Политического либерализма при Александре II 13 глава

Очень важно еще следующее различие: программа к.-д. в числе основных гражданских прав не упоминает о праве собственности, в то время как у октябристов право собственности включено в список основных гражданских прав. (Пункт третий тезисов). Конечно, это не означало, что они считают частную собственность неприкосновенной при любом положении. Октябристы допускали возможность экспроприации поместий в пользу крестьян для решения аграрной проблемы. Однако они считали экспроприацию мероприятием, которое применимо лишь с величайшей осторожностью и в том случае, если не дано никакой другой возможности. В основных тезисах (пункт 4) подчеркивалось, что экспроприация поместий допустима для расширения крестьянского землевладения только при справедливом возмещении убытка и только в интересах государства. Что касается аграрной программы к.-д., я уже подробно ее проанализировал. При этом было совершенно ясно, что кадеты предполагают провести программу экспроприации гораздо шире, чем октябристы; в отношении же компенсации за экспроприированное имущество они отнюдь не собирались придерживаться принципов гражданского права.

Однако, самое серьезное различие между кадетами и октябристами заключалось не в программе, а в том, что в противоположность кадетам октябристы готовы были поначалу мириться с тем, что они считали недостатками конституции, для того чтобы возможно скорее и энергичнее приступить к подготовлению либеральных реформ в Думе в рамках пожалованной конституции. Они были убеждены в том, что мирная и дельная работа в Думе и проведение в жизнь либеральных реформ со временем неизбежно должны повести к демократизации конституции. В основных тезисах их подчеркивалось, что особо важен возможно более скорый созыв Думы с целью приступить к решению крестьянского вопроса в смысле установления равноправия крестьян с другими гражданами. Дальше мы читаем в основных тезисах, что Дума должна немедленно заняться разработкой рабочего законодательства, а также разработкой законов, направленных на развитие самоуправления, на преобразование судебного ведомства, администрации и налогового ведомства и на развитие системы народного просвещения (пункт 4 а-е). Наоборот, кадеты считали, что серьезная дельная работа в Думе нежелательна. На апрельском съезде (1906 г.) конституционно-демократической партии Милюков сказал: «Не надо расширять деятельность Думы до органической работы, но надо выводить ее за пределы, которыми слева хотят ее ограничить. Задачей Думы является принять меры, чтобы вся тяжесть войны и ответственность за столкновение с властью пала на власть»¹⁵. Значит, по мнению конституционно-демократической партии и ее лидеров, прежде всего надо было добиться капитуляции государственной власти и коренной демократизации конституции, ибо только таким образом могли возникнуть предпосылки для «органической работы».

Далее, кадеты вели себя по отношению к борьбе с революцией совершенно иначе, чем октябристы. Всю ответственность за революционные крайности они возлагали только на непреклонность правительства и отказывались хотя бы даже только с нравственной точки зрения осудить и самые жестокие проявления красного террора. В то же время кадеты решительно требовали отмены смертной казни и законов о введении чрезвычайного положения или военного положения. Октябристы же осуждали красный террор так же, как злоупотребления властью государственных органов при борьбе против революционных эксцессов¹⁶. Они считали абсолютно оправданной борьбу правительства с революцией. Характерно, что резолюция, требовавшая отмены законов о введении чрезвычайного положения и военного положения — законов, бесспорно вызывавших немало существенных возражений — принята была на съезде октябристов лишь очень небольшим большинством голосов. Была сильная группа, считавшая неправильным лишать правительство какого бы то ни было законного средства борьбы с революцией в такой опасный момент (хотя отлично при этом понимая недостатки данных средств)¹⁷.

Таким образом, октябристы желали сотрудничать с правительством при проведении либеральных реформ и при борьбе с революционными эксцессами¹⁸. Наоборот, кадеты твердо решили не искать примирения с государственной властью. Шипов подчеркнул это в присутствии царя на совещании в декабре 1905 года. Он сказал: «Радикалы требуют созыва учредительного собрания; они в Думу пойдут для проведения этого требования. Мы же, члены Союза 17 октября, хотим укрепления власти и проведения возвещенных Вашим Императорским Величеством реформ»¹⁹.

Бескомпромиссные позиции кадет по отношению к правительству, так же как и по отношению к правее их стоявшим группам, еще укреплялись тем, что они не вступали в предвыборное соглашение с либеральным Союзом 17 октября²⁰, хотя это и было бы совершенно естественно, поскольку Союз этот, так же как и сами кадеты, происходил от тех же самых земских съездов. Наоборот, кадеты заключили предвыборное соглашение с социалистами, которые до тех пор действовали лишь как подпольная группа. Позиция к.-д. по отношению к Союзу 17 октября, так же как и к другой меньшей либеральной партии, возникшей именно в то время под названием Партии Государственного Порядка, была непримиримо враждебна, хотя сам Милюков и вынужден был признать на партийном съезде в январе 1906, что эти партии теперь переняли ту роль, которая изначально должна была принадлежать кадетам²¹. В той же речи Милюков высказал несколько странную надежду, что несмотря на эту роль, «поддержка правительства окрасит обе эти партии в цвет черной сотни»²². Действительно, эта надежда Милюкова в значительной мере исполнилась, но никак не благодаря поддержке правительства двум названным партиям, а вследствие пропагандных усилий самих кадет, которые в данном случае и были увенчаны успехом. Ведь на самом деле еще и в наши дни многие убеждены в том, что октябристы были не либеральной, а реакционной партией. Я надеюсь, что данные мною пояснения будут содействовать устранению такого убеждения и правильному освещению роли той партии, Которая больше всего сделала для укрепления конституционного строя в России. Предвыборное соглашение с социалистами обеспечило кадетам победу на выборах. Оно же, однако, лишило их свободы не только во время предвыборной кампании, а и в самой Думе²³.

Избранная кадетами политическая линия исключала всякую возможность соглашения с правительством и вообще лишала их нужной гибкости; однако надо сказать, что уход Витте и назначение Горемыкина на пост председателя Совета Министров сильно осложняли и для правительства задачу сотрудничества с народным представительством. Нет сомнения, что Витте искренно искал соглашения с представителями общественности. Он придавал этому соглашению настолько большое значение, что сначала старался не вырабатывать окончательной программы; иными словами, разработку ясной и четкой правительственной программы он принес в жертву усилиям достигнуть соглашения с общественностью. Конечно это была ошибка. Четко выработанная программа скорее облегчила бы соглашение с оппозицией, так как все определенное всегда обладает притягательной силой. Такое поведение Витте осуждено было представителями общественности, а у царя вызвало недоверие. Шипов пишет: «самое страшное и пагубное... отсутствие у правительства определенной программы, основанной на определенных политических убеждениях... Только при этом условии возможны доверие и поддержка общества. Постоянные сомнения, искания компромиссов, влекущие за собой неизбежные затем уступки, лишают правительство возможности овладеть общественным движением и сделаться его руководителем»²⁴. В том же приблизительно смысле высказался Николай II в разговоре с Коковцовым. Царь сказал: «Я хочу честно исполнить мое обещание, данное Манифестом 17 октября, и дам народу право законодательной власти... Я готов дать все, что нужно на самом деле, но уступать на каждом шагу и не знать, где остановиться — это выше моих сил, и я не вижу, чтобы мои новые министры имели перед собой ясную программу и готовы были твердо управлять страною, а не только все обещать и обещать»²⁵. В оправдание Витте надо, однако, сказать, что его колебания были последствием того, что он нигде не находил понимания и поддержки.

Если еще можно понять, что Витте должен был уйти, нелегко постигнуть, почему на его место был назначен Горемыкин. Ни представители общественности, ни бюрократы не находили объяснения его назначению. В правительственных кругах высказывались по этому поводу весьма скептически. Когда Витте (бывший, надо сказать, личным врагом Горемыкина) узнал от царя, кто станет его преемником, он сказал Коковцову, что Иван Логгинович, конечно, не управится с этим разбушевавшимся морем²⁶. Но и обычно крайне сдержанный Коковцов счел своим долгом предупредить царя, что назначение Горемыкина чрезвычайно затруднит достижение некоего modus vivendi с Думой. Он сказал царю, что полное безразличие Горемыкина ко всему, отсутствие в нем всякой гибкости и прямое нежелание сблизиться с представителями новых элементов в государственной жизни неизбежно поведут к дальнейшему усилению оппозиционных настроений²⁷.

Царь, однако, остался при своем решении. На соображения Коковцова он возразил, что Горемыкин наверное и сам подаст в отставку, если заметит, что его уход может облегчить отношения правительства с Думой. Очевидно Николай II устал видеть во главе правительства человека, всегда имевшего самостоятельное мнение и собственную инициативу. Что касается Горемыкина, то могла быть полная уверенность, что он никогда не проявит собственной инициативы. Поэтому нельзя было никак ожидать, что он займет отрицательную позицию по отношению к новому строю и особенно к Думе. Маклаков справедливо подчеркивает, что назначение Горемыкина ни в коем случае не было признаком желания отклониться от принципов манифеста 17 октября²⁸. Однако для введения нового конституционного строя, конечно, требовалось нечто большее, чем просто пассивное поведение, и поэтому назначение Горемыкина все же было в высшей степени неудачным решением.

Критика общественности направлена была не столько против личности Горемыкина, сколько против того, что накануне созыва Думы составлено было правительство исключительно из бюрократов, что даже не подумали о возможности составить правительство из общественных деятелей, которые смогли бы найти с Думой общий язык. Это было мнение не только кадет, а и октябристов. И умеренные представители общественности не согласны были наряду с пожалованной конституцией принять и «пожалованное» стране правительство.

Преобразование правительства накануне созыва Думы, назначенного на 27 апреля, имело чрезвычайно отрицательные последствия, тем более, что царь четко высказал желание, чтобы ни один член правительства Витте не вошел в состав нового Совета Министров. Поэтому за краткие дни до созыва Думы во главе всех министерств появились новые люди, просто не имевшие времени для того, чтобы ознакомиться с работой предшественников и предстать перед Думой с серьезной программой. Это никак не могло быть благоприятной предпосылкой для встречи с Думой. То же самое надо сказать о назначении таких людей, как Стишинский и Ширинский-Шихматов, о которых широко было известно, что у них нет никаких симпатий к конституционному строю.

Таким образом, можно сказать, что накануне созыва Думы как правительство, так и оппозиционные круги сделали все, что только было в их силах, для того чтобы сделать невозможным сотрудничество между Думой и правительством.

ПРИМЕЧАНИЯ К ГЛАВЕ 9

¹ Сам Шипов в этом съезде не участвовал, но зато в нем приняли участие многие из его единомышленников.

² Свечин примкнул к партии кадетов и принадлежал к ее правому крылу.

³ Маклаков, ук. соч., стр. 469.

⁴ Маклаков, ук. соч., стр. 466.

⁵ Маклаков, ук. соч., стр. 469.

⁶ Шипов, ук. соч., стр. 402.

⁷ Шипов, ук. соч., стр. 404.

⁸ Из несоциалистических групп определенно высказалась за республику только маленькая и мало известная группа, именовавшаяся радикальной партией.

⁹ По Шипову, ук. соч., стр. 405.

¹⁰ По Шипову, ук. соч., стр. 413.

¹¹ Шипов, ук. соч., стр. 419.

¹² Полный сборник платформ всех русских политических партий, 3-е издание, Петербург, 1906, стр. 114. В дальнейшем будет цитироваться как Партийные программы.

¹³ Шипов, ук. соч., стр. 420.

¹⁴ Шипов, ук. соч., стр. 423.

¹⁵ По Маклакову, у к. соч., стр. 549.

¹⁶ В этом смысле высказался Стахович на съезде октябристов. По Шипову, у к. соч., стр. 415.

¹⁷ Шипов, у к. соч., стр.421.

¹⁸ В программе октябристов подчеркивалось, что Союз 17 октября настаивает на скором приведении в исполнение принципов Манифеста 17 октября, но что он готов поддержать правительство, вступающее на путь спасительных реформ. (Партийные программы, стр. 112).

¹⁹ Былое 1917, № 3, стр. 242. Эта особая совещательная комиссия созвана была для обсуждения представленного Советом Министров избирательного закона. Заседала она 5, 7 и 9 декабря. Октябристов упрекали в том, что они не только поддержали правительственную программу реформ, а вообще полностью оправдывали все то, что делало правительство Столыпина. Булгаков в своих воспоминаниях говорит об этой партии как о партии самых настоящих оппортунистов. Наоборот, Влад. Гурко (ук. соч., стр. 513) подчеркивает независимое поведение октябристов по отношению к правительству. Критические высказывания о партии находятся в воспоминаниях одного из крупнейших октябристов, Шидловского, а больше всего у Маклакова (Вторая Дума, стр. 52). Особенно удачно пояснена разница между кадетами и октябристами у Кизеветтера (На рубеже двух столетий стр.406).

²⁰ За эту коалицию высказался Струве в журнале Полярная Звезда № 4 от 5 января 1906 г.

²¹ По Маклакову, ук. соч., стр. 500.

²² По Маклакову, ук. соч., стр. 500.

²³ Сравн. Маклаков, ук. соч., стр. 544.

²⁴ Шипов, ук. соч., стр. 374.

²⁵ Коковцов. Из моего прошлого. Париж, 1933, том I, стр. 132.

²⁶ Коковцов, ук. соч., том I, стр. 166.

²⁷ Коковцов, ук. соч., том I, стр. 169.

²⁸ Маклаков. Первая Государственная Дума. Стр. 33.

 

 

Глава 10

ПЕРВАЯ ДУМА

Открытие Государственной Думы и преобразованного Государственного Совета. — Торжественный прием в Зимнем Дворце. — Тронная речь царя, ее политическое содержание. — Первая Дума. — Планы привлечь представителей общественности к участию в правительстве. — Неудача этих планов. — Уход Горемыкина и назначение Столыпина на пост председателя Совета министров. — Роспуск Первой Думы. — Характеристика правой оппозиции в Первой Думе. — Подготовление нового избирательного закона. — Разработка либеральной правительственной программы.

 

Не подлежит никакому сомнению, что царь действительно намеревался исполнить свои обещания и осуществить программу, основные принципы которой изложены были в манифесте 17 октября¹. По желанию царя, новая эра государственной жизни России должна была открыться торжественным образом. Открытие Государственной Думы и преобразованного Государственного Совета имело место на торжественном приеме всех депутатов обеих палат в Зимнем Дворце. На самом деле открытие это явилось встречей двух миров. Коковцов, принимавший участие в приеме в качестве министра, отмечает в своих воспоминаниях: «Странное впечатление производила в эту минуту тронная Георгиевская зала, и думалось мне, что не видели еще ее стены того зрелища, которое представляла собою толпа собравшихся»². По правую сторону от трона стояла «мундирная публика», члены Государственного Совета, сенаторы, придворные, члены императорской семьи. С левой стороны буквально толпились члены Государственной Думы. Лишь немногие из них одеты были во фрак или в сюртук; многие — притом как раз те, которые демонстративно пробились вперед, близко к престолу — одеты были в рабочую одежду, а за ними стояли крестьяне в самых разнообразных одеяниях, многие в национальных костюмах; немало было и духовных лиц. (Впоследствии вдовствующая императрица сказала, что никогда еще не приходилось ей видеть таких «серых батюшек»). Коковцов пишет: «На первом месте среди этой категории народных представителей особенно выдвигалась фигура человека высокого роста, в рабочей блузе, в высоких смазных сапогах, с насмешливым и наглым видом рассматривавшего трон и всех, кто окружал его... Я просто не мог отвести моих глаз от него... таким презрением и злобою дышало это наглое лицо... Столыпин... сказал мне: ”Мы с Вами, видимо, поглощены одним и тем же впечатлением, меня не оставляет даже все время мысль о том, нет ли у этого человека бомбы и не произойдет ли тут несчастие. Впрочем я думаю, что этого опасаться не следует — это было бы слишком невыгодно для этих господ — и слишком было бы ясно, что нам делать в создавшейся обстановке”»². Как далека эта картина от славянофильских мечтаний о единении царя с народом, посылающим к монарху своих представителей! Два вражеских лагеря стояли тут друг против друга в полной непримиримости.

Это было ясно не только политическим деятелям. Несколько дней спустя Коковцов по случаю назначения своего министром финансов должен был представиться обеим императрицам. Императрица-мать сказала ему, что все еще находится под впечатлением «этого ужасного приема». «Они смотрели на нас как на своих врагов, и я не могла отвести глаз от некоторых типов, — настолько их лица дышали какою-то непонятною мне ненавистью против нас всех»³.

Тронная речь царя полностью соответствовала духу и содержанию Манифеста 17 октября. В краткой и ясной речи этой очень выпукло сформулированы были важнейшие моменты программы нового правительства. Столыпин утверждает, что Николай II сам сочинил речь и что она явилась сюрпризом и для самого правительства. Этому можно верить. По точности и изяществу стиль речи напоминает текст отречения, который был написан самим царем.

В этой речи царь обещал охранять непоколебимо установления, им дарованные, и заявил, что с установлением нового строя начинается эпоха реформ, эпоха «обновления нравственного облика русской земли и возрождения ее лучших сил». Реформы должны в первую очередь служить делу решения крестьянского вопроса, развитию просвещения и экономического благосостояния. Реформы не должны быть делом одного только правительства: царь призывал народное представительство активно принять участие в проведении в жизнь реформ — «выяснить нужды», что соответствовало принципу законодательной инициативы народного представительства. Царь призывал Божье благословение на труды, предстоящие ему «в единении с Государственным Советом и Государственною Думою». Он подчеркивал, что основой порядка является право; свобода и право — столпы, на которых зиждется государственный порядок. Маклаков пишет: «Наконец последняя черта этой речи. Те самые люди, которые были выбраны в Думу, по своему направлению почитались недавно врагами государства, изменниками. Состав Думы вызвал негодование правой печати; у нее не хватало для него бранных эпитетов. А Государь приветствовал ”в их лице лучших людей”. Вероятно он так не думал: он следовал конституционной фикции»⁴.

Общественность приняла тронную речь очень холодно. 28 апреля Милюков писал в органе кадетской партии «Речь»: «ни шагу вперед правительство не решилось ступить навстречу общественному мнению... тронная речь с большим искусством обошла все щекотливые темы». Можно с уверенностью сказать, что общественность проглядела либеральное содержание речи. Почему? Была ли она принципиально глуха ко всему, исходившему от государственной власти, или просто не было уже трибуны для традиционной речи российского монарха? Родичев сказал однажды: «Нельзя объясняться в любви по церковно-славянски, точно так же нельзя развивать прогрессивные идеи на архаическом языке императорских манифестов». Большой вопрос, конечно, прав ли Родичев с объективной точки зрения. Но он прав в той мере, в какой действительно прогрессивная программа, объявленная на традиционном языке российских монархов, просто не могла быть понята интеллигенцией, поскольку последняя разучилась этот язык понимать.

Дума собралась 27 апреля. Председателем ее избран был Муромцев, профессор римского права, потерявший кафедру по политическим причинам и с тех пор работавший присяжным поверенным в Москве. Он принадлежал к умеренному крылу партии к.-д. Решающего политического влияния он не имел ни на земских съездах, ни после того, как стал председателем Думы, вероятно потому, что, очень тщательно соблюдая требования партийной дисциплины, сам он, однако, при этом все время принадлежал к партийному меньшинству. Свое отношение к вопросу партийной дисциплины он высказывал следующим образом: «До решения каждый член партии должен защищать свое мнение до ожесточения; когда решено — подчиняться беспрекословно»⁵. Маклаков по этому поводу не без иронии отмечает, что Муромцев едва ли защищал что-либо «до ожесточения», но зато действительно беспрекословно подчинялся партийным постановлениям. Это и было причиной его избрания в председатели. Большинство могло полностью положиться на то, что он будет поддерживать его мнение, хотя бы сам его и не разделял.

Уже во вступительной речи своей Муромцев придал изящную форму точке зрения большинства. Он сказал, что работа Думы должна совершаться «на почве совершенного осуществления прав государственной Думы, истекающих из самой природы народного представительства»⁶. Иными словами, полномочия Думы основаны не на пожалованной Конституции, а на естественном праве. Согласно толкованию кадет и правых социалистов, из самой природы народного представительства неизбежно вытекала необходимость установления абсолютной демократии, т. е. сосредоточения всей нераздельно государственной власти в руках нижней палаты (т. е. Думы) или, точнее, ее большинства⁷. Таково было содержание революционных стремлений и цель революционных сил: ссылка на естественное право должна была придать этим стремлениям характер закономерности.

По мнению Маклакова, первая речь новоизбранного председателя Думы была символом будущей роли кадет в Думе. Он пишет по этому поводу: «Революционным тенденциям Думы он в своей речи ухитрился придать благообразие природного права»⁸. Дело в том, что кадеты не были настоящими носителями этих тенденций. Они, правда, отвергали возможность соглашения с правительством, однако им не хватало и настоящего духа борьбы. Полностью воодушевлены идеей борьбы были трудовики. Они хотели настоящей революции в России и искали столкновения с правительством, всячески добиваясь конфликта с государственной властью и на него рассчитывая. Позиция трудовиков была полностью последовательна, в то время как позиция кадет загромождена была всякими «но»; совершенно понятно поэтому, что внутри левого блока ведущая роль принадлежала трудовикам, а кадеты оказались у них на поводу. Таким образом, произошло ровно противоположное тому, чего ожидало кадетское руководство⁹. Партия к.-д. относилась к трудовикам надменно. Кадеты были убеждены, что благодаря личной одаренности и образованию членов партии им суждено играть ведущую роль в Думе. Трудовики же, по их мнению, были не только «серой публикой», но и не представляли собой единой политической силы, фракция делилась на десять маленьких групп, лишенных четкой политической программы и не подчиненных настоящей партийной дисциплине. Маклаков пишет: «Но у трудовиков было больше единства, чем у кадет с их дисциплиной; у них было единство не программы, а политического их настроения, и в нем была их несомненная сила»¹⁰.

Трудовики считали, что страна во власти глубокого революционного настроения и что следовательно Дума должна превратиться в орган первичных сил революции. Трудовики были настоящими носителями этой идеи и поэтому они и были убеждены, что именно им надлежит взять на себя руководящую роль в Думе с тем, чтобы опрокинуть государственную власть и довести революцию до победного конца¹¹.

Характер думских требований (именно их характер, скорее, чем содержание) определился этой основной позицией трудовиков и тактическим союзом, который с ними заключили кадеты. Требование заменить дуалистическую конституцию парламентской демократией, по сути дела, не было требованием правительству создать в стране, в интересах правового порядка, некоторые конституционно-правовые установления: тут обращались к исторической власти, требуя от нее капитуляции перед революцией. Один из руководителей партии Набоков совершенно четко высказал это требование о капитуляции, отвечая на правительственное заявление: «Власть исполнительная да подчинится власти законодательной»¹². Если Дума требовала отставки правительства и создания нового, которое опиралось бы на думское большинство, это было лишь логическим последствием, вытекавшим из принципиального требования капитуляции исторической власти. Если Дума далее требовала упразднения верхней палаты, то это тоже было лишь логическим следствием того же требования капитуляции: тем самым Дума добивалась устранения серьезного препятствия полному осуществлению суверенной революционной воли думского большинства. То же самое относится ко всем остальным представленным Думою требованиям. Если Первая Дума требовала отмены смертной казни или законов о введении чрезвычайного или военного положения, конечно, она это делала не только из принципиального осуждения смертной казни или из убеждения в неудовлетворительности названных законов: делала она это прежде всего с тем, чтобы отнять средства борьбы у противника, т. е. у государственной власти. Если Дума требовала амнистии для всех политических преступников, то это походило на требование победителя побежденному немедленно отпустить всех военнопленных. Если Дума собиралась решать аграрную проблему путем национализации поместий, совершенно явно ее при этом меньше тревожила мысль о необходимости улучшить положение крестьян, чем желание разорить ненавистное реакционное сословие помещиков и лишить его представителей всех гражданских прав¹³.

Читая записи заседаний Первой Думы, невольно вспоминаешь, что писала мадам де Сталь о французском Учредительном Собрании (Assemblée Constituante): «C’etait donс le plus pénible des spectacles intellectuels que de voir les bienfaits de la liberté civile mis sous la sauvegarde d’une liberté politique sans mesure et sans force»¹⁴. Первое российское народное представительство не только не было в состоянии защищать гражданские свободы, прежде всего необходимые России, оно с самого начала готовилось нарушить принципы гражданских свобод в отношении значительной группы населения, т. е. землевладельцев.

Правительство твердо решило не уступать Думе по двум вопросам. Оно считало невозможным согласиться на решение аграрной проблемы путем экспроприации поместий и на переход от дуалистической конституции к парламентскому строю. Все члены правительства были совершенно согласны по этим двум пунктам: как те из них, кто, подобно Ширинскому-Шихматову и Стишинскому, вообще отвергали конституционный строй, так и те, кто, как Коковцов и Столыпин, были совершенно готовы пойти навстречу либеральным течениям в рамках новых основных законов¹⁵. Разногласия между Думой и правительством по принципиальным вопросам не обязательно должны были повести к открытому конфликту, поскольку решение этих вопросов не требовалось немедленно. Если бы Дума поначалу удовлетворилась проведением в жизнь, совместно с правительством, тех реформ, которые можно было осуществить в рамках основных законов, столкновения и не вышло бы. Но Дума ни в коем случае и никоим образом не хотела сотрудничать с правительством. Она даже отказалась полностью одобрить чрезвычайный кредит в 50 миллионов рублей, который правительство считало необходимым, чтобы смягчить последствия неурожая 1905 года, и понизила его до бесспорно недостаточной суммы в 15 миллионов рублей. В пояснении своего решения Дума указывала, что министерство внутренних дел располагает деньгами, которые оно тратит на бесполезные и даже вредные цели, как например на содержание полиции. Министерство преспокойно может использовать эти деньги для помощи голодающим областям, а следовательно ему и не нужны никакие дальнейшие кредиты. А что было противозаконно и даже противоречило специфическому предписанию конституции употреблять деньги, предназначенные государственным бюджетом на определенную цель, для какого-либо иного назначения, — об этом Дума не могла не знать; следовательно ее решение можно понимать только как обструкцию. Принципиальный отказ Думы сотрудничать с правительством, конечно, делал в конце концов неизбежным конфликт между ними; однако и из этого не вытекала непосредственно необходимость распустить Думу, поскольку какое-то время можно править страной и без новых законов и со старым бюджетом.

Слишком долго откладывать роспуск Думы нельзя было потому, что сама Дума превращалась в центр, из которого революционные настроения распространялись на всю Россию. Революционная волна, несколько спавшая после подавления московского восстания и ареста петербургского рабочего совета, начала снова нарастать, положение вновь становилось угрожающим. Все донесения губернаторов единогласно подчеркивали, что революционные тенденции возрастают под влиянием думских речей. Кроме того эти донесения указывали, что у губернаторов нет в распоряжении никаких средств к борьбе с революционными эксцессами. Особенно опасно было, что волнения проникли и в среду мелких чиновников, которым неясно было, какую позицию займет правительство, когда вспыхнет всеми ожидаемый конфликт с Думой, а вернее — каковы возможности правительства в этом конфликте одержать победу, вследствие чего и сами они не знали, как себя вести¹⁶.

⇐ Предыдущая27282930313233343536Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: