего не стал. Про­сто вышел новый приказ, и его надо было, как выразился Луз­гин, безразговорочно исполнить. Без разговоров, однако, не обо­шлось, и в итоге послано было письмо в газету:

«Дорогая редакция! Мы строители БРАЗа — Брат­ского алюминиевого завода. Это один из гигантов пя­тилетки, и мы делаем все, чтобы выстроить его в срок. Но нам мешают бракоделы, проектирующие за­вод.

Взять хотя бы последний случай с бригадой А. Лузгина. Пропал труд 10 человек в течение 20 дней, пропало 340 погонных метров стальных труб.

А кто допустил? Ответ был, как всегда, невразуми­тельный: «По вине проектной организации».

Нас, рабочих, такие понятия не устраивают, так как нет ничего более оскорбительного, чем переделы­вать свою работу и даже не знать, по чьей вине. За­думался ли кто-либо, как это расхолаживает людей в моральном отношении? Некоторые говорят, что, мол, шуметь нечего, поскольку все оплачивается бригаде. И за монтаж платят, и за демонтаж. Но не хлебом единым жив человек. Мы сознательные рабочие, и наш труд должен быть только созидательным.

Какие у нас предложения? Пусть разыщут ви­новатого и пришлют на стройку, чтобы мы на него посмотрели, а он — на свою стряпню. Может, сам ума-разума наберется, когда поговорит с рабочими.

Просим «Известия» проверить все факты и выяс­нить, кто именно был у нас виноват... »

Это задание читателей и привело меня в Братск. Я увидел могучую стройку. В тайге вырастал завод, которому предназна­чено быть крупнейшим в мире. Первый из корпусов тогда гото­вили к пуску, второй заканчивали, дальше вздымались к небу колонны третьего. И были эти строения невообразимо огром­ны и воистину хороши. Но я-то на беду должен был занимать­ся частностями, которые мешали великой стройке стать еще бо­лее великой.

Да, сама по себе труба — частность. Это надо сразу сказать. Но, проверяя «все факты», я узнал, что, пока строились велико­лепные корпуса, проект менялся по меньшей мере трижды. В 1964 году строители получили 176 листов монтажных черте­жей, из которых, как писалось в акте, «было 123 случая аннули­рования и 168 случаев дополнения». Переделки по всем объек­там продолжались и в 1965 году, и в 1966-м. «Из-за изменения конструкции ошиновки, — читал я в другом акте, — имели ме­сто бросовые работы на сумму 90 тысяч рублей». Сам этот тер­мин — бросовые — стал привычен на стройке. Бросовые кон­струкции, бросовые плиты, колонны, панели: пока их сделали по чертежам, пока смонтировали, чертежи изменились. Этих неликвидов скопилось по всему Братскгэсстрою — на 1 мил­лион рублей.

Тут уж не скажешь «мелочь», но истинного представления об убытках и эти цифры не дают. Сбит темп, потеряно время — вот главный убыток. Нет порядка — беспорядок тоже дорого стоит. Изрыта вся земля вокруг корпусов, нет дорог, мерзлый грунт (40 000 кубометров) приходится долбить вручную. А все потому, что чертежи подземных коммуникаций, с которых по-умному надо все начинать, приходят почему-то последними и меняются бесконечно.

Вот, скажем, чертеж № 705437, на котором изображена теп­лосеть. Лист вышел некогда из рук проектировщиков красивым и чистым. Потом пошли дополнения. «Исправленному тушью верить». Поверили. Стали рыть траншею, укладывать бетонные лотки. Новая резолюция красными чернилами: «Чертеж № 705437 без индекса «А» не действителен». Выкинули часть лотков, иначе повели трубу, тянули ее, тянули, — уперлись в кабельный канал. Опять переделка: фиолетовый индекс «Б»... «А» и «Б» сидели на трубе. «А» упало, «Б» пропало. Спраши­вается: кто ответит за это безобразие?

Вначале мне казалось, что обнаружить виноватых будет лег­ко. Но, посмотрев один такой чертеж, другой, третий, я понял, что и у проектировщиков одни катили камень в гору, другие — с горы. Почему?

Первая причина — какое-то неистребимое желание сэконо­мить на проекте. Он делался в Ленинграде, в ВАМИ — Всесоюз­ном алюминиево-магниевом институте; впоследствии его пере­дали в Иркутск, филиалу ВАМИ. Стоил проект очень дешево и выпущен был очень быстро. Втрое дешевле и вдвое быстрей, чем аналогичные проекты за рубежом. А коль уж нет возможно­сти семь раз отмерить, то и приходится потом резать семь раз.

Вторая причина — занижение сметной стоимости завода. Болезнь тоже застарелая, сметы у нас занижают давно, зани­жают повсюду, но даже на этом фоне алюминщики выглядят уникально: они ошиблись на двести миллионов рублей! И я не для оправдания авторов неверного проекта, а только объективности ради добавлю, что смету дважды проверяли экс­перты и срезали ее (заниженную) еще на 5, 6 процента.

Чертовски долго строился этот завод — вот еще одна при­чина. Поневоле поверишь в роковое число: алюминий в табли­це Менделеева стоит под номером 13. Чертежи года два просто лежали на полке, потом строители медлили, потом раскачива­лись и только в прошлом году впервые выполнили план. Пуск завода по сравнению с первоначальным сроком отодвинулся на три года — проект устарел, зачах на корню. Вот и делите теперь вину между проектировщиками, экспертами, строителями и, скажем, заказчиками (дирекцией строящегося завода), которые с удивительной щедростью оплачивают любые переделки. И за нашу трубу заплатили они из государственного кармана.

Я не ставил своей задачей, да и не смог бы разобрать все беды проектного дела — это тема особая. Но разве не ясно, что плохо, неверно срабатывает здесь сам экономический меха­низм. Когда выясняется такая «труба», можно и должно реа­гировать по-всякому. Можно критиковать виноватых, можно дать им выговор, понизить в должности, вовсе снять их с рабо­ты. Но главное должно произойти автоматически, само собой: они обязаны покрыть убытки. Вылететь в эту самую трубу[77].

Размышляя обо всем увиденном, я все тверже укреплялся в мысли: задание рабочих надо выполнить до конца. При мне бригада перекладывала трубу, — я видел их в тоннеле. Будто и с усердием работали люди, а без яркости. И все у них что-то не ладилось, все чего-то не хватало, во время очередного перекура и вышел у нас разговор. Николай Григорьев, тот самый «до­срочный», сказал: «По новой класть — другое ж дело!.. Если б еще один случай, а то всю дорогу: клади — вынай! Мотаем друг у друга нервы на кулак». Андрей Беличенко, веселый парень из Умани: «Я сюда идейно приехал. Братск! Если кто вам ска­жет, что рабочему человеку безразлично, где быть да что де­лать, — не верьте. Мы в самые морозы торчали здесь, пото­му — надо. А теперь кладем трубу, а веры нет. Может, и этот чертеж враный». Володя Ножкин, разбитной москвич: «Гори оно все синим огнем! Наше дело маленькое: бери больше — таскай дальше. Я лично усугублять свою жизнь из-за всяких агрегадов не намерен. Мне абы гроши платили». Но и он так не думал. Эта его бравада была как бы самозащитой от бессмыс­лицы. После он же, подсчитав заработки, сказал: «Цена одна, а товар разный... обидно все ж таки».

Вокруг висели плакаты:

«Товарищ! Экономь строительные материалы! Помни, что кубометр досок стоит 48 рублей. Килограмм гвоздей — 19 ко­пеек. Кирпич — 4 копейки... »

Ничего не скажешь, хорошие плакаты. Но спросим себя, только честно, как могут относиться к этой «наглядной агита­ции» рабочие из бригады Лузгина? Станут они, выкинув тру­бы, покорежив три тонны стоек, подбирать с земли гвоздь? Наглядная действительность действует в воспитании куда сильней.

Трубу в конце концов можно переложить и железо можно послать на переплавку, но кто переплавит обиду людей? Кто подсчитает цену усталости, безверию?.. Нравственные потери — они ведь самые невосполнимые.

Вот почему письмо из Братска представляется мне особен­но важным. Оно говорит весьма отчетливо о зрелости, сознатель­ности, высокой идейности рабочих. Оно доказывает, что идеи экономической политики, которая выработана партией, овладе­ли массами, что влияние реформы распространяется порой бы­стрее, нежели инструкции по распространению реформы. Рабо­чие, написавшие в газету, уже сегодня чувствуют себя хозяе­вами огромной стройки, отсюда их боль за напрасные потери, отсюда нежелание довольствоваться рублем. Правы они, когда хотят увидеть человека, растратившего их труд.

Я поехал в Иркутск. Там, в филиале ВАМИ, я разыскал проектировщиков, которые чертили и перечерчивали злополуч­ную трубу. Я говорил с ними и теперь точно знаю: в высшей степени полезно было бы командировать хотя бы одного из них в бригаду Лузгина.

Он рассказал бы рабочим, что эта труба — головная, что по ней пойдет тепло всему заводу и нужно этого тепла вдвое боль­ше, чем думали раньше. Почему? Потому что за время строй­ки разработан новый метод ремонта электролизеров, который резко увеличит производительность труда, — пришлось проекти­ровать цех капремонта. Пришлось по-новому делать газоочист­ку, чтобы чище был воздух в городе Братске. Вышли новые го­сударственные нормы по технике безопасности, новые сани­тарные нормы, пришлось усилить вентиляцию, больше дать душевых — старая труба просто бы захлебнулась. Конечно, перекладывать ее обидно, но потери эти не напрасны, в буду­щем они дадут большой выигрыш и людям, и обществу.

Так примерно объяснял бы проектировщик, и уже это было бы полезно, бригада выслушала бы все со вниманием, а после кто-то из рабочих, тот же хитрющий Ножкин, сказал бы:

— Постойте... Когда же вы успели все это пересчитать? Не­ужто за те дни, что мы тут клали старую трубу?

М-да... Не желал бы я в этот момент оказаться на месте рассказчика. Пришлось бы ему признаться, что пересчеты эти заняли полгода, а новый чертеж был готов в Иркутске в тот самый день, когда в Братске бригада Лузгина начала уклады­вать трубу по старому чертежу. Такое странное стечение обстоя­тельств.

 

Истина конкретна. Поэтому, войдя, так сказать, в положе­ние проектировщиков, выслушав рассказы о всевозможных трудностях, мешающих им работать, я все же спросил, как это все вышло в нашем случае.

- Неужели, — спросил я, — вы не знали, что старая труба не выдержит новой нагрузки?

- Вообще-то эрудиция позволяла прикинуть, - отвечал мне один из них, главный специалист, чья подпись стояла на черте­же. — Но, как говорится, не зная броду...

- Ну хорошо. А когда вышел новый чертеж, дали бы хоть телеграмму, ей цена полтинник.

Я любого ждал ответа. Ну, замотались, скажем. Работы бы­ло много (действительно очень много). Забыли, наконец.

—   Что вы! — сказал он. — В предпусковой период? Это ж
ответственность. Строители нам бы такого навесили! А так
документация послана законным порядком, в смету это во­шло, на шею строителям не ляжет...

Привыкли.

Отменить чертеж — им страшно. Сломать уложенную тру­бу — не страшно. Вместо разделения труда вышло разделение ответственности. Доктор Фауст в таких случаях восклицал:

Что трудности, когда мы сами себе мешаем и вредим!

Братский завод уже вступил в строй. Работает первый ги­гантский корпус, пущен второй, выплавлены сотни тысяч тонн алюминия. Можно считать, что здесь пора учебы на ошиб­ках подошла к концу. Но есть еще другие стройки, и, согла­ситесь, предпочтительнее укладывать трубы с первой попытки.

 

⇐ Предыдущая23242526272829303132Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: